Текст книги "Они брали рейхстаг"

3

Сорокин и Лысенко выскочили на бушующую площадь. Ползком сюда, ползком и обратно – медленный этот способ передвижения, но по-иному не доберешься. Старались не отрываться друг от друга. Встречая пробивавшихся к рейхстагу, ободряли их:

– Давай жми, ребята! Наши в рейхстаге, спешите на подмогу! – А чтобы те не приняли их за отступающих, поясняли: – Мы оттуда с донесением.

От этих слов загорались радостью глаза бойцов, светлели потемневшие лица.

И все же разведчики потеряли друг друга. Посреди площади вражеские снаряды рвались так густо, что в двух шагах ничего не видно. Лысенко успел нырнуть в какое-то углубление, оказался на каких-то ступеньках и не сразу понял, что они вели в подземелье. На первой площадке остановился, предполагая, что сюда же последует и лейтенант. Но тот не шел. Что делать? Обстрел не уменьшался. Дрожали каменные ступеньки, осыпалась штукатурка со стен. Куда же все-таки ведет эта лестница? Заработало чувство разведчика, и он спустился по ступенькам. Лестница свернула влево, потом вправо. Миновал еще два поворота и очутился у железной решетчатой двери, за которой начинался подвал. Остановился, ощутив запах лекарств. Неужели госпиталь? Забираться туда рискованно, однако и уходить, не узнав, не хотелось.

– Эй, кто там, выходи! Комм! – крикнул несколько раз и стал стучать прикладом автомата в железные двери.

Вскоре из-за поворота показалась голова в генеральской фуражке. Автомат у Лысенко наготове. Простой пехотинец, пожалуй, не замедлил бы пустить очередь, а у разведчика профессиональная выдержка. Не нажал на спусковой крючок – и на мгновение пожалел об этом. Голова вдруг исчезла, и тотчас раздался крик. Не солдат ли сзывает генерал? Сделал было шаг, чтобы спрятаться за притолоку, но тут же раздумал. Еще вообразят, что испугался. Если сунутся – чесануть их и с такого положения сумеет. Остался на месте.

Не прошло и минуты, как выглянула та же голова, потом показалось туловище. Так и есть, генерал при полной форме. А за ним другой. Сами подняли руки. Даже дух захватило. Сколько раз, отправляясь в поиск, помышлял о генерале, наперед зная, что это неосуществимо: фашистские генералы держались подальше от передовой. Но теперь тыла у них нет, сам Гитлер и то оказался на передовой. Прямо на дуло автомата идут генералы, наверное, душа в пятки ушла, а все-таки плен они сочли лучшим для себя выходом: можно остаться в живых.

Лысенко успел заметить, что генералы косятся на его автомат, боятся, как бы он не сразил их в упор. Разве они знают, что перед ними разведчик?

– Битте! – вежливо произнес Лысенко.

Пропустив генералов вперед, еще сильнее почувствовал запах лекарств, тот самый, который на всю жизнь надоел ему в госпиталях. Неужели раненые? Вроде нет, поднимаются по ступенькам твердо, нормально. Пригляделся к погонам – нестроевые. Уж не военврачи ли высокого ранга?

Дьявол с ними, не до этого сейчас. Нужно решать более важное – что делать с ними, как доставить на КП? Ведь не поведешь же их по площади с поднятыми руками. Фашистская артиллерия не сбавила темп стрельбы, на площади по-прежнему стоял грохот. Старшего сержанта охватило беспокойство, и он заспешил наверх, прикидывая, что предпринять для сохранения генералов.

Перед выходом на площадь остановил их. Надо чтобы генералы опустили руки. Но, как назло, не мог вспомнить нужные слова. Хорошо знает «хенде хох!» (руки вверх!), а вот как скомандовать опустить руки – забыл. Пауза затянулась, и Иван испытывал неловкость. А генералы с недоумением уставились на него: дескать, о чем задумался русский солдат? Выглядят смешно: один высокий и тонкий как жердь, другой низенький кругляк, В кино бы их снять, ну точно Пат и Паташон вышли бы. А нужное немецкое слово так и не приходило.

