Текст книги "Виток клубка"

Скорее всего, мать Шанты с многочисленными тетушками сейчас сбились с ног в поисках достойной невесты для любимого сына, наследника и единственной надежды рода. Время еще есть, потому что женщины будут выбирать тщательно и придирчиво, но рано или поздно Шанту придется отпустить. Ведь Муни не мог нарушить слова, и его ученик так или иначе должен будет оставить потомство.

– Вот именно, «так или иначе»… – тихо казал Муни.

Он не мог отпустить ученика сейчас. Семейная жизнь в окружении любящих родственников, красавицы-жены и огромного богатства в очередной раз погубит Шанту. Опутанный многочисленными привязанностями, он не скоро вырвется из этого сладкого плена, и еще одна жизнь будет потеряна впустую.

Муни посмотрел на ученика сквозь полуприкрытые веки. Шанта невольно прислушивался к далекой песне.

Муни улыбнулся.

«Что же, судьба сама подсказывает ответ, – подумал он. – Я ведь не обещал Ананде, что у его сына будет хорошая жена? Я обещал, что у Ананды будет внук, наследник. И он будет. Шанта женится на Мохини! Я поговорю с ней сам, в качестве отца Шанты. Он возьмет ее в жены при условии, что сразу же после рождения сына, Шанта вернется ко мне для дальнейшего обучения… Мохини должна согласиться. В ее положении любые условия приемлемы».

Муни еще раз как следует обдумал этот план. Он был безупречен. Решались сразу все проблемы: Муни не нарушал слова, семья Ананды получала наследника, Шанта получал Мохини, в которую был влюблен, но оставался с ней как раз на время, чтобы успеть разочароваться. Девушка тоже выигрывала. Может быть, даже больше всех: быть матерью единственного наследника известного и богатого рода очень выгодно в любом случае… А Шанта после рождения сына примет отречение, наденет шафрановые одежды санньяси, и Мохини официально будет признана вдовой. Никто не посмеет ее прогнать, даже если захочет.

Муни вспомнил позапрошлую жизнь Шанты, когда тот не смог достичь совершенства из-за юношеской привязанности к женщине.

«Иногда подавить желание – не самый лучший выход. Это не всегда и не для всех срабатывает. На каком-то этапе разочарование лучше, чем сознательное отречение. Мой Шанта как минимум две прошлые жизни попадался на одном и том же. Позапрошлый раз он влюбился и всю жизнь думал, что потерял нечто ценное, оставив ту дурочку и уйдя со мной, а в прошлой жизни он до последнего мечтал о богатстве… Сейчас богатство ему не нужно. Проведя все детство в роскоши, он сумел не привязаться к ней. Сказалось накопленное знание и понимание. Моя школа, все-таки! Но ему, видимо, нужен был непосредственный опыт… Быть может, привязанность к Мохини тоже тянется еще с той давней истории?.. Надо будет проанализировать ее тонкое тело… Вдруг она и есть та самая… Впрочем, это не важно. Важно, что Шанта, как и в истории с богатством, получит необходимый для него опыт. И история из позапрошлой жизни не повторится».

Муни вдруг поймал себя на мысли, что все глубже погружается в мирские мысли и проблемы. Йог почувствовал опасность, но тут же успокоил себя, что эти неприятности вынуждены и временны. Потом все вернется на круги своя, и больше ничего не будет мешать их с Шантой продвижению. Муни даже почувствовал удовлетворение, что нашел такой замечательный выход из сложной ситуации.

«Решено! – Муни еще раз просмотрел варианты и не нашел серьезных недостатков. – Женю Шанту на Мохини! И через десять месяцев мы спокойно вернемся к интенсивным занятиям, семья Ананды получит долгожданного внука, а Мохини – обеспеченную старость. Иногда лучше отступить, чем идти напролом. Йога – это война с иллюзией, а в войне надо уметь пользоваться и стратегией, и тактикой. В данной ситуации Шанте лучше на время отступить, чтобы потом сделать уверенный рывок вперед».

