Текст книги "Виток клубка"

10

Вечер выдался на славу. Муни с учеником наслаждались отдыхом: Бабу повторял про себя Гаятри-мантру, а Шанта просто лежал на траве, радуясь редкому безделью. Занятия сегодня не были напряженными: обычная хатха утром и немного медитации. Все это утром. Днем Шанта ходил в деревню, а потом, в полуденную жару, прятался около своего любимого озера в лесу. Кстати говоря, занятия медитацией для Шанты становились постепенно все более привлекательными: он почувствовал вкус к ним сразу после того, как ощутил небольшой внутренний прогресс. О Мохини он давненько не думал. Хотя поначалу, когда Мохини перестала встречать его, Шанта чувствовал досаду и сильное разочарование. Но… не долго. Как объяснял Муни: «Чувства теряют интерес к объектам так же быстро, как и привязываются к ним. Следует лишь оторвать чувства от объектов, но вот на это способен далеко не каждый!» Шанта на собственном опыте убедился и в первом и во втором! Он легко забыл Мохини, не видя ее, но отказаться от встреч с ней сам, Шанта не мог.

Муни все сидел и сидел, не подавая признаков жизни. Шанта заскучал. «Безделье, оказывается, утомляет!» – подумал он и встал, решив слегка размять ноги. Он побродил у реки, у самой кромки воды, побросал камешки, внимательно наблюдая за кругами на воде.

– Сходить, что ли, искупаться? – вполголоса сказал сам себе Шанта и снова бросил крупный камень, стараясь зашвырнуть его как можно дальше. Камень сорвался с руки и упал у берега, обдав юношу брызгами.

Тем временем Муни решил выйти из медитации. Он, как обычно, стал подключаться к внешним чувствам: осязание, слух, обоняние… Стоп! Что это?! Как только Муни вновь обрел способность слышать, его тонкий слух уловил какие-то непривычные звуки. Непривычные для леса и берега реки. Муни прислушался. Кто-то сладко пел, но пение прерывалось ветром, который то доносил голос до Муни, то убегал куда-то, унося голос вместе с собой. Муни напрягал слух: теперь он слышал, как подрагивали струны и гудели ручные барабаны. Голос и музыка то нарастали, то исчезали, иногда слышны были отдельные слова, а иногда – только тишина.

– Эй, Шанта… – Муни тихонько, стараясь не спугнуть звуки, позвал ученика, а когда никто не откликнулся, открыл глаза.

– Эй, Шанта! – повторил он громче, заметив юношу на берегу.

– Да, учитель! – Шанта подбежал к гуру, довольный, что его снова чем-нибудь займут.

– Послушай хорошенько, – Муни спокойно глядел на ученика. – Что-то слышишь?

Шанта слегка прислушался и неуверенно ответил:

– Ну-у… Деревья шумят, вода течет. Журчит чуть-чуть. Птицы разные…

– Нет, что-то необычное.

Шанта еще раз прислушался, усердно вытянув голову и наклонив ее в бок, как будто это могло помочь.

– Ничего… необычного.

– Да ты сядь, успокойся, закрой глаза и слушай как следует. Весь целиком превратись в слух!

Шанта послушно сел. Просидев какое-то время с закрытыми глазами, он все равно ничего не услышал и вскоре смущенно в этом признался.

– Хорошо… – можешь опять идти к реке. Муни вдруг решил, что ему просто показалось, но звуки пения почему-то так привлекли мудреца, что он решил еще раз попытаться услышать их.

Шанта, недоумевая, отошел. Сидя у реки и глядя на учителя, он несколько раз напрягал слух, но ничего, кроме журчания Ганги, не услышал.

А до Муни вновь долетали обрывки песни.

«Похоже, это гимн Господу! – подумал мудрец, разобрав несколько слов, и удивился. – Может, это апсары поют в небесах, развлекая своих возлюбленных?»

Муни только сейчас понял, что голоса женские. «Да какие это апсары?!» – подумал йог и, решив все-таки разобраться, снова позвал ученика.

– С той стороны играют на музыкальных инструментах и поют песни. Иди в этом направлении, пока не услышишь пение. Разберись. Возвращайся.

