Текст книги "Как до Жирафа…"

Глава 18

– Одуванцик! – вскричала Маруська с такой радостью, с какой наши космонавты нашли бы жизнь на Марсе.

Бросив весёленький розовый самокат с пони-единорогом и лампочками на руле, дочка кинулась на исследование нового явления.

Чёрт, и почему я не умею так радоваться? И самокат у меня есть, и одуванчик вижу, и воскресный парк весной пахнет, только на душе хреново. Со вчерашнего вечера, когда я сидел, как дурак, дома один и тянул виски, так и не улучшилось. За ночь я весь мозг себе проел, думая, что сделал не так. Заснуть не мог.

Ведь ради неё же всё сделал, чтобы защитить! И Лану вызвал, и извиниться заставил. Ну, может, не раскланялся и без экивоков обошёлся, но ведь эта злобная Чебурашка из золотой молодежи по-другому не понимает, я пробовал! Не дай Бог мне так Маруську воспитать, хотя кто бы Лану воспитывал, там всё просто было: «не вопи, возьми денег». Мой отец что-то говорит про гены, а я стою на своём: моя дочка такой не станет, уже не такая!

Но Катерина, может, подобных «дочек великих и ужасных толстых кошельков» не встречала? Надо вообще её личное дело посмотреть, чем она жила-дышала до этого. Ведь не пятиклассница с косичками, даже замужем была! А и не скажешь…

Мне не столько обидно было, сколько досадно – я категорически не понимал, в чём косанул. Ну да, двух зайцев убил. Но и это не для себя же! Себя я подставил, теперь отцу даже звонить не хочется. И раз он сам не звонит, значит, ещё не читал новости в сети. Пока можно дышать.

Хорошо, что Надя сама предложила Маруську привезти, они с папой на корт собрались. А я отмазался. И не соврал даже, сказав, что в выходные парк – это для нас святое. Маруська и сама уже с утра прыгала и кричала мне в экран телефона: «Мапа, в палк!» Утром в субботу и воскресенье, какая бы погода ни была, мы туда. Или в снегу поваляться, или по газонам побегать, кошек за хвост потаскать, мальчикам на детской площадке глазки построить. И, конечно, все батуты обскакать, все карусели объездить, а потом вредного чего-нибудь съесть в кафешке. Так что можно сказать, что пока Маруська меня спасла. Но ненадолго.

Однако не это мучило меня, а мысли о Катерине. Я физически ощущал телефон в кармане, но знал, что звонить не буду. Я не придумал, что сказать. Вообще ничего не понимаю!

– Мапа, мапа, одуванцик! – подбежала ко мне дочка и протянула уже сорванный цветок.

– Спасибо, – улыбнулся я. Присел на корточки и взял стебель в руки. – Только ты больше не рви, ладно? Пусть растут.

– Ладно, – хлопнула ресницами дочка.

Маруська, как газонокосилка, постоянно обносит всё, что цветёт. У неё будто цель, как в компьютерной игре – сорвать всё, что не зелёное. И где-то при этом в голове складываются набранные баллы. Деда с бабушкой на даче чуть удар не хватил в прошлый раз, когда она заявилась на веранду с десятком головок крокусов, лютиков и гиацинтов. Счастли-ивая!

Я понюхал одуванчик. Маруська засмеялась:

– Мапа, у тебя нос жёльтый!

Я кивнул и вытер тыльной стороной кисти нос. А Маруська посмотрела на меня внимательно и вдруг провела ладошкой по щеке.

– Мапа, ты глустный? На цветочки обиделся? Я больше не буду лвать. Честно-честно!

Я погладил её по головке.

– Вот и умница. Но я на тебя не обиделся. Просто сказку грустную вспомнил.

– Ласскази!

– Да ну её! – махнул я рукой. – Давай лучше дальше кататься по парку?

– Не-ет, сказку! – заявила Маруська требовательно.

– Ну тогда не жалуйся. Она не весёлая, – вздохнул я. – Жил-был на свете одинокий… ну, допустим, принц, королевство, бизнес, подчинённые, тьфу, слуги, всё, как положено. И понравилась ему девушка. Смешная такая, в кудряшках. Как ты. Принцу нравилось, что она скромная и умная, а не как дурные придворные фрейлины, вредные и которые денег хотят.

