Текст книги "Виток клубка"

12

Мохини вернулась домой и тут же скрылась в своей комнате. Она очень испугалась. Достала испорченную вину и еще раз внимательно рассмотрела лопнувшие струны.

«Может, случайно?» – спросила она себя в который раз, но надежды на это не было.

За стеной дочки хозяйки наперебой рассказывали матери о событиях вечера. Женщина только охала, и Мохини словно видела, как та неодобрительно качает головой.

– Им-то что! – вздохнула Мохини. – А если он уже догадался?..

И при этой мысли сердце ее сжимал страх.

Чтобы как-то отвлечься, Мохини стала перетягивать струны на злополучном инструменте, и работа немного успокоила ее.

А потом раздался голос вернувшихся с пастбища коров, и Мохини с радостью занялась привычными вечерними делами.

Только поздним вечером, когда девушка легла спать, страх вернулся, и Мохини долго ворочалась, пытаясь прогнать липучие мысли…

Утром беспокойство почти ушло. «Новый день – новая жизнь!» – любила говорить приемная мать Мохини, и теперь девушка полностью поняла смысл этого выражения. Вчерашние страхи куда-то исчезли, словно их и не было, а Мохини с удовольствием погрузилась в размеренные утренние женские хлопоты.

Когда основная работа была сделана, в дом Мохини одна за другой стали прибегать подруги, участницы вчерашнего приключения. Они не столько со страхом, сколько с восторгом, смотрели на Мохини и задавали один и тот же вопрос:

– Ну как?..

– По реке плывет дурак! – злилась Мохини, а девушки сочувственно цокали языками и убегали домой.

Приходила и Лочани. В отличие от подруг она не стала приставать с глупыми «ну как» – ами, а просто успокоила Мохини, сказав, что гнев мудреца, если он и был, давно прошел. «Гнев мудреца быстро проходит! – сказала она. – Так что дальше лопнувших струн дело не пойдет, не бойся!..»

Мохини поблагодарила Лочани, и та ушла.

На душе у Мохини стало совсем легко, и она пошла на кухню готовить обед, напевая вчерашнюю песенку про весну, ночь у реки и разбитую любовь… Вскоре к ней подключились названные сестры, которые немедленно принялись болтать обо всем, что попадалось на «глаза» легкому девичьему уму. Мохини сначала отмалчивалась, но потом стала вставлять и свое словечко. Чем дальше, тем больше, и вскоре она наравне со всеми говорила, смеялась и обсуждала самые свежие слухи…

Из-за болтовни «кухарок» обед немного задержался, так что старшие члены семьи уже недовольно поглядывали на солнце. Обедали всегда перед полуднем, потому что в полдень жизнь в деревне замирала, и большинство жителей в это время просто спали в холодной части дома, радуясь полному желудку и законному отдыху.

Вскоре обед был готов. Мохини вспомнила о Шанте, который раньше в это время часто стоял за оградой в ожидании своей доли… Но молодой йог уже давно не приходил, и Мохини сразу понесла поднос с едой в дом.

Когда старшие члены семьи приняли пищу, собрались пообедать и девушки.

Младшая взяла пальмовый лист с горкой риса, политого жидким далом с кусочками чили, несколько творожных печений, которые сделала Мохини, а потом выскочила во двор, сказав, что сегодня хочет поесть на улице, под деревом. В комнате для еды и вправду было жарко. Наверное, из-за близости горячей кухни. Мохини хотела последовать примеру младшей сестры, но вспомнила, что в это время на улице, даже в тени, нисколько не прохладнее… Она только собралась приступить к еде, как в комнату влетела только что вышедшая сестренка и с горящими от возбуждения глазами закричала на всю комнату:

– Молодой йог идет!..

Мохини обмерла. Она сразу потеряла аппетит и растеряно оглянулась, ища поддержки. Сестры пожимали плечами. Мол, ну и что такого, молодой мудрец решил и нас вспомнить…

– А у нас уже и предложить ему нечего… – сказала Мохини, стараясь унять дрожь в голосе.

– Фрукты остались нетронутые! – подсказала одна из сестер. – Их и вынеси…

– Девочки, а может, сегодня вы?.. – робко спросила Мохини.

Шанта шел по главной улице деревни, то и дело ловя на себе любопытные и испуганные взгляды из окон домов.

«Что это с ними? – удивленно подумал Шанта. – Словно я первый раз иду… Ну опоздал сегодня немного, и что?»