Шанта посмотрел в указанную сторону, на дорожку между холмами. Он не любил ходить в этом направлении, потому что по тропинке постоянно сновали муравьи – очевидно, там проходили их трассы, – и приходилось все время глядеть себе под ноги, чтобы не раздавить кого-нибудь, что было чрезвычайно трудно, так как муравьи шли сплошными потоками. «Но указание учителя важнее», – подумал Шанта, но по-прежнему нерешительно стоял на месте, как бы ожидая разрешения от гуру на быструю неосторожную ходьбу.

Заметив неуверенность ученика, Муни разобрался в ее причине и сказал:

– Да, и не забывай об осторожности. Там очень много насекомых на земле, постарайся не причинять вред ни одному живому существу. Даже раздавленное насекомое может стать препятствием на духовном пути, настолько он тонок. Можешь идти медленно. Постоянно прислушивайся. Я думаю тебе ни к чему находить источник звука. Просто приблизься так, чтобы ты мог слышать, что поют и кто поет. Потом возвращайся.

Шанта кивнул, показывая, что все понял, прошептал привычное: «Да, учитель…» и пошел вперед.

Когда ученик ушел, Муни попытался вернуться к занятиям медитации, но совершенно незнакомое до этого чувство любопытства одолевало его, и Муни вновь стал ловить звуки песни, изо всех сил напрягая слух.

Но тут сменилось направление ветра, и даже тонкий слух мудреца больше ничего не мог уловить. Муни почувствовал досаду. Всего на мгновение, но этого мгновения было достаточно для того, чтобы йог открыл глаза и с удивлением прислушался к своим ощущениям…

– Что это со мной? – тихо спросил он. Проанализировав свой ум, Муни понял, что в нем мелькнуло. – Досада?.. Эта первая искра гнева… Странно… Досада возникает из неудовлетворенного желания. У йога не должно быть желаний. У меня нет желаний. В чем же дело? Но если мелькнула досада, значит, было желание. Ведь не бывает огня без дров, не бывает досады, разочарований и боли без желания. Оно было. Только вот какое?..

Муни погрузился в себя, планомерно разбирая все колебания в уме, которые он зафиксировал за последние четверть часа.

– Понятно… – наконец сказал йог. – Хорошая техника. Анализ ума… Через какое-то время надо будет обучить этому Шанту. Но, к сожалению, пока он сможет понять только самые основы. Его ум слишком беспокоен и не даст себя анализировать…

Муни хотел, было, уже снова погрузиться в медитацию, но решил разобраться до конца.

– Желание… – повторил он. – У меня появилось желание услышать непривычное пение, узнать, что поют. И я немедленно стал рабом этого желания! Ради него я стал совершать множество действий: вышел из медитации, напряг орган слуха, позвал ученика, отправил его разобраться, стал пытаться услышать песню, а когда это не удалось, испытал разочарование… И все это из-за одного маленького, безобидного желания!..

Йог от удивления опять открыл глаз, так и не погрузившись в медитацию. Вдруг на него нахлынуло неожиданное чувство жалости.

– Бедные, бедные мирские люди! – Муни вспомнил о жителях деревень и городов, о тех многочисленных просителях, что раньше регулярно приходили к нему: «О мудрец, благословите меня!», «Пусть я разбогатею!», «Пусть у меня будет хорошая жена!», «Пусть моя старая ведьма поскорее оставит этот мир!», «Пусть родится сын», «Сделай так, чтобы наследство досталось мне!» – Бедные люди… Желания атакуют их постоянно. Сотни и тысячи желаний! Они не живут, они просто дергаются, как марионетки, пытаясь получить то или это, стараясь достичь чего-то. Радуясь и страдая, разочаровываясь и вдохновляясь, обретая и теряя… Они рабы своих желаний, которые тянут их, как нитки кукловода марионетку… Разве кукла в руках кукольника живая? Это только кажется тем, кто лишен знания. Как только мы позволяем желаниям ума дергать нас, мы перестаем быть теми, кто мы есть, теряем свободу и собственную сущность, покрываясь слоями обусловленности, погружаясь в майю!

