Текст книги "Власть коммуникации"

Интернет представляет собой глобальную сеть, поэтому его регулирование не может быть отдано Министерству торговли США, даже при участии комиссии ICANN, избираемой широким кругом интернет-пользователей. Но, поскольку не существует глобального правительства, глобально рассеянный по миру Интернет подчиняется лишь тем ограничениям, которые каждое национальное правительство вправе налагать в пределах своей территориальной юрисдикции. Однако невозможность отключить Интернет создает трудности контролирования его сетевых возможностей, поскольку они всегда могут быть перенаправлены на другую магистраль (backbone – первичный механизм связи. – А. Ч.) где-то еще на планете. Правда, можно заблокировать доступ к некоторым отмеченным сайтам, но не к триллионам электронных писем и миллионам веб-сайтов, пребывающих в постоянном процессе обновления. Да, Интернет можно контролировать, и, по сути, он активно контролируется правительствами всех стран в мире [Deibert et al., 2008]. Но лучшее, чего могут достичь правительства, реализуя собственное законодательство, – это привлечь к ответственности нескольких неудачливых преступников, пойманных на месте преступления, хотя миллионы других наслаждаются пьянящим плаванием сквозь просторы Интернета. Сотни борцов за свободу в Интернете (плюс некоторая часть преступников и производителей детской порнографии) в конечном счете платят за свои виртуальные капризы, попадая в реальную тюрьму. Хотя немало посланцев было наказано, сообщения продолжаются, и большинство из них бороздят океан глобальной безбрежной коммуникации (см. гл. 4 наст. изд.).

Вот почему единственный легитимный орган, ответственный за глобальное управление, – Организация Объединенных Наций – сделал Интернет темой двух следовавших друг за другом Всемирных информационных саммитов: один проходил в Женеве (Швейцария) в 2003 г., а другой в 2005 г. в Тунисе (в стране, известной своей интернет-цензурой, где журналистов, освещавших встречу, арестовали). В декабре 2003 г. в Женеве в ходе обсуждений особое внимание было уделено проблеме использования информационных и коммуникационных технологий в интересах всего населения планеты. Естественно, что Интернет оказался в центре многих из этих дискуссий. 12 декабря 2003 г. были приняты Женевская декларация принципов и Женевский план действий, однако участники не смогли достичь согласия в определении управления Интернетом. Дебаты были сосредоточены на различиях между узким определением, которое включает только связанные с ICANN (распределение ресурсов и присвоение имен в Интернете) функции, и расширенным определением, которое должно включать, в конечном счете, контроль над распространением контента в Интернете. Как это обычно бывает на встречах Организации Объединенных Наций, когда проявились разногласия по поводу самого понятия «управление Интернетом», была создана Рабочая группа по управлению Интернетом (WGIG; РГУИ), целью которой было определить сроки и собрать необходимую информацию для второго раунда Всемирного саммита в ноябре 2005 г. в Тунисе. После двух лет напряженного труда 40 членов группы, в которую входили представители правительств, частного сектора и гражданского общества, в опубликованном в августе 2005 г. докладе появилось на свет следующее рабочее определение: «управление Интернетом – это разработка и применение правительствами, частным сектором и гражданским обществом в рамках их соответствующих ролей общих принципов, норм, правил, процедур принятия решений и программ, способствующих развитию и использованию Интернета».

Просвещенные этим новаторским определением участники второго этапа Всемирного саммита ООН по проблемам информационного общества в 2005 г. в Тунисе после обсуждения принципов политики подтвердили роль ICANN и надзорную функцию Министерства торговли США, определили повестку глобального информационного общества и создали Форум по управлению Интернетом (IGF). Форум является международной организацией, целью которой была определена «поддержка Генерального секретаря ООН в выполнении мандата Всемирного саммита по проблемам информационного общества (WSIS) в целях созыва нового форума для многостороннего политического диалога». Генеральный секретарь ООН создал консультативную группу и Секретариат в качестве институциональных органов IGF. Впоследствии IGF провел ряд встреч: в Греции в 2006 г., в Рио-де-Жанейро в 2007 г., в Хайдарабаде в ноябре 2008 г., и на момент написания книги была запланирована встреча в Каире в октябре 2009 г. Были определены ключевые направления политики для обсуждения. К ним относятся:

1. Инфраструктура Интернета и управление ресурсами (физическая инфраструктура; VoIP; политика распределения частот; технические стандарты, управление ресурсами; администрирование интернет-имен и адресов; администрирование системы корневых серверов и файлов корневой зоны).

