Текст книги "Наши против 2. Королева согласна"

Глава 16

Эта неделя плавания оказалась невероятно тяжелой для Киату. И было плевать на то, что они проскочили чудом Морну. Плевать на то, что море открыло скоростные течения, по которым, как по рельсам, красавец «Диатор» скользил без усилий. Так быстро Киату ещё не плавал! Звёзды показывали близость северных морей, а Киату не находил себе места. Его хрупкая девочка чуть не умерла! Какие, к чертям, миссии и сверхзадачи!

Все эти дни Тася не вставала, почти не ела, много спала и вздрагивала во сне. Её высокий лоб покрывался холодным потом, и она плакала. Во сне постоянно. А когда просыпалась, улыбалась и ни на что не жаловалась. Даже шутила, тщетно пытаясь встать.

– Вот вам джива досталась! Супердистрофик, которого с горшка сдувает.

– Перенапряглась, корабли таская, – замечала Рита.

– И один памятник! Протестное движение в Москве должно выдать мне премию за похищение Петра Первого! Как ты думаешь, выдадут? – хихикала она с Ритой.

– Кто ж тебе поверит?

– Блин, а я премию хочу. Я б потратила на кучу конфет. Так хочется чернослива в шоколаде и «Гусиные лапки»! И лимонных долек! И Киндер сюрприз! А ещё я как накупила бы себе платьиц брендовых! И туфелек! И маме, и тебе, Ритуля! Ой, а тебя, Киату, мы бы тоже классно приодели. Тебе б косуха пошла и сапоги ковбойские! И очки такие крутые от солнца, типа Пилот!

– Я и так неплох, – бурчал Киату.

А у самого разрывалось сердце. Стоило Тасе провалиться в сон, он переставал её чувствовать, словно она не существовала среди живых. Да и днём Тася ощущалась еле-еле – слишком мало силёнок осталось в тоненьком теле девушки. И кто просил спасать его от Хавров?! Вспомнилось, что по преданиям тот, кого приворожили, готов всем пожертвовать для своего «хозяина», становится в некотором роде его слепым рабом. Может, оттого и Тася поступала так? Глупая, он не хочет её жертв!

В первую ночь Киату баюкал её и целовал в лоб, как маленькую, когда Тася кричала во сне. И в тусклом свете лампы с отчаянием смотрел, как уродливым браслетом разрослась на ее узкой щиколотке вязь от колдовской жемчужины. Его собственная была не такой страшной.

Комом завязла в горле вина.

Он не мог не слышать, что даже в шутках его маленькая девочка хотела домой, в свою Москву, в этот жуткий техномир, который был ей родным! Она говорила о маме. Тася скучала. И, возможно, если бы не привязка, она бы вернулась туда сразу. И не было бы этих сверхзадач со спасением мира! Да и не по её это силам, что бы ни говорило Око!

Глубоко за полночь, мучаясь от желания сделать что-то, Киату вышел на палубу мчащегося по волнам корабля. Спустился по якорной цепи и попросил море отдать все его силы Тасе. Море отказало. Лишь облило его с ног до головы водой, как дурака, и повесило на ухо зубастую креветку, словно издеваясь.

Киату это не остановило. Он решил поспорить с самим Оком относительно Таси! Отчего-то казалось, что имеет право. Ответственность уж точно была на нём – в этом Киату не сомневался.

Он вернулся в каюту. Его девочку бил озноб, и снова она была почти неживой. Кожа бледная и холодная – аж самого в дрожь бросало! Поцелуй для возвращения сил много Тасе не дал. Всего лишь на час она разрозовелась и заворковала уютно, как птичка. Прижалась к нему, так, что аж в паху стало горячо, скрутилось всё в тугой узел…

«Нельзя! Ничего нельзя!» – оборвал себя Киату и ограничился ласковым поглаживанием по руке и голове больной девушки. Боги! Как же хотелось большего! Но время ли было помышлять об этом, если вскоре Тася опять провалилась в сон, похожий на забытьё? А потом началась лихорадка.

