Текст книги "Смерть вне очереди"

Александров подробно рассказал, Женька изредка добавлял что-то. По завершении повествования Барскую осенило:

– То есть на тебя покушался Рок, надо так понимать? Господи, выходит, меня и впрямь пронесло? Невероятно! – Она зашлась в истерическом хохоте. – Вы извините, сожители, но, судя по всему, вашему Павлу кирдык настал, коли Рок принялся за негра Кешу. В тельняшке. Ха! – Она хохотала довольно долго. Слава богу, что не только у меня поехала крыша. Когда в компании ты не один дурак, это как-то ободряет, знаете ли. Так вот, я рыдала, Катька охала, Светка хохотала. В разгар наших эмоций у Кеши повторно выпучились за сегодня глазные яблоки, и он схватил с буфета фотоснимок.

– Почему же? – пожал Женька плечами. – Может, Пахан тоже пролетел мимо смерти? Не все же, попадающие в воронку, умирают. Выживают гораздо чаще. Просто нужно следовать некоторым нехитрым правилам: стараться придерживаться центра, успеть снять с себя одежду, которая свободно сидит или запахивается, или, наоборот, застегнуться. Ну там еще несколько… Но Пахан не дурак, в критической ситуации он прекрасно мобилизует силы и извилины.

– То есть он может быть жив? Ты так считаешь? – умоляюще глядя на возлюбленного, спросила Катька.

– Да, милая, я уверен в том. А теперь я попрошу вас, следуя моей версии, рассказать, кто где был в период, когда предположительно пропал Павел Самойлов.

– Началось… – протянул водила и сам отправился к ящику за новым листом бумаги. Интересно, как он изобразит ту местность, где мы с Кешей застали их со Светкой за неблаговидным занятием? Ему нужно вооружиться зелеными карандашами разнообразных оттенков, так как поляна была живописной.

– Блин, – беспрестанно чесал свой бритый затылок Кеша, изучая фотографию, стоя возле стола. – Оно и впрямь. Как же это… Правда проклятье. Но за что? Не понимаю.

– Вы слышали меня, драгоценный? – обратился к нему Женька без раздражения, скорее с любопытством. – Где вы были весь день? Рассказывайте, я настаиваю.

– Ничего не понимаю, как это может быть… Правда по порядку… – Александров наконец отвлекся от карточки. Он выглядел растерянным. – Да, я слышал вас. Я обязательно расскажу, только, как вы думаете, Евгений, те, кому удалось обмануть смерть, это значит, что они сохранили себе жизнь, или только до следующего витка?

Интересный факт. На людях за этим столом для совещаний Кеша и Жека обращались друг к другу не так, как делали это наедине в неформальной, так сказать, обстановке, то бишь в лесу во время грозы. Слушая сейчас это старательное «выканье», у меня из головы не выходило «Кешак» и «Жек».

– Витка?

– Ну да, витка спирали. Просто мне это напоминает спираль. Она проходит виток и каждый раз возвращается в ту же позицию. И снова, и снова…

– Я не знаю, – нахмурился Женька. – Вот и проверим, когда очередь пойдет по второму кругу. Хм, простите за неуместный юмор…

– А кто там дальше? – пискнула Лера.

Александров снова уставился на злостный фатальный снимок.

– Мной закончился первый ряд. Во втором ряду первым стоит Морозов.

– Что?! – удивился водитель. – Как это? Я?! Этого не должно быть! Я не хочу умирать! Это будет вне очереди, многие же еще живы! Это… смерть вне очереди! Я протестую!

Взгляд Иннокентия почерствел.

– Что ж, можете убить меня и Светлану, – грубо ответил ему. – Тогда все будет по очереди.

– Смерть не может быть вне очереди, – не согласился с теорией Женька. – Смерть сама всегда знает, к кому приходить и когда приходить. Так что оставим эти глупые суеверия. По очереди, вне очереди… Что вы как дети малые, ей-богу.

– Ах, дети, да? – разозлился Альберт Семенович. – Что-то из всех один ты не теряешь самообладания, пацан! Может, ты по себя говорил, когда описывал нам киллера-аса, что живет в этом доме?

– Отвечать на ваш выпад – это ниже моего достоинства. Увольте. – Женька с расписанным по всему лицу отвращением к этому субъекту отвернулся.