– А она класивая? – спросила Маруська.

– Кто?

– Котолая смешная?

– А, ну да, – я задумался, вспомнилась Катя вчера, необычная, загадочная, что-то в груди почувствовалось, словно лишний орган туда затесался. – Очень красивая. Принц позвал её на бал, а она не захотела.

– Так не бывает! – возмутилась Маруся.

– Бывает. Но принц тоже возмутился. И так как очень хотел, чтобы она была с ним на балу, приказал ей прийти, и она пришла, потому что должна была подчиниться. Он думал, что она обрадуется, а она не обрадовалась.

– Он что, глупый? – удивилась Маруся, отрывая головку одуванчика от стебля.

– Видимо, – я снова вздохнул.

– А дальше? Девушка стукнула его и убежала? Я Стёпу стукнула в садике вчера, он меня хотел заставить в машинки иглать! Не хочу в машинки!

– И правильно ты стукнула, молодец! А девушка не могла стукнуть. Он же принц! Кто же принцев стукает? Она пришла на бал, вся такая красивая-раскрасивая, ещё красивее, чем обычно. Но тут злая фрейлина решила принцу и его гостье напакостить. И столкнула её в фонтан, чтобы опозорить перед всем балом. А принц увидел и спас девушку. А потом отомстил фрейлине той же монетой. Поговорил с дурной фрейлиной на её дурном языке. Та поняла, что была не права и извинилась. Только девушка разозлилась на принца и сказала, что мстить нехорошо, даже злым фрейлинам, и что она с ним больше никуда ходить не будет. Потому что он типа плохой. Вот такая странная девушка.

– Она навелно флейлинский язык не понимает, – выдала мудрую мысль Маруська.

Я опешил и даже плечами пожал.

– Может быть…

– А потом?

– Всё.

– Нет, – мотнула головой Маруська так, что кудряшки запружинили. – Так всё не бывает. Сказка не кончилася.

– Да вроде кончилась.

– Нет, ты дальше книжку почитай. Там навелно исё стланички есть.

– Да и ладно, – усмехнулся я. – Зачем принцу такая глупая девушка?

– Она не глупая! Она плосто плинцесса! – выпятила вперёд нижнюю губку Маруська.

А я опять обалдел – с ума схожу? Почему я в собственной дочке постоянно вижу Катерину? Надо ещё кому-нибудь показать их рядом, или фотографии сравнить. Может, у меня просто навязчивая идея? Да, точно! Утром аж бегом побежал в супермаркете, когда кудрявую девчонку увидел в серой хламиде впереди себя. Не Катерина была. Почему-то расстроился.

Дурак! Надо меньше пить и заняться уже с кем-нибудь сексом, в конце концов, пока голова ещё на месте! Придумываю всякую ерунду!

– Никакая она не принцесса, обычная девушка, – немного сердясь на себя, ответил я.

– Неа, плинцесса! Как на голошине. Плинцессы плавильные и такие… как одуванцик. Злой язык не понимают. Потому что доблые.

– Думаешь? – удивился я.

Маруська кивнула и встала ботиночками на подножку самоката.

– Кати меня.

– Нет. Сама, – хмыкнул я.

– Нет, ты кати. Я плинцесса! – кокетливо заулыбалась Маруська.

– Тогда тем более сама, – подмигнул ей я.

Маруська ещё немного поторговалась, но я не сдался. Поставил цель – батут-бегемот в центре парка. И мы покатились по мощёной дорожке к надувному монстру-бегемоту. Моя дочка должна быть ещё и бойцом, даже если и принцесса. А то из некоторых воспитали романтических идеалистов на викторианской литературе и журнале «Мурзилка», а нормальным людям страдай!

Глава 19

Всю субботу я учила китайский и бурчала, как старая бабка, недовольная жизнью, пенсией и программой по телевизору. Ну и что, что телевизора у меня нет, а до пенсии я вряд доживу с такими нервами… Я никому не стала плакаться в жилетку, да меня никто бы и не понял. Даже Агнесса называет моё мировосприятие тараканами и предлагает их строить. А дело вовсе не в том.