Рита меняла влажные повязки на голове девушки, а Киату метался, не зная, чем помочь.

И вдруг до него дошло – он ведь дживари! Он имеет власть над дживами, так пусть же явятся сюда и помогут своей младшей!

Киату выругался от души и хлопнул ладонью по столу. Увы, так просто дживы не явились. Отправив Риту спать в собственную каюту, Киату вытащил из сундука древние свитки, которые по наитию прихватил с собой в дорогу. Нашёл заклинание, кажущееся ему ранее не более, чем обычным ритуальным стишком. Прочитал трижды и почувствовал, как вскипает кровь. Прочитал двенадцать раз – она забила фонтаном по вискам, и все одиннадцать джив материализовались в каюте, едва в ней уместившись.

– Что случилось, дживари? – строго спросила старшая джива Гуута. – Почему ты призвал нас сюда?

Киату указал на спящую Тасю.

– Вы должны ей помочь.

Дживы обступили кровать. Склонились над Тасей, затем Гуута ответила за всех:

– Мы не можем.

– Вы обязаны! – рявкнул Киату.

– Мы бы могли, если бы не твоё чёрное колдовство, – сказала Лиорра.

– Я не верю в ваши байки! – прорычал он. – Вы просто бросили её на произвол судьбы! Но я, дживари, приказываю вам дать ей силы!

– Отчего же ты не отдал ей свои? – поинтересовалась зеленокожая джива.

– Их не достаточно.

– А, может, просто она не может принять, потому что по привязке должна отдавать и отдавать тебе? – ехидно добавила Аэринга.

– Это ложь. Всё не так!

– Тогда смотри, – сказала Гуута. – Сестрицы…

Дживы обнялись, касаясь талии, плеч друг друга, и тихонько, но переливчато запели волшебную, как крылья фей, мелодию. У Киату побежали мурашки по рукам от удовольствия и благодати. Каюта наполнилась нежным свечением разного оттенка от каждой из джив. И это свечение, концентрируясь в центре груди женщин, потекло струйками к Тасе. Пастельные, радужные потоки света оплели Тасю и впитались под кожу. Девушка расслабленно вздохнула и улыбнулась во сне. Киату замер, счастливый видеть её вновь такой – сияющей, красивой. Тася потянулась, как кошка, и перевернулась на другой бок, подложив ладошку под щёку, не подозревая, что на неё уставились двенадцать пар глаз. Волосы Таси и кожа налились здоровьем, энергией, и, казалось, стали посыпаны чудесной, блестящей в свете лампады пудрой. Всё получилось!

Киату с победным ликованием сжал кулаки: он догадался-таки не верить хитрым дживам! Вывел их на чистую воду! Все лгут, даже такие псевдо-праведницы! А торговаться и давить он умеет! Он сам обманет кого хочешь! Хавров, и тех провёл!

Дживы прекратили петь, но не расступились. Одни печальные, другие удручённые тем, что их заставили делиться силами. А Киату стоял в изголовье Тасиной кровати, довольный собой и даже злорадный. Он дживари! Он научит их всех вести себя правильно! И уважать его слово!

Горделивая улыбка тронула уголки его губ, он вскинул подбородок, осматривая явившихся на зов джив. И вдруг ощутил сквозняк. Невидимый ветер стянул к животу Таси всю волшебную пудру. Девушка поёжилась, натянула на себя одеяло и начала меняться на глазах. Блеск с её волос, румянец погас, лицо вытянулось в му́ке, даже черты заострились, а из-под кожи, со всего тела к животу – там где ночная рубашка и одеяло скрывало пуп, стекалась искорками жизнь. Закружилась против часовой стрелки, образуя вихрями огненный шар, и потянулась к Киату. С расширенными глазами дживари увидел, как жизненная сила из Таси стекается к его животу. Огненный шар растворился под его курткой. Киату почувствовал жар, в который так часто бросало в последнее время, в бёдрах снова скрутился тот узел, похожий на возбуждение.