– Что, так и есть, да? Так и есть? Только попробуй поднять на меня руку! Я не хочу умирать, и я не умру, ясно тебе?! Я не позволю никому убить себя, ни живому человеку, ни какому-то року! Запомни это, молокосос, запомни! – постучал для убедительности шофер «Газели» раскрытой ладонью по столу. – И говорить тебе, где я был, не желаю, усек? Ты никто для этого. – Морозов демонстративно порвал на клочки взятую бумагу, что лежала дотоле возле него на столе.

– Иннокентий? – приподнял брови Логинов, повернувшись к нему.

Тот отложил фото, сел рядом.

– Я встретил Павла в столовой где-то около трех. Я вернулся с прогулки, он же собирался уходить. Притом что вышел он из вашей общей комнаты и сразу направился к двери, так что, думаю, нет смысла рассказывать, как он выглядел, был ли напуган, встревожен и так далее, ведь ты виделся с ним за две секунды до того. Это все, с тех пор я его ни разу не видел.

– Что ты дальше делал? – дружелюбно спросил Женя тоном, каким обычно пытаются поддержать беседу. Наверно, для того, чтобы не обидеть человека какими-то подозрениями.

– Дальше мы были в комнате Валерии. – Тут он сильно смутился и добавил сконфуженно: – Общались. На тему литературы.

– И поездок, – добавила Лера.

– Да, и поездок.

Остальные, выслушав это, слегка растерялись. Хотя слезы продолжали струиться по моему лицу, мозги все же пребывали в рабочем состоянии. О чем они на самом деле говорили? Уж не о том ли, как не выдать себя по поводу убийства Фалалея? И не они ли убили Пашу?

Да ну, глупость. Я не должна подозревать Кешу, пару раз он доказал, что к убийствам, если таковые имели место, не причастен. Они просто общались, что такого? Только вот что-то покраснели оба. Особенно Иннокентий. Я и не знала, что темнокожие краснеют. И цвет-то получается не розовато-красный, как у нас, а какой-то совсем темный. Остается лишь догадываться, покраснел ли он в общепринятом смысле этого глагола или это всего-навсего игра света. В то же время шестое чувство подсказывало, что парень конкретно смущен.

Что-то я не о том говорю… Вообще страшно подмечать, насколько меняются люди, когда за ними по пятам ходит смерть. Сперва большая часть нашей компании состояла из уравновешенных, приветливых людей, а теперь мы готовы броситься на кого угодно и порвать собственными зубами ему глотку, лишь бы чуть отсрочить свой собственный конец. Это так печально. Это так жестоко. И это только начало.

– Ладно, теперь вы, – посмотрел Логинов на нас с закадычной подругой. – Докладывайте, как дело было. И не увиливать мне! – погрозили нам пальцем. Да мы и не собирались, рассказали все, как было. Да, осмелились перейти дозволенные территориальные рамки, но Павла мы не убивали, это факт. – То есть, вы вышли из подъезда на улицу, а его там не было? – все верно понял Женька. Мы лаконично кивнули. – Сколько вы были в подъезде?

– Около десяти минут, – подумав, ответила подруга. – Возможно, и того меньше. Мы его звали, кричали, дом обошли, все подъезды проверили – ничего.

– Завтра покажете мне это место. У меня все. Кто-нибудь еще хочет высказаться? – вопрос «в зал» остался неотвеченным. – Что ж, собрание считаю завершенным. Спокойной ночи. – Логинов чинно поднялся и удалился к себе под всеобщие изумленно-неодобрительные взгляды. Какая уж тут ночь будет? Надо же было такое пожелать, с ума сойти.

Остальные молча встали и тоже разошлись по комнатам. Наконец-то этот тяжелый, наверно, самый худший день моей жизни, подошел к концу. «Нашла тоже худший день, – проснулся вредный голос, – завтра будет еще веселее, вот увидишь». «Заткнись, не то ударю!» – ответила ему я, разбирая постель.