Муни оглянулся, словно в поисках Шанты, ради которого он говорил вслух.

– Ах да, он же пошел искать… – Муни вдруг серьезно задумался. – А каковы глубинные причины того, что у меня появилось желание услышать песню? Мой ум тренирован и послушен, так как же в нем могло появиться неконтролируемое желание, словно у простого мирянина? Что я на самом деле хотел услышать? Красивую мелодию? Нет. Женское пение, которого никогда не слышал? – по спокойному зеркалу ума йога опять прошла легкая волна. – Нет. – Муни прислушался, как отразилась от озера ума это «нет», но зеркало поверхности опять застыло в полной неподвижности. – Так что?..

Муни понял, что не вернется к медитации, пока полностью не решит этот вопрос. Он напрягся, и тут же пришел подходящий ответ:

– Я хотел услышать, как прославляют Бога! – сказал сам себе Муни. – Теперь все понятно. Такое желание благоприятно даже для йога…

Удовлетворенный найденным ответом, Муни закрыл глаза, чтобы вернуться к прерванным занятиям, но вдруг обнаружил, что желание услышать далекую песню никуда не исчезло, а только усилилось, найдя себе достойное оправдание.

– Хм… – Муни теперь озадаченно, но без досады, анализировал себя. – Что же, пусть будет так…

Желание того, у кого нет желаний, исполняется немедленно. Это известный закон мироздания. Именно поэтому так много людей, запутавшись в своих желаниях и запутав ими саму вселенную, идут к святым и йогам с просьбами о благословении. Они бессильны самостоятельно распутать клубок желаний, в который замотали себя сами. Ведь каждое наше желание Мир готов исполнить, но когда их слишком много, когда они идут сплошным, непрерывным потоком!.. Каждый человек последовательно получает то, что он хочет или когда-нибудь хотел. Беда в том, что из-за большой очереди накопившихся желаний у обычного человека срок между самим желанием и его исполнением может быть очень продолжительным. Иногда несколько жизней. И часто, получая когда-то страстно желаемое, мы уже не знаем, что с этим делать, а иногда даже страстно желаем избавиться от этого…

Мудрецы и йоги не имеют собственных желаний, поэтому они так популярны у обычных мирских людей. Конечно, прося благословения у святого, какой-нибудь крестьянин или торговец не знает, почему оно действует. Простому человеку достаточно результата… А весь секрет в том, что…

– Пусть будет так! – сказал Муни, и ветер тут же сменил направление, чтобы исполнилось желание того, у кого не было желаний. Ведь у Муни не накопилось бесконечной очереди, и промежуток между самим желанием и его исполнением не составил и доли мгновения.

Внезапно усилившийся и сменивший направление ветер принес с собой звуки музыки и пения. Теперь можно было, почти не напрягаясь, разобрать слова.

 
Я богат лишь в миг один, когда
«Радха-Шьям» поют мои уста!
 
 
Счастлив я иль чувствую тоску,
«Радха-Шьям» и «Сита-Рам» зову.
 
 
Выдох, вдох… Мне это не дано.
«Радха, Шьяма!» слышно лишь одно.
 
 
И смеюсь и плачу… Не пойму.
«Сита-Рам» и «Радха-Шьям» зову.
 
 
Я живу и плачу: «Сита-Рам!»
Я умру со смехом: «Радхе-Шьям!»
 
 
Если в сердце чувствую печаль,
«Радхе-Шьям!» кричу и «Сита-Рам!»
 
 
Жизнь идет иль кончилась вчера?
Кришна – мой! и Он – моя душа.
 