– Опустите хенде, – произнес он, а когда генералы не поняли эту смесь, взмахнул рукой. Поняли и с облегчением опустили, во взглядах благодарность. На ремнях у обоих по кобуре с пистолетом. Можно отобрать, но зачем? Чтоб самому тащить? Не станут же они в такой обстановке стрелять. На всякий случай все же нужно предупредить. Указав на кобуры, Иван погрозил пальцем и для вящей убедительности потряс автоматом. Генералы отрицательно замахали головами:

– Наин, найн! Яволь, яволь!

Ну, поняли, и хорошо. Теперь остается объяснить, что нужно ползти. Но это уже там, наверху. Сумеют ли? Если нет, туго с ними придется.

Опасения оказались напрасными. Генералы довольно быстро поползли и сразу поняли куда, как только разведчик назвал имя Гиммлера. Тощий вырвался вперед, у толстого шея покраснела, как у вареного рака. К счастью, теперь снаряды рвутся в стороне. Но осколки их голосят вокруг, заставляя генералов еще плотнее прижиматься к земле. Усмехнулся: обучены. Видно, уже пришлось им под нашими снарядами ползать. Может, и в брянских краях под пулями партизан побывали…

Спереди раздался повелительный окрик на русском языке, и тотчас же передний генерал хрипло ответил: «Гитлер капут! Гитлер капут!» Из повстречавшейся группы бойцов один было схватился за автомат, но Лысенко заметил и предупредил: «Отставить! Веду пленных». Его обозлил этот «герой», который всю обедню мог испортить, и поэтому, когда тот спросил, где это старший сержант таких сцапал, ответил подчеркнуто резко:

– В рейхстаге! Спешите, нечего тут с пленными воевать.

– Мы подумали, что они в контратаку полезли, – объяснил один из встречных.

Лысенко задумался. «А что, если еще попадутся такие, которые захотят открыть огонь, увидев генеральские фуражки с высокими тульями?» И пополз впереди генералов – теперь они будут ограждены от всякой случайности.

Опять попали в зону сильного обстрела. Временами Лысенко терял из виду своих «подопечных», окутанных облаком дыма и пыли. В большой воронке устроил «привал», который и без обстрела оказался кстати: оба генерала, особенно толстый, умаялись. Глядя на них, поругивал себя. Черт дернул влезть в эту канитель! А вдруг напрасно? Какие сведения могут дать эти нестроевые, по всему видно, медицинские профессора? Лейтенант Сорокин, поди, уже побывал у подполковника, доложил обстановку в рейхстаге… Однако пора вылезать из воронки, смерч огня переместился в сторону.

II он пополз дальше рядом с генералами, из предосторожности то и дело выкрикивая:

– Пленные из рейхстага! – и с удовольствием отмечал, как это подстегивает штурмующих.

4

Как только флаг показался на фронтоне рейхстага, подполковник Плеходанов, не сводивший глаз со здания, оторвался от бинокля.

– Разведчики на крыше. С флагом. – Повернулся к замполиту, подал бинокль: – Смотри, Евгений Сергеевич!

И, взглянув на часы, стал докладывать комдиву о том, что в 14 часов 25 минут над рейхстагом взвился флаг, хотя и отдавал себе отчет в том, что флаг на крыше – это еще не взятие рейхстага, что гитлеровцев там не меньше, чем было в «доме Гиммлера», и нужно рассчитывать на многочасовой бой. Главное – пробиться в здание основным силам, иначе смельчаки могут не удержаться.

Конечно, серьезно помочь первым героям могло лишь вышестоящее командование – требовалось подавить арт-позиции противника, расположенные в парке. Но в ожидании помощи нельзя бездействовать. Надо как-то и самим закрепить успех передовых подразделений, прорвавшихся в рейхстаг. И прежде всего надо восстановить с ними связь. Телефонная явно не годилась в этом огневом шторме – едва соединяли провод в одном месте, как он рвался в другом. С рацией тоже пока ничего не получается… И как же обрадовался, увидев на пороге лейтенанта Сорокина! В посеревшей от пыли кожанке тот с порога доложил:

– Товарищ подполковник! Боевое задание выполнено. Наш флаг на рейхстаге!