Глава 11

Ночью захотелось в туалет. Вставать было лень, но делать нечего, уснуть в таком состоянии явно не получится. Я поднялась, полезла за мобильником, чтобы освещать себе путь, но затея самым гадским образом провалилась: эта сволочь банально потерялась. Нащупать мне его никак не удавалось, а увидеть не могла, так как кругом стояла кромешная мгла. Из окна пробивался бледный тусклый свет, но достигал он лишь подоконника и маленького квадратика пола под окном, а изголовье моей кровати находилось далеко. Не мог же он исчезнуть, в самом деле, точно так же, как и Светин? Да нет. Я помню, что положила телефон на табурет возле постели, и скорее всего, он так там сейчас и продолжал мирно покоиться, но ведь всем известна неприятная истина о том, что никогда не найдешь то, что тебе нужно. Однако оно появится тогда, когда уже станет бесполезно.

Разозлившись на сотовый, который непременно должен был уже попасться мне в руки, я стала уже более резкими движениями ворошить хлам на табурете – сымпровизированной прикроватной тумбочке, от этого на пол что-то свалилось, причем довольно громко, потому что Катя беспокойно зашевелилась на своей постели. Что ж, фиг с тобой, сон подруги мне дороже, так дойду.

Я протянула руку к стене и стала медленно продвигаться к двери. Дальше вышла в столовую и, спотыкаясь о расставленные табуретки, добрела до двери в уборную. Благо там уже включила неяркую лампочку. Даже двадцать ватт после мрака показались ослепительными, и я на время зажмурилась. Затем, когда вышла из комнаты, мне пришла в голову идея оставить открытой дверь и включенным свет, что-то вроде дежурного, но потом я вынуждена была от этого отказаться: коли лампочка перегорит, заменить ее будет нечем, других нет. К тому же это не совсем эстетично.

Я с легкой скорбью потушила свет и направилась обратно. Обошла стол, двинулась к комнате. И тут, как гром среди ясного неба, из дальней комнаты – комнаты мертвого индейца – донесся легкий шум шагов. Мороз пробежал по моей вмиг остывшей коже. По дому расхаживает разлагающийся труп! Я завопила как ненормальная, в два прыжка достигла нашей с Катей спальни, но забыла о том, что не поленилась захлопнуть дверь, когда оттуда выходила, в результате треснулась лбом о прямоугольный кусок дерева и упала навзничь.

Вспыхнул свет, вокруг меня собрались люди. Трупа среди них не было. Странно, куда ж он делся?

– В чем дело? – устало спросил меня злой Женька. Вероятно, злость была вызвана тем, что его разбудил мой крик, а он не любил, когда его будили, это мы помним из того, как друг возмущался на решившего почитать в комнате Пашу.

– Я… Я… – невнятно бормотала я, растерянно хлопая глазами. Где я вообще? И почему?

– По-моему, сначала человеку помогают подниматься, как считаешь? – вступилась за меня Катька, позыркивая на любимого неодобрительно, и в самом деле помогла мне встать на ноги. – Юля, почему орала?

– Там кто-то ходил, – ткнула я пальцем в страшную дверь, сразу вспомнив, где я, зачем я и почему я.

Женька почесал тыковку, глубоко вздохнув.

– Стоит проверить, – кивнул ему Александров, – как думаешь?

– Еще не хватало, – пробормотал шофер. – Она больная на всю голову, чего вы ее слушаете? Пошел я к себе, – и впрямь ушел. Света с Лерой последовали его примеру, остальные трое продолжали стоять, обступив меня со всех сторон.

– Ладно, пошли, – шепотом согласился Логинов, обменялся с Кешей какими-то знаковыми жестами, непонятными нам с Катей, но, очевидно, означающими роль в действиях, которую берет на себя каждый, оба подкрались к заветной двери и прижались к стенам: один справа, второй слева от нее. Женька показал пальцами «один», «два», «три», похоже, возомнив себя омоновцем. На «три» они ввалились. Мы – чуть погодя. Комната была пуста. Индеец полувисел на острых железных спицах.

– Юля, ты вправду больная, – сокрушенно обругала меня лучшая подруга, за что ей превеликое спасибо.

– А вот и нет, – неожиданно заявил присевший Женька. – Новые следы. От грязной обуви. Дождь еще идет.

Мы тоже присели и с трудом, но сумели их разглядеть, потому что сам пол, точно нарочно, был темным.

– Ты уверен, что их не было? – озабоченно спросил Кеша.