 
Будут звать и петь мои уста
«Радха-Шьям» и «Сита-Рам» всегда!11
  Все стихи и песни в книге – авторские


[Закрыть]
 

Муни слушал простую, но очень красивую мелодию, простые слова песни, посвященной Богу и Его различным именам. Что-то шевельнулось в закаленном медитацией сердце йога, и он почти с завистью подумал: «Для женщины единственный путь – это путь преданности. Преданность связывает преданного и объект преданности так же надежно, как многолетняя медитация, но насколько же путь преданности проще! Женщины не способны на многолетнюю медитацию, на контроль ума и понимание Абсолюта, но им так легко просто предаться Богу! И насколько же это проще, чем сотни жизней, проведенных в аскезах и медитации! А результат один и тот же…» Муни даже благословил в уме невидимых девушек, которые так искренне и красиво прославляли форму Абсолюта, на который Муни уже столько жизней медитировал. «Да, они поклоняются не самому Абсолюту, а Его форме, потому что для слабых умов безличная медитация не доступна, но разве Абсолют и Его форма – это разные вещи? Тот, у кого форма и содержание различаются, не может называться Абсолютом! Значит, они поклоняются тому же самому, на что медитирую я. И их и мой путь ведут к одному, потому что все есть Одно… Только вот я не могу получить освобождения уже столько жизней! Почему?..» Муни отвлекся от пения и погрузился в сложные и неприятные размышления, которые время от времени не давали мудрецу спокойно продолжать его практику. «Какой сегодня беспокойный день… – с неудовольствием подумал Муни. – Где там мой Шанта?..»

А Шанта осторожно пробирался в направлении, которое ему указал гуру. Он по-прежнему не слышал ничего особенного, слишком занятый поиском свободного от муравьев места, куда можно было бы сделать очередной шаг. Юноша не успел уйти слишком далеко, когда ветер внезапно усилился, и Шанта отчетливо услышал пение. Он остановился и неожиданно для себя заслушался. Мелодия была очень красивая. Сама песня и исполнение – тоже. Прозрачные звуки вины наполняли воздух. Они казались естественными, как пение птиц…

Вдруг Шанта узнал голос певицы, и его сердце отчаянно забилось.

– Это Мохини поет, – уверенно сказал Шанта. Ему захотелось немедленно идти вперед. Ему вдруг так захотелось снова увидеть Мохини! Какое-то почти забытое чувство заныло в груди, и Шанта невольно сделал несколько шагов в сторону, откуда слышалось пение.

Но почти сразу он встал как вкопанный, а еще через мгновение, несмотря на волнение и быстро бьющееся сердце, стал ругать себя:

– Ты – самый негодный ученик из всех, что я знаю! Твое отречение – лишь видимость, а на самом деле ты думаешь только о сладостях и женщинах! Но я не дам тебе снова управлять мной! Понял, негодяй?!

Шанта грозно сдвинул брови, как это иногда делал Муни, отчитывая ученика. Шанта сжал кулаки и решительно повернул обратно.

– Ты не обманешь меня, негодный ум! Я ученик великого гуру, а ты!.. А ты!.. А ты вообще непонятно что! – растерялся Шанта, вдруг сообразив, что толком не знает, что такое ум. «Надо будет у гуру спросить», – привычно подумал Шанта и, забыв о муравьях, зашагал назад, гордый своей победой.

– Я победил ум! – заявил Шанта, едва выйдя к заводи, где сидел Муни.

– Сначала отчитайся в том, за чем я тебя посылал! – осадил йог возбужденного ученика.

– Да, учитель… – Шанта смутился, подошел, неловко сел рядом с гуру. – Выше по реке действительно поют песни и играют на музыкальных инструментах, – сказал он. – Судя по всему, деревенские женщины отмечают какой-то праздник…

– Понятно… – начал было Муни.

– О! Теперь я даже отсюда слышу! – перебил учителя Шанта. – Едва-едва, обрывки слов и мелодии, но слышу! Вы слышите, учитель?..

– У тебя что-то со слухом. Я слышу все до последней ноты, – ответил Муни, а потом с неприкрытой иронией добавил. – Так что ты там говорил насчет победы над умом?

– Да! – воодушевился Шанта. – Я победил ум! Когда я подходил к поющим, я вдруг узнал голос Мохини… Помните? Она еще сюда приходила, приносила бальзам…

– Как же, помню, – усмехнулся Муни. – Наверное, твоя победа заключалась в том, что ты не побежал к ней навстречу, а вернулся ко мне… похвастаться своими достижениями?..

– А как вы догадались? – разочарованно спросил Шанта.