Муни принял решение и открыл глаза. Шанта не спал. Он ерзал на подстилке из священной травы, смущенный и заинтригованный недавними вопросами и словами учителя.

– Так тебе все-таки нравится Мохини? – с усмешкой переспросил Муни.

– Да, – повторил признание Шанта.

– А ты помнишь, что из-за подобной привязанности ты уже как минимум один раз подводил и себя, и меня…

– Да, вы рассказывали. Хоть сам я и не помню…

– Хорошо, как бы ты решил эту проблему?

– Я уже почти забыл о ней… – нерешительно начал Шанта.

– Но стоило услышать ее голос, как сердце забилось с новой силой, не так ли?

– Может быть, стоит сменить место?

– Там будет другая «мохини». Дело в привязанности, а не в человеке…

– Я не знаю, – пожал плечами Шанта. – Вы мой гуру. Как скажете, так и будет!

– Хорошо… – Муни замолчал и прислушался. Пение прекратилось. – Завтра утром ты пойдешь в дом к родителям… к приемным родителям Мохини и скажешь, что я хочу ее видеть. Пусть приходит после полудня, когда спадет жара.

– Да, учитель, – только и смог выдавить в ответ Шанта. В его глазах горело неприкрытое любопытство, но юноша не осмелился расспрашивать, так как Муни уже закрыл глаза и выпрямил позвоночник, готовясь погрузиться в медитацию.

* * *

– Ты очень хорошо поешь! – Лочани похвалила Мохини, когда та закончила песню. Уже многие девушки пропели то, что знали, но у Мохини получилось лучше всех. И все это признали. Кто с легкостью, а кто нехотя, но признали.

Девушки были возбуждены. И редко выдающейся возможностью погулять одним, и выпитым медовым напитком… Они начали скучать от слишком правильных песен и долгого сидения на одном месте. Мохини решила повторить свою попытку увести веселую кампанию ближе к Ганге.

– Что-то ветер сменился. И сильнее стал… – начала она. – Скоро уже вечер, а мы так и не побывали на реке. Может, искупаемся? – робко предложила она. – Тут до Ганги совсем недалеко! Знаете, как хорошо! Вода прохладная, текучая, можно поиграть…

– А что, пожалуй, ты права! – задумалась Лочани. – Что это за жертвоприношение без поклонения священной Ганге?..

Девушки с готовностью поднялись. Из леса как раз вышли оставленные у озера подруги, изрядно покусанные комарами.

– Отдохнули? – с улыбкой спросила их Лочани. Лентяйки что-то буркнули в ответ, и вся компания, посмеиваясь и подшучивая друг над другом, направилась прямо к Ганге.

Они бросились в воду и долго плескались, на ходу придумывая разнообразные водные игры, которые с каждой минутой становились все шумнее. Мохини сначала радовалась, что ее план удался, и что женские голоса теперь несомненно слышны и в ашраме Муни. А потом девушка немного испугалась, что сейчас они все схлопочут проклятие от побеспокоенного мудреца, и первая вышла из воды.

Она села на берегу и стала смотреть на игры подруг, подумав, что Муни не станет уж так с ходу проклинать, не разобравшись. В крайнем случае, пришлет ученика выяснить, кто тут шумит, и они тогда смиренно убегут…

– Эй, Мохини! – выкрикнул кто-то из Ганги. – Чего сбежала?..

– Замерзла немного…

– Ну, тогда не сиди без дела, спой нам что-нибудь еще!

Мохини с готовностью взяла в руки вину.

– Еще какую-нибудь песню о Боге? – спросила она. – Какую?

– Ну что все о Боге да о Боге! – раздался другой, не слишком трезвый, голос. – Неужели ты в городе только о Боге пела?.. Мы хотим услышать сладкие песни, так ведь, девчата?

