Текст книги "Виток клубка"

18

Шанте не спалось. Весь остаток ночи он провел, глядя на звездное небо. Лежать на земле было немного холодно, но зато очень удобно. Только к самому утру Шанта решил поберечь здоровье и сел.

Глядя на звезды, Шанта пытался вспомнить, на что был похож свет из его медитации. Но сравнений не было.

«Скоро взойдет солнце, – подумал Шанта. – Наверное, это больше всего будет похоже… Но все равно не то…»

Небо стало светлеть. Шанта сидел, обхватив руками колени и пытаясь согреться. Вскоре стало видно озеро, а потом и лесную тропинку. Шанта быстро сориентировался, где он находится. До ашрама было не так уж и далеко.

Шанта собрался, было, принять омовение, но подумал, что в этом нет необходимости. Ведь он не спал. Пора было бежать к Муни.

При мысли о гуру, Шанта вздохнул, предполагая не слишком приятный разговор.

– Но ведь я достиг таких успехов! – повторил Шанта ночной аргумент, встал и пошел по едва заметной в утреннем полумраке тропинке.

Шанта спустился к Ганге, когда солнце уже почти полностью поднялось над горизонтом. Шанта сразу увидел неподвижную фигуру Муни. Гуру сидел в позе лотоса, судя по всему в медитации.

Шанта медленно подошел, глядя на прямую спину Муни. Обошел гуру и поклонился.

Когда Шанта поднялся и осмелился посмотреть Муни в лицо, то в первую очередь удивился, так как йог сидел с открытыми глазами и смотрел на поднимающееся и потому пока не яркое солнце.

– Я пришел… – тихо сказал Шанта.

Муни опустил взгляд, внимательно осмотрел ученика и кивнул.

Шанта замер. Он ожидал гнева, вопросов, наказания… Чего угодно, но не простого кивка! Как будто ничего не произошло, и Шанта просто вернулся из деревни…

– Я… я… – попытался что-то сказать Шанта, но никаких подходящих слов не находилось.

– Ты принес что-нибудь? – спокойно спросил Муни.

И Шанта покрылся красными пятнами. «Уж лучше бы ругань…» – подумал он.

– Я сейчас… – Шанта вскочил, собираясь немедленно бежать в деревню.

– Не надо, – остановил его Муни. – Все это теперь не важно. Вот, держи два банана. Я когда из леса возвращался, захватил для тебя.

– Из леса?.. – Шанте хотелось немедленно провалиться сквозь землю.

Муни, заметив состояние ученика, улыбнулся.

– Ладно, успокойся! – сказал он. – Садись и расскажи, что произошло. Почему тебя не было два дня?..

– Два дня?! – Шанте не пришлось садиться самому. Его ноги подкосились, и юноша осел, словно подрубленное под корень деревце. – Как два дня? Я же всего одну ночь…

Муни посмотрел на растерянного Шанту и пожал плечами.

– Тебя не было два дня и две ночи. Я даже вчера ходил искать тебя в лесу.

– Два дня?! – повторил Шанта. У него перехватило дыхание.

– Чему ты радуешься? – удивился Муни.

– Я был в медитации! Мне показалось, что час, а на самом деле – два дня и две ночи! Не может быть! Это было!.. Это!.. Удивительно! Я никогда не чувствовал ничего подобного! Тишина! Нет ума! И всё вокруг – я. А потом – звон. И всё в этом звоне! И я тоже звон! А потом свет! Что за свет? Я не успел понять! Раз – и открыл глаза! А вокруг – темно, только звезды в озере… Ну, думаю, здорово, до ночи промедитировал! А оказалось не до ночи, а… до другой ночи!..

Муни слушал горячую речь ученика, пытаясь по урывочным фразам понять, что с Шантой произошло.

– Действительно, удивительно, – наконец сказал Муни. – А я думал, что ты где-то заснул, а потом заблудился…

– Да я местный лес как свои пять пальцев знаю! – воскликнул Шанта.

– Вот я и гадал, что с тобой могло приключиться… – Муни стал смотреть на медленно текущие воды Ганги. – А ты, значит, медитировал… Удивительно! Я тут его женить собрался, а он под шумок чуть ли не свет брахмаджьоти увидел… – Муни, не отрывая взгляда от воды, грустно улыбнулся.