– Не велика сложность, – Муни снова стал серьезен. – Это не твоя победа над умом. Это ложная победа ума над самим собой!

– Как это? – не понял Шанта.

– Настоящая победа над умом – это когда он не реагирует и не возбуждается при соприкосновении чувств с объектами чувств. Вот если бы ты услышал пение своей Мохини и воспринял его наравне с пеним птиц, то мог бы сказать мне, что победил ум. А так… Ты просто задавил одно желание, то есть желание увидеть привлекательный для ума объект, желанием похвастаться своей стойкостью передо мной…

Шанта потупился.

– Но ведь я не поддался уму, который хотел бежать вперед!.. – Казалось, юноша обиделся.

– Да, конечно, – вдруг согласился Муни. – Ты действительно прогрессируешь!

Шанта посмотрел на учителя, боясь увидеть в его глазах насмешку. Но Муни был серьезен.

– Наверное, мне пора начать знакомить тебя с техникой анализа ума, – продолжил йог. – Чтобы ты сам мог различать и распознавать его побуждения. Тогда мне не придется одергивать тебя из-за каждой мелочи… И ты сам научишься понимать, где победа, а где просто очередной обман…

Шанта задумался. Он смутно помнил, что хотел о чем-то спросить гуру. О чем-то важном и интересном.

Муни смотрел на ученика.

– Тебе действительно нравится Мохини? – неожиданно сменил тему разговора Муни.

– Нет! – быстро ответил Шанта. – Ведь это всего лишь кожаный мешок, набитый кровью, кишками, мясом и слизью! Как это может нравиться?..

– А если честно? – Муни понял, что на серьезные занятия сегодня вечером рассчитывать не приходится, поэтому стоило решить одну давнюю проблему…

– Да, нравится! – ответил Шанта и смущенно отвернулся. – Или нравилась, лучше сказать… Ведь она – очень хорошо набитый кожаный мешок…

Муни рассмеялся.

– Тот, кто шутит над своими привязанностями, почти победил их! – сказал он и замолчал, погруженный в свои мысли.

Шанта повторил про себя: «Тот, кто шутит над своими привязанностями, почти победил их». А потом тоже стал думать о чем-то своем, одновременно пытаясь вспомнить, о чем же он все-таки хотел спросить учителя.

Муни думал о нынешнем воплощении своего ученика. Йог пытался проследить кармические витки бесконечного клубка. И для этого заглянул недалеко в прошлое, на одну жизнь назад…

Тогда Шанту звали Дука-ха, что означало «уносящий несчастья». Но все его звали просто Дука…

Он родился младшим сыном в очень бедной семье, которая и без нового едока едва сводила концы с концами. Отец батрачил на богатых землевладельцев, обычно получая за целый день работы только рис, которого семье не хватало даже на то, чтобы вволю наесться. Несмотря на суровую жизнь и работу по дому, в которую его вовлекли с самого раннего детства (а может быть, благодаря этому), Дука рос здоровым и крепким парнем. Но с самого детства, наверное, с того самого времени, как Дука научился говорить, он стал мечтать только об одном: Дука очень хотел разбогатеть. Едва научившись связно говорить, Дука стал рассказывать родителям и старшим братьям, что когда-нибудь, когда он, Дука, вырастет, то станет очень богатым, и они будут жить в красивом большом доме, и у них будет много слуг… Родители улыбались и трепали сына по голове.

– Ну, видать, не зря мы тебе дали такое имя – Дука-ха! – говорили они.

Дука рос и вскоре понял, что богатства на бедных безземельных крестьян сами собой сваливаются только в сказках. А в жизни, если ты родился в семье бедного наемного работяги, то тебе тоже на роду написано прожить жизнь бедного наемного работяги. Но Дука не отчаялся, он стал тайком бегать к старому, подслеповатому брахману, который оставил дом и теперь жил на краю деревни, готовясь принять полное отречение от мира. Дука упросил простодушного брахмана научить его читать и писать, выдав себя за сына торговца. Дука родился в семье шудры, а шудрам не полагалось знать больше того, что необходимо для их ремесла. Под страхом серьезного наказания, Дука вечерами, едва не падая от усталости после работы на полях, прибегал к старому брахману и брал у него уроки. Неожиданно Дука оказался очень способным учеником и вскоре уже бегло читал стихи из «Рамаяны»… Брахман только удивленно цокал языком и хвалил случайного ученика:

– Ачча! Ты не из касты торговцев, нет! Наверное, ты из семьи разорившихся кшатриев? А? Скажи мне правду?..

