Текст книги "Теория Гайи"

48

В руках у Фанни была «беретта-92». Она держала ее за рукоятку, дулом в пол.

– Я нашла его, когда пошла в туалет, – сказала она, – там еще много чего…

Петер подошел к ней и взял у нее пистолет.

– Да, мы видели. Это запасы четырех «техников» из ГУВБ.

– Надо бы это уничтожить… – сказал Фрежан. – Выбросить в окно!

– Это еще одно доказательство! Ученым такой арсенал не нужен… Ни к чему тут не прикасайтесь.

– Вы не боитесь, что они сорвут цепочку на этаже и придут сюда за оружием? – возразила Фанни.

– Они бы уже давно сделали это, но за ними присматривают наши друзья из немецкой разведки. Сомневаюсь, что они смогут незаметно взломать дверь.

Петер отнес пистолет на место. Когда он вернулся, Фрежан спросил его:

– Скажите, а зачем тут агенты внешней разведки? Ведь они могли бы начать действовать, как только вы приехали. Могли бы силой выставить вас отсюда или… ну, вы поняли.

– Вначале была какая-то необъяснимая напряженность, казалось, вот-вот что-то должно произойти, а сейчас, когда мы уже знаем гораздо больше, боюсь даже представить, во что это могло бы вылиться. Я предполагаю, что они охраняли объект – на случай, если немецкие спецслужбы или какая-либо другая группа, заинтересовавшаяся исследованиями Грэма, вдруг взяла бы да и захватила их, чтобы изъять материалы. Они не ожидали прибытия Еврокомиссии! Я помню, как Грэм сделал знак одному из своих людей не вмешиваться. Видимо, думал, что сам разберется. Сейчас он, наверное, сильно раскаивается.

– Отлично, но все же, как обезопасить наши тылы? – спросил Бен.

Петер достал цифровой фотоаппарат:

– Обычно, когда заканчивается очередная командировка, я фотографирую коллег, но на этот раз я буду снимать только документы. Все, что мы отложили, очень важно. Я сфотографирую все это крупным планом.

– А потом? – спросила Фанни.

– Надо выйти из обсерватории живыми. Французские спец агенты находятся под наблюдением немецкой разведки, ее и надо опасаться. Мы соберем все записи об участии немецких спецслужб в похищениях и подарим им пачку этих материалов.

– И ты думаешь, что они нас отпустят, а не перестреляют? – удивился Бен.

– Я думаю, да. Мы гарантируем, что будем хорошо себя вести, и это откроет нам дорогу к свободе. Возиться с трупами слишком обременительно, это привлекает внимание властей и журналистов, так что они, наоборот, будут довольны, что так легко отделались.

– Если Сколетти не покончил с собой, то, по словам Грэма, это сделали немцы! Они прикончили его. Но зачем? У них не было никакой причины устранять его!

– Они круглосуточно патрулируют коридоры и могли видеть, как он совал конверт мне под дверь. Или заметили, как он возвращался к себе после разговора со мной в ночь так называемого самоубийства. Из него попытались вытрясти информацию о том, что он нам рассказал, ничего не добились и выдали убийство за суицид.

– Какой коварный план! У тебя фантазия даже более буйная, чем у моей сестры!

– Взгляни на вещи с другой стороны: они не усилили наблюдения за нами, а это означает, что Сколетти ничего не сказал!

– Или на самом деле покончил жизнь самоубийством.

Фрежан вмешался:

– Одно самоубийство – это еще как-то пройдет. Но четыре, пять? Нет! Это должно успокоить вас.

Петер сказал:

– Я не вижу другого выхода. Когда выйдем отсюда, будем размахивать нашими фотографиями перед Еврокомиссией и прессой. Как только это станет достоянием гласности, служба внешней разведки ничего не сможет с нами сделать. Не будем медлить.

Он отрегулировал свой аппарат, выбрав наиболее подходящий режим для съемки крупным планом, и принялся щелкать страницу за страницей. К обеденному часу они сменяли друг друга, чтобы успеть подобрать все личные дела, каждую запись, памятку. Анализы и отчеты о деятельности Грэма здесь и на Фату Хива. Затем Петер взялся за бухгалтерские книги.

Проработав двадцать часов, он объявил перерыв, когда у него уже темнело в глазах. Они направились в столовую, стараясь войти туда по отдельности. Петер удивился, увидев там других астрономов, научную группу Грэма, четырех «техников» и трех немецких агентов. Жерлан и Грэм сидели в глубине зала.