– Прекратите! – громким шепотом закричал он.

– Мы не можем, – мотнула головой Гуута.

– Это ваших рук дело! – негодовал Киату. – Я требую прекратить! Вы должны подчиняться мне!

– Мы только показали тебе энергии, – ответила Лиорра. – Остальное происходит так, как происходит постоянно.

– Но это я, наоборот, делюсь с ней! – кипел Киату. – До последнего перемещения между мирами Тася чувствовала себя всё лучше!

– Потому что наш мир принял её – море приняло, между вами установилась постоянная связь, энергия перетекала свободно, – ответила Гуута. – А другому миру это было неизвестно. При двойном прыжке через ткани разных миров всё нарушилось и стало таким, каким стало. Любую магическую и жизненную энергию Тася теперь отдаёт, ты получаешь.

– Но как это исправить?! – чуть не выскочило сердце из груди Киату. – Опять провести ритуал представления морю?!

– Не поможет.

– Почему???

– Для моря относительно тебя всё осталось прежним. Ты поклялся в верности джани-до, а это делается лишь один раз, второго не дано.

– Но если всё нарушилось?

– Мы не знаем, как восстановить.

– Так что же ей, умирать теперь?! – вскричал Киату. – Сделайте что-нибудь, хвалёные дживы!

– Мы не знаем что, – честно ответила Гуута. – Ничего подобного не случалось никогда.

– Но дважды клятва джани-до не даётся, – добавила Аэринга.

– А я попробую! – зло ответил Киату.

– Хорошо. Мы за вас помолимся в Храме Света. Возможно, ответ придёт, – сказала Лиорра.

Затем дживы печально взглянули на Тасю и исчезли.

– Одиннадцать бесполезных ведьм! – буркнул Киату.

Тася застонала во сне. Вытерев платком холодный пот с её лба, дживари забормотал:

– Сейчас, моя девочка, сейчас.

Подхватил её на руки и понёс на палубу. Приказал рулевому перевести корабль в дрейф, спустился на лодку с матросом для страховки. Тася проснулась, пробормотав что-то ласковое, и тут же выключилась снова. Киату казалось, что даже звёзды с небес смотрят на него осуждающе и светят холодно, как никогда. Он начал читать клятву морю и нырнул с Тасей на руках, она опять проснулась, вскрикнув от испуга, но вместо чудесного, искрящего благословения, море заволновалось и напустило на них агрессивные стаи рыб. Большие и маленькие обитатели моря открывали рты, смотрели на него и шептали со всех сторон:

– Изззззменщщщик. Так нельзззяяя… Ты зззанят…

Они были готовы атаковать, особенно морские ежи, что ощетинились по бокам.

Киату поспешно вынырнул, передал матросу Тасю и еле успел сам выбраться наружу. Иглы сотни морских ежей стукнулись о дно лодки, та покачнулась.

– Что это было? – пробормотала Тася. – Зачем? Что ты делаешь, Киату?!

– Всё нормально, малышка. Так надо было, прости, – улыбнулся ей Киату, накрыл пледом и бормоча всякую ерунду про целительные свойства рыб в этом полушарии, понёс её обратно в каюту. Отчаяние било по вискам: не вышло! Ничего не вышло!

* * *

Лиорра явилась к полудню, когда Киату с тоской смотрел из рубки на бегущие навстречу облака. Утром Тася не смогла даже удержать в руках ложку, а в нём силы было, как в молодом буйволе, и от этого хотелось крушить всё вокруг. При виде дживы Киату зажёгся надеждой:

– Ну что, что сказано? Говори, Лиорра, скорей!