Дука смущенно молчал. Но однажды не выдержал и спросил:

– Знание поможет мне разбогатеть?..

– А, теперь я вижу, что ты – вайшья! – засмеялся брахман. – Да, знание может дать богатство. Но это все равно, что идти к океану только для того, чтобы выстирать набедренную повязку…

Дука научился читать и писать довольно быстро. Он стал учить наизусть стихи из Пуран, истории из писаний… Почему-то Дуке это давалось очень легко. Вскоре он знал «Рамаяну» и «Махабхарату» лучше, чем иные брахманы в его деревне.

Он попытался устроиться писарем у местного купца, но тот, увидев как простой шудра бойко орудует с учетными книгами, испугался и прогнал Дуку. Ему не нужны были неприятности. Слух о грамотном шудре быстро разнесся по деревне…

Через несколько дней отца Дуки вызвал староста деревни и, не глядя в глаза бедного работника, попросил их семью уехать. Либо уйти должен был один Дука…

Отец вернулся злой. Он долго кричал на младшего сына, а потом расплакался.

Дука ушел в давно опустевший хлев и упал на солому.

– Я был просто шудра, а сейчас я – грамотный шудра, – сказал себе Дука. – Но шудра – всегда шудра. Ничего не изменилось…

Вечером он поклонился родителям и сказал, что уходит.

– Я или вернусь богатым или не вернусь никогда, – сказал он рыдающей матери. В тот же миг в дверь их дома постучали…

Муни в то время проходил ступень мадхукари, когда человек, вступивший на путь отречения, еще живет подаянием. Муни шел от одного святого места к другому, лишь один раз в день стуча в дверь мирянина. То, что ему подавали, он принимал и отправлялся дальше, нигде не задерживаясь дольше, чем на сутки. Иногда Муни приходилось довольствоваться горстью риса или несколькими сухими чапати, а порой и вовсе стаканом колодезной воды… В тот вечер Муни едва успел добраться до новой деревни до захода солнца. Он постучался в первый же дом…

Седой крестьянин-батрак недоуменно смотрел на садху в шафрановых одеждах.

– Кто там, отец? – спросил Дука, подходя к двери.

Муни сразу узнал своего ученика. Они снова встретились, как это уже было не раз.

– Боюсь, нам сегодня нечего вам дать, – грустно сказал отец Дуки.

– Нет, у вас есть то, что мне нужно, – уверенно сказал Муни. – Пожертвуйте мне вашего сына!..

Родители с радостью отпустили Дуку со святым, надеясь, что под руководством мудрого санньяси судьба сына сложится лучше.

Муни с Дукой еще несколько лет ходили от деревни к деревне, а потом остановились в одном месте, на берегу Ганги, недалеко от благополучного селения. Муни приступил к следующей ступени развития отречения, параллельно обучая Дуку.

Муни в то воплощение был старше ученика на пятьдесят или шестьдесят лет. Так получилось, что их пути в тот раз долго не пересекались. Они провели вместе только десять лет, когда Муни решил сменить износившееся тело. К тому времени Дука успел узнать и освоить почти все, что необходимо для освобождения. Лишь одно неизжитое желание осталось в его сердце: желание богатства. Лелеемое с детства, оно не хотело уходить. Сам Дука давно забыл о нем, но Муни чувствовал, что оно еще где-то теплится, а значит, может разгореться в любую минуту, стоит ему подкинуть подходящих «дров». Но срок, отпущенный телу Муни вышел, и йог оставил ученика, надеясь, что с последней своей проблемой тот справится сам.

Дука остался один. Он с воодушевлением продолжал духовную практику, которой его обучил гуру, и вскоре достиг впечатляющих результатов. К нему стали приходить люди, желающие благословений, и молодые аскеты, желающие стать учениками.

