Текст книги "Смерть вне очереди"

Глава 7

Очнулась я уже в своей постели. Меня несли Женька и Паша, а Иннокентий освещал путь (об этом они сами мне поведали впоследствии).

– Жива? – грустно улыбнулась Катя.

– Я так рада тебя видеть, – негаданно заявила я. Но мне действительно было приятно лицезреть перед собой любимую подружку заместо того ужасного висящего трупа.

Господи, как же жалко Фалалея! Почему-то сперва я оценила ситуацию только с позиции «каково же мне пришлось найти труп». А теперь вот подоспела иная мысль. Я должна была перво-наперво не жалеть себя, а скорбеть и гадать, как же так вышло. Хотя чего тут гадать? Фаля все-таки нашел труп жены (где, хотелось бы знать) и повесился, не в силах выносить существование без любимой. Вот ведь полное единение. Два проявления единого целого. Дуальность. Снова эта дуальность. Кажется, у всех она есть, кроме меня.

– Что? Какая дуальность? Я вот знаешь что думаю. Он не сам повесился. Ему помогли.

– Не сочиняй, – отмахнулась я. – Опять ты начала.

Катька наклонилась ко мне, лежащей под одеялом, и зашептала:

– Здесь творятся необычные вещи.

– Да уж, куда необычнее, – согласилась я. – Телефоны не работают, людей, кроме психанутого сторожа, больше нет, мы сами живем в каком-то чудаковатом доме сбежавшего со всей своей немалой семьей лесника, и уже трое из нас погибло. Наверно, оттого они и сбежали отсюда. Видимо, с этим домом что-то неладно. – Любимова зачарованно покачала головой. – Что? Что-то еще, что я упустила?

– Да. – Она наклонилась еще ближе, к самому моему уху. – Кто-то из здесь живущих предатель.

– То есть? – не поняла я и выдвинула версию: – Шпионских романов начиталась?

– Нет. У нас копались в комнате.

– Как это? – Я тут же подскочила и села, причем, так как Катька склонилась надо мной, я случайно заехала ей черепом по носу.

– Ой! – схватилась она за лицо.

– Извини. Как это – копались? Обыскивали, что ли?

– Да тиши ты! Да, в наших вещах кто-то рылся.

– С чего ты взяла?

– Листок пропал. Тот самый, с шифровкой и расшифровкой. Испарился, словно и не было.

Я тут же успокоилась.

– И из этого ты заключила, что нас обыскали? Не ерунди. Просто затерялся. Забудь, он нам уже не нужен.

– Во-первых, он нужен лично мне, так как я с ним еще не закончила работу! Во-вторых, ничего не может пропасть само по себе.

– Почему же это? – удивилась я. – У меня всегда все теряется, и если бы не мама, три четверти потерянных вещей так бы и не вернулись к своей владелице. А что-то даже маме было не дано сыскать. Вот так вот.

Но Катерина покачала головой, показывая, что на этот раз наши мнения расходятся.

Зашедшие в комнату ребята позвали нас пить чай. Когда мы сказали, что есть совершенно не хочется, Женька уточнил, что чай – предлог для собрания. Есть много чего обсудить, и присутствовать должны все выжившие. Так он и сказал «все выжившие», от этого я снова почувствовала холод внутри живота. Но заставила себя подняться, привести свой вид в порядок и выйти в люди.

Мы с Катей сели рядом и прижались друг к дружке ногами, я к ней левой, она ко мне правой. Мы так всегда делали, когда ощущали дискомфорт или конкретный страх.

Водитель только нас и ждал.

– Может, теперь скажете, что я и его убил? Задушил и повесил на дерево?

– Слушай, ты! – рассвирепел Женька, ибо Морозов сверлил глазами именно Катьку. – Последнее предупреждение – не смей лесть к моей девушке. Иначе трупов здесь прибавится.