Как только я услышала там, в гостинице, что царевич прижал другую женщину к стене, за которой – он знал! – была я, у меня в голове перещёлкнуло, взвизгнуло и всё моё я полетело без тормозов в тартарары. Ведь точно так же из-за стены на даче я слышала, как Миша, тогда ещё мой муж, целует мою университетскую подругу Алёну и страстно бормочет ей о том, что она самая красивая на свете, а я ни о чём не узнаю! А ещё, что ему нужно тепла и расслабиться, и только с ней, с самой лучшей на свете это возможно. Слышались недвусмысленные звуки, вперемешку с учащённым дыханием, а я стояла, в одно мгновенье снова умерев, с вымытым виноградом на подносе и даже не могла заплакать, так это было унизительно!

И теперь в ванной отеля я похолодела. Всё повторяется? Опять?! Со мной?! Даже ещё не начавшись?! Нет, конечно, Миша не выставил потом за дверь Алёну бегать нагишом по грядкам с клубникой и радовать наготой копающего картошку соседа в мятой соломенной шляпе. Нет, никто и никого тогда не заставил передо мной извиняться. И не выносил на руках ни из бассейна, ни даже из тазика… Но мне уже было не важно, что делал за стеной Андрей и почему. Он позволил себе то, что благородный человек позволять себе не должен. А я вновь приветствовать грабли лбом не готова!

Однако больно стало по-настоящему. Так, наверное, и случается: живёшь-живёшь с глубоко порезанным пальцем, тщательно бинтуешь, стараешься не задеть, не намочить и перенести весь груз на другую руку, и вроде бы ничего, будто и не болит совсем. Одно неосторожное движение – повязка слетает, болью пронзает всё тело, и в голове мутится, будто не палец, а руку тебе отпилили. И выясняется, что ничего не зажило, а под повязкой всё загноилось.

И я убежала. Подальше от Андрея, от боли, от двусмысленной ситуации. В свою нору с парой недоклеенных обоин.

Только боль увязалась за мной. Под ручку со смятением она стояла за плечом, у изголовья кровати, за крышкой ноутбука, выглядывала из-под раковины и не давала о себе забыть. Хорошо, что мне нужно было учить китайский! И я повторяла, как робот:

我不得不把会面推迟到… – Мне пришлось отложить заседание до…

恐怕我必须取消明天的预约。– Боюсь, я вынужден отменить нашу встречу завтра

В воскресенье меня одолели сомнения. Когда живёшь одна и привыкаешь к этому, кажется, что всё в порядке. Но достаточно прикосновения горячей ладони, руки на талии в танце, чужого тепла рядом, и вдруг ощущаешь, как категорически тебе этого не хватает. Не поцелуя, не секса, не объятий, а простого прикосновения! И хочется, отчаянно хочется наделать глупостей, но вернуть это! Чтобы ещё раз почувствовать горячую малость, не оставаться нетронутой, как никому не нужный камень у дороги.

Я оделась и поспешно вышла из дома. Весна буйствовала одуванчиками, расплёскивала на газоны свежесть красок, нежными перьями цветения взбивала только вчера голые ветки абрикос и вишен. А я шагала и шагала, лишь бы не быть одной в четырёх стенах. Неприкосновенной!

Ноги принесли меня к парку неподалёку от дома царевича, наискосок от офиса. Я осознала это, только когда увидела издалека Андрея и Машу. Он гнал на взрослом самокате, как мальчишка, кружа вокруг крохотули в розовых колготках, серебристой курточке и джинсовом платьице. Его джинсы и куртка развевались, яркая лимонная футболка вздувалась пузырём, волосы встали гребнем. И не скажешь, что зам. директора и подчинённые стелются под плинтусом, когда он зол.

Андрей что-то кричал дочке, она смеялась и сигналила звонком на малиновом самокатике с единорогом под рулём. Я остановилась, как вкопанная. Отошла за дерево. Сердце сначала обрадовалось, а потом вдруг сжалось. Им было хорошо и без меня. Ему хорошо… Я постояла ещё немного, они укатили дальше по парку, и я ушла, отчаянно завидуя и сердясь на Андрея. Не знаю, за что. Может, мне хотелось, чтобы он не фонтанировал весельем, а думал обо мне? И хоть чуточку грустил?..