«Девчата» на секунду остановились в воде, смущенные бестактностью подруги. Но Мохини, казалось, не обратила внимания на упоминание ее бывшей работы. В ее обязанности и правда входило исполнение красивых песен, если клиент этого хотел. В другой момент Мохини смутилась бы, но сейчас она ухватилась за предложение захмелевшей подружки и весело откликнулась:

– Могу и сладкие песни любви!

Девушки тут же засмеялись, радуясь, что Мохини не обиделась.

– Давай! Давай! – стали раздаваться голоса. И даже Лочани промолчала, видя всеобщее воодушевление.

Девушки стали потихоньку выбираться на берег, а Мохини незаметно пересела лицом в сторону ашрама Муни, выбрала мелодию, перебирая струны вины, а потом звенящим от грусти голосом запела:

 
Пришла весна зовущая
И ночью у реки,
По воле злого случая
Меня увидел ты.
 
 
И о любви неистовой
Рассказывал тогда,
И сердце вдруг поверило
Таинственным словам.
 
 
Лишь в жизни раз, в душе у нас
Цветет любовь, лишь только раз…
 
 
И я ждала, безумная,
А ты лишь говорил…
Твоя любовь разумная:
Ты медлил и таил!
 
 
И вот уже сосватали
Другую для тебя
И знатною, богатою
Уродина была…
 
 
Лишь в жизни раз, в душе у нас
Цветет любовь, лишь только раз…
 
 
Любовь тобой растоптана!
Завял цветущий сад…
И я – с высокой отмели,
А впереди – лишь ад!..
 
 
Лишь в жизни раз, в душе у нас,
Цветет любовь, лишь только раз…
И если мы цветок любви
Сорвем не вовремя, увы!
То никогда уж, никогда
Не будет сладкого плода!
Лишь в жизни раз, в душе у нас,
Цветет любовь, лишь только раз…
 

К концу песни все девушки поголовно плакали, и даже Лочани украдкой смахивала слезы. Мохини провела последний раз по струнам, но еще долго то здесь, то там слышались вздохи, всхлипывания и слова припева: «Лишь в жизни раз… в душе у нас… цветет любовь!..»

– Еще раз… – вдруг сказал кто-то, и просьбу немедленно подхватили.

Мохини с готовностью снова заиграла вступление, только теперь ей не дали петь одной, и над Гангой поплыли грустные голоса девушек, которые хором запели: «Пришла весна зовущая и ночью у реки…»

* * *

Не успел Муни как следует погрузиться в медитацию, как снова раздались звуки вины. Теперь почему-то совсем близко. «Даже Шанта сейчас, наверное, услышит каждое слово», – спокойно подумал Муни и с удовольствием приготовился послушать еще одну песню, прославляющую Господа…

Муни вслушивался в слова песни и никак не мог понять, кому она посвящена? Кришне? Шиве? Ганеше? На первом припеве Муни открыл глаза и вопросительно посмотрел на ученика:

– Ты слышишь?

Шанта кивнул.

– Я никогда не слышал такой молитвы… – Муни задумчиво прислушался к третьему куплету. – Что значит «разумная любовь»?.. Шанта, ты слышал когда-нибудь эту песню?.. Что это вообще такое?

– Слышал, – запинаясь, ответил Шанта. – Мохини ее иногда напевает, когда никто не слышит…

– А как же ты тогда узнал, что она ее напевает, если никто… – Тут Муни услышал следующий куплет песни и оборвал сам себя на полуслове. Он дослушал историю любви до конца, а потом в гневе посмотрел на Шанту. – Вот она, их преданность! Им что песни о Боге петь, что о какой-то утопившейся деревенской дурочке! Для них и та, и другая любовь – на одном уровне! А я еще сомневался, чей путь лучше!.. Их преданность – лишь сентиментальность! А сентиментальность никогда не приведет к Абсолюту. Уж лучше постепенный, но надежный путь йоги…

Муни осекся, сообразив, что Шанте ни к чему слушать его размышления вслух.