Он снова увидел круглые девичьи глаза, смотрящие на него из-за редкой ограды. Юноша неловко улыбнулся, и глаза тут же исчезли.

– Что за беда? – весело хмыкнул Шанта. Он уже подходил к дому Мохини.

Остановился рядом с дверью и постучал. Потом снова. И еще.

– Почему так долго? – удивился Шанта. Наконец из дома вышла какая-то девушка, которую Шанта раньше никогда не видел. Она несла на подносе связку бананов, две небольших папайи и несколько апельсинов.

Шанта озадаченно принял подношение. Он хотел спросить, где рис и где Мохини, но приличия не позволяли ему обратиться к девушке прямо.

Шанта стоял с фруктами в руках и думал, что делать. Девушка тоже стояла, ожидая привычных благословений.

Наконец, вспомнив, что указание гуру важнее социальных предписаний, Шанта, отведя глаза, тихо спросил:

– Где Мохини?

Девушка от неожиданности залилась краской, а потом убежала в дом, едва слышно шепнув:

– Сейчас, господин…

Шанта почувствовал себя полным дураком. Но, вспоминая наказ гуру, удержался от соблазна немедленно убежать.

Из дома вышла бледная, как смерть, Мохини. На ватных ногах она подошла к Шанте.

«Странно, – спокойно подумал Шанта. – Она не такая уж и красавица». Юноша вдруг понял, что за весь день не думал об этой встрече как о чем-то волнительном и желанном. И даже сейчас, когда Мохини стояла почти рядом, Шанта не чувствовал ничего, кроме неловкости и досады от того, что оказался в таком дурацком положении.

Шанта отвернулся и спокойно произнес:

– Мой гуру просил сказать, что бы вы пришли вечером к нему в ашрам. Передайте это старшим, мне некогда…

Шанта благословил дом, повернулся и быстро зашагал назад, стараясь побыстрее добраться до леса, чтобы укрыться от все усиливающейся жары.

Мохини еще долго стояла во дворе, обливаясь потом. Наконец спохватилась и вернулась в дом.

– Все в порядке… – слабым голосом ответила она на вопросительные взгляды сестер, и сразу ушла к себе в комнату, сославшись на жару и отсутствие аппетита.

Несмотря на полдень, сестры Мохини молча собрались и разбежались по соседям, к подругам…

Мохини закрылась в комнате и тут же легла на еще прохладный пол, стараясь унять разбушевавшееся сердце.

Вначале она почти не сомневалась, что вечером ее ждет проклятие, но когда первый испуг прошел, и к Мохини снова вернулась способность здраво размышлять, девушка подумала, что еще не все потеряно.

– Может быть, все обойдется, и мудрец просто спросит, зачем мы так близко пели от его ашрама и попросит больше так не делать, – говорила себе Мохини. – Но тогда почему он не передал это через ученика?

И страх снова охватил девушку. Так она провела несколько мучительных часов, когда она то немного успокаивала себя, а то в страхе не находила себе места.

Наконец, обессилев от сомнений и волнений, Мохини встала на колени и начала молиться Господу Шиве, чтобы он защитил ее…

Спустя час девушка была почти спокойна. Она смотрела на изображение Шивы и, как заведенная, повторяла:

– Спаси и защити меня! Спаси и защити меня!..

Наконец Мохини почувствовала решимость.

– В конце концов, ведь я сама хотела этого… Повода встретиться с…

Мохини вскинула голову и, поражаясь сама себе, громко закончила:

– …с отцом моего будущего сына!

Тут же робко оглянулась на дверь, а потом нервно рассмеялась.

Пора было идти к ашраму Муни. Внутри Мохини опять все задрожало, но теперь не так, как несколько часов назад. К ее не до конца прогнанному страху добавилось возбуждение и предчувствие чего-то важного и вовсе не обязательно плохого.

– Господь обязательно исполнит мою просьбу! – уверенно сказала Мохини и преданно посмотрела на изображение темного Шивы.

Она стала собираться. Открыла шкатулку с драгоценностями, небрежно высыпала золотые и серебряные побрякушки… На дне лежала маленькая медная капсула. Мохини еще никогда ей не пользовалась. Эта капсула с прахом великого святого досталась Мохини от матери. Единственное, что было в наследстве. Этот талисман мог защитить почти от любого проклятия…

Мохини подобрала тонкую серебряную цепочку, продела ее в специальные «ушки» капсулы, а затем надела цепочку на себя, так что капсула оказалась на груди. Девушка переоделась в чистое сари, с сожалением посмотрела на богатый набор косметики и украшений. Все это в данном случае было бесполезно. Мохини вспомнила городских мужчин, которых было так легко очаровать, и поморщилась… Потом все-таки взяла сурьму и подвела глаза…

Мохини вышла из комнаты и тихонько выскользнула из дома, не желая ни с кем встречаться…

Во дворе, на скамейке возле дома собралось с десяток девушек. При появлении Мохини они немедленно замолчали и, как один, встали.