* * *

Пришлось спасаться от тоски у Агнессы. Мы с ней вдоволь наприседались, обсудив ремонт в её дополнительном зале и в моей квартире заодно. Я даже подумала, не присоединиться ли мне к их аскезо-движению, ибо в адрес Андрея и Ланы, а также Мишки и Алёны у меня образовался на данный момент центнер ругательств – приседать-не-переприседать. Но так как я не из тех, кто бросается с головой в омут, а предпочитает омуты обходить, я спросила у Агнессы:

– А что такое аскеза?

– Это когда ты даёшь себе слово или обет что-то делать, если что-то сделаешь или, наоборот, не сделаешь.

Я сглотнула.

– А попроще?

– Можно отказаться от чего-нибудь ради чего-нибудь, – радостно просияла Агнесса. – И это способствует духовному росту и саморазвитию. Понятно?

– Ну так… – не очень уверенно пробормотала я.

– Это просто! С помощью внутренней дисциплины перепаливаются подсознательные блоки, всякие психотравмы, и становится легче. Ну, и плюс ты себя воспитываешь и идёшь к светлому будущему, потому что если ничего не делать и жить как есть… точнее, как жила до этого, светлое будущее может и не наступить.

– То есть если я отказываюсь от покупки шоколадок ради ремонта, получается, что я уже аскет? – уточнила я. Отчего-то захотелось, чтобы у меня всё было не так, как сейчас. Желательно по волшебству! Хотя бы чтобы это я радостно рассекала по парку на самокате, и мне было наплевать на всяких там царевичей…

– Нет, дорогая, – приобняла меня Агнесса. – Как говорил Гурджиев, – был такой очень крутой дядька в дореволюционной России, – если у тебя есть хлеб, и ты не ешь, – это аскеза. Если у тебя нет хлеба, и ты не ешь, – значит, у тебя просто нет хлеба.

– Блин, – вздохнула я. – А я-то думала, хоть какая польза от отсутствия шоколадок! У тебя случайно нет какой-нибудь завалящей?

– Есть, – заговорщически заявила Агнесса и вытащила из-под прилавка вазочку со сладостями. – Тебе веганские или обычные?

– Все подряд, – сказала я и мгновенно набила себе рот конфетами, покупными и самодельными, орешками и кусочками плиток, как ребёнок, дорвавшийся до новогоднего подарка в отсутствии родителей. То есть совершенно неприлично. И это было так хорошо, что намного сильнее захотелось сделать ещё что-нибудь неприличное… Желательно, не одной.

Потом в «Весёлый слон» пришёл Славик с красивой высокой азиаткой с таинственным лицом и атласно-чёрными волосами до бёдер. Её звали Дианой, но Слава называл её просто Дусей, что не очень клеилось к раскосым, дальневосточным глазам. Я попыталась уйти, но Агнесса и ребята не отпустили меня мучиться одиночеством и заманили на чайную церемонию. В отдельном полутёмном зальчике «Слона», куда все заходили, разувшись, и где вместо сидений по ковру были разбросаны разномастные подушки вокруг низенького столика в японском стиле, наш блондинистый будда церемонно разливал в крошечные чашечки какой-то особенный улун.

Десять знакомых и не очень знакомых человек беседовали о том, как жить хорошо. И мне стало спокойно. Видимо, «хорошесть» расплавилась с чайным дымком в воздухе и становилась заразительной. Подушки на полу тянули поспать. И вдруг я, полусонная и напоенная улуном, размякшая от шоколадок, услышала словно: «пилон». Я тут же проснулась и увидела, что это говорила Диана.

– У нас в йога-центре теперь так же проводят занятия по пилону. Первое занятие бесплатно…

Мне вспомнился Жираф, его хихиканья и насмешки, его намёки и красивые глаза. Исключительно из вредности я сказала:

– Я! Мне нужно! На пилон!

Агнесса чуть чашку не выронила:

– Тебе?! Слава, ты нашей Кате спиртного в чай не подливал?

– А что?! – ответила я, внезапно почувствовав в себе силы и дерзость, словно не родная почти-тётушка Агнесса спрашивала у меня, а тот, кто по мне ничуть не страдал. – Почему бы мне и не заняться пилоном? – и тут же опомнилась. – Правда, у меня денег нет…

Красавица Диана улыбнулась мне:

– Ну, если ты, Катя, согласишься нам переводить книжечку по аюрведе с английского, за занятия тебе платить не придётся.