2. Вопросы, связанные с использованием Интернета (безопасность сети и информационных систем; спам; национальные политики и механизмы регулирования; базовая защита инфраструктуры).

3. Проблемы, связанные с более широким воздействием Интернета (электронная идентификация; конкурентная политика, либерализация, приватизация, правила регулирования; защита доступа, защита потребителя/пользователя, неприкосновенность частной жизни; незаконные контент и практики; разрешение споров; права интеллектуальной собственности; электронная коммерция и ее налогообложение; электронное правительство; свобода информации и медиа).

4. Проблемы, связанные с расширяющимся воздействием (расходы на аренду интернет-линии; доступность и всеобщий доступ; образование, создание человеческого капитала; развитие национальной инфраструктуры; социальные измерения и включение; доступность контента; доступность источников и бесплатное программное обеспечение; культурное и языковое разнообразие).

Согласно достоверным источникам, политические дебаты идут в обычном для такого рода мероприятий темпе, хотя на момент написания настоящей книги выводы все еще не были представлены. Надеюсь, что смогу проанализировать структуру и политику глобального управления Интернетом, возникшие в результате этих обсуждений, во втором или на худой конец в десятом переиздании этой книги.

Мой скептицизм относительно результатов этих дискуссий обусловлен моим собственным опытом работы в ряде национальных и международных консультативных советов по интернет-политике. Я пришел к убеждению (руководствуясь, конечно же, моим отказом от участия в работе всех этих органов, в том числе и связанных с Организацией Объединенных Наций), что основная задача для большинства правительств заключается в установлении правил для контроля за Интернетом и в нахождении механизмов, обеспечивающих этот контроль в традиционных терминах закона и порядка. Независимо от моих личных чувств в отношении подобной политики (я против нее) есть серьезные основания сомневаться в эффективности предлагаемых способов контроля, когда он не направлен на конкретные корпорации или организации, но на сообщество пользователей в целом (пока происходят массированные атаки на интернет-провайдеров, которые могут подорвать всю коммуникационную систему Интернета, никогда не говори никогда). Но это вряд ли только гипотеза, если учитывать масштаб бизнес-интересов, заложенных в Интернет, и широкую поддержку, которой Интернет пользуется у большинства из 1,4 млрд пользователей, для которых он стал коммуникацией, создающей их жизни. Таким образом, акцент в регулировании Интернета сместился с Интернета как такового к конкретным проявлениям цензуры и репрессий, осуществляемым государственными чиновниками, и к приватизации глобальной коммуникационной инфраструктуры, которая обеспечивает интернет-трафик. Итак, несмотря на регулирование, Интернет процветает как локальный/глобальный мультимодальный коммуникационный медиум нашей эпохи. Но он подвергается, как и все остальное в нашем мире, непрестанному давлению со стороны двух главных источников доминирования, все еще угрожающих нашему существованию, – со стороны капитала и государства.

Отношения между капиталом и государством на деле являются источником политики либерализации и дерегулирования, которые вызвали к жизни глобальный капитализм и создали глобальные мультимедийные бизнес-сети в сердце новой цифровой коммуникационной системы. Но поскольку интересы бизнеса, по-видимому, приоритетны в их взаимодействии с государством, и поскольку бизнес усматривает в расширении цифровой коммуникации главную новую сферу инвестиций, регулирующая политика государства способствовала глобальной диффузии новых форм коммуникации, включая массовую самокоммуникацию. В этих условиях аудитория медиа превращается в коммуникативный субъект, имеющий все больше возможностей переопределить процессы, с помощью которых общественная коммуникация фреймирует культуру общества. Парадоксально, но капитуляция государства в интересах капитала ведет к возникновению новой формы коммуникации, которая может усилить власть граждан над капиталом и государством.