Учеников Дука не принимал, так как Муни перед своим уходом запретил ему делать это, а благословения раздавал не скупясь. Многие из них исполнялись, из-за чего Дуке вскоре пришлось путешествовать, чтобы избежать непрерывного потока просителей. Но слава, казалось, шла впереди Дуки, и вскоре у бедного йога почти не осталось времени для медитации. Целыми днями он выслушивал жалобы и просьбы людей, давал наставления, благословлял и утешал. Иногда он вспоминал слова старого брахмана, который в детстве учил его грамоте: «Использовать знание для того, чтобы разбогатеть – это все равно что идти к далекому океану только для того, чтобы постирать набедренную повязку». Теперь Дука увидел более достойное применение знания – помощь людям. Он теперь слишком отчетливо понимал, в какую иллюзию погружены все: богатые и бедные, знатные и безродные, цари и шудры… И Дука радовался, что благодаря знанию может хоть на какое-то время рассеять эту иллюзию или хотя бы утешить добрым словом и благословением тех, кто не способен понять глубоких истин…

Однажды к нему в ашрам на берегу реки пришел самый богатый человек страны. Пришел инкогнито, с десятками невидимых телохранителей, которые под видом случайных путешественников рассыпались по ближайшим деревням.

Через какое-то время Дука вдруг обнаружил, что поток людей к нему иссяк. Дука пожал плечами и собрался, было, погрузиться в медитацию, когда появился он – богатый заминдар, землевладелец, который не выходил из своего дворца уже много лет. Да и зачем, когда во дворце было больше места, чем в иных городах?..

Четверо рослых и сильных носильщиков-северян привезли заминдара в паланкине.

Дука с удивлением смотрел на процессию. К святому нельзя подходить с гордостью, на паланкине или лошадях. Эту традицию еще не нарушал никто…

Носильщики поставили паланкин на землю рядом с Дукой, поклонились и отошли. Раздвинулись шелковые шторки, и Дука увидел что-то очень большое и цветастое. Оно заговорило, и только тогда Дука понял, что перед ним человек.

Заминдар жаловался долго. Он описывал свою роскошную жизнь, и жаловался, что его уже ничего не радует. Ни изощренные кушанья в одноразовой золотой посуде, ни постоянно пополняемый гарем с самыми прекрасными женщинами в мире… Все это Дука уже слышал не раз, только в меньших масштабах. Он попытался говорить о том, что пока человек пытается найти удовлетворение во вне, а не внутри, все его попытки быть счастливым заранее обречены на неудачу, но заминдар то и дело перебивал йога, вновь начиная плакаться о своей тяжелой доле.

– Говорят, ты великий святой! – с жалкой улыбкой не привыкшего просить человека говорил заминдар. – Сделай так, чтобы у меня вернулся вкус к жизни! Я заплачу, сколько скажешь! Если хочешь, я усыплю весь этот берег золотыми монетами! Хочешь?!

Дука посмотрел в маленькие, поросячьи глазки просителя и… замолчал, подняв руку в благословляющем жесте.

– Мне ничего не надо, – сказал Дука. – Судьба ждет тебя. Скоро ты сможешь наслаждаться внешним миром с новыми силами и почти без ограничений…

Довольный заминдар сразу уехал вместе с армией телохранителей, после чего поток паломников потек к Дуке с прежней силой.

Дука не обманул заминдара. В его глазах Дука слишком отчетливо увидел скорый конец и смену тела. И даже форму будущего тела. В нем заминдар и вправду мог почти неограниченно наслаждаться едой и… самками.