Книжечку?… Ещё работать? В добавок к урокам китайского, к загрузке по самые уши на работе, к поздним возвращениям домой и ранним подъёмам? Угу, зато царевичу назло!

И я кивнула:

– Да, я переведу книжечку. Только не очень быстро.

– Как замечательно! Тогда я тебе принесу её, – обрадовалась Диана. – Удивительная книга! И тебе полезно будет… А занятия уже сегодня, в двадцать ноль-ноль, через квартал отсюда. Приходи.

Готовая всем этим неверным и самоуверенным мужчинам утереть нос, я улыбнулась. Я чувствовала себя решительной, смелой и даже коварной! Правда, в разрисованном стекле напротив отразилось до жути наивное лицо в нимбе из дурацких кудряшек…

Глава 20

На следующее утро после воскресного занятия на пилоне я чувствовала себя, как «бурлак на Волге», протянувший баржу вдоль берега чем попало, в частности, руками, бёдрами, прессом и даже попой. Потому что болело всё!

Под чувственную музыку накануне я сползала с шеста, кружилась вокруг него и падала, сворачиваясь всеми членами, как домашняя колбаса, эротично обнимала железный столбик и стукалась о него головой. А у девушек вокруг получалось гораздо лучше. И животик так не выпирал из шорт.

Мне хотелось всё бросить и сказать: «Нет-нет, это не моя сказка. Вы тут танцуйте, а я, пожалуй, пойду, плюшками побалуюсь». Но плюшки меня дома не ждали, а Диана, оказавшаяся тренером по поулдэнсу, показывала мне и поправляла очень терпеливо, а потом, как новичку предоставила дополнительный час растяжки. Так что сегодня хотелось не то, чтобы не идти на работу, а вообще не вставать. Не знаю, с каким трудом мне удалось собрать вместе ушибленые и украшенные синяками руки-ноги и подняться с кровати не как гуттаперчивый Петрушка, а более-менее ровно. Зато я почувствовала себя героем! Такого приятного ощущения у меня не было с тех пор, как однажды утром я сподобилась выйти на пробежку. На следующий день я, конечно, подвернула лодыжку, но гордость носила с собой ещё целую неделю. Потом она рассосалась вместе с синяком на ноге.

Я поприветствовала себя, героиню, перед зеркалом, а потом даже накрасилась. Поняла, что слишком вызывающе, стёрла и снова накрасилась. Сделала вывод, что у меня категорически мало серёжек и что-то надо делать с гардеробом, хоть по бартеру ещё в бутик переводчиком нанимайся… Пока я возилась с одеждой, чуть не опоздала. Зато выискала в закромах романтичную розовую юбочку по колено, которая вкупе с синей в белую полоску блузкой и белыми теннисками придавала моему образу что-то французское.

Ещё б коробочку макаронок, круассанов и блинчиков с апельсиновым джемом. Но их, увы, в моём кухонном шкафчике было не отыскать. Я не выпорхнула на улицу, а вывалилась, как очень французистый мешок с песком, и удивилась: в стёклах и витринах я казалась лёгкой и красивой. Нет, вовсе я не из-за царевича старалась, а просто так. Девочка я или кто?

Однако едва я пикнула пропуском на проходной в офисе и понесла Виктору Геннадьевичу переведённую инструкцию, тут же поняла, что лучше сегодня быть не девочкой, не мальчиком, а неведомой зверушкой где-нибудь в командировке на полюсе. Потому над директорским кабинетом поднимался потолок. Секретарь Виктора Геннадьевича, Олечка, сидела бледная с вытаращенными глазами и вздрагивала. Из-за дверей доносились крики обоих жирафов. Точнее, судя по тону, львов, делящих добычу…

– Компания выживает за счёт ретро-бонусов, а ты просрал условия с крупнейшим по объёму поставщиком! Ты что, идиот совсем, не понимаешь?! – орал старший по зоопарку.

– Ничего подобного! Я именно, что не идиот, считать умею! Мы живём за счёт наценки, а не ретро! – раскатисто рычал в ответ царевич.

– Ты не видишь нюансов!

– Это ты зациклен!

Что-то упало, тяжёлое. Надеюсь, не на голову Андрею и не подарочный письменный набор из мрамора, который стоит на столе у главного, сколько я себя помню. Я, Оля и бухгалтер Марина, сжимающая в руках акты на подпись, вздрогнули, как по команде.