Мохини с трудом улыбнулась и поздоровалась, а потом с досадой отвернулась от сочувственных взглядов. Никто из девушек не решился заговорить с «приговоренной», хотя и без слов было ясно, что все они просто изнывают от любопытства, надеясь, что Мохини заговорит сама.

«И на том спасибо!» – подумала Мохини, выходя со двора. Она без промедления направилась к реке.

Шанта добрался до леса и с облегчением перевел дыхание. Юноше было жарко, и он решил навестить одно из своих любимых озер.

Шанта быстро искупался и, освеженный, сел на берегу.

«Как было здорово утром! – стал думать Шанта о том, о чем невольно размышлял весь день. – А если прямо сейчас попробовать снова?»

Шанта улыбнулся таким мыслям.

«Вот бы учитель обрадовался, узнав… Наверное, надо спросить у него разрешения? – Шанта посмотрел в сторону Ганги. – Но разве он не одобрит? Первый раз в жизни я сам хочу заниматься?! Я недолго, вдруг опять получится…»

Шанта отложил фрукты в сторону, сел в позу лотоса, выпрямил спину, прикрыл глаза и попробовал снова услышать ту звенящую тишину Вечности, которая так привлекла его утром…

После ухода Шанты Муни, используя жесткие методы подавления ума, на какое-то время погрузился в медитацию, но его вывела из нее мысль, что ученику пора бы уже вернуться.

Муни открыл глаза, огляделся в поисках Шанты. Ученика не было, хотя обычно в это время он уже давно сидел неподалеку, ожидая, когда учитель выйдет из медитации и позволит поесть.

– Странно… Опять в лесу заигрался, – спокойно решил Муни, а потом стал думать о том, что его занимало уже несколько дней, мешая по-настоящему сосредоточиться.

У Муни уже много жизней не было детей, и сейчас, планируя свадьбу и недолгую семейную жизнь для своего ученика, йог чувствовал себя заботливым отцом, устраивающим судьбу единственного сына.

– Ученик – это больше, чем сын… – сказал Муни, словно бы оправдываясь перед самим собой.

Муни в который раз стал рассчитывать, как и что… Как среагирует на его предложение Мохини, хотя здесь Муни не предполагал никаких неожиданностей; как отнесутся к странной свадьбе в деревне и, самое главное, как поведут себя родственники Шанты? Открыто никто возражать не посмеет, но на уровне сплетен шум будет большой. А родственники Шанты могут решиться и на открытый скандал, хотя в семье Ананды не осталось старших мужчин, а женщины не смогут ничего предпринять открыто.

«Хотя подсыпать яд сомнительной невестке могут запросто, – подумал Муни. – Впрочем, навряд ли… Не будут же они жертвовать возможным внуком?..»

Муни опять почувствовал беспокойство, уже ставшее привычным за несколько последних дней.

«Я слишком много стал думать о мирских делах, – решил он. – В конце концов, все произойдет так, как должно произойти. Какой смысл снова и снова думать об одном и том же?..»

Муни снова огляделся, но Шанты все еще не было.

– Куда он запропастился сегодня?! – недовольно спросил Муни. Он вдруг ощутил голод. – Ну вот, все как по нотам: беспокойства в уме вызывают беспокойство в теле…

Муни встал, еще раз окунулся в Ганге, сел и, отбросив все «родительские» планы, вернулся к занятиям.

«А Шанте придется долго объясняться по поводу своего отсутствия…» – напоследок успело мелькнуть в уме йога.

Муни вышел из медитации только к вечеру, когда в тонкой форме почувствовал чье-то присутствие.

– Шанта! Ты где пропадал?! – строго спросил Муни, открыв глаза и расслабив позвоночник.

Ответа не было.

Муни медленно обернулся, но и сзади никого не увидел.

«Что еще за видения? – Муни отключил внешние органы чувств и сосредоточился, чтобы уловить тонкое тело несомненно присутствующего где-то неподалеку человека. Волны чужого триединого тонкого тела немедленно заколебались вокруг тонкого тела Муни. – Он сосредоточен на мне… Кто это?»