– Нам был дан ответ. Ни ты, ни мы ничего сделать не можем. Тасе не надо мешать, постепенно её собственная энергия, утраченная в прыжке, восстановится, если…

– Если я не отберу, – усмехнулся Киату.

– Да, – кивнула Лиорра.

– Я и не забираю.

– Это случается спонтанно – одна дурная мысль, эмоция недостаточности, и её существо по привязке отдаёт тебе силу.

– Тогда заберите Тасю к себе, от меня подальше, – взмолился Киату.

– Нет, – вздохнула Лиорра. – Мы хотели, но не выйдет.

– Почему?!

– Видишь ли, если энергия почти на нуле, джива подвержена низким вибрациям, а самая низкая вибрация – это чёрное колдовство. Тасия даже не увидела нас, когда мы явились к ней перед рассветом. И не услышала. Она будто частично ещё в другом мире, где чудесных явлений не существует. Если мы заберем Тасию, она будет рваться к тебе, потому что привязка сильна, а у неё нет внутренней защиты, никакого иммунитета. Она обязательно перенесётся обратно в желании быть с тобой, и этот последний прыжок будет стоить ей жизни, ведь энергии на него нет. Она попросту растворится в ткани пространства.

– Так что же делать? – похолодел Киату. – Выпивать её, как дети ночи? Быть с ней и мучить?

– Старайся не мучить. Не проявляй негативных эмоций, мыслей. Будь весел и веди себя, как обычный парень с обычной, но тяжело больной девушкой. Её помощницы пусть тоже помогают, в их привычном обществе, окружённая позитивом, Тася постепенно, по капле вернёт себе силы. Наверное…

– Неужели нет других способов?! – не верил Киату.

– Увы, твоя чёрная жемчужина связала нам руки. Остается только ждать и надеяться. Мне жаль, Киату, правда, – сказала Лиорра.

* * *

С того момента Киату притворялся, что всё хорошо. Ласкал, нежил Тасю, как ребёнка, баловал конфетами и улыбался в её присутствии. Почти неделю держался, несмотря на то, вдалеке наблюдатель увидел флаги морнских военных фрегатов, пустившихся вдогонку, и пришлось менять курс. Однако морнцы настигали, словно предвидели ухищрения «Диатора». И внезапно помогла Рита. Поднявшись на палубу, она посмотрела на небо и спросила:

– А отчего эти карпадосы кружат постоянно над нами?

Киату пожал плечами:

– В море это нормально. Мало ли стай, охотящихся за рыбой и желающих получить с камбуза лакомство?

– Но это одни и те же, – возразила Рита и с прищуром указала на жирного карпадоса, усевшегося на мачту. – У этого вообще что-то типа ошейника, сам посмотри!

– Чёрт! – рыкнул Киату и велел команде отстрелять всех птиц, а затем вновь поменял курс.

– И чего мы петляем, как зайцы? Даже камни тошнит! – высказалась Крохина после того, как «Диатор», резко накренясь, завернул за коралловые рифы и притаился там, проскрежетав бортом по острому гребню острова. – Эй, ты дороги не знаешь?! Тягаешь нас, как джигит в маршрутке! Мы тебе не дрова, пират!

– У тебя не спросил, камнегора! – разъярился Киату.

Как на грех, подошла рыжая Аня и сказала:

– Тебя там Тася зовёт.

Убедившись, что «Диатор» не виден преследователям, Киату побежал к Тасе в каюту, да вот только забыл проконтролировать ещё бурлящую в крови злость. Тася с порога улыбнулась, вздохнула и… потеряла сознание. Киату метнулся к ней, резко затормозил, захлопнул дверь и замер: это же снова из-за него! В животе и бёдрах вновь горячим узлом скрутилось возбуждение. Киату чуть не закричал от отчаяния, но опомнился и выскочил на палубу.

– Рита, да, Рита! – нашёл он стойкую черноволосую красавицу. – Тасе опять плохо, иди к ней. Сделай что-нибудь, прошу. Позаботься.