– Женить? – Шанта недоуменно уставился на учителя, пытаясь понять смысл «шутки».

– Да, на Мохини, – продолжил Муни, и Шанта понял, что гуру совсем не шутит. – Я для того ее и позвал, чтобы договориться…

– Женить?.. – все еще не веря услышанному, повторил Шанта. – Зачем?

– Зачем? – Муни пожал плечами. – Сейчас уже не важно… Знаешь, что она ответила на мое предложение?

– Согласилась, наверное, – буркнул Шанта и опустил взор. – Это, наверное, какое-то наказание для меня, да? Или испытание?..

– Она ответила… – Муни не обратил внимания на вопросы ученика, – что ей не нужен муж, что она хочет сына от меня…

Шанта невольно хохотнул, но тут же сделал серьезную мину и спросил:

– Мда!.. Вот так Мохини!.. И что?..

– А ты как думаешь? – Муни испытующе посмотрел на ученика.

– Ну… – Шанта задумался. – Наверное, раз она была готова на такие жертвы ради своего желания, можно было его исполнить… Так?

– Так. Но я спросил, что ты думаешь по этому поводу!..

– А что я? – не понял Шанта.

– Но ведь ты, кажется, был привязан к Мохини…

– Да? – Шанта опять задумался. – Если честно, то я ничего не думаю. После того, что я видел, мне все это не интересно. Мне не терпится приступить к занятиям!

Теперь Муни нервно рассмеялся.

– Да уж… – тихо произнес он и замолчал.

Солнце поднималось. Оно уже полностью выбралось из-за горизонта и теперь разглядывало себя в водах Ганги.

– Знаешь, Шанта, я чувствую себя оскверненным. Мне придется…

– Оскверненным? Из-за желания Мохини?

– Да, я выполнил ее желание, но…

– Ну и что? Омыться, да и все.

– Помолчи, – Муни поморщился. – Послушай, что я скажу…

Муни был спокоен и задумчив. Казалось, он принял какое-то тяжелое решение, и теперь искал слова, чтобы сообщить о нем ученику.

– Я исполнил желание девушки, и… неужели ты настолько глуп, что думаешь, будто мудреца может задеть внешнее?! Нет, я чувствую грязь внутри. Грязь вожделения. От нее не отмоешься водой…

Шанта сидел, словно его только что ударили по голове.

– Вожделение – это смерть для йога, – продолжал Муни, не обращая внимания на состояние ученика. – Когда чувства и ум берут верх, человек теряет свободу. Он перестает быть самим собой и превращается в безвольную марионетку. Все люди – марионетки вожделения, но йог – это тот, кто оборвал ниточки кукловода… А тот, кто вновь теряет свободу, перестает быть йогом.

Вчера чувства и ум играли мной, словно тряпичной куклой, и вожделение до сих пор пронизывает и ум, и чувства. Да, я отстранен и от того и от другого. Да, я осознаю разницу! Пока еще осознаю… И пока вожделение полностью не завладело мной… – Муни посмотрел на ученика и спокойно закончил:

– Я принял решение оставить оскверненное тело…

– Оставить тело? – Шанта наконец смог выдавить из себя слова. – Но…

– Да, сегодня до полудня, пока солнце поднимается, я оставлю это тело.

– Но… А как же я?! – на лбу у Шанта выступил холодный пот. – Как же я?! Один…

– Не бойся, ты останешься один не надолго! – грустно улыбнулся Муни. – Вскоре я вернусь, и мы продолжим. Не беспокойся, мы встретимся гораздо раньше, чем ты думаешь.

– Но…

– Успокойся! Вспомни, чему я тебя учил. Надо равно принимать все, что происходит, не различая плохое и хорошее.

– Но я не могу поверить! – Шанте хотелось реветь навзрыд, и он с трудом сдерживался. – Из-за какой-то… из-за какой-то… деревенской…

– Она здесь ни при чем, – Муни положил ладонь на голову Шанты. – Успокойся. Пожалуй, я дам тебе последние наставления. Сходи в деревню и принеси мне краску и листья для письма. Только поторопись, иначе я не успею до полудня.

– Но я не могу оставить вас сейчас! – Шанта из последних сил сдерживал слезы, наполнившие глаза.