Ветер снова принес мелодию. Теперь уже целый хор девушек затянули песню про «зовущую весну» и «разбитую любовь».

Глаза Муни вдруг покраснели от гнева. Шанта сидел не шелохнувшись, не зная, что делать, и желая только немедленно провалиться сквозь землю.

– Сходить, сказать, чтобы не беспокоили?.. – еле слышно спросил он, боясь, что его молчание и бездействие потом будут дорого ему стоить.

Муни даже не ответил. Он выпрямился, напрягся, а потом широко провел рукой по воздуху, словно бы разрубая что-то…

* * *

…Девушки хором пели песню Мохини. Когда они дошли до припева, и Мохини сменила мелодию, на вине вдруг порвалась струна… Мохини немедленно прекратила играть и с удивлением уставилась на инструмент.

– Что случилось? – заволновались девушки. Они тоже посмотрели на вину. И тут, прямо у всех на глазах, сами собой полопались остальные струны!..

Девушки несколько секунд округлившимися от удивления и страха глазами смотрели на испорченный инструмент, а потом всем одновременно в голову пришла одна и та же мысль.

– Муни!.. – прошептала Лочани то, о чем догадались все. – Он ведь живет где-то здесь, совсем недалеко…

– А если он услышал наши песни? – спросил кто-то. Девушки в панике вскочили.

– Он проклянет нас! – наперебой закричали они, а потом, не сговариваясь, бросились в лес.

Они добежали до лесного озера, с которого начался сегодняшний праздник. Девушки остановились передохнуть и собраться, словно опасаясь, что проклятие уже начало действовать, и они кого-то не досчитаются. Все были в сборе. Испуганные и запыхавшиеся.

– Не бойтесь! – сказала Лочани, переведя дыхание. Она решила, что должна как-то успокоить подруг. – Мудрецы никого просто так не проклинают! Мы же не знали, что подошли так близко к ашраму Муни… Да и струны могли лопнуть случайно…

– Да уж, случайно! – откликнулся кто-то.

– В любом случае, надо надеяться на милость святого! – строго сказала Лочани. – А завтра кто-то должен сходить и попросить прощения! Это будет лучше всего…

– Кто же пойдет? – резонно спросила одна из девушек. – Я, например, лучше умру, но не пойду!..

– Я пойду… – вдруг раздалось из толпы девушек. – Я виновата, я и пойду…

– Ты не виновата, Мохини, – великодушно сказала Лочани.

– Как же не виновата? Она одна знает такие песни! – ответил чей-то сварливый голос, но на него сразу зашикали.

– Так уж и одна?.. – усмехнулась Лочани, и девушки смущенно замолчали.

– Я все равно пойду, можно? – снова сказала Мохини. – Я уже была там один раз, и мне не будет так страшно…

– Была у Муни?! Расскажи! – зашумели девушки.

– Она потом как-нибудь расскажет… – Лочани посмотрела на небо, определяя время. – А сейчас нам лучше разойтись по домам, пока еще чего-нибудь не натворили!.. Хорошо, что такие праздники – редкость!..

Девушки заторопились по лесной тропинке, вышли к деревне и разбрелись по домам. Каждая с замиранием в сердце заново переживала сегодняшние приключения и думала, рассказывать или нет о них старшим женщинам…

11

Шанта проснулся чуть позже, чем обычно. Солнце должно было вот-вот появиться. Юноша потянулся в своем теплом мешке из тигровой шкуры и, стараясь не думать о том, как хорошо было бы еще понежиться после сна, полез наружу. Утренний холод привычно забрался под кожу, и Шанта полностью проснулся.

Муни сидел неподвижно. Казалось, что он все еще спит. Шанта стал ходить неподалеку, разминаясь и стараясь согреться.