– Да. Я тут хорошо все осмотрел в прошлый раз. К тому же сразу видно, что эти – свежие. Не стоит, – отдернул он ладонь Александрова, возымевшего желание проверить слова насчет свежести следов. – Не нужно ничего здесь трогать. Вот блин… Что же это получается…

– Получается, Жека, то, что мы не сможем никого защитить, – заговорили они меж собой на совершенно непонятном жаргоне. Это вообще русский язык? Если да, то, не знаю, как Катя, я вот ничего не понимаю. Опять «Жека», опять «ты». Кого защищать? От кого? О чем они?

– Вот и я о том, – как ни в чем не бывало закивал Логинов. – Двери не запираются. Окно бы закрыть, да, боюсь, навеет подозрения.

– Да, это может их насторожить.

– Да кого – их? – не выдержала я. – О чем вы говорите?

Катька приблизила губы к моему уху, потому что парни не собирались мне ничего разъяснять, и сказала:

– Кто-то ведь тут ходит. И скорее всего, кто-то из наших, потому что все дороги перекрыты. И речь сейчас идет об убийце, который или которые явно существуют. – Тут она обратилась уже к парням, но не стала сильно повышать голос, не желая быть услышанной за пределами этой комнаты: – Я только не понимаю, кто это мог быть? Когда Юлька закричала, все собрались в столовой, все вышли из своих комнат, и никто не оставил грязные следы.

– Какая ты наблюдательная, – похвалил Женька мою подругу, вызвав во мне гордость за нее. Сама Катя победно улыбнулась. – Я тоже это отметил. Однако вытереть ноги о тряпку – дело пяти секунд.

– Но у нас не было этих пяти секунд, – стояла на своем Катя.

– Не говори ерунды, пять секунд всегда найдутся.

– А меня поражает другое, – заявил Кеша и продолжил тише: – Все трупы исчезли. У нас на руках нет ни одного тела, кроме… – Он кивнул на своего приятеля. – Бедный Орлиный Глаз, он был вот таким мужиком, – выставил вверх большой палец негритянский парень. – Но меня это как-то настораживает. В «Десяти негритятах» убийцей оказался тот, кто вроде как уже умер. По сюжету. Оказалось, что он инсценировал свою смерть.

Мне от этих слов стало не по себе. А Логинов с уверенностью заявил, что лично он «нетруп» от трупа отличил бы как-нибудь, но все же признал Кешино наблюдение достойным внимания. Отчего два трупа исчезли, да и Пашу мы не нашли, ни живого, ни мертвого, а индеец висит себе нетронутый? Эта загадка так завладела нашим сознанием, что никто из нас этой ночью больше так и не заснул.

В половине одиннадцатого мы с Катей выплыли из спальни. Умылись в раковине, уже который раз посетовав на то, что не имеем с собой зубных щеток, поставили чайник греться, сели за стол и только тут поняли, что во всем доме мы одни. Вот так странность. За окном было сыро, грязно, но ураганом отнюдь не пахло. Что же, все ушли на групповую прогулку? Может ли такое быть? Хм, наверно, может. В этом доме меня уже ничего не удивляет.

Кстати, с утра я проверила свой мобильный – он так и лежал себе на табурете совершенно никем не тронутый. И как я его вчера не нашла? Чудеса в решете и сите.

Мы кое-как позавтракали остатками припасов, и здесь Катька вспомнила:

– Этой ночью мы должны уехать. Уедем ли?

– Не знаю. Боже, билеты пропадут!

– Да бог с ними, – легкомысленно заявила подруга. – Лишь бы живыми остаться. На билеты денег хватит, ведь вместо того, чтобы покупать сувениры, гуляя по улицам Санкт-Петербурга, ходить по экскурсиям и обедать в чистых, презентабельных ресторанах, мы застряли в этой дыре.

– Ага, хоть одно радует – целостность сбережений.

– Верно. – Мы захихикали.

Прошло полчаса, мы так и сидели за столом, испив чаю, а люди все не появлялись.

– Да в чем дело? – удивлялась я. – Мы что, одни здесь остались? Вот так поворотец.

– Ты знаешь, вынуждена признать, я под утро все-таки уснула. Да так крепко, что могла что-то пропустить. Что-то важное.