– Вот так они с половины девятого, – сглотнув, пробормотала Олечка и на всякий случай потуже затянула хвост на затылке. – Меня Виктор Геннадьевич уже два раза уволил и два раза про это забыл.

– Боже… Я лучше потом зайду… – сказала севшим голосом бухгалтер и попятилась к выходу.

– Вам хорошо, – вздохнула секретарь.

– Держись, Олечка, – сказала я и положила на край её стола папку с переводом. – Главный просил.

Не успела я ретироваться, как из директорского кабинета вылетел Андрей Викторович. Зыркнул на нас всех гневно и промчался мимо, как локомотив ржд. Даже на моё робкое «здравствуйте» не ответил. В глазах зачесалось, в груди стало пусто. Ну да, и зачем я так старалась всё утро? Завтра надену первое попавшееся и не глаженное. А зеркало вообще выброшу!

Расстроенная, я пошла обратно в отдел в надежде на чай и на приблудную шоколадку от какой-нибудь доброй души. Эх, я определённо не аскет…

Но у чайного столика меня ждали не угощения, а новые неприятности. Девчонки и Сергей шушукались с планшетом в руках. Увидев меня, замолчали. А Анжела, которая выше меня почти на голову, встала у чайника, выпятив грудь и, казалось, была готова выпустить из неё артиллерийскую очередь, если подойду. Жутковато. Но чаю мне хотелось больше, и я направилась с чашкой прямо на неё.

– О, кто сегодня вырядился! И с чего это вдруг? Ах да, я забыла – ты же у нас теперь звезда! – заявила она агрессивно.

Я пожала плечами и попробовала улыбнуться:

– И никакая я не звезда…

– Да ты не скромничай! Лучший сотрудник года. Андрей Викторович на руках носит… Интересно, за какие заслуги? – напирала на меня Анжела. – За самое незаметное сидение в углу?

– Обычно «лучшим сотрудником» назначают на корпоративе на День рождения «Жирафа», и последним был Мисяндров из сервиса, – поджав губы, добавил Сергей. – А тут без приказа, втихаря. Странно как-то…

– Да ладно, ну что вы на Катю напали? – сказала Анечка. – Давайте лучше её поздравим. Только не понятно, почему ты в бассейне? – и протянула мне планшет.

На фото к статье под названием «Что за праздник без скандала» я стояла в мокром платье, как синяя, рождённая из пены Афродита, то бишь на вид едва ли не голая. На второй фотографии Андрей держал меня на руках, широко улыбаясь. На третьей – я в его пиджаке, опять мокрая, как мышь, и у него над головой огромные золочёные конверты.

«Боже, какой же он красивый!» – ёкнуло моё сердце.

Внизу стояла подпись:

«Победители розыгрыша из торговой сети «Жираф» решили закрепить победу ещё одним розыгрышем и разыграли публику купанием в бассейне. В чувстве юмора и эпатаже сотрудникам Жирафа не откажешь!»

– Что ты на это скажешь, эпатажная ты наша? – выпятила губу Анжела.

И очень напомнила мне Лану. Тем более, что и поведением не далеко ушла. Я им кто – неваляшка-нырни-в бассейн? Надоело! И объясняться не хочу ни перед кем. Я и так замучилась думать об этом в выходные. Оттого я выпалила:

– А я не обязана перед тобой отчитываться! Начальство решило и сделало. Всё!

Наши ребята поражённо уставились на меня, ведь я позволила себе повысить голос впервые за пять лет работы в «Жирафе». Может, зря?..

– А ты и рада… Я же сразу сказала, что Андрей мой! – опомнилась быстрее всех и прошипела наша офисная секс-бомба. – Или особо одарённым два раза объяснять надо?!

Нет, не зря! И мало ещё! Какое она имеет право претендовать на Андрея Викторовича?! И выставлять мне претензии, когда он даже на «здрасьте» с утра не способен?! Меня накрыло яростью.

– Вот у него и спроси, почему он потребовал от меня явиться на эту долбанную презентацию! А не тебя! Будто я напрашивалась! Нужен он мне! – ещё громче ответила я, стукнув пустой кружкой о стол и встав рядом с её агрессивно торчащей грудью.