Наконец появилось солнце. А вместе с ним и краски: зеленая трава и листва, прозрачная вода Ганги, даже редкие цветы, уцелевшие в тени дерева…

Шанта вопросительно посмотрел на учителя. Пришло время утреннего омовения. Муни по-прежнему сидел неподвижно. И явно не в медитации, так как его позвоночник был расслаблен.

– Учитель… – тихонько позвал Шанта. Муни немедленно выпрямился и открыл глаза.

– Что случилось? – удивленно спросил он, глядя, как солнце медленно поднимается над Гангой.

– Время омовения, – сказал Шанта.

Муни ничего не ответил. Они встали и спустились к реке. Приняли омовение, Шанта очистил место под деревом, сбрызнув его водой из той же Ганги, и учитель с учеником приступили к утренним занятиям.

– Как тебе спалось? – вдруг спросил Муни.

– Очень плохо. Я даже почти проспал сегодня восход солнца, – Шанта, казалось, обрадовался вопросу. – Вчера я долго не мог заснуть, потому что… Потому что в уме застряла мелодия той глупой песенки, помните? «Пришла весна зовущая…»

Муни поморщился.

– И я полночи ворочался, пытаясь прогнать навязчивый мотивчик, – закончил Шанта.

– Да, на редкость навязчивый, – неожиданно согласился Муни, вместо того чтобы отчитать ученика, как ожидал Шанта. – Даже мне пришлось буквально силой вытаскивать его из ума… Надеюсь, такого больше не повторится…

– Хотите, я скажу в деревне, что вы были недовольны?

– Не стоит, я думаю, они сами… поняли… – Муни усмехнулся. – Увидишь, когда пойдешь в деревню… Ты не забыл?

– Что? – Шанта быстро перебрал в голове события вчерашнего вечера. – А! Вы просили пригласить к вам Мохини, когда я завтра… вернее, уже сегодня, пойду в деревню?..

– Да, – Муни благосклонно кивнул. – А теперь хватит о вчерашнем, пора приступать к занятиям.

– А у меня в уме все еще крутится эта песенка, – признался Шанта. – Что делать? Это же будет мешать.

– Хм? – Муни на секунду задумался. – Не борись с ней…

– Как это? – не понял Шанта.

– Твой ум пока слаб и устроен так, что чем больше ты борешься с его побуждениями, тем сильнее они тебя одолевают. Поэтому просто дай ему волю, но переключи… Сейчас мы приступим к занятиям, и ты просто повторяй все начальные молитвы и мантры на мотив этой песенки.

Шанта зашевелил губами, пытаясь немедленно последовать совету гуру.

– Я понял! – вдруг радостно сказал он. – Так здорово!

– Но помни, что это тоже способ, дающий временный результат, как и метод с наложением отвращения… Тебе все равно придется научиться по-настоящему контролировать ум. А не идти с ним на всякие компромиссы… Все эти наложения, обманные маневры и переключения – детские игрушки, а не настоящая йога!..

– Но ведь и я еще не настоящий йог! – вдруг сказал Шанта. – Вот вчера… Знаете, с каким удовольствием я вчера слушал голос Мохини, как хотел увидеть ее… – Шанта смущенно замолчал.

– Ну, продолжай… – подбодрил его Муни.

– И если уж быть совсем честным, и сегодня я жду не дождусь, когда закончатся занятия, и я смогу пойти к ней… чтобы выполнить ваше указание, – Шанта опустил глаза. – И я не понимаю глубинного смысла вашего приказа! А глубинный смысл, несомненно, есть, ведь так? Иначе, зачем бы вы подвергали меня такому испытанию? Я же сейчас ни о какой медитации думать не могу, только о предстоящей встрече!..

– Что же, сегодня можешь свободно думать о Мохини, – сказал Муни в ответ на горячую речь юноши.

Шанта закашлялся, подавившись собственными словами.