Но после визита заминдара и его обещания засыпать берег реки золотыми монетами, дремлющее, забытое желание богатства в сердце Дуки вдруг проснулось. Он стал думать, сколько всего можно было бы сделать на эти деньги! Построить бесплатные столовые и больницы для бедных, помочь обнищавшей из-за сильного наводнения деревне… Дука вспомнил, как много можно сделать, если ты богат. Вспомнил полуголодное детство и родителей, которым обещал разбогатеть, улыбку отца, когда он говорил: «Наверное, не зря мы назвали тебя Дука-ха…»

Дука перестал принимать людей и погрузился в многодневную медитацию. Он боролся, и вскоре желание богатства снова пряталось где-то в глубине. Но больше Дука о нем не забывал. Не смог забыть полностью. И когда пришло время менять тело, в последний момент в уме Дуки предательски мелькнуло: «А ведь я так и не разбогател…»

Тем временем Муни жил совсем в другом месте. Он выбрал для своего рождения благочестивую и благополучную во всех отношениях брахманскую семью, рассчитывая, что будущие родители с пониманием отнесутся к раннему отречению сына и не будут настаивать на его женитьбе. Мальчик рос очень серьезным. Он никогда не плакал, не играл с детьми, не шалил. К семи годам он знал все священные писания, а в десять лет, выпросив благословения родителей, надел шафрановые одежды монаха и ушел из дома. В это воплощение Муни не стал тратить время на промежуточные этапы йоги, паломничества и путешествия. Он выбрал удобное место на берегу Ганги и приступил к интенсивным занятиям.

Вскоре он почувствовал, что его ученик, Дука, оставил тело, и душа ищет новую физическую оболочку. Муни к этому времени уже обрел большое могущество и не позволил бывшему Дуке родиться самому. Муни в этой жизни не собирался тратить десятки лет на поиски своего ученика, поэтому задержал душу Дуки в бездействующем состоянии. Наконец, он подобрал ученику подходящих родителей. Это были бедные крестьяне в соседней деревне. Расчет Муни был прост: бедные родители с радостью отдадут сына ему в ученики. Муни все спланировал: устроил так, что предполагаемые родители пришли к нему в ашрам. Он ласково поговорил с ними, сказал, что им суждено подарить миру великого сына, если зачатие произойдет в такой-то день и час…

В ночь зачатия, погрузившись в целенаправленную медитацию, Муни нашел душу ученика и направил в только что образовавшийся зародыш будущего тела, но… бывший Дука не пошел! Зародыш рассосался. Зачатия не произошло. Муни почти в гневе выпал из медитации.

Когда он успокоился, то попытался понять причины неудачи. Он снова погрузился в медитацию и стал анализировать тонкое тело ученика. Муни довольно быстро увидел «молнию» желания, которая насквозь пронизывала тонкое тело Дуки. Муни понял, что в следующем рождении его ученику придется родиться в богатой семье. Именно поэтому йогу не удалось затащить ученика к бедным крестьянам. С кармой не поспоришь!

У Муни уже не было сил дольше держать ученика в невоплощенном состоянии, и мудрец смирился, что тот опять родится неизвестно где, и придется ждать долгие десятилетия, пока карма снова сведет их вместе… Муни уже почти смирился с этим, когда ему подвернулся Ананда, бездетный аристократ и миллионер. Ананда уже совсем отчаялся получить наследника, и готов был на любые условия…

Все было разыграно, как по нотам! Душа Дуки с радостью родилась в знатной и богатой семье. Все свое новое детство Дука – вернее, теперь уже Шанта – нежился в роскоши и достатке. К шестнадцати годам он этим пресытился, и, удовлетворив желание прошлой жизни, вернулся к Муни, чтобы продолжать прерванный путь к совершенству…

Муни вышел из медитации, в которой просматривал недавнее прошлое своего ученика и неожиданно спросил:

– Кто родители Мохини?

Шанта очнулся и удивленно посмотрел на гуру, пытаясь понять, правильно ли он расслышал вопрос.

– Она сирота…

– Значит, замуж ей не выйти… – задумчиво констатировал Муни.

– Да, бесприданницу никто не возьмет, – согласился Шанта, обрадованный непривычным «мирским» разговором. – И не только поэтому. Она ведь… э-э-э… куртизанка…

– Хм?! – Муни удивленно поднял брови. – Ну и вкусы у тебя! – пошутил он. – Впрочем, это интересно…

Йог снова закрыл глаза и вернулся к размышлениям.

Ананда недавно оставил тело, и в любой момент родственники Шанты могли появиться и напомнить Муни о его обещании. Муни обещал Ананде, что его сын, пройдя начальное обучение, женится и продолжит род.