– И я, кажется, тоже. Предпоследний раз я смотрела на часы, и было шесть утра, а потом – бац! – и уже начало одиннадцатого. Выходит, мы обе утром отключились.

Некоторое время мы молча сверлили друг друга глазами, затем резко вскочили и выбежали из дома прямо в чем были. Холод пробрал до костей, однако не помешал мне первой увидеть скопление народа где-то в двадцати метрах к северо-востоку от места, где мы находились.

– Вон они! – показала я рукой. – Видишь?

– Ах, да… Что они там делают все?

– Не з-знаю, – застучали мои зубы. – Д-давай снач-чала оденемся.

Мы вернулись и накинули одежду (я – джинсовку, Катя – черный пиджак), стало чуть теплее. Затем бегом достигли места, где нас поджидали остальные.

Картина, представшая глазу, была ужасающей. Альберт Морозов лежал на земле, голова его покоилась рядом с громадным камнем, неведомо каким ветром сюда занесенным. На камне были пятна крови. Света, рыдая, в сотый раз рассказывала, что она видела. Да по сути ничего. Они должны были встретиться на этом месте, но когда она пришла, то застала такую картину. Проверив, мертв ли любовник, она вернулась в дом, разбудила Лерку, та в свою очередь разбудила Кешу, а тот – Женьку. Про нас вроде как все забыли. Теперь Александров и Логинов садистским способом допрашивали Барскую, используя метод сто двадцатого раза, какой обычно в ходу у ментов.

– Еще раз расскажи, как все произошло, – с непроницаемым лицом допытывался негр. – Как вы договорились встретиться, во сколько ты вышла из дома, что конкретно видела.

Света плакала, Лера кричала на них, что они психи и пусть оставят в покое ее подругу, она не убийца, и так далее. Короче, дурдом на выезде. Мы с Катей были предоставлены сами себе, пользуясь этим, отошли в сторонку и занялись собственным разбирательством.

– Кто-то упрямо придерживается снимка, – заявила Любимова. – Только вот кто? Кто способен на такое сумасшествие?

У меня появилась новая идея:

– Позвони своему двоюродному брату, назови ему фамилии всех присутствующих, пускай проверит по базе, есть ли кто псих. – Катя изменила выражение лица и приподняла одну бровь. – Ах, ну да, ты так бы и сделала, если бы сеть работала.

– Во-во. Конечно, эта Света мне определенно не по нраву, она чертовски вредная и примитивная личность, но теперь я поняла, почему она отсутствовала в тот час, когда я зашла к Лере, а вы четверо занимались поисками. Они просто резвились в комнате Альберта, пользуясь тем, что Кеши нет дома. А Лера выгораживала, помнишь, как она зарделась? – Я кивнула. Это очень похоже на правду. Так оно, видать, и было. – Очевидно, эта связь длится уже довольно долго. И вот теперь Альберт мертв. Знаешь, мне так странно видеть его здесь, на земле, в таком виде после того, как он вчера кричал, что никому не позволит себя умертвить… Это реально пугает. Он был настроен так решительно, что даже не верится до конца, что это случилось… Что же здесь происходит? – Мне были очень близки Катины мысли и переживания. Я только раскрыла рот, чтобы посетовать на отсутствие каких-либо догадок относительно происходящего, в частности, того, отчего люди гибнут строго в порядке построения на адском – не побоюсь этого слова – снимке, но Любимова не дала мне произнести ни слова, оживленно сообщив: – Послушай, я должна тебе кое-что показать. Ты наверняка поможешь мне разгадать этот ребус. – Подружка сызнова достала излюбленный блокнот, принадлежащий умершей паре, чтобы к чему-то привлечь мое внимание, но здесь мы были окликнуты Женей. Пришлось подойти, отложив разговор на потом.

– Я смотрю, голубушки проснулись, – пропел он.

– Я смотрю, никто не хотел их будить, чтобы сходку держать в секрете, – парировала подруга.

– Ничего подобного, никакого секрета нет. Сначала про вас забыли, а потом решили, что вам здесь и впрямь делать нечего. А то ночью снова духи привидятся, – при этих словах все посмотрели на меня.