Культурные изменения в глобализующемся мире

Чтобы коммуникация произошла, отправители и получатели должны владеть общим кодом. В медиабизнесе произошел стратегический переход от вещания на широкую аудиторию на специфические таргетированные аудитории, что означает адаптацию сообщения под определенного получателя. Как показано выше, это стало возможным благодаря сетям глобального медиабизнеса и новым цифровым технологиям, позволяющим сочетать массовое производство и индивидуализированную (кастомизированную) передачу контента. Идентификация аудитории предполагает понимание ее диверсифицированных культурных кодов. Таким образом, эволюция формата и контента посланий медиа, будь то общие или персонализированные сообщения, зависит от культурной эволюции обществ. Каждое общество имеет свой собственный путь и темп данной эволюции. Но так как сетевое общество носит глобальный характер, существуют общие характеристики процесса культурной трансформации. Скотт Лэш и Селия Лурье в своем анализе глобальной индустрии культуры подчеркивают качественные изменения, вызываемые глобализацией в культурной сфере. Они пишут:

Культура приобретает иную, отличную логику при переходе от индустрии культуры к глобальной индустрии культуры; глобализация задала культурной индустрии принципиально иной способ действия. По нашему мнению, в 1945 и 1975 гг. культура по-прежнему была в фундаментальном смысле суперструктурой… Культурные объекты все еще были явлением исключительным… Но в 2005 г. культурные объекты существовали повсюду: в виде информации, коммуникации, в качестве брендов, финансовых услуг, продукции медиа, транспортных и досуговых услуг; культурные объекты больше не являются чем-то исключительным – они стали правилом. Культура настолько распространена, что как бы просачивается из суперструктуры и, как инфильтрат, проникает, а затем пропитывает всю инфраструктуру. Она начинает доминировать как в экономике, так и в опыте повседневной жизни… В глобальной индустрии культуры производство и потребление являются процессами, создающими дифференциацию ([Lash, Lury, 2007, р. 3–5]. Курсив мой. – М. К.).

Как создается эта дифференциация? Какие культурные материалы проникают в различные сферы опыта и структурируют исходные фреймы значений, в которых действуют медиа? В качестве рабочей гипотезы я предполагаю, что процесс культурной трансформации в нашем мире развивается по двум основным биполярным осям: оппозиция между глобализацией и идентификацией и расхождение (кливаж) между индивидуализмом и коммунализмом [Inglehart, 2003; Castells, 2004c; Tubella, 2004; Baker, 2006; Cardoso, 2006; Qvortrup, 2006].

Культурная глобализация означает возникновение определенного набора ценностей и убеждений, разделяемых большинством населения планеты.

Культурная идентификация означает существование определенного набора ценностей и убеждений, благодаря которым определенные группы людей осознают себя как общность. Культурная идентификация в значительной степени является результатом географии и истории человеческих организаций, но она также может быть сформирована на основе конкретных проектов по созданию идентичности.

Индивидуализм – это набор ценностей и убеждений, направленных на приоритетное удовлетворение потребностей, исполнение желаний и реализацию целей каждого индивида в ходе ее/его поведенческих ориентаций.

Коммунализм – это набор ценностей и убеждений, которые ставят коллективное благо сообщества выше индивидуальной удовлетворенности его членов. В этом контексте общество определяется как социальная система, организованная на основе распределения культурных и (или) материальных атрибутов в специфической подсистеме.