И не страшно! Вдруг заметив оторопевшие взгляды, уставившиеся на что-то за моей спиной, я обернулась. Царевич стоял на проходе в наш отдел опенспейса, другие сотрудники тянули с интересом головы в сторону скандала. Кулак Андрея Викторовича прямо у меня на глазах сжал какой-то документ в комок, и голубые глаза стали тёмными, как асфальт под дождём. Царевич швырнул на первый попавшийся стол бумажку и рыкнул:

– Ваше, Кутейкина. Анжела! Ко мне в кабинет! – развернулся и пошёл к себе семимильными шагами.

– Мама… – присела на стол грудастая дива в обтягивающем платье и совсем другим голосом промямлила: – Он меня сейчас уволит…

Я обмерла, глядя на смятую бумагу. Это был приказ на отпуск. Мне. А я же не просила.

Андрей обернулся уже с лестницы и проорал на весь офис, как майский гром, аж лампа дневного света у объявлений закоротила:

– Анжела!!! Мне долго ждать?!

Озоном запахло. Или чем-то другим… Все мигом спрятались за перегородками, будто суслики в норки. Дрожащая дива кинулась за шефом, перебирая высокими каблуками и путаясь в ногах. Я перевела взгляд на широкую спину Андрея: он быстро поднимался по лестнице с царственно развёрнутыми плечами и гордой посадкой головы.

Кажется, я его обидела.

Досадно. Я не хотела. И ведь никогда не была такой бестактной, что это со мной творится?!

Я села в свой угол, расстроенная, и вдруг что-то пискнуло в моём сердце: «Ой, если он обиделся на меня, значит ли это, может ли это значить, совсем маленькую капельку-капелюшечку, что ему не всё равно?»

Я закусила губу и спросила себя об этом снова. И хотя на душе было скверно, в конце моего тоннеля что-то забрезжило. Робкое и светлое. Кажется, это была надежда.

* * *

Моя надежда на светлое будущее не угасла даже из-за отчаянно рыдающей за столом Анжелы, которой Анечка и Сергей с двух сторон совали воду в стаканах. Царевич её не уволил, так как вещи она не собирала, но, учитывая, что сквозь всхлипы бормотала наша дива про надбавку и бонусы, по головке её не погладил. Лишил сладкого.

Мне было её жалко – не могу, когда кто-то плачет. Кажется, что воздух вокруг становится неправильным и оттягивает плечи вниз пудовыми гирями. Но разговаривать и утешать не хотелось. Тем более, что на меня поглядывали все как-то не добро.

Не прошло и получаса, как ещё двое менеджеров из «хозов» и «подарков» выскочили из кабинета царевича, словно ужаленные в нос щенки. Шепотки и недовольный гул разнеслись по офису, но стухли в напряжённом молчании, едва вампир из поднебесья появился в дверях своего кабинета. Он обвёл глазами вотчину. Стало ещё тише. Царевич куда-то ушёл, вернулся, и начались трудовые будни.

Анжела больше не рыдала, звонили телефоны, сотрудники уткнулись в компьютеры, некоторые деловито и быстро проходили по проходам, косясь в мой угол. С девяти до шести всем было не до личного.

Переговоры, заявки, документы, ассортиментные матрицы, проблемы с доставкой – всё это жило, пульсировало, ощущалось в воздухе над опенспейсом, как единый организм. Отдел закупок работал привычно и слаженно – такая большая сеть, как наша, без поставок не проживёт. Хозяйственники за стеллажом обсуждали поездку на выставку в Москву, Аня выдавала задачи троим операционистам. То есть можно сказать, жизнь в офисе наладилась. И только я работать не могла, несмотря на кучу сообщений с красными флажками первостепенной важности, мерцающих в почте. Я думала про Андрея и разглаживала пальцем смятый им приказ. Сердце сжалось снова…

Права я или нет, защищалась или нет, я поступила как неинтеллигентный человек. Обидела другого словом. А значит, я должна исправить.

Дав ещё пару минут своей решимости на то, чтобы она всплыла на поверхность, я поняла, что мне её не дождаться. Видимо, когда её раздавали, я сидела под столом. Мне не досталось. Потому я вздохнула, глянула в зеркальце и поправила волосы. Затем мысленно одёрнула блузку, как китель расстрельного генерала, и с мятой бумажкой в руках пошла к лестнице в поднебесье. Сердце моё прыгало и трепетало, как загнанный охотником заяц. Тук-тук-тук.