– Иди, я хочу написать для тебя что-то вроде завещания, и я не хочу говорить то, что ты должен будешь сделать в ближайшем будущем… Беги!

Шанта вскочил и побежал к лесу. Как только деревья скрыли его, Шанта разрыдался. Но он продолжал бежать, и вскоре ветер и ветки осушили его лицо.

Шанта вышел на деревенскую дорогу и остановился, переводя дыхание. Он попытался успокоиться. И вскоре ему это удалось. По крайней мере, внешне.

Шанта зашагал к дому пожилого брахмана, у которого обязательно должны были быть писчие принадлежности.

Брахман с семьей приняли Шанту с радостью. Предложили воды и фруктов, усадили в прохладной комнате…

Шанта порывался быстрее перейти к делу, но этикет не позволял, и Шанте пришлось участвовать в вежливой беседе. Шанта отвечал односложно, так что брахман наконец вздохнул и спросил:

– Что привело ученика великого Муни в наш дом?

– Учитель просил листьев и краски! – выпалил Шанта.

– Хм! Мудрец хочет оставить часть своей мудрости потомкам? – удивился брахман. Все время беседы он внимательно наблюдал за Шантой, и от мудрого брахмана не ускользнула тщательно скрываемая тревога.

– Я не знаю, – ответил Шанта, едва пряча раздражение. – Я просто передаю его просьбу.

– А что так беспокоит молодого йога? – вдруг спросил брахман и пристально посмотрел в глаза юноши.

– Ничего, – ответил Шанта и отвел взгляд. Его глаза опять невольно наполнились слезами.

– Я пожилой человек, – покачал головой брахман. – Я многое повидал в жизни… Не обманывай меня. Это не пристало ученику йога. Расскажи, что беспокоит тебя. Ни одно твое слово не покинет этих стен.

И Шанта не выдержал. Он расплакался, как ребенок, и рассказал брахману все, что знал.

Выслушав рассказ, брахман покачал головой.

– Что же, и Вишвамитра пал, соблазненный Менакой, и Саубхари решил жениться, увидев брачный танец рыб…

– Пал? – ошарашено переспросил Шанта. – Мой учитель пал?!

Брахман замолчал, задумавшись.

– Какой ответ тебе нужен? – наконец спросил брахман. – Ответ писаний или ответ сердца?

– И что говорят писания? – Шанта с трудом сдерживал дрожь.

– Вожделение – это падение для йога. Тем более, когда йог дал вожделению волю… В соответствие с писаниями, твой гуру пал, и ты теперь свободен от долга ученика. Ты можешь оставить Муни.

– Оставить? – Шанта тупо уставился на брахмана.

– Да, и найти другого гуру.

– Другого?.. – Шанта непроизвольно скривился, пытаясь понять, что ему говорят. – А что говорит сердце?

– А вот это ты должен спросить у него! – улыбнулся брахман, вставая. – Я принесу то, что тебе нужно…

Брахман вышел, но вскоре вернулся, неся небольшую связку специально подготовленных пальмовых листьев и горшочек с краской.

– Спасибо, – сказал Шанта. Не произнеся больше ни слова, он вышел из дома брахмана и заспешил обратно к ашраму Муни. И только перед самой рекой Шанта на минуту остановился и подумал: «И каких только глупостей иногда не наслушаешься от ученых людей!.. Муни столько жизней ведет меня, не обращая внимания ни на что! Сколько раз я спотыкался, но гуру находил меня снова и снова, вытаскивая из самых ужасных мест!.. И теперь… Господи, какая глупость!..»

Шанта побежал к реке, с опаской поглядывая на солнце. До полудня еще было далеко, но Шанта приближался к ашраму с трепетом, боясь увидеть что-то страшное.

«Быть может, гуру специально отослал меня, чтобы спокойно уйти?» – мелькнуло в голове у Шанты, и он что есть мочи бросился к неподвижно сидящему Муни.

– Принес? – не оборачиваясь, спросил Муни, и у Шанты сразу полегчало на душе.

– Да… Столько хватит? – Шанта сел напротив и протянул гуру связку пальмовых листьев.

– Да, – Муни взял палочку для письма, окунул ее в краску и сразу приступил к работе.