Муни встревожился, а потом поставил простой ментальный блок, чтобы проверить силу атакующего. Возможно, это какой-то йог-тантрик пытается выкачать чужую энергию… Блок постепенно растворялся в потоках чужой сосредоточенности, но держался. «Нет, это не тантрик, – решил Муни. – Он бы разбил такую простую защиту, даже не заметив препятствия… Но кто это так сосредоточен на мне, и чего он хочет?»

Муни убрал блокировку и осторожно попробовал просканировать чужое тонкое тело. Йог потянулся к источнику потока, на ходу ловя «течения» – основные эмоции. Вот серое течение страха, широкое и «полноводное», но в его серость то и дело вплетался узкий, но очень яркий ручеек надежды… Муни незаметно провел по серому потоку, и тот немедленно стал прозрачнее. «Кто бы ты ни был, не надо так бояться, – подумал Муни. – Видимо, это какой-то мирянин. Их жизнь наполнена непрерывным страхом…» Муни пошел дальше, заметил несколько водоворотов сильных желаний. Обойдя их, йог почти добрался до центра ума, когда заметил мощный поток, присущий только женщинам…

«Это женщина?!» – словно обжегшись, вскрикнул Муни внутри и тут же подключился к внешней реальности.

– Ах, да это же, наверное, Мохини… – Муни сразу опомнился и успокоился. – Я тут полчаса пытаюсь разобраться, а это просто ум испуганной девушки, которую я же и напугал до полусмерти, попросив прийти!

Муни усмехнулся.

– Значит, уже вечер, а где тогда мой дорогой Шанта? К нему, понимаете ли, невеста пришла, а он где-то прохлаждается!.. Ладно, так даже лучше. Поговорим без него. Мохини, я жду!

Муни опять скользнул на тонкий уровень, легко поймал уже знакомый поток, отследил источник и дал приказ идти…

Мохини быстро шла по берегу Ганги. Вот и последний холм. Мохини помнила, что, забравшись на него, можно увидеть ашрам Муни и, конечно, его самого тоже. У самого подножья холма Мохини с новой силой охватил страх. Она замерла, не в силах сделать ни шага. Она стояла довольно долго, безуспешно стараясь совладать с собой. «Что ее ждало? Зачем йог позвал ее? Что ей говорить, если он спросит? А если спросит, то что именно? Может быть, сразу признаться в своем желании, и будь что будет? А если там Шанта? Как она может при юноше? И что сделает Муни, когда узнает?..» Внутри у Мохини все кипело и бурлило, словно Ганга в разгар сезона дождей.

Девушка потеряла счет времени. Иногда ей казалось, что она стоит под этим проклятым холмом уже целую вечность, а иногда – что всего несколько минут.

Совершенно неожиданно пропал страх. Мохини удивленно огляделась. Журчание воды, легкий ветерок, сухая трава… «А чего я боюсь? – вдруг подумала Мохини. – Что может страшного произойти? Сколько раз я за свою жизнь думала броситься в священную Гангу?.. Неужели мудрец может сильно наказать за невинную девичью шалость?.. Меня позвали, я пришла! Что здесь такого?!»

Мохини почувствовала сильное желание немедленно идти вперед, словно ее кто-то звал. Она стала подниматься по холму. Перед самой вершиной Мохини на секунду задержалась и загадала: «Если мудрец будет один, я прямо сегодня признаюсь ему в своем желании…», хотя она прекрасно понимала, что шансов застать Муни одного почти нет, ведь Шанта в это время должен был быть рядом с учителем.

Мохини вышла на вершину, посмотрела вниз и сразу увидела Муни. Одного. Ей даже показалось, что он смотрит на нее. Внутри у девушки все сжалось то ли от страха, то ли от восторга. «Я скажу прямо сегодня!» – сказала Мохини себе, чтобы удержать убегающую решимость. Та задумалась, и Мохини, не давая ей опомниться, поспешила вниз…

13

Шанта висел в звенящей тишине. Он потерял ощущение окружающего мира, и теперь не чувствовал ничего, кроме собственного бытия, не знал ничего, кроме собственного существования и, разумеется, ни о чем не думал.

Ничего, кроме ощущения собственного бытия и вечности.

Времени тоже не было.

Не было пространства.

Ничего не было, кроме самого Шанты.

И даже Шанты не было. Потому что «Шанта» – всего лишь обозначение несуществующего.