Плеходанов шагнул к лейтенанту с протянутой рукой:

– Молодцы! Флаг видим. Садись, рассказывай, что там происходит.

Командир с комиссаром старались не пропустить ни одного слова, переспрашивали, когда очередной снаряд заглушал голос лейтенанта.

– Из десяти разведчиков в рейхстаг пробилось семь, – заключил Сорокин и, вздохнув, добавил: – А сейчас и Лысенко неизвестно где… – Застонав, обеими руками схватился за голову.

– Немедленно в медсанбат! – распорядился подполковник, знавший, что Сорокин и раньше имел тяжелое ранение в голову. Сорокин покосился на забинтованную голову майора Субботина. Тот догадался, о чем думает подчиненный, объяснил:

– На меня не гляди, я медпомощь получил на месте. Неохотно Сорокин отправился в медсанбат – ведь он так и не узнал, куда делся помкомвзвода. Неужели лежит, раненный, на площади?

Однако Лысенко объявился сам, и вскоре после лейтенанта. В подъезде отряхнулся, чтобы зайти к командиру полка в более или менее приличном виде. Приводили себя в порядок и плененные им генералы, с которых ручьями лил пот. Начали протирать лица белоснежными платками, после чего в руках оказались черные тряпки. Лысенко забрал у них пистолеты (а то подполковник еще всыплет за беспечность!) и, постучав в дверь, пропустил вперед пленных.

Плеходанов удивленно взглянул на вошедших фашистских генералов, а когда увидел за ними старшего сержанта, все понял. Его озабоченные до этого глаза засияли радостью. Лейтенант Сорокин только что доложил ему о пропаже своего помкомвзвода, но вот он жив-здоров, да еще с такими «языками»!

Выслушав доклад Лысенко, Плеходанов с помощью разведчика сержанта Зинченко, хорошо владеющего немецким языком, начал допрашивать генералов. Те охотно отвечали. Да, они медики. Их госпиталь подземным ходом связан с рейхстагом. Да, они осведомлены о численности гарнизона. По их данным, там около двух тысяч человек!

Подполковник тут же доложил эти данные комдиву Шатилову, и тот приказал немедленно доставить пленных к нему.

Медики попросили, чтобы их сопровождал этот же, как они выразились, приятный унтер. Плеходанов усмехнулся:

– Ишь как ты их расположил к себе.

– Берег, как самого себя, товарищ подполковник.

– Спасибо, товарищ Лысенко. Поздравляю! – Комполка пожал руку старшему сержанту. – Веди их к комдиву.

Когда они скрылись за дверью, майор Субботин проговорил:

– Два подвига в одном бою совершил парень. Героя достоин.

– Согласен, Евгений Сергеевич, – ответил Плеходанов. – Прорыв в рейхстаг с флагом и захват генералов заслуживают этого. Кончится бой, всю разведгруппу к награде представим, а Лысенко особо. Пока же надо думать об усилении штурма. Если там действительно двухтысячный гарнизон, туго нам придется.

Хирург Раиса Федоровна Калмыкова, к которой попал Сорокин, была занята раненным в ногу солдатом.

– Посидите пока, – попросила Сорокина медсестра Аня Фомина.

Лейтенант стал наблюдать за работой врача. Маленькая ручка у этой совсем юной блондинки, а твердая, видно. Вишь как ловко пинцетом орудует, мигом осколок фауста из голени солдата выхватила.

– Ну, что будем с ним делать: бросим сюда, – показала она на тазик, – или возьмете на память?

– Возьму. Хоть и поганая, а все-таки память из Берлина.

Сорокин усмехнулся. Какую только «память» не привезет солдат с войны!

Обрабатывая рану, Калмыкова расспрашивала солдат о том, как брали «дом Гиммлера».

Всем интересуются эти медсанбатовцы. Сведений у них о ходе того или иного боя нередко собирается больше, чем в штабе дивизии, о героях узнают всегда из первоисточников. Не случайно газетчики заглядывают сюда частенько. Сорокин не раз встречал около раненых старшину Николая Шатилова – корреспондента дивизионки.