– А ты? Что случилось? – не поняла Рита.

Киату лишь в сердцах махнул рукой. Нырнул с кормы в море. То обожгло колючим холодом, залив остатки ярости. Киату выбрался на риф, нарезал для Таси букет из коралловых веток, выбирая самые красивые. Посмотрел на них и чуть не заплакал: что толку от такого внимания, если он её убивает? Каждый день убивает… Убиться самому, что ли? А исчезнет ли привязка? И как это отразится на Тасе?

И вдруг в ухе завибрировала джойя. Киату прижал жемчужину и услышал томный голос бывшей любовницы.

– Здравствуй, Катран, – проговорила куртизанка Эджери. – Совсем забыл меня, дорогой. И я бы обиделась, если бы не слухи, что ходят о тебе на Дживайе.

– Что за слухи? – воткнул кинжал в толстый, как гриб, коралл Киату.

– Что ты теперь дживари, возлюбленный дживы. Мне не ровня.

Киату усмехнулся.

– Это правда? – удивилась Эджери. – И то, что советник и король теперь не охотятся за контрабандистами? Мол, их освятила джива, и им всё можно? Даже на острова Тёмных племён разрешено плавать?

– А вот это враки. Корабль нам подарили, и всё на этом. Отчего ты вспомнила обо мне, Эджери? – горько спросил Киату. – Тебе что-то надо?

– Нет, Катран, – явно улыбнулась Эджери. – Просто ты мне приснился сегодня. Грустный какой-то, я и вспомнила, что многим тебе обязана! Ведь это ты увёз меня из Аквиранги после того, как отшельница Гаяури напророчила мне смерть от рук военачальника. И, знаешь, он ведь правда хотел от меня избавиться.

– Ты всегда знала слишком много тайн вышестоящих.

– Любимая наложница не может не знать, – ответила Эджери. – Но спасибо тебе, Катран! Вдруг захотелось тебе сказать снова слова благодарности. Я бы погибла от руки хозяина, если бы Гаяури своим волшебством не разорвала путы подчинения, а ты не увёз бы меня в другие края.

Киату напрягся:

– Разорвала путы подчинения?!

– Да. Я же родилась несвободной.

– Скажи, путы рабства похожи на привязку? На колдовской приворот?

– Не знаю, возможно.

– Где найти твою колдунью?

– Отшельница Гаяури живёт на рыбацком острове Камчинг на юге от Аквиранги.

– Рассказывай, как туда добраться! – с жаром потребовал Киату.

* * *

Этой ночью, когда «Диатор» вновь пустился в путь, приближаясь к северному государству, Киату оседлал Чубарру и пустился на поиски острова Камчинг. Надежда вела его, как путника звезда.

В самый тёмный перед рассветом час он постучал в двери приземистой хижины, прикорнувшей под крышей из соломы и сухих веток. Зябкий ветер пробирал сквозь мокрые одежды, словно предупреждая о чём-то, море шуршало и беспокоилось. На пороге появилась замшелая старуха.

– Ждала тебя, парень, заходи.

Киату пробил озноб, но он вошёл. Без лишних слов закатил влажный рукав и показал привязку:

– Можешь снять такое?

Отшельница Гаяури взглянула на привязку, нажала пальцем до боли и хмыкнула:

– Так ведь ты сам и поставил.

– Мне надо снять. С девушки. Она умирает.

– Вот так вы всегда: то ставить, то снимать, а думать заранее не научились?

– Поздно уже думать.

Киату втянул сквозь зубы воздух, так как старуха с любопытством давила пальцем, тянула и крутила чёрную жемчужину, оплетённую вязью. Старуха подняла морщинистые веки на гостя:

– Совсем снять нельзя. Колдовство сильное, пожизненное.

Киату мрачно уставился на отшельницу:

– А если я умру, девушка освободится?