Тишина вечности.

И только звон наполнял ее. «Что за звон?» – вопрос возник, минуя ум, и тут же звон усилился, словно отвечая. И Шанта, а вернее, то, что составляло его сущность, услышал, а вернее наполнился звоном одного единственного слога, семени мироздания.

Теперь звон стал гуще, и он постепенно превращался в свет. Внутри у Шанты, который сейчас вмещал в себя всё сущее, словно бы стало подниматься солнце. Сначала окрасился горизонт. Еще чуть-чуть, и появится край огненного шара!.. Сущность Шанты затрепетала в унисон со звоном вечности, словно натянутая струна. Сейчас Шанта увидит…

Что-то выбросило Шанту из медитации, и он тут же ощутил себя в теле молодого юноши, в лесу, на берегу небольшого озера. Не открывая глаз, Шанта пытался снова нырнуть туда, откуда его выбросило, но ум уже во всю вопил, пытаясь поделиться своими впечатлениями с хозяином.

«Если бы я знал раньше, что такое настоящая медитация! – с восторгом подумал Шанта. – Неужели я мог бы думать о чем-то, кроме нее. Какие-то богатства, какие-то „мохини“…»

Шанта поморщился и снова попытался «нырнуть». И во второй раз наткнулся на нечто вроде блока.

«Ладно, на сегодня хватит. Надо пойти и рассказать гуру… Спросить, что это было и что делать дальше. А то я уже час, наверное, тут сижу, не меньше».

Шанта наконец открыл глаза и… ничего не увидел! «Я ослеп?!» – была первая мысль Шанты, и страх немедленно охватил юношу. Он отчаянно заморгал. Это немного помогло, и Шанта заметил недалеко от себя на земле маленькие светящиеся точки. И только спустя несколько секунд понял, что это не точки, а звезды. И они не на земле, а отражаются в озере.

– Как же так?.. – растеряно спросил Шанта, но в ответ услышал только уханье какой-то ночной птицы.

Юноша попытался встать, но вдруг понял, что не чувствует ног, а еще спустя мгновение все тело Шанты ощутило боль снаружи и сильный голод внутри.

– Что со мной?! – застонал Шанта и с трудом, руками, расцепил ноги и вытянул их. Он упал на спину, а через минуту начал кататься по земле, стараясь сдержать крики боли. Пережатые конечности чуть ли не трещали, снова наполняясь кровью. «Ты так и не научился правильно сидеть в позе лотоса!» – раздался в голове Шанты строгий голос Муни.

Юноша замер, сжал зубы и молча лежал, пока боль не стала уменьшаться. Вскоре она прошла, и Шанта с тревогой ощупал себя. Чувствительность вернулась во все тело. Шанта попытался встать, но боль тут же вернулась.

– Еще рано, – сказал сам себе Шанта и стал думать, как ему лучше поступить, когда тело полностью отойдет. – Видимо, я просидел в медитации до самой ночи.

Когда боль в теле совсем утихла, снова дал знать о себе голод.

– Надо перекусить, – Шанта стал ощупывать землю вокруг себя. Поднос обнаружился почти сразу, но фруктов на нем не было. На всякий случай Шанта проверил все вокруг… Безрезультатно.

– Наверное, обезьяны растащили, пока я сидел как истукан! – решил Шанта и только потом подумал, что все равно бы не смог принять пищу. Есть ночью, да еще без разрешения гуру, да еще оставив этого самого гуру голодным!.. Шанта схватился за голову, представляя, какой нагоняй его ждет, и как он будет объясняться перед Муни!

– Но ведь я достиг таких успехов! – защищал Шанта сам себя. – За один день я достиг того, чего другие не достигают и за всю жизнь! Хотя я не совсем понял, что со мной произошло, но… учитель оценит! Он знает, что это была за тишина, что за свет, и кто источник этого света… Он даже знает, кто видел этот свет и чем, потому что это был не я, и видел он не глазами… – Шанта задумался. – А может быть, это сейчас я – не-я, а тогда как раз был я?..

Шанта тряхнул головой, понимая только одно – он залетел куда-то, куда ему было еще рано. Юноша снова попытался встать, и на этот раз ноги вполне держали.

– И что дальше? – с иронией и почему-то совсем без страха спросил Шанта окружающий лес. – Я даже не знаю, в какую сторону идти!

Шанта сел и решил ждать утра, без особого раскаяния ругая себя и пытаясь вспомнить, что он чувствовал во время сегодняшней удивительной медитации…