– А что? Там взаправду кто-то был! Ты же сам… – Тут Катька ткнула меня локтем в бок, мол, молчи. Я и замолчала, только не поняла, почему я это сделала. Я ведь все правильно говорила! Опять они что-то замутили?

Я опустила глаза на мертвое тело. Н-да, затылок был покрыт запекшейся темно-красной коркой. В открытых глазах навеки запечатлелось удивление. Зрелище было неприятным, и я отвернулась. Действительно, тут следовало что-то придумать, и поскорее, иначе мы все по очереди погибнем.

– Его убили? – спросила Катька. – Как это произошло?

– Я думаю, кто-то подкрался сзади и толкнул, – выдал версию Логинов.

– Как же сзади? – не согласилась она. – Если он лежит так, словно его толкнули в грудь?

– Сзади подкрались. Потом, когда он услышал и обернулся, его толкнули. Он не успел ничего сказать, упал, разбил голову о камень и мгновенно скончался.

– Какая-то ерунда…

– В таком мире мы живем, родная, – развел Жека руками. – Красивые убийства существуют только в книжках, которые вы читаете. В жизни все куда прозаичней.

Негр стоял молча. Лера успокаивала Свету, сама не плакала. Странно, мне казалось, у нее к убитому было что-то вроде нежной дружеской привязанности. «Если мать его уволит, он уже не найдет себе работу…» И он вроде бы отвечал ей взаимностью: «Лерчик добрый, Лерчик все поймет». Но как результат: Света рыдает, она – нет.

– Итак, – взял нас под локотки недовольный Логинов, – я хочу, чтобы вы, дорогие мои кумушки, отвели меня к дому, возле которого так неосторожно посеяли моего лучшего друга.

– Почему ты так с нами разговариваешь? – разбушевалась Катя, выдернув руку. – Как будто мы специально его потеряли!

Женя отпустил меня сам, целиком сосредоточившись на моей подруге.

– Вот это я и хочу выяснить, ненаглядная.

– Да пошел ты! – вконец разозлилась Катерина, потому что тон, которым любимый назвал ее «ненаглядной», подходил скорее для смертного врага, нежели для ненаглядной, как таковой. – Выясняй все, что хочешь, сам, ясно? Я с тобой никуда не пойду! Между прочим, мне Павел тоже очень дорог!

– Да? – протянул сошедший с ума Жека. Что с ним случилось? За что он так с нами? – Поэтому ты все время на него наезжала? Оскорбляла? Подтрунивала?

– Я наезжала?! – запрыгала Любимова, засучивая рукава – очевидно, чтобы привести кулаки в боевую готовность. – Я оскорбляла?!

Видя такое дело, Кеша, Лера и Света отправились в дом: никто не желал принимать участие в разборке. Мне же пришлось по долгу дружбы:

– Прекратите немедленно! Тем, что вы сейчас разругаетесь, вы Паше не поможете!

– Да? – теперь свой гнев Женька обрушил на меня: – Ты вот могла помочь ему, да не старалась! Так тяжело было пару раз сказать человеку что-нибудь приятное? Знала ведь, как он этого ждал! Но так и не дождался!

Он выполнил свою миссию, я захлюпала носом, подбородок задрожал. Господи, ведь он прав. Если бы я только знала, что вижу Пашу в последний раз… Я бы… Я бы… Я бы обязательно подарила ему улыбку, и не одну. Но откуда мне было ведомо? Все же из последних сил я сдерживала слезы.

– Как это подло с твоей стороны! – вступилась по обычаю Катя за свою подругу. – Она не обязана любить его только потому, что он любит ее! – Подходящий к дому Иннокентий озадаченно на нас обернулся. Ну вот, они, оказывается, слышали все это. Почему мне так не везет? – Это низко с твоей стороны упрекать ее в этом именно сейчас, когда с Пашей, возможно, что-то случилось!

– Чтобы с Пашей ничего не случилось, я и прошу тебя отвести нас к тому месту!

– Кого – нас? – спросила фурия Катя, а я задумалась над формулировкой: о чем Жека хотел сказать? Как-то странно он выразился.

Женька осекся, затем уточнил:

– Меня и Иннокентия.

– Ага! Я смотрю, вы с ним подружились! Заменил одного друга на другого, да?

– Не будь стервой, – бросил ей Женька и отправился к сторожке.