– Настолько полюбил? – удивилась старуха.

– Я готов на всё, – ответил Киату.

– А потерять её готов?

– Она жить должна!

– Жить-то сможет, но без тебя, – прошамкала старуха.

Сердце у Киату защемило, во рту пересохло. Он хрипло, превозмогая сухость, переспросил:

– Но я не наврежу ей больше?

– Нет, только себе. Чёрную привязку выбросить нельзя, но можно или на другого переставить, кого не жалко, или на тебя же и зациклить.

– Тогда ладно, – хмуро ответил Киату. – Пусть на себя. Хоть кишки вырезай! Мне нужно одно: чтобы с моей девушкой больше никаких штучек не было, привязок и прочей дряни. Чтоб чиста была от тёмной магии. И чтоб жила! Возможно это?

Старуха снова удивилась и села в кресло, похожее на шутовской трон с торчащими во все стороны палками. Он был накрыт старыми шкурами и цветастым тряпьём.

– А если скажу, что другого полюбит, а ты её забыть не сможешь никогда? – проскрежетала старуха.

Киату вздрогнул:

– А иначе нельзя?

– Нет.

– Тогда всё равно.

– А если тебе жизнь не в радость будет? Если ты изменишься, даже я не знаю точно, как?

– Разберусь, – ещё мрачнее буркнул Киату.

– А если она забудет все ласки-сладости, что были между вами, или просто возненавидит тебя?

Душу закрутило болью, как ветром, предвещающим бурю. Киату сглотнул:

– Я готов. Умирает она, а жить должна!

Старуха смотрела на гостя всё с бóльшим интересом.

– Что ж, я спросила три раза. И не ради праздного любопытства, у тебя ещё есть время подумать.

– Я подумал, – твёрдо сказал Киату. – Что я должен вам заплатить?

– Акулу отдай любимую.

– Чубарру? – Киату опешил.

Старуха рассмеялась, хлопнула по подлокотникам руками так, что аж паучок на паутине упал с притолоки и повис, выпучив зелёные глаза, засучил мохнатыми лапками.

– А-а, так я и знала, болтаешь только, а сам ни к чему не готов, даже к мелочи такой.

Киату стал ещё мрачнее:

– Забирайте акулу. Только вплавь я не смогу вернуться на корабль. Далеко он слишком.

– Я тебе лодку дам, а уж с морем сам договоришься, – хитро подмигнула старуха.

– Тогда ладно, колдуйте.

– А чего колдовать? – ответила старуха и спросила у кого-то наверху. – Ты слышал всё?

Зеленоглазый паучок вдруг увеличился до размеров тощего кота и прошипел:

– Да, госпожа.

Старуха свесилась с кресла, что-то ища на полу среди банок, затем подняла к потолку крошечную склянку. Паук спрыгнул с паутины в неё, сунул морду, как дрессированный, и застрял в горлышке. Старуха хихикнула, дунула на гигантское насекомое, и то вновь приняло обычные размеры. Она закрыла крышкой и протянула скляночку с мохнатым пауком Киату:

– Когда никого рядом не будет, посадишь хварну, моего помощника, на чёрную жемчужину своей возлюбленной. Только девушка должна спать. А потом сиди, охраняй её сон. Хварна всё сделает сам.

– Ей будет больно?

– Немного, но не настолько, чтобы проснуться. Больно будет тебе.

– А не обманешь? Я ведь обмана не прощаю, предупреждаю сразу, – Киату положил руку на эфес сабли.

Старуху это не испугало.

– Утром увидишь подтверждение того, что освобождение от привязки начинается.

– Каким образом?

– Поймёшь. Но когда увидишь, ты должен будешь трижды вслух, глядя в глаза, отказаться от неё. Чем резче, тем лучше. Она должна оттолкнуть тебя.

– В глаза? – дрогнул голос Киату.