И не только раненые их привлекают. Сами врачи, медсестры, санитары тоже достойны доброго слова в газете. Во время наступления сутками не спят, сколько жизней спасают! А сколько среди них подлинных мастеров своего цела! Скажем, главный хирург Алексей Степанович Бушуев. Не только в дивизии, во всей армии славится.

Навещая раненых своего взвода, Сорокин успел познакомиться со многими врачами. Да и его ран касались их умелые руки. Не раз благодарил он хирургов Константина Кузьмича Батаева, Анну Михайловну Кокоулину.

Вот та же Калмыкова – всего полгода на фронте, а как работает! Сорокин как-то разговорился с ней, похвалил за то, что быстро освоилась с фронтовой обстановкой. И тут обычная веселость ее пропала, глаза потускнели* «Привыкнуть к фронту трудно, даже, пожалуй, невозможно», – грустно призналась она и рассказала о только что законченной операции.

Привезли молоденького солдата Сергея Мамонтова. Нога у него висела как плеть, была холодная и вся черная. Нужно срочно ампутировать, чтобы спасти жизнь солдату, а он умоляет: «Доктор, миленький, оставь ногу-то, не отрезай. Ну как я без нее буду, ведь я совсем молодой!» Разве к такому привыкнешь?

Сейчас обрабатывает рану легкую, и настроение у нее веселое, хотя глаза и воспалены: «Если два-три часа в сутки урвешь для отдыха, это уже хорошо. Десять дней уличных боев дорого стоили…» Отошла к крану, стала мыть руки. Тем временем Аня бинтовала раненого.

– Ну, разведчик, показывай, что у тебя, – шутливо спросила Калмыкова, подходя к Сорокину.

– Да ничего серьезного, Раиса Федоровна. Осколка на память в голове не засело… – Взгляд Сорокина остановился на тазике, почти до краев наполненном пулями и осколками. – Ого, сколько вы их повытаскивали! Эти, что ж, не захотели брать?

– Всякие тут, – вздохнула Раиса. – Иные не могли взять, иные не пожелали. Взяла бы сама эти фашистские «сувениры», да тазик не поднимешь… Ой, как вам марлю положили…

– Сам обматывал, возвратившись из рейхстага.

– Как, вы из рейхстага и молчите? Радио о вас передавало. Расскажите же толком, как и что там… – Увидев входящего в операционную командира хирургического взвода лейтенанта Матюшина, обратилась к нему: – Иван Филиппович, лейтенант Сорокин из рейхстага, к счастью, сравнительно легко отделался. Посмотрите.

– Много там раненых? – спросил Матюшин, разглядывая рану.

И когда Сорокин ответил и назвал в числе раненых лейтенанта Греченкова и сержанта Такнова, хирург недовольно проворчал:

– Греченков – известный «симулянт», всегда игнорировал медсанбат. Все на своих средствах тянет. И подчиненные с него пример берут, не идут в медчасть. Этак и доиграться можно.

– Он еще у «дома Гиммлера» был ранен.

– Ай-я-яй, – покачала головой Раиса. – Раненый пошел на штурм рейхстага?

– Говорит, совсем забыл о ране. И не мудрено: Кенигсплац хуже ада.

– Приготовьтесь, Раиса Федоровна, – сказал Матюшин. – Раз Магомет не идет к горе… В общем, придется нам выбросить пункт в рейхстаг.

– Я готова хоть сейчас, Иван Филиппович.

Сорокин хотел повидать своего Санкина, но Матюшин огорчил: в тяжелом состоянии солдат отправлен в госпиталь. Подробности расспросить не успел – подъехала машина, в которой командир медсанвзвода полка Григорий Жидель привез раненых, и надо было срочно перенести их в помещение.

В приемной Сорокин столкнулся с Лысенко. Сдав пленных и узнав, что медсанбат рядом со штабом дивизии, он поспешил туда. При виде друга Сорокин остолбенел, потом в тревоге бросился к нему:

– Ты ранен?

– Нет, пришел навестить раненого.

Веселый тон помкомвзвода успокоил лейтенанта, все еще не выпускавшего его руку.