– Свободно думать? – по-глупому хлопая ресницами, переспросил Шанта.

– Да, – Муни закрыл глаза и выпрямился, тем самым показывая, что разговор пока закончен.

«Задал я встряску для его ума! – весело подумал Муни. – Тоже метод! Иногда…»

Муни попытался медитировать, но наполненный различными мыслями и планами ум сопротивлялся.

«Видимо, пока эта история с женитьбой Шанты не закончится, нам покоя не будет!.. – смирился Муни и решил обдумать то, что его беспокоило. – А мой план, как будто, вчера был подтвержден свыше! Мохини своим присутствием и пением словно специально разбудила в Шанте задавленные чувства… Что значит „словно“? – вдруг подумал Муни. – Я почти уверен, что она намеренно подвела подруг поближе к нашему ашраму!»

Муни усмехнулся внутри.

«Хитрая и умная девушка!.. – без тени осуждения продолжал думать Муни. – Что же, в данном случае ей повезло, и ее планы совпадают с моими…»

Муни попробовал вспомнить, как Мохини выглядит, но в уме стоял только размытый, абстрактный образ робкой девушки, принесшей бальзам.

«Ничего себе! – вдруг возмутился Муни. – Выходит, я теперь на женщин медитирую?!»

Он внутренне рассмеялся, а потом силовым приемом йоги опустошил ум и застыл. Теперь как снаружи, так и внутри.

Шанта долго возился рядом с гуру. Сегодня ему почему-то не было удобно ни в одной из знакомых поз. Он менял положение тела каждые несколько минут, но и это не помогало. Шанте невероятно сильно хотелось просто лечь на тигриную шкуру и смотреть, как шевелятся ветки деревьев, как плывут и растворяются последние утренние облака, на синеву неба… Просто лежать на спине и ни о чем не думать… Но утром нельзя было ложиться. Утро – самое лучшее время для йоги, и Шанта возился на подстилке из священной травы и вспоминал свои встречи с Мохини. Как она ему улыбалась, как она однажды сказала ему «какой вы хорошенький»… Шанта почувствовал, как от этих невинных воспоминаний его уши стали горячими. Юноша смущенно огляделся, словно ожидая увидеть случайного свидетеля. Но вокруг никого, кроме неподвижно сидящего учителя, не было.

Шанта стал напевать молитвы на мотив деревенской любовной песенки, которую вчера исполняла Мохини. Это так увлекло его, что он «озвучил» в несколько раз больше благоприятных мантр, чем повторял обычно. Потом Шанта, пользуясь удивительным разрешением гуру, стал снова размышлять о Мохини, но через некоторое время вдруг понял, что ему не о чем думать. Оказалось, что он практически ничего не знает о девушке, кроме того, что она сирота и что у нее красивая фигура и очаровательное личико. Мысли Шанты довольно быстро пошли по кругу, перебирая одно и то же. Вскоре немногочисленные и короткие встречи с девушкой были досконально вспомнены, всевозможные детали разобраны, а в основном выдуманы. «А еще у нее голос красивый!» – словно в обиде на кого-то, сказал сам себе Шанта и стал представлять сегодняшнюю встречу. Он подробно обдумал, как пойдет по деревне, подойдет к дому, где так давно не был, постучит. Как из дома выбежит радостная, улыбающаяся Мохини и вынесет чего-нибудь вкусненького…

Шанта полностью погрузился в размышления о Мохини. Он надеялся на какое-то умиротворение в уме, ведь теперь Шанта позволял себе думать о том, о чем хотелось думать уму. Но с каждой минутой беспокойство внутри у юноши только росло.

– Почему так?! – возмущенно спрашивал себя Шанта, переминаясь и уже отчаявшись найти удобное положение для тела. – Я беспокоен, когда мне приходится все утро бороться с умом, заставляя его сосредоточиться на Высшем. Я думал, если отпустить его, не заставлять, то он успокоится, и я почувствую умиротворение, но сейчас я беспокоен в сто раз больше, чем когда я пытаюсь держать ум!