– Да, иначе к ночи привязка вернётся. И второго шанса не будет.

– Я понял, – сказал он и решительно взял склянку. – Паука потом куда?

– При себе храни. Хварна тебе служить будет.

– Как?

– Напоминать о привязке. Ты-то останешься привязанным. Об остальном не беспокойся.

– Ясно, – сухо ответил Киату.

* * *

Киату вернулся на «Диатор» почти к рассвету. Бросился к Тасиной каюте, весь мокрый от брызг и тумана, стянул с себя куртку и сел на край кровати. Тасино личико было почти прозрачным, пальчики – фарфоровыми, тонкими, способными разбиться со звоном. Тася повернулась во сне и высунула ступню из-под одеяла. Киату замер от трогательной нежности в сердце. Зацеловал бы эту крошечную пятку и пальчики на ногах, каждый по одному, круглые, как бусинки. Но сдержался. Поставил в кружку ветки кораллов: алую, жёлтую и зеленую. Отбросил одеяло и край ночной рубашки повыше, оголяя ноги девушки. Она наморщила носик.

«Всё будет хорошо, любимая», – пообещал он ей мысленно и снял склянку, болтающуюся на скрученной нити на груди. Открыл крышку. Та отскочила с хлопком, и паук выпрыгнул Киату на руку, неприятно щекоча мохнатыми лапками. Пробежал к его локтю, обнюхал чёрную жемчужину, въевшуюся под кожу, и рванул к Тасиной щиколотке. Заработал лапками и хоботком. Тася застонала. Киату напрягся, молясь всем Богам и стихиям, чтобы помогло.

И вдруг жемчужина выскочила из её кожи, брызнув кровью и чем-то чёрным. Паук подхватил привязку. Киату и не заметил, как Хварна молниеносно скользнул ему в сапог. Острая боль пронзила всю левую сторону Киату, пробежав волной от локтя к сердцу и к собственной пятке. Перед глазами Киату поплыло, во рту стало горько и мерзко, словно наглотался болотной жижи. Он зажмурился, схватившись за изножие кровати, чтобы не упасть. И всё-таки упал, словно его ударили по затылку веслом. Распростёрся носом к Тасиным ногам. Выключился он не надолго, пришёл в себя, когда солнца с двух сторон лишь тронули небо, и серо-розовой дымкой разлетелся над миром рассвет. Киату поискал паука, а тот сидел в склянке, почему-то уже с закупоренной крышкой. Чернильная вязь по-прежнему опутывала Тасину лодыжку. Произошедшее показалось сном. Может, и правда, приснилось? Только кораллы были настоящими. Киату потёр нос и встал.

Тася была бледнее бледного. Наврала чёртова ведьма! Ну что ж, он вернётся и не только Чубарру заберёт, но ещё и разнесёт всю хижину отшельницы к чертям! И саму выпорет, даже старым он обманывать себя не позволит! Тем более в таких делах, что сердца касаются! Вспомнив, что злиться подле Таси нельзя, Киату кинулся подальше, на палубу. Сменил Большого Трэджо за штурвалом и пустил «Диатор» по течению, которое только ему виднелось в голубых волнах моря пунктирной золотой дорожкой.

Через пару часов подозвал матроса и вновь спустился в Тасину каюту, не ожидая ничего. И оторопел: Тася стояла у окна, чуть ли не подпрыгивая и восхищаясь всем подряд:

– Смотри, смотри, Киату!

Его окатило счастьем: подействовало?! Он приблизился и чуть не застонал в голос от боли – щиколотку словно начали сверлить раскалённой железной палкой. Рита вышла. А Киату глянул с беспокойством на Тасину ногу: вязь стала бледнее, местами теперь почти незаметна. Зато голубые глаза любимой девочки сияли, лучились радостью, которой ему так не хватало. Ожила!