Давайте рассмотрим реальное содержание этого процесса культурных изменений. Что такое глобальная культура? Живем ли мы в мире нарастающей культурной однородности? И да, и нет. По большей части нет [Lull, 2007; Page, 2007]. Исследование мировых ценностей Мичиганского университета показывает превалирование национальной и региональной идентичностей над космополитической идентичностью, разделяемой лишь незначительным меньшинством населения в мире [Norris, 2000; Inglehart, 2003; Inglehart et al., 2004]. Европейские граждане чувствуют себя не столько европейцами, сколько частью собственной нации или локального сообщества [Castellsc, 2004b]. Аналогичным образом данные Латинобарометра фиксируют влияние национальной, региональной и этнической идентификации в Латинской Америке [Calderon, 2006]. Религия является главным источником коллективной идентичности в некоторых регионах мира, особенно в США, Латинской Америке, Индии и исламских обществах, но не в Европе (за редкими исключениями в виде Польши и Ирландии) и не в Восточной Азии, где она своеобразна и не слишком влиятельна [Norris, Inglehart, 2004].

Тем не менее глобальная культура действительно существует, что можно наблюдать на трех уровнях. Во-первых, у небольшого, но влиятельного меньшинства людей существует осознание общей судьбы населяемой нами планеты, будь то с точки зрения окружающей среды, прав человека, нравственных принципов, глобальной экономической взаимозависимости или геополитической безопасности. Этот принцип космополитизма поддерживается социальными акторами, которые считают себя гражданами мира [Beck, 2005]. Данные опросов показывают, что они в подавляющем большинстве являются представителями наиболее образованных и состоятельных слоев общества, хотя возраст также является значимым фактором: чем люди моложе, тем более они открыты космополитическим взглядам на мир [Inglehart, 2003]. Во-вторых, существует мультикультурная глобальная культура, характеризующаяся гибридизацией и смешением культур, возникших из разных источников, как, например, распространение хип-хопа в его адаптированных версиях по всему миру или видеоримейки, которые заполнили YouTube. В-третьих, возможно, самым фундаментальным слоем культурной глобализации является культура потребления (консюмеризма), напрямую связанная с формированием глобального капиталистического рынка [Barber, 2007]. Для капитализма в состоянии глобализации культура коммодификации (превращение любого продукта человеческой деятельности в товар. – А. Ч.) должна быть распространена повсеместно. И тот факт, что капитализм является глобальным, и что все страны ныне живут в условиях капитализма (за исключением Северной Кореи на момент написания этой книги), является основанием для распространения рыночных ценностей и культуры потребления в планетарном масштабе.

В то же время существование различных источников культурной идентификации создает сложную картину взаимодействия между глобальным консюмеризмом, космополитизмом и глобальной гибридизацией, с одной стороны, и различными источниками культурной идентификации (национальные, религиозные, территориальные, этнические, гендерные, самоизбранные идентичности) – с другой [Inglehart et al., 2004].

Другая ось культурной дифференциации – противопоставление индивидуализма коммунализму. Эмпирический анализ эволюции американских ценностей Уэйна Бейкера показал параллельное развитие двух тенденций в сознании американского народа на протяжении последних трех десятилетий [Baker, 2006]. Соединенные Штаты являются биполярной культурой, созданной культурой индивидуализма (Me culture) [Mitchell, 2003] и религиозной культурой Бога (God culture) [Domke, Coe, 2008]. В обеих культурах представлены крайние позиции: либертарианский индивидуализм, с одной стороны, и покорность Божьей воле (каким бы ни был Бог) – с другой. Культура семейных ценностей также определяет набор ценностей индивида и ее/его вклад в нравственные принципы общества. Я, моя семья и мой Бог созидают святую троицу американских ценностей.