Все время, пока гуру писал, Шанта сидел неподвижно. Внутри словно все заледенело, и Шанта не мог понять, что он чувствует. Казалось, ничего…

Ему не верилось, что сегодня последний день, когда он видит гуру вот так, прямо перед собой. Шанта вдруг поймал себя на мысли, что вокруг не реальность, а сон. И что он, Шанта, просто до сих пор лежит на берегу лесного озера, не в силах проснуться от этого тихого кошмара. «Я сейчас проснусь, я сейчас проснусь…» – стал повторять про себя Шанта, на секунду действительно поверив, что он всего лишь спит.

– Готово! – Голос Муни вернул Шанту в реальность. И тут же спасительный лед внутри растаял, и вернулись боль и страх.

– Учитель… – Шанта пытался выразить словами то, что было у него на сердце.

– Не говори ничего, – сказал Муни. – Я все понимаю и чувствую. Не беспокойся, наша разлука не надолго.

Муни протянул несколько исписанных пальмовых листов Шанте.

– Ты прочитаешь это завтра. Ты должен будешь выполнить все, что здесь написано. В точности. Иначе наша новая встреча будет не такой скорой, как нам бы хотелось.

Муни посмотрел на солнце.

– Мне пора, – сказал он. – Через пару часов солнце начнет опускаться, а йог должен уходить, когда оно поднимается.

Муни посмотрел на бледного Шанту.

– И вот еще что… – Муни вдруг протянул к Шанте руку, потом раскрыл ладонь.

– Что это? – Шанта смотрел на красивое золотое украшение.

– Это фамильное кольцо твоего отца. Он оставил тело не так давно. Теперь ты единственный наследник рода… Гуру – это тоже отец. И теперь я передаю тебе это кольцо и прошу совершить необходимые обряды по мне, как по ушедшему отцу… Так ты одновременно выполнишь сыновний долг и по отношению к Ананде и по отношению ко мне… Надень!

Шанта послушно надел кольцо на палец.

– Вот так, хорошо! – улыбнулся Муни. – Слишком уж много событий и новостей для одного дня…

– Что мне делать теперь? – спросил Шанта. Он боялся думать, он сейчас просто хотел выполнять какие-то простые указания, чтобы не сойти с ума.

– Иди в деревню и скажи брахманам, что я оставил тело и что надо провести обряд кремации. Дальше делай, что тебе скажут, а завтра прочитай мое завещание. Иди!

– Да, учитель, – Шанта медленно пошел к лесу.

Муни долго смотрел ему вслед, а потом повернулся лицом на восток и прикрыл глаза, готовясь к последней, самой глубокой медитации в этом теле…

19

Шанта смотрел на неяркое утреннее солнце и пытался вспомнить вчерашний день. Ничего. Какие-то несвязанные картинки.

Вот он, Шанта, возвращается утром из леса… Вот Муни сидит и пишет на пальмовых листьях… Вот раскрытая ладонь с золотым кольцом… Вот сочувственное лицо брахмана… А вот погребальный костер на берегу Ганги, и тело Муни в гудящем пламени…

Картинки, картинки… Да, потом по ним можно будет восстановить целое полотно… Но только не сейчас.

Шанта не мог заснуть всю ночь. Его не мучили кошмары, он просто лежал и смотрел на звезды. Без единой мысли в голове, без единой эмоции. И только к утру Шанта ненадолго потерял сознание, а теперь снова обрел. И на небе уже не было звезд.

Шанта встал, привычно принял омовение и сел на подстилку из священной травы. Пора было приступать к медитации. Ведь Шанта теперь был не столько наследником Ананды, сколько наследником Муни.

И Шанта должен был продолжать занятия.

Он выпрямился, прикрыл глаза и попытался сосредоточиться, но тут же волны вчерашнего дня стали накатывать на песчаный берег ума…

…Шанта ушел, оставив Муни одного. Юноша добрался до ставшего ненавистным леса, остановился среди первых деревьев, словно одно из них. Шанта простоял неподвижно, ни о чем не думая, пока солнце не покатилось обратно к горизонту.

Вдруг у Шанты внутри что-то щелкнуло, и он поспешил обратно, к берегу Ганги. Увидев по-прежнему сидящего Муни, Шанта на секунду наполнился надеждой, но вскоре понял, что перед ним не Муни, а мертвая оболочка.