Шанта вдруг снова покраснел. От гнева и злости на самого себя!

– Ну держись! – прошипел Шанта вслух. Потом сел в строгую позу лотоса, выпрямил позвоночник, прикрыл глаза и замер, сосредоточив ум, как его учил гуру. Внутри все стихло.

«Ничего себе…» – подумал Шанта, оглушенный наступившей тишиной, но тут же придавил эту, едва начавшую рождаться, мысль.

Ум еще несколько раз пытался пробиться сквозь броню решимости Шанты. Несколько раз мелькал образ Мохини. Но Шанта немедленно стирал его, словно пыль с зеркала. Снова и снова навязчивая мелодия песенки пыталась напомнить о себе, но Шанта тут же накрывал ее тягучим слогом «Ом»… Потом ум пошел на последнюю хитрость. Он показал самого Шанту, сидящего под деревом и медитирующего! «Как я сегодня тебя, а?!» – хотел, было, подумать Шанта, но в последний момент распознал обман, и крепко сжатым кулаком сосредоточенности с размаха разбил зеркало, в котором отражался «великий йог Шанта»…

Наступила тишина и покой. «О-у-м… – звенело внутри Шанты. – О-у-м…» И больше ничего. Шанта потерял ощущение тела, ощущение времени, ощущение реальности. Он первый раз в жизни погрузился в настоящую медитацию!..

И тут разбитое зеркало ума вдруг стало собираться, а потом в нем отразилось восхищенное: «У тебя получилось!» И Шанта не выдержал. «Да, у меня получилось! Я сегодня по-настоящему медитировал!» – вновь заскакали мысли, и Шанта уже не мог их остановить. Он в возбуждении открыл глаза и уткнулся взглядом в удивленное лицо гуру.

– Ты где был? – с доброй усмешкой спросил Муни. – Посмотри на небо…

Шанта посмотрел и вдруг с ужасом и одновременным восторгом понял, что уже почти полдень!

– Я медитировал… – тихо, с придыханием, сказал Шанта.

– На Мохини? – продолжал улыбаться Муни.

– Мохини? – Шанта вспомнил, что он к этому времени уже должен быть в деревне. – Нет! Я сегодня по-настоящему медитировал!

– Хм? По-настоящему? Это как? – Муни смотрел на ученика и вдруг понял, что тот сегодня не заснул, как обычно, а действительно умудрился прозаниматься дольше обязательного для утренней йоги времени. Обычно к этому часу Шанта уже возвращался из деревни с обедом.

– Как?.. – Шанта задумался, пытаясь выразить словами невыразимое. – Это когда очень тихо, и только Вечность звенит…

– Когда тихо, и вечность звенит? – Муни позволил себе удивиться. – А ты, я гляжу, поэт!..

Муни повернулся лицом к Ганге и задумался. «Странно… У меня сегодня была самая плохая медитация из всех, что я помню, а у бестолкового Шанты – наоборот… Если откровенно, то у меня сегодня и не было никакой медитации!»

– Ладно, иди в деревню! – снова повернулся Муни к ученику. – И не забудь передать то, что я просил!..

Шанта послушно встал, немного размял затекшее от непривычно долгой неподвижности тело. Особенно ноги, которые все это время были сплетены. Потом юноша зашагал в лес, все еще с восторгом думая о своем сегодняшнем успехе.

Муни после ухода Шанты принял омовение и снова попытался медитировать, используя самые жесткие методы воздействия на ум…

Шанта шел быстро. Не торопясь, но и не заглядываясь по сторонам, как обычно. В лесу было тихо. Из-за наваливающейся полуденной жары почти не было слышно птиц. Ветер тоже где-то прятался…

Шанта все ускорял шаг, желая успеть в деревню до наступления полудня…