– Какая ты красивая! – вырвалось у Киату, и он тут же прикусил язык, потому что паук забил лапками будто не по склянке, а напрямую по сердцу.

– Всё хорошо! Нам любовь подарена. И жизнь подарена, – заглядывая ласково в глаза, сказала Тася, румяная, с распушившимися, пронизанными солнцем волосами. Сама, как солнышко!

Невозможно было от неё отказаться, но он должен. В горле пересохло, душу выкрутили наизнанку, разодрали кошачьими когтями – нет, невозможно!

Киату вздохнул, собрался с силами и сощурил глаза, в которые, казалось, что-то попало:

– Об этом я и хотел поговорить, – помолчал ещё мгновение и выпалил: – Я не люблю тебя!

– Как?! – отпрянула Тася и тут же нашлась, улыбнулась осторожно: – А-а, я поняла, ты шутишь, Киаточек. Но это какая-то не очень шутка…

Киату нахмурился и, глотнув воздуха, бросил жёстко, как только мог:

– Никаких шуток! Ты достала меня уже! Надоела! Глупостями своими! Болезнями! Я не люблю тебя! И имя у тебя дурацкое, Тася. Уж звалась бы Анастасией!

Тася жалобно посмотрела на него и быстро-быстро заморгала, растерянная. На её ноге лишь пару штрихов осталось от ещё вчера ужасающей на всю лодыжку расползшейся вязи. Работает! Боясь, что всё вернётся, Киату тряхнул Тасю за предплечья и проорал в лицо:

– Я не люблю тебя! И никогда любил! Думал, использую и разбогатею, сделав своим имуществом, а тут и не жениться! Да зачем ты мне нужна?! Только втягиваешь в новые неприятности!

У Таси задрожала нижняя губа, а глаза наполнились слезами.

Он не выдержит этого! И потому закричал ещё громче, чтоб уж дошло, наконец:

– Не люблю я тебя! Пойми ты уже и не приставай с поцелуями! Меня воротит от них! Навязали мне тебя, и думают, что я молчать стану?! Нет уж! Хватит! Убирайся!

Глаза Таси вспыхнули обидой и гневом, слёзы в них высохли, и она оттолкнула его от себя:

– Да знаешь что, знаешь?! Сам… ты сам иди… Я… я… не навязываюсь…

Тяжело дыша, Киату шагнул к ней и беспардонно задрал подол ночной рубашки – от вязи не осталось и следа, даже точки крови на месте, где была привязка, больше не было, всё затянулось здоровой, розовой кожицей. Раскрасневшись, как никогда за эти дни, Тася встряхнула головой и отступила назад:

– Что ты делаешь?! Уходи… Пусть я и глупая джива, но я даже тебе не позволю так… Уходи…

– С радостью, – процедил сквозь зубы Киату и бросился прочь из каюты. Выскочив на палубу, чуть не сбил с ног Риту. В голове тикало, сердце сжалось так, что он не знал, как дышать. Сквозь туман и озноб, Киату мотнул головой в сторону каюты.

– Проверь Тасю… Не должно быть привязки! Только молчи ей об этом! – он схватил Риту за грудки и прорычал не своим голосом: – Молчи, поняла? И всем скажи!

– О какой привязке? – вдруг недоуменно спросила Рита. – Кого ты куда привязал? К кровати? Зачем? Не понимаю.

– Хор-рошо! – прорычал-просипел Киату и рванул за мачты, мимо камбуза, а потом в грузовой трюм.

Там остановился за тюками с мукой и осел тяжело на грубо сколоченный ящик. Всю ногу жгло и саднило. Он стянул сапог и задрал штанину: вторая чёрная жемчужина набухала, как клещ, пьющий кровь, над пяткой, а сизая вязь разрасталась по коже вверх к колену, словно её прямо сейчас нещадно татуировали изнутри. То же самое происходило на руке. Но всё это были пустяки. Просто царапины. Киату задыхался. Он умирал от любви.