– Я не нуждаюсь в защитниках! – огрызнулась Любимова. – Альберт Семеныч, я знаю, что вы не могли повесить Фалалея. Но, согласитесь, история с Фелицианой вышла довольно подозрительной.

– Хорошо, договорились, – саркастически ответил он. – Я убил Фелю, а вы убили Фалю, так как только у вас был мотив, на этом и сойдемся.

– Мотив? Это какой же? – по-настоящему заинтересовалась Катя.

– Ну как это? Вы не знали, как рассказать ему, что умерла его жена. Вот и нашли выход – придушили беднягу.

Света рассмеялась, заценив шутку, а Женька мгновенно соскочил со стула, и мы даже опомниться не успели, как он обрушил удар кулаком в челюсть Морозову. Тот слетел с табуретки и стукнулся головой о дверцу разделочного стола. Затем поднялся и решительно направился к принявшему стойку каратисту Логинову. Только он приблизился, как Женька тут же отправил его ногой в дальний угол.

– Прекратите это! – закричала Валерия.

– Зачем? Пусть подерутся, – порадовалась Барская. – Прикольно. Вставай давай, Альберт Семеныч! Покажи ему класс!

– Это что, смешно, по-вашему? – разозлился Кеша и кинулся разнимать дерущихся, так как больше это делать было некому: Павел от испуга спрятался под стол, как поступает всегда, стоит жареному лишь начать пахнуть, а индеец был где-то далеко, хоть и сидел рядом с нами.

Александрову удалось разнять мужчин, он рассадил их за столом подальше друг от друга, а сам сел в центре, чтобы держать руку на пульсе, и очень в тот момент походил на школьного директора.

– Короче, мы пришли к тому, что подозреваемыми могут считаться абсолютно все. Мы с Валерией могли повесить Фалалея, когда искали его жену, или же мы с вами вчетвером могли это сделать, – кивнул негр на нас троих, меня, Пашу и Женю. – Но я могу заверить, что, когда мы бродили трое, Фалалей и Лера были у меня на виду все это время, затем я вернулся, а после почти сразу пошли мы вчетвером, а все оставшиеся, надо полагать, были как на ладони у других оставшихся. То есть мне приходится сложнее всех – подозревать совершенно некого, – хмыкнул он, оценив собственное чувство юмора. – Остается надеяться, что бедолага повесился сам, простите за цинизм. Просто в ином случае получится, что я рехнулся и просто забыл, как кто-то у меня на глазах убил его.

– Вовсе необязательно, – нахмурилась Света. – Я должна сказать, что за полчала до вашего прихода я заглянула в комнату к Орлиному Глазу, чтобы узнать, не он ли взял со стола мой телефон, а его не оказалось в комнате. И окно было нараспашку. Где вы были, мистер индеец?

– Да, где вы были? – насторожились мы.

Наступила непродолжительная пауза, наверное, необходимая для того, чтобы астральное тело могло вернуться в физическое и начать общаться с людьми. Или он всего-навсего вспоминал русский язык.

– Я собирал ягоды в лесу. Ягоды – полезно. Надо есть. – Он поднялся, взял с пола пакет, который ранее никто не замечал (не до того было) и поставил на стол. – Ам! – показал он пальцем себе на рот, чтобы уж самым отсталым дебилам стало ясно, что же делают с данными дарами леса.

Заглянув, мы и впрямь увидели ягоды. Целый пакет. Убивать людей и собирать ягоды – довольно странное совмещение занятий. Не верилось, что это сделал Орлиный Глаз.

– У тебя пропал телефон? – удивилась я, памятуя о нашей с Катькой беседе. Вдруг она не чокнулась, и записку у нас взаправду увели?

– Да, – кивнула она. – Уже несколько часов нигде не могу его найти. И позвонить на мой телефон, чтобы на звук ориентироваться, не получится, сеть-то не работает. Вот жизнь! Всего девять человек, и то кто-то вор.