Все собрались здесь.

Теперь, когда Петер немного больше знал о каждом из них, он удивился, каким образом столько людей, преследующих совершенно противоположные цели, могли так мирно сосуществовать. Они все знают: первый, кто сорвется, заставит слететь с катушек всех остальных. Каждый преследует свой интерес, каждый надеется, что не он совершит ошибку. Они знают, что с противником нужно будет покончить моментально, но здесь присутствуют гражданские лица, а объект находится под контролем международной организации. Грэм хорошо подготовил последний удар!

Но что-то нарушило его планы. Погода. Она не только заперла их всех в обсерватории, но и парализовала каждую группировку. Никто не мог выйти отсюда, никто не мог принять необдуманное решение, ведь возможности отступления не будет.

Как только буря стихнет, каждая сторона попытается объявить противнику шах и мат.

Петер положил себе спагетти и, пробираясь между столами, подошел к Бену, который сидел в стороне, совсем один. Жерлан и Грэм выглядели подавленными.

– Посмотри, какие у них физиономии, – сказал Бен.

– Сообщение Эммы застало их врасплох, – напомнил Петер мрачно.

Пребывание его жены на острове с серийными убийцами не наполняло его радостью. Она хотя бы жива и находится в надежном месте. У нее есть план, как оттуда убежать. В следующую ночь, уточнила она до того, как прервалась связь. С учетом разницы во времени это будет завтра в полдень.

Бен потерял свою живость, думая о сестре.

– Для Грэма все кончено, и он это понимает, – прокомментировал он. – Полковник смутно надеялся, что ему помогут после его маленького выступления, но теперь, зная, что остров в руках его подопытных, он уверен, все пропало.

К ним подсел Жерлан.

– Жду, что погода смилостивится наконец и я свяжусь с Брюсселем, – сообщил он им. – Наша миссия здесь исчерпана. Серийные убийцы! Только этого не хватало. Полиция будет оповещена, они поднимутся сюда и всех арестуют. Не беспокойтесь, отправлю вас в Париж первым же рейсом, а я должен остаться.

– С вашими тремя гигантами? – спросил Петер.

– Я не знаю. Это решать моему начальству. Мы составим план, как только будет восстановлена связь.

– А если снежная буря не прекратится?

Жерлан воздел руки к небу:

– Что я могу поделать? Я не волшебник! Я знаю, что ситуация невыносима для вас, вашей жены, и обещаю – я немедленно пошлю ей помощь. Но я невластен над погодой!

– Я хочу задать вам один вопрос и надеюсь на искренний ответ. Те парни внизу, у подъемника, – это действительно полиция?

Жерлан прикусил губу.

– Нет, – признался он. – Частные детективы. Мы не можем привлекать полицию, потому что тогда все станет известно. Через несколько часов журналисты все узнают.

– Почему вы нам солгали?

– Разве у меня был выбор? Я знал, что наше дело справедливое, что Ле Молля есть в чем уличить, но я бы не смог привезти вас сюда с собой так быстро, сказав: мы будем работать тайно, не ставя в известность ни полицию, ни правительство. Ведь тогда я ничего не знал, у меня не было никаких фактов! Никто ни в чем вас не упрекнет! Мы прибыли с проверкой, вы приехали потому, что Ле Молль упоминал ваши фамилии в качестве технических помощников, а мы раскрыли всю эту махинацию. Не беспокойтесь об этом.

– А что вы скажете моей жене? – холодно спросил Петер.

Жерлан смущенно покачал головой:

– Я и предположить не мог такого ужаса. Я глубоко огорчен и…

– Вы нами манипулировали, когда вам это было выгодно. Всё, у меня больше нет вопросов. Больше нечего добавить. Не могли бы вы оставить меня? Я хотел бы спокойно пообедать.

Жерлан посмотрел на него, а затем обиделся и встал. Бен смотрел, как он уходит, и насмешливо сказал:

– Вот идеальное воплощение модели… этого, как его? А… да Адама Смита! Рациональный калькулятор. Действует только в своих интересах. Он стремится выполнить задание, которое ему поручили, ради себя, ради своей карьеры, а какими средствами – неважно!