Теперь он мог плакать, не скрываясь, не боясь, что Муни вдруг откроет глаза и скажет: «Мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых…» А может, Шанта втайне надеялся на это…

Но слезы были напрасны, и Шанта, вспоминая наставления гуру и писаний, постепенно начал приходить в себя. Успокоившись, Шанта стал выполнять последнее указание Муни. Первым делом Шанта собрал исписанные пальмовые листья, завернул в кусок ткани и спрятал под деревом. Потом пошел в деревню.

Брахманы Каматакши тут же приступили к своим обязанностям. Не прошло и трех часов, как на берегу Ганги был сложен погребальный костер, а вокруг собрались все самые видные жители деревни.

Шанта был как под гипнозом. Он выполнял указания брахманов, совершая какие-то действия, выполняя какие-то ритуалы. Даже сейчас, находясь в медитации, Шанта не мог толком ничего вспомнить. Только одна картина накрепко пропечаталась в уме: вот он, Шанта, берет неподвижное тело учителя – какое оно легкое! – и под диктовку брахмана усаживает тело на костер, а потом – огонь… Шанта помнил свою руку, которая зажгла погребальный костер. Сейчас эта рука почему-то воспринималась, как отдельное живое существо, как что-то отдельное от самого Шанты.

А потом – только языки пламени.

Сначала нерешительные, едва бегущие по высушенным на солнце дровам. Но с каждой секундой красные язычки становились все увереннее, их аппетит разгорался. Вскоре от былого смущения не осталось и следа, и огонь с жадностью накидывался на каждое новое полено, на каждую новую ветку. И только еще один раз пламя смущенно замерло… Наткнувшись на неподвижное тело Муни…

Шанта смотрел на костер, но не видел ничего. В его глазах плясали красные отсветы, но в уме было тихо и пусто.

Тогда было тихо и пусто.

А сейчас Шанта открыл глаза и вдруг почувствовал жуткую боль внутри. Только сейчас он осознал, что Муни больше нет рядом! Боль разлуки словно всосала в себя все существо Шанты, и он даже не мог вздохнуть.

– Нет, он не умер, смерти же нет! – наконец выдавил Шанта, стараясь говорить громко и уверенно.

Звук собственного голоса немного успокоил, но не надолго.

Теперь исчезло то пассивное состояние ума, которое спасало Шанту весь вчерашний день, всю ночь и начало утра. Теперь чувство разлуки стало таким острым и болезненным, что Шанта даже не смог сидеть в йогической позе. Он вскочил, зашел неглубоко в воду и стал ходить туда-сюда, то и дело наклоняясь, подхватывая ладонями воду из Ганги и бросая себе в лицо.

– Что я теперь? Зачем я теперь? – Шанта остановился и уставился на берег. Его взгляд бессмысленно блуждал по земле, кустам, деревьям. Вот он зацепился за подозрительный, едва заметный холмик у самого подножия большого дерева, в тени которого Муни с Шантой столько времени прятались от полуденного зноя.

– Завещание! – вдруг вспомнил Шанта, и в уме тут же всплыли руки, разгребающие сухую землю. – У меня же есть завещание моего гуру! Оно спасет меня! Слова гуру неотличны от него самого. Наставления гуру – это и есть сам гуру!

Шанта выскочил на берег и побежал к дереву. Спустя мгновение, Шанта держал в руках сверток, который вчера почти бессознательно спрятал под деревом, присыпав землей.

Руки Шанты дрожали, когда он развернул материю и взял первый банановый лист. Шанта никогда раньше не видел, как пишет его учитель, и теперь смотрел на причудливо бегущую вязь, словно на таинственный узор, а не на вполне читаемые слова.

Шанта сделал несколько дыхательных упражнений, успокоил, как мог, сильно бьющееся сердце, а потом стал медленно, как никогда сосредоточенно, читать:

«Дорогой мой ученик! Не бойся, смерти нет. Есть лишь разлука. И иногда разлуку называют смертью, потому что для обычных людей смерть – это разлука навсегда… Но мы не обычные мирские люди, которые, словно щепки в океане, то встречаются, то расходятся, не в силах избежать ни того, ни другого. Мы всегда будем вместе, ибо я твой вечный учитель, а ты мой вечный ученик. Так было и так будет. Поэтому не страдай от разлуки, она временна. А временная разлука – это лишь одна из сторон встречи…

Сейчас я расскажу, что тебе надо будет сделать, чтобы мы вновь встретились, и чтобы это произошло как можно скорее.