– Пойдем в полк, по дороге все расскажешь.

Обстрел моста и прилегающего к нему района продолжался, то и дело приходилось нырять в подвалы.

Облегченно вздохнули, лишь войдя в «дом Гиммлера», за толстыми стенами которого было безопаснее. Но именно здесь и случилась беда. Когда Лысенко заглянул в одну из комнат первого этажа, туда влетел снаряд. Взрывная волна бросила старшего сержанта в угол. На какое-то время он потерял сознание. Очнулся, ощупал себя – цел и невредим! Каких только чудес не бывает на фронте!

Взгляд его остановился на развороченном окне. Ага, это в него попал снаряд. Но почему стало так тихо? Встал, потер уши – тишина не нарушалась.

В комнату вбежал Сорокин. Он что-то кричал, но Лысенко ничего не слышал. Выходит, оглушило. Сорокин подхватил его под руку и повел в подвал. Лысенко хотел объяснить, как все произошло, однако язык не повиновался: прилипал к нёбу, заплетался. Выходит, еще и контужен.

Около часа просидел, облокотившись на вещмешок, прежде чем стал различать еле уловимый грохот, будто артиллерия стреляла где-то за много километров.

«Значит, глухота пройдет», – обрадованно подумал он и твердо решил возвратиться в рейхстаг, где сражались его друзья-разведчики.

Глава девятая
Знамя победы

1

За войну судьба много раз сводила батальоны Неустроева и Давыдова. Они взаимодействовали в боях, поддерживали, выручали и прикрывали друг друга, менялись ролями, действуя то в первом, то во втором эшелоне. Так и сейчас Давыдову посчастливилось первому идти на штурм. Это большая честь. Неустроев завидовал другу, хотел быстрее включиться в штурм – ведь на долю его батальона выпала почетная задача – водрузить над рейхстагом Знамя Победы.

Командование батальона старалось как можно лучше подготовиться к бою.

В просторном подвале, где собрались на митинг воины батальона, развешаны плакаты. Больше всех привлекает внимание Петра Пятницкого вон тот: «Водрузим над Берлином Знамя Победы!» На переднем плане – солдат. На груди его – автомат, в руках – знамя. Позади арка с надписью: «Германия». Хороший плакат, ко времени появился.

Смотрит на плакат Пятницкий, и кажется ему, что этот солдат зовет именно его смелее идти на штурм, скорее покончить с ненавистным фашизмом. Он твердо решил не сидеть на КП, а пойти на штурм в числе первых. Правда, он еще ничего не говорил комбату, но скажет. Скажет и о красном флаге, который носит на груди.

В одном из коридоров ординарец столкнулся с Егоровым и Кантария. Оба возбужденные, словно награду правительственную получили. А что? По сути дела, оно так и есть – награда, да еще какая: их назначили знаменосцами. Полковник Зинченко, когда вручал Знамя, подчеркнул:

– Почетна эта задача, и вы заслужили ее. Ратными делами своими за все годы войны.

Невдалеке группа солдат окружила капитана Матвеева и нового парторга батальона Петрова, заменившего раненого Шакирова. И тут говорят о самом волнующем – штурме рейхстага. Что в нем, какие силы его обороняют? Кто-то заговорил о страхе, который испытывают гражданские немцы перед нашими воинами.

–. Не удивляйтесь, – пояснил капитан. – Фашисты давно гнусно клевещут на нас, на всех коммунистов земного шара. Еще в тридцать седьмом году Геббельс устроил в рейхстаге выставку картин на тему «Козни коммунистов всего мира». Все тут было: и убийства, и кражи, и насилия, якобы чинимые коммунистами.

Пятницкий не выдержал:

– Фашисты весь народ немецкий сначала запугали, а потом уже повели на нас.

– Это вы верно заметили, товарищ Пятницкий, – подхватил Матвеев. – Поверили немцы фашистскому обману.

Поднялся замполит батальона Берест и открыл собрание.

Сквозь толстые стены слышался приглушенный гул орудий.

Берест сделал паузу, передохнул.