– Эй! – окликнули его мы. – А как же поход?

– Я сперва поем.

Все шестеро сидели за столом. Мы с Катей ничего не ели, так как завтракали только что, остальные перекусывали кто чем. Здесь случилось кое-что непредсказуемое. Лерка полазила по полкам холодильника и заявила:

– Продукты исчезли!

– Как это? – Света тут же очутилась подле подруги.

– Смотри, на этой полке раньше лежали рыбные консервы. А теперь их нет! Я помню, здесь было банок пять-шесть.

– Значит, съел кто-то, – пожал негр плечами и почему-то посмотрел на меня. Он что, меня подозревает?

– Я не ела, – на всякий случай заверила я остальных.

Но на меня, оказывается, никто и не думал.

– Понятно, что не ты, – фыркнула Барская, – тебе бы столько на полгода хватило! Ешь как кузнечик.

– Как могу, так и ем, – ответила я натянуто.

– Что еще пропало? – спросила Катька, подходя к холодильнику.

– Вроде больше ничего, – пожала Малинова плечами. – Я не помню, может, еще что было.

– Хоть тушенка осталась, и то слава богу.

– Верно, – поддержал Женька свою девушку. – Макароны, надеюсь, тоже остались?

– Да.

– Тогда жить можно. Я лично рыбу никогда и не любил, – поделился он с нами.

– Но кто-то же ее съел, – напомнила Света. – Молча. Все семь банок.

– Шесть, – поправила Лера.

– Неважно! Это наглость. Вот так, втихую… Ночью, видать.

– Альберт твой, наверно, – высказал предположение Кеша, сидя за столом.

Светлана тут же вспыхнула:

– Это возмутительно! О мертвых нельзя так говорить!

– Ага! – рассмеялся тот. – Значит, об Агате можно было, а об Альберте нельзя?

Валерии это надоело:

– А ну прекратите! Хватит! Сколько можно ругаться? Вы понимаете, что мы умираем? Неужели кому-то хочется провести остаток наших жизней в бесконечных ссорах?

Никому не хотелось, потому все угомонились и расселись по местам. Александров возобновил тему преступлений, обращаясь к Жеке:

– Ну что, Евгений, теперь вы Морозова не подозреваете?

– Теперь нет, – хладнокровно ответил тот. – Убийца должен быть живым.

– И кто же он? – спросила я друга с интересом.

– Это легко проверить. Кто останется в живых, тот и убийца. – Женя пригладил волосы, чуть прикрыв глаза, и спокойно добавил: – Подождем.

Чего подождем? Когда умрем все? Нет, вот что ни говорите, по-моему, у нашего друга поехала крыша.

Светка сморщилась:

– Ой, какой ты… Прямо не знаю… Как можно шутить сейчас?

Мы еще немного посидели. Те, кто ел, доели то, что они ели. Негр же поднялся, взял фотографию и фломастер, сел рядом со мной и принялся закрашивать глаза Павлу и Альберту Семенычу, действуя как маньяк.

– Ты что делаешь?! – обрушилась я на него. – Ты что, ополоумел?! Паша может быть жив!

– Возможно, но я этого не знаю. Поэтому вот так. Лучше перестраховаться.

– О боже… Боже… – Мне сделалось нехорошо. Видеть, как чокнутый громила негр закрашивает черным цветом глаза твоему другу, с которым неизвестно что произошло, который просто рассеялся в окружающей среде и который, ты очень надеешься, все-таки еще жив, это… так мерзко. – Прекрати сейчас же! – не выдержала я и вырвала у него из рук фотографию. – Кеша, ты ведешь себя как ненормальный! Тебя что, Монтесума заразил? Ты соображаешь вообще, что ты делаешь?!

– А что я делаю? – хлопнул он темно-карими, почти черными, глазами.

– Что у вас там? – заинтересовалась моя подруга.

– Кать, он закрашивает Паше глаза! – пожаловалась я голосом детсадовской ябеды. – Скажи ему, пусть перестанет!

– Да, Иннокентий, перестаньте. Вы видите, как это действует на мою подругу?

– Но ведь, когда я красил глаза Морозову, она никак не среагировала. А все потому, что водитель был ей безразличен, значит, ему можно закрасить глаза, так получается? А для кого-то он тоже был другом, и кому-то эти манипуляции точно так же бы не понравились, я правильно рассуждаю?