– Жерлан составит рапорт в Комиссию – документ, полный пробелов и вопросов, ведь ему почти ничего не известно. Только когда Эмма заговорила о серийных убийцах и «GERIC», он понял, что Грэм использовал особых подопытных, и теперь обстановка накалилась. Они потеряли контроль над ситуацией. Теперь он будет стараться как можно скорее вернуться. И когда я пошлю его руководителям все, что у меня есть, он будет выглядеть идиотом.

– Он поймет, что его обвели вокруг пальца, и вряд ли ему это понравится.

– Он сам виноват.

Петер и Бен вернулись в подвал и продолжили фотографировать и составлять досье для немецких спецслужб. В конце вечера Петер оставил Фрежана, Фанни и Бена и пошел на поиски Матиаса. Он встретил его в коридоре. Матиас совершал обход, и Петер протянул ему конверт.

– Это касается вас, – объяснил он. – Это те немногие крупицы информации, которые могли бы скомпрометировать ваши службы, теперь они в ваших руках. Я ничего не видел, мне не нужны неприятности. Спокойной ночи.

Матиас не дрогнул, и Петер спокойно отправился в подвал. Руки у него дрожали. Бен вышел к нему навстречу:

– Я знаю, ты этого не любишь, но я предпочитаю прикрывать тылы.

Он задрал свитер, и показал торчавшую из-за пояса рукоятку «беретты».

– Лучше положи это на место, пока не прострелил себе ногу, – сказал Петер.

– Когда я искал боеприпасы, я нашел только пули. Идем, я тебе что-то покажу.

Бен привел его в маленькую кладовую, вытащил из-под ящиков с девятимиллиметровыми пулями картонную коробку и открыл ее:

– Я хотел набрать пустых магазинов и наткнулся вот на это.

Он достал небольшую металлическую коробку, на которой красной краской было написано «ОПАСНО! С-4»[50]50
  Распространенная в США разновидность пластичных взрывчатых веществ военного назначения.


[Закрыть]. В ящике лежало еще много таких коробок, и все они были пустые.

– Это из-под взрывчатки. Судя по количеству упаковок, тут было килограммов десять.

49

Эмма прокладывала дорогу ударами мачете.

Из-за дождя и отсутствия солнечного света трудно было ориентироваться. Эмма шла вперед уже целый час, все время спрашивая себя, не сбилась ли она с пути. От пота и влаги одежда прилипла к коже, и она решила сделать первую остановку.

– Мы все еще на правильном пути? – спросил Монговиц.

– Надеюсь. Я жду, когда появится просвет, чтобы понять, где перевал. Мы уже на спуске, и это хорошо.

Монговиц плеснул себе в лицо водой:

– Вы палеоантрополог, да? Что вы думаете об этой теории Грэма, которую он назвал «Теорией Гайи»?

– Ну, авторство принадлежит не ему. Он только пересмотрел эту гипотезу. Она возникла в конце семидесятых годов, ее авторы – британский химик Джеймс Лавлок и американский микробиолог Линн Маргулис. В основе этой гипотезы две проблемы: с чем мы на самом деле имеем дело – с биосферой или живым организмом? и можно ли рассматривать Землю как живой организм?

– Вы согласны с такой точкой зрения?

– С тем, что экосистема выработала механизмы саморегуляции, – да. А насчет глобальной гармонии у меня свои соображения.

– Меня больше интересует идея замкнутого витка: эпоха человека закончится его самоуничтожением, но это логично, потому что его падение будет вызвано теми же механизмами, которые привели его к господству над миром! Разве это так уж невероятно?

– Человек появился в эпоху, когда царило биологическое многообразие. И это хрупкое существо, гораздо слабее, чем тысячи других более сильных и многочисленных, победило всех остальных. У нас оказались особые способности.

– Не кажется ли вам, что вы окружаете эволюцию каким-то мистическим ореолом? Вы ведь все-таки ученый?

Эмма снисходительно улыбнулась – она привыкла к подобным замечаниям. Она ответила:

– До сих пор единственным аргументом, который принимают все палеоантропологи, является такой: невероятная живучесть Homo sapiens объясняется удачным стечением обстоятельств! Нам неописуемо повезло.

А было ли время ввести другие коэффициенты в это уравнение? Мой покойный коллега Аллан Вилсон говорил, что мозг ведет свою собственную эволюцию через биологическую линию, которая привела к человеку. Он считал, что естественный отбор способствовал генетической предрасположенности человека к обучению и постижению всего нового.