– Наступил час, о котором мы четыре года мечтали. Об этом мы и на Висле говорили, помните?

– Помним, – отозвались ветераны батальона.

– Большое счастье выпало нам. Наши соседи уже штурмуют рейхстаг, но, как видите, враг далеко не сломлен. Поможем боевым друзьям и будем биться отважно до полного разгрома фашистского гарнизона.

Да здравствует наша победа!

На середину вышел капитан Матвеев. Фуражка с красным околышем и блестящим козырьком придавала ему праздничный вид. Заговорил, как всегда, неторопливо. Сообщил, что на имперскую канцелярию, где в подземелье, говорят, скрывается Гитлер со своей сворой, наступает 8-я гвардейская армия. Та армия, слава о которой летит с берегов Волги.

– А мы идем на рейхстаг. Помните: нам доверено.

Знамя Третьей ударной армии! – Он оглядел бойцов и закончил: – На ваши вопросы отвечу в рейхстаге.

Воины поняли, что агитатор политотдела дивизии идет с ними, и зааплодировали.

Слова попросил Пятницкий. Никогда Петр не выступал на митингах, а тут молчать просто не мог.

– Какое дело нам доверили, понимаем. Ждем команду. Мы половину Европы прошли, пройдем и площадь Королевскую. Некоторые припасли красные флажки. У меня тоже есть. Вот здесь, – показал он левой рукой на грудь. – Пускай их будет много: знаменами, флагами украсим рейхстаг. К Первомаю!.. – Он хотел еще что-то сказать, но, видно, не нашел нужных слов, махнул рукой и пошел на место, провожаемый рукоплесканиями.

Еще не отгремели аплодисменты, а к трибуне уже протискивался Бодров.

– Смотрю я вокруг и радуюсь, товарищи, – начал он. – Семнадцатый год перед глазами вижу, те дни, когда мы к штурму Зимнего готовились и брали его. Помню, вечером двадцать четвертого октября командир наш объяснил задачу и спросил: «Ну как, понятно?» Мы в один голос: «Яснее ясного! Товарищ Ленин призвал взять осиное гнездо, – значит, возьмем. Дай только команду!»

В ночь поднялись на штурм. Впереди бежал знаменосец. Прожектор на минуту осветил алое полотнище, живым крылом летело оно перед нами. На нем всего одно слово красовалось, но какое: «Революция»!

И грянули мы «ура», а потом «Интернационал» запели. – Бодров оглядел солдат: – Давайте, братыши мои, и мы споем перед началом штурма «Интернационал».

Сильным басом он запел пролетарский гимн.

Зал словно вздрогнул, когда дружные голоса подхватили припев:

 
Это есть наш последний
И решительный бой!..
 

Первая рота выбегала на площадь. Отделение за отделением, взвод за взводом. Воины ныряли в дым и скрывались. Не успел заработать телефон, как осколки перебили провод. Неустроев послал связных – Пятницкого и Щербину. Те вернулись с печальной вестью: порядочно людей выбыло из строя, тяжело ранен командир роты. Надо срочно кого-то поставить на роту.

Остановился на Ярунове. Для начала только осторожно намекнул.

– Какие тут разговоры, Степан Андреевич. Иду, сейчас же иду туда, – ответил Ярунов.

«Самый удобный момент и мне», – подумал Пятницкий.

Комбат выслушал его просьбу, глянул в закопченное лицо ординарца. Как тогда, в Прибалтике, в глазах неудержимая решимость. И он отпустил его с Яруновым, а сам выглянул в окно, пытаясь что-нибудь рассмотреть на площади, но она была скрыта в густом дыму. Что делать? Полковник Зинченко все чаще спрашивает по телефону о делах батальона. Ответить толком трудно. Прибегать к посыльным договорились с Яруновым лишь в крайнем случае: возвращаться к «дому Гиммлера» было так же опасно, как и идти к рейхстагу. В цепях наступающих находился радист Гирский. Но разве под ураганным огнем развернешь рацию? Вся надежда на восстановление телефонной связи – Ярунов обещал добиться восстановления ее, как только доберется до роты.