В этом теле я был осквернен вожделением, подобно животному, поэтому в следующей жизни я стану животным. Не бойся, я мог бы избежать такой участи, но я не вижу в этом необходимости, ибо для меня нет разницы, в каком теле находиться, и если мне суждено прожить одну жизнь в теле животного, то я готов принять такую карму безропотно.

Дело в том, что вожделение проникло в мой ум, и, оставляя это тело, я сохранил желание животного наслаждения, поэтому в следующей жизни, подчиняясь желанию своего ума, я воплощусь в теле свиньи, чтобы неограниченно наслаждаться… Тело свиньи – самое лучшее тело для полового наслаждения и наслаждения едой. В таком теле половое наслаждение длится часами и может повторяться снова и снова, а пищей может служить все, что угодно. Это самое лучшее тело для неограниченных материальных наслаждений. И мой оскверненный ум подготовил для меня такое тело…

Я смеюсь над ним, я смеюсь над своим умом, и спокойно принимаю эту карму. Но я не хочу терять время в таком отвратительном теле, поэтому ты должен сделать следующее…

Я воплощусь недалеко, на ферме нашего свинаря. Скоро у него опоросится лучшая свиноматка. Ты должен будешь попросить у него в качестве пожертвования одного поросенка.

Как только свинья опоросится, ты выберешь из помета поросенка с большим черным пятном на голове. Это буду я. Ты должен будешь без промедления обезглавить тело поросенка.

После этого я искуплю осквернение вожделением и войду в чрево Мохини, став ее сыном.

Ты должен будешь жениться на Мохини и вернуться в свою семью, чтобы исполнилось мое обещание Ананде.

Когда я вновь появлюсь на свет и немного подрасту, мы примем отречение от мира и продолжим наши занятия.

Как видишь, наша разлука будет совсем недолгой. До встречи, мой дорогой ученик!»

Шанта несколько раз перечитал завещание Муни. Чувство разлуки исчезло. Ведь вот он, его гуру, прямо здесь, на пальмовых листьях! Но когда Шанта перечитывал послание в третий или четвертый раз, смысл текста стал потихоньку проникать в ум, и это оглушило Шанту. Ему вдруг захотелось прямо сейчас побежать к старому брахману в деревню и посоветоваться, но тут же Шанта понял, что никогда этого не сделает. Более того, никто и никогда не увидит этих листьев.

Шанта еще несколько раз перечитал слова гуру, выучив их наизусть. Потом подошел к Ганге, разорвал листья на множество мелких кусочков и бросил их в воду. Черная краска с кусочков листьев тут же поплыла, оставляя в воде едва заметный темный шлейф.

– Я просто должен выполнить то, что мне приказал гуру. Вот и все! – сказал себе Шанта и, понимая, что не в силах будет сегодня заниматься, пошел в лес, к жилищу свинаря.

Шанта подошел к хорошо знакомому забору и прислушался. За оградой было отчетливо слышно счастливое хрюканье и обычная свиная возня.

Шанта обошел забор и, преодолевая брезгливость, постучал.

Откликнулись не сразу. Видимо, не поверили своим глазам.

– Простите меня, – наконец раздался из-за двери испуганный голос. – Чем могу служить молодому господину?.. Если вы позволите, я приглашу вас в дом, но боюсь, это будет тяжкий грех…

– Благодарю, не надо. Я скоро ухожу! – Шанта преодолевал кастовые предрассудки и пытался говорить спокойным голосом. – Я собираюсь проводить жертвоприношение, и мне нужен будет только что рожденный поросенок. Готов ли ты дать мне необходимое?

– Да, конечно! – в голосе уменьшилось количество страха, заменившись удивлением. – Все что угодно для молодого господина и его могущественного…

– Хорошо, я даю тебе свои благословения! – перебил свинаря Шанта. – Есть у тебя новорожденный поросенок для принесения в жертву?

– Нет, – снова испуганно ответил свинарь. – Но вскоре опоросится моя лучшая свиноматка, и я готов отдать хоть весь помет!..

При этих словах сердце Шанты на секунду остановилось, а потом забилось с удвоенной силой.

– Нет, весь не надо, – тихо сказал Шанта. – Мне будет нужен только один…