– Допустим, что у нас, Homo sapiens, была яркая судьба, потому что Природа помогала нам на начальном этапе. Она хотела быть уверена, что жизнь будет распространяться с помощью наиболее успешного вида. А не кажется ли вам, что после стольких успехов, при нашей современной цивилизации и интеллектуальном потенциале, мы не можем даже сделать необходимый шаг назад, чтобы избежать самоуничтожения? Что-то вроде: спасибо, мама, мы уже выросли, и теперь пора становиться самостоятельными!

Эмма расхохоталась:

– Вы считаете, что мы не зависим от наших инстинктов? А разве мало в истории примеров, в том числе и совсем недавних, демонстрирующих, что мы готовы убивать друг друга? Но я вас понимаю: вы ставите цивилизованный разум выше инстинктов. К счастью, все не так! Извините, если покажусь вам банальной, но что, если не секс управляет сегодня миром? Только так и может быть в духе атавистических инстинктов! Вы серьезно считаете нас разумными существами только на том основании, что мы цивилизованны? Человек был охотником-собирателем более ста пятидесяти тысяч лет, а наши первые цивилизации появились всего пять тысяч лет назад. Мы прожили «цивилизованно» всего три процента времени нашего существования, а девяносто семь – примитивными охотниками, которые слушаются своих инстинктов! И это я еще не беру в расчет начало нашего появления на Земле. Такое быстро не забывается!

Сопровождая свои слова ударами мачете, Эмма быстро прокладывала себе путь среди высоких папоротников.

– Хорошо. Предположим, я согласен с этой точкой зрения. Но, согласно теории Грэма, мы примитивные расчетливые существа. Это очень обидно!

– Почему? Потому что мы все же можем думать?

Монговиц ответил:

– Именно так! Мы умеем приспосабливаться! Мы пользуемся нашим интеллектом.

– Однако мы уничтожаем тропические леса, хотя нам известно, насколько они ценны, мы истребляем там целые виды животных! Двадцать пять процентов лекарств созданы на основе того, что растет в тропических лесах, а мы их вырубаем. Мы продолжаем загрязнять и опустошать Землю, следуя законам экономики и не думая о будущем. Вот каков цивилизованный человек!

Монговиц не отвечал, и Эмма перевела дыхание. Склон становился все круче.

– Человечество не может просто так исчезнуть, – закончил он, чтобы что-то сказать, – возьмите динозавров, для этого понадобился астероид! Нет, это не Земля уничтожает своих собственных детей!

– Вымирание в конце мелового периода – исключение. Я расскажу вам еще одну историю из жизни нашей планеты. Примерно за сто пятьдесят миллионов лет до исчезновения динозавров уровень моря опустился, обнажились континентальные плато, покрытые органической материей. Органика подверглась окислению, она поглотила из атмосферы кислород и заменила углеродом. Кислорода в атмосфере стало наполовину меньше, что повлекло за собой гибель многих животных. Вот вам и другое вымирание, в результате которого исчезло девяносто пять процентов видов. В этом случае тоже обошлось без внешнего вмешательства.

– Это исключение, которое…

– Нет, это одно из пяти массивных вымираний в истории нашей планеты. Не считая последнего, когда вымерли динозавры, у всех был примерно одинаковый сценарий: резкое изменение уровня океанов, глобальные изменения климата, всплеск хищнического инстинкта и яростная борьба между видами.

– Вас послушать, так получается, что жизнь – один сплошной кошмар!

– Напомню вам слова Дарвина, который создал теорию эволюции: «Природа постоянно воюет, организмы борются друг с другом». Наилучшая форма ведет наиболее совершенный организм к победе в битве за жизнь.

Жалость – понятие, придуманное цивилизованным человеком, – усмехнулась Эмма, – природа о ней не знает.

– А что вы говорили насчет симптомов, возникающих перед каждым большим вымиранием?

– Резкое изменение уровня океанов, глобальные климатические потрясения и резкий всплеск агрессии.

Монговиц присвистнул:

– Похоже на то, что мы переживаем за последние пятьдесят лет.

– Шестое вымирание уже началось, – ответила Эмма, хватаясь за ветку, чтобы не поскользнуться. – Но впервые в истории Земли это дело рук одного-единственного вида, Homo sapiens. Со времени нашего появления примерно половина живых существ исчезла в результате деятельности человека. Это самая большая биологическая катастрофа за шестьдесят пять миллионов лет. А нам на это потребовалось всего пять тысяч лет цивилизации, как вы ее называете. Ну, и как по-вашему, человек – действительно эталон мудрости?