– Если ты это понимаешь, – сказала я, – почему так делаешь?

– Я верю в проклятье, – серьезно заявил он и предпринял попытку отнять у меня снимок. Я не дала.

– Проклятье в таком случае уже работает. Какой смысл закрашивать глаза другим?

– А вдруг духи станут еще более кровожадными?

– Ты псих! – в сердцах воскликнула я.

– Отдай снимок, Юля! Это очень важно!

– Нет!

Встряла Светлана:

– Юль, отдай ему. Пусть делает что хочет. По мне, так пускай негры в тельняшках хоть по деревьям лазать начнут, лишь бы меня не трогали.

– Как ты не понимаешь? Он уродует последний снимок моего друга. И твоего любовника, кстати!

– И всех нас… – как-то безнадежно прибавила Лера, глядя в одну точку. Опять она за свое… Все словно помешались на этом проклятье!

У меня это вызвало приступ бешенства. Уже могу сказать – очередной.

– Я вот возьму и порву эту фотографию! Тогда духи запутаются, кого пора убивать, а кого еще не пора, и оставят нас в покое!

Я и впрямь приготовилась рвать кусок картона, но баскетболист своими сильными руками стиснул мои ладони, препятствуя этому.

– Нет! Нельзя! – Он смотрел мне прямо в глаза своим потусторонним, каким-то демоническим, немигающим взором, от чего у меня затряслись поджилки. – Юля, поверь мне, нельзя рвать! – Его щека нервно задергалась. – Эта фотография священна! Ее нельзя уничтожать!

– Но почему? – не понимала я.

– Юля, нельзя! Орлиный Глаз был последним индейцем своего племени. Если уничтожить это изображение, то духи всех-всех когда-либо живших на земле индейцев обрушат свой гнев против нас! И попадем мы уже не в рай после смерти, а будем вечно гореть в аду!

Лера вскрикнула, а Света запричитала:

– Боже, что он говорит?!

Мне сделалось так страшно, что я плюнула на свою затею:

– Господь с вами, Иннокентий Александров. Отпустите мои руки, чтобы я могла отдать вам фотографию.

Он долго-долго пристально смотрел в мои светло-серые очи. Мне было жуть как не по себе в тот момент. Спросил:

– Ты понимаешь всю ответственность? Ты даешь мне обещание, что не станешь рвать снимок?

Тут уже даже уравновешенный Женька не выдержал:

– Слушайте, уважаемый, не перегибайте палку! Оставьте в покое мою подругу!

– Да, Кеша, отпусти ее! – вторила ему Катя.

– Нет, вы все не понимаете! – повысил он голос. – Этот снимок… Этот сакраментальный снимок… Он… Он…

– Псих! – резко бросила ему Катя и вышла из-за стола.

– В какое общество я попал? – воздел Жека руки к потолку. – Да за что же мне все это?

– Хорошо, – устала я ото всего этого и дала обещание: – Я ни при каких обстоятельствах не буду рвать снимок.

Негр успокоился, его лицо приобрело обыденное выражение, и он выпустил мои ладони на волю. Я положила фото на стол, поднялась, накинула джинсовую куртку и вышла на улицу.

Свежий прохладный ветерок уравновесил мои эмоции. Так, в этом деле нужно разобраться. Если до сих пор не было никаких прямых доказательств того, что среди нас убийца, то теперь они появились. Морозов не мог сам взять да разбить себе голову о камень. И вряд ли это случайность. Тот, кто толкнул его, наверняка затем наклонился и добил. Несколько раз ударял головой Альберта Семеныча по камню, снова и снова, снова и снова, пока не удостоверился в том, что человек мертв. С чего я это взяла? Да просто на камне имелось несколько кровавых отпечатков. Он весь перемазан кровью, точно холст, на котором рисовал художник. И затылок шофера выглядел так, словно у него вместо задней части черепа и мозгов сплошной фарш. Били явно не один раз. Почему никто этого, кроме меня, не заметил? Конечно, заметили. Но людей осталось так мало, что волей-неволей будешь держать все свои догадки при себе. Страшно. Доверять некому. Вот люди и молчат.