Когда я проходила по офису и поднималась по лестнице, я ощутила недобрую сотню взглядов на своей спине. Кожа отозвалась мурашками, я чуть не споткнулась, но пошла выше. Остановилась у двери, сочиняя достойную речь. Жаль, что извинения нельзя принести в письменном виде, по электронке. Хотя, в принципе, можно. Но я не буду…

Чтобы не передумать, я быстро постучала и дёрнула на себя директорскую дверь. Царевич сидел за столом, мрачный и угрюмый. Не улыбнулся. Не ехидно, никак.

– Можно, Андрей Викторович? – спросила тихо я.

– Что вам, Катерина? – он посмотрел на меня так, что я почувствовала, как электричество, пробегающее по телу, поднимает дыбом волоски. В животе что-то ёкнуло. Наверное, это сердце провалилось. Речь из головы вылетела.

– Я… я… извиниться, – пролепетала я. – Вы услышали… что я… Я не то имела в виду, говоря, что не нужен…

– А что, нужен? – спросил он и уставился прямо в глаза.

Я смутилась, опустила ресницы. Как на это ответить? Что он мне сегодня опять приснился?! Что я через мысль о нём думаю? Нет, я не смогу! Никак не смогу! И я заморгала беспомощно. А он не помогал. Вперился в меня, словно проверял, может ли воспламенить взглядом. Блузка не задымилась, а вот контакты в моём мозгу заклинило.

– Нет, не в том смысле, а в… – Сейчас я в обморок упаду! Ну почему не падается?! Хорошо было в пушкинские времена, все чуть что и бухались. Я, честное слово, тоже начну корсет носить. Лишь бы отключаться в подобные моменты. А так уже очнёшься в чьих-то сильных руках и все уже рады, что не умерла. Боже, это унизительно! – Я просто хотела извиниться… За неинтеллигентность…

Лицо Андрея не подобрело, наоборот, стало каменным. Его глаза сверкнули, и у меня, кажется, поджарились пятки.

– Вот и извинились, – буркнул он. – Идите работать.

– А приказ почему…? Куда?

– Вы что, первый день в компании работаете? – зло процедил он. – Подпись! И в кадры!

– Но я же не собиралась… в мае… – моргнула я, теребя в руках злосчастный приказ.

– На Мальдивы вам командировку никто не оформит! – отрезал он. – И не надейтесь! Вы почту не читаете вообще?! Деньгами Бауфф не выдаёт!

Э-э…

Но тут зазвонил телефон, и он указал мне на дверь. Пришлось ретироваться. Кажется, извинения не задались, а вот плакать хотелось.

В почте я нашла письмо, пересланное Андреем Викторовичем от Бауффа, в котором говорилось, что тур на Мальдивы ради более высокого качества отдыха любимым партнёрам переносится на конец мая. Также прилагался поимённый список приглашённых. Моё стояло рядом с Андреем. И ещё имен двадцать – в основном, пар с одной фамилией на двоих. Фото отеля, лазурный океан, белый песок и пальмы с бунгало призывали расслабиться в раю.

Я вспомнила глаза царевича пять минут назад и поёжилась. Мне, кажется, к раю будет прилагаться персональный дьявол. Он наверняка и складной котёл возьмёт с собой…

Я отнесла приказ в отдел кадров, снова ловя на себе не очень любящие взгляды. Подумала: а что, если отказаться? Пусть действительно выберут лучшего сотрудника. Ведь меня правда, выбрал только Андрей Викторович. И то случайно. Наверняка уже жалеет об этом. Хотя я никогда не была Мальдивах…

На обед я не пошла – какой смысл давиться всеобщим неодобрением? Одна Анечка выглядела доброй, но и от её приглашения я отказалась. Заварила в кружке овсянку, которая у меня хранилась на чёрный день в ящике стола, и продолжила работать.

Андрей Викторович пришёл в поиске Ани, но не найдя её, не сказал мне ни слова. Его лицо было всё таким же каменным. Красивым и жёстким. И как бы страшно мне ни было от его гнева, захотелось что-то сказать, привлечь внимание. Но он поспешно ушёл.