Исследование, которое мы с коллегами провели на репрезентативной выборке населения Каталонии в 2002 г., показывает в различных контекстах важность семейной идентификации как первичного организующего жизненного принципа для 56 % населения, затем следует самоидентификация (8,7 %) и идентификация со сверстниками (4,9 %) [Castells, Tubella, 2007]. Все вместе источники коллективной идентификации (национальной, этнической, религиозной и территориальной) были основным самоидентифицирующим принципом только для 9,7 % респондентов. Однако, когда людей просили назвать их основную национальную принадлежность, 37,5 % отнесли себя в первую очередь к каталонцам, 19,7 % идентифицировали себя прежде всего как испанцев, 36,2 % назвали себя одновременно каталонцами и испанцами, а 6,6 % идентифицировали себя с миром в целом [Ibid.]. Религия оказалась первичным фактором идентификации лишь для 2,5 %. В то же время 13,1 % населения назвали сочетание природы, человечества и мира в целом (показатели космополитизма) в качестве основного принципа самоидентификации. Достаточно любопытно, что такова же доля тех, кто идентифицирует себя с миром в целом, согласно «Исследованию мировых ценностей» [Norris, 2000], причем эти ценности ярче всего проявляются в группах молодых людей. Это означает, что в обществах, где религия не является первичным источником идентификации (как в случае Каталонии и в большинстве стран Европы), индивид и ее/его семья, с одной стороны, и космополитизм – с другой, оказываются главными культурными индикаторами для людей, особенно для молодых людей. Национальная, региональная и локальная идентификации (или негосударственная национальная идентичность, как и в случае с Каталонией) остаются принципами идентификации как защиты устойчивости идентичностей, сталкивающихся с вызовами со стороны или глобализации, или доминирующих наций-государств [Castells, 2004c; Castells, Tubella, 2007].

Если мы объединим две биполярные оси культурной идентификации, мы сможем обнаружить четыре значимые комбинации, которые выражаются в определенных формах культурных моделей, как показано в табл. 2.1. Я объясню содержание представленной здесь типологии. Соединение глобализации и индивидуализма ведет к распространению консюмеризма как индивидуальной формы отношения к процессу глобализации, доминирующей в условиях экспансии капитализма [Barber, 2007]. Особенно важным выражением этой индивидуальной взаимосвязи с глобальной капиталистической культурой является, по мнению Скотта Лэша и Селии Лурье [Lash, Lury, 2007], брендинг. Брендинг является культурным измерением мирового рынка и процессом, с помощью которого индивиды придают смысл собственному консюмеризму [Banet-Weiser, 2007].

Таблица 2.1. Типология культурных моделей

Сочетание идентификации и индивидуализма возникает у истоков появления культуры сетевого индивидуализма, формирующей, как считают социологи, образец взаимодействий в сетевом обществе [Wellman, 1999; Castells, 2001; Hampton, 2004; 2007]. В век Интернета индивиды не уходят в изоляцию виртуальной реальности. Напротив, они расширяют свои взаимодействия, используя богатство коммуникационных сетей для их передачи, но они делают это выборочно, создавая собственный культурный мир на основе своих предпочтений и целей и изменяя его в соответствии с изменением эволюцией своих личных интересов и ценностей [Katz, Aakhus, 2002; Center for the Digital Future, 2005; 2007; 2008; Castells, 2007].

На пересечении коммунализма и глобализации мы находим культуру космополитизма, или проект по обмену коллективными ценностями в планетарном масштабе и, следовательно, по созданию человеческого сообщества, выходящего за границы и ограничения ради высшего принципа. Это, конечно же, пример исламской Уммы [Moaddel, 2007], а также экологической культуры [Wapner, 1996], поклонение Гее во имя прошлого и будущего человечества или космополитическая культура, утверждающая коллективные ценности демократии в новом пространстве глобального гражданства [Beck, 2005].

Наконец, слияние коммунализма и идентификации ведет к признанию множества идентичностей в мире, создаваемом из разнообразия культурных общностей. Это равносильно признанию мультикультурализма решающей тенденцией нашего взаимозависимого мира [Al-Sayyad, Castells, 2002; Modood, 2005].

Таким образом, четыре культурные конфигурации возникают в результате взаимодействия между двумя основными биполярными культурными тенденциями, которые характеризуют глобальное сетевое общество: консюмеризм (представленный брендами), сетевой индивидуализм, космополитизм (могущий быть идеологическим, политическим или религиозным) и мультикультурализм. Таковы основные культурные образцы глобального сетевого общества. И это то культурное пространство, в котором должна работать система коммуникаций.