Неустроев то и дело нетерпеливо поглядывает на телефониста, расположившегося на полу. Тот громко кричит в трубку, часто дует в нее, но все без толку. И вдруг радостно закричал:

– Товарищ капитан, телефон заработал!

Комбат вцепился в трубку. Ярунов что-то кричал, но голос его заглушали взрывы. Все же сумел уловить, что продвижение задерживается у наполненного водой рва; противник ведет плотный многослойный огонь; через ров переброшены бревна и рельсы, по которым только одиночкам удалось перебраться на ту сторону.

– Надо подавлять зенитки в Тиргартене! – кричал Ярунов. – Ходу нет из-за них, к земле прижали. И от Бранденбургских ворот бьют.

– Понял, Василий Иванович! Принимайте все меры к форсированию рва, а мы поднажмем на артиллеристов.

Обрадованный сообщением, Неустроев тут же позвонил командиру полка.

Артиллерийский огонь по парку усилился. Но видимо, вражеские зенитчики были в хороших укрытиях – подавить их оказалось не так-то просто. Сделать это могла только тяжелая артиллерия или авиация, но, опасаясь поразить своих, они бездействовали.

В такой обстановке первому эшелону, похоже, через ров не перебраться. Что же делать? Чем подавить зенитки? Над этим ломал голову не только комбат.

Позвонил командир полка. Неустроев нехотя взял трубку, уверенный, что вновь последуют вопросы об обстановке. Но Зинченко коротко распорядился:

– Готовь второй эшелон. Посылай после новой артподготовки.

Надо ускорить подготовку второго эшелона. Офицеры и сержанты проверяли, насколько каждый новичок усвоил тот минимум знаний, без которого нельзя вступать в бой: умеет ли стрелять, сменить диск автомата, бросать гранаты. Учили действиям в городе и агитаторы.

В армейской газете опубликована статья Сьянова. И когда только успел человек?! Ведь непрерывно в боях, да еще в каких – уличных, где напряжение достигает предела, где люди от усталости валятся с ног.

Статью вслух прочитали солдаты. В одной из групп Берест читал сам:

– «Наша рота первой ворвалась в город. Действуя гранатой и огнем автомата, бойцы отбивали у врага дом за домом, квартал за кварталом… Все отделения у нас действовали смело и стремительно. Особенно отличилось отделение комсорга Исчанова, овладевшее большим домом без потерь. Бойцы отделения воевали группами по два человека: один – с автоматом, другой – с гранатами. Такой метод оказался весьма эффективным, он дает возможность добывать победу малой кровью… Отвагу, героизм проявили красноармейцы Драп, Гелазиев, Якимович, Киреев. Что характерного в их действиях? Они подбираются к домам с той стороны, которая не имеет ни окон, ни дверей и поэтому не просматривается противником… Враг ожесточенно сопротивляется, но мы сумеем одолеть его».

– Вот так действуйте и вы. – И замполит рассказал новичкам о боевых делах парторга – командира роты, о его наградах.

Молодые солдаты слушали с восхищением. Они убедились, что их поведет на штурм командир-герой. За таким идти не страшно.

Тем временем Сьянов докладывал комбату о готовности роты. Неустроев отдавал последние распоряжения:

– Не забывай ни на минуту, Илья Яковлевич: нерешительность – гибель. Огневая стена преодолевается рывком. Поднять людей – первостепенная задача.

– Для этого и я иду с замполитом, – вставил Гусев, кивнув на Береста, стоявшего рядом.

Наскоро доукомплектованная рота Сьянова изготовилась к броску. Единственное окно, из которого предстояло выскакивать на площадь, находилось довольно высоко от пола. Пришлось набросать ящиков, кирпичей. Из досок сбили мостики и уложили их так, чтобы по ним можно было выскакивать с разбегу.

Последовала команда – и несколько бойцов бросились на площадь. Один из них, будучи ранен в самом окне, тут же со стоном скатился вниз. На миг наступило замешательство, которое могло бы сорвать атаку. Тогда по настилу бросился Берест. Его возглас «За мной!» подхватили Сьянов, Гусев, Матвеев. Необстрелянные бойцы последовали за ними…