– Я не очень много об этом знаю. В отличие от вас, ведь это ваша специальность…

– Я действительно интересовалась темой вымирания живых существ, – сказала Эмма. – Возможно, именно поэтому мои работы привлекли внимание Грэма. Но… в научном сообществе нет единого мнения по этому поводу.

– Почему? И кстати, над чем вы работаете?

Эмма глубоко вздохнула и ответила:

– Я пытаюсь установить различные факторы, позволяющие Земле жить в гомеостазе.[51]51
  Подвижное равновесие системы.


[Закрыть]

– Что это значит?

– То, что Земле удалось сохранить некоторую функциональную стабильность, несмотря на изменения, потрясающие ее извне, в частности со стороны человека.

– Вы хотите сказать, что она может компенсировать? Как живой организм! Вот почему вы знакомы с «Теорией Гайи» Лавлока!

Дождь стучал по вершинам деревьев, влажность пробудила все запахи леса, они пьянили путников.

– Я согласна не со всеми доводами, но, когда изучаешь историю нашей планеты по ископаемым и геологическим остаткам, задаешься вопросами. В частности, насчет этой константы перед каждым крупным вымиранием: изменение уровня океанов и климата – это, похоже, соответствует какому-то системному эффективному образу действия, реакции планеты.

– Реакции на что?

– На отсутствие или превышение динамики особей, плохую общую траекторию. Спровоцировать умирание дает возможность подхлестнуть новый виток жизни!

– Уничтожая девяносто пять процентов живых существ?

– Пять процентов – это более чем достаточно для старта. Посмотрите, мы тому подтверждение!

– Вы… меня удивляете! Ну, а что же тогда происходит в последние десять лет, все эти повторяющиеся природные катастрофы, как это объяснить?

– Человек своей широкомасштабной индустриализацией и агрессивностью по отношению к прародительнице только ускорил уже начавшийся процесс. Если бы здесь был мой сын, он бы сказал, что у Земли насморк, а микробы – это мы.

– Замусоренное нами жилище начало защищаться? Это то же, что происходит в нашем организме, только в крупном масштабе?

– Почему бы нет? Во Вселенной только так все и происходило: это повторение одной и той же логики, от бесконечно малого до гигантского. Все живые существа живут в гомеостазе, почему Земля должна существовать по-другому?

– Но тогда возникает мысль о некотором… сознании!

– Вовсе нет. Каждая клетка живого существа выполняет свою работу и приспосабливается, эволюционирует, и для этого ей не нужно сознание. Ее оживляют механизмы существования. Это то, что Грэм рассматривает как некую высшую энергию, сущность самой жизни, которую он называет Гайя.

– А как же тогда Земля знает, что пора нам противодействовать?

– Об этом я и говорю. Наша деятельность стала слишком разрушительной, мы больше не заботимся о Земле, мы стараемся покорить ее. Крупномасштабные события происходят однажды, но на микроскопическом уровне это повторяется миллиарды раз за день. Это закон жизни: возьмите, например, бактерии, которые живут в нашем кишечнике. В малом количестве они нас не беспокоят и даже необходимы для здоровья. Но как только они начинают размножаться, мы заболеваем. Слишком большое количество бактерий неизбежно порождает чрезмерную активность, которая наносит нам вред, и нам не остается другого выхода, как только уничтожить их или хотя бы значительно и быстро уменьшить их число. Наш организм активизирует системы безопасности.

– Мы – бактерии… – повторил с иронией Монговиц.

– Массированное вымирание, которое запустили мы, на стадии завершения. Природа так устроена, что все в ней взаимосвязано. Стихии пробуждаются, и в ответ наши древние инстинкты-разрушители поднимаются на поверхность.

– Вы хотите доказать, что разгул насилия, который предрекает Грэм, возврат к примитивным инстинктам, рост числа серийных убийц – все это проявления мирового гомеостаза?

Эмма остановилась, чтобы отдышаться, и ответила:

– Если считать, что природа устроена именно так, если рассматривать Землю как организм, а не биосферу и если применить логику к законам жизни, тогда, быть может, теория Грэма и верна. И главным объектом этого шестого организованного нами вымирания будем мы сами.