– Прекрати, – ответил ей Альберт, потирая отбитые места, – забился куда-то. Найдешь. Ну что, заседание закончено? Я могу, наконец, пойти спать? Я все-таки работал сегодня, это вы все на отдыхе.

Ничего себе отдых, подумала я, а Катька сообщила:

– Нет, заседание продолжается. У меня тоже есть кое-что, чтобы сообщить.

Ну вот! Сейчас начнет про свою тупую записку! Предполагая, что нас после ее речи засмеют, я повесила нос, однако Любимова заявила совсем о другом:

– Когда я зашла к Лере, чтобы расспросить ее о маршруте передвижений, когда они с Фалалеем искали Фелю, то не застала в комнате Свету, хотя, насколько я поняла, никто пока освободившееся пространство не делил и девчонки живут вместе. И здесь, в столовой, ее тоже не было, если только она не спряталась в тумбочку, услышав, что я собираюсь выйти из своей комнаты, и испугавшись.

Катька по-хищному улыбнулась.

Света ответила тем же.

– Я была в туалете типа сортир, – ответила она неторопливо.

– Ха! Выйдя от Леры, я и эту комнату посетила. Тебя не было. Не в сливном же бачке ты сидела в то время.

Паша заржал, как какое-нибудь парнокопытное, остальные же молча разглядывали Валерию и ее подругу.

– Лера, это правда? – спросил Кеша.

Валерия покраснела и уставилась в столешницу, не произнеся ни слова. За нее ответила Светлана:

– Знаешь, Катя, ты тоже не всегда была у меня перед глазами.

– Да. Потому что тебя не было!

– Ладно, хватит, – кинулся примирять людей Иннокентий. – Так мы ничего не добьемся. Подозреваемые по-прежнему все. Слушайте, может, он вправду сам повесился, а? – Прозвучало это очень жалостливо. Я понимаю, что подозревать кого-то из более-менее знакомых личностей в убийстве и гадать, кто же это, – не лучшее времяпрепровождение, однако его фраза вышла как-то… не по-христиански.

– Да? – скептически приподнял Жека одну бровь. – Может, и Фелька сама CO наглоталась? Только вот одна загвоздка. Ключи-то ей кто дал?

– Опять на меня намекаешь? – разозлился Морозов. – Ты бы хоть возраст мой уважил, пацан! Я в твои годы и пяток таких, как ты, уложить мог!

– У-у! Куда это вы силы растратили? Ах, ну да, на пьянку, как я мог забыть?

– Щенок!!

– Прекратите! – застучал кулаком по столу Александров. Из директора школы он превратился в строгого, но справедливого судью. Если бы он сейчас сказал: «Встать, суд идет!», я бы не удивилась, наоборот, чего-то такого как раз и недоставало. – Я вот что хочу сказать. Трое из нашей группы уже покинули этот мир. Нас осталось девять. Помощи пока ждать неоткуда. Радио не работает, то есть новостей из большого мира нет и не будет, но, сдается мне, ураган продлится еще пару дней. – Изо всех концов послышался недовольный шепоток. Конечно, ведь у большинства уже куплены билеты в обратный конец, мы четверо должны сесть в поезд Петербург – Москва через два дня, ночью. – Я понимаю, я сам недоволен создавшейся ситуацией. Но мы не в силах что-либо изменить. Остается уповать на погоду, что она вскоре переменится. И кто-то приедет сюда за нами. В любом случае, я советую пока всем держать себя в руках, никого не подозревать, ни на кого не набрасываться, прожить это время в мире и согласии. Каждый из нас теперь у всех на виду, так что, дай бог, ничего ужасного больше не случится. Договорились? А сейчас уже пора расходиться, скоро полночь. Нужно выспаться, восстановить душевные и физические силы.

С этим мы разошлись по комнатам. Только Орлиный Глаз остался в столовой. Перед тем как закрыть дверь в нашу с Катей спальню, я видела, как он, вооружившись фломастером, вновь взял в руки последний в жизни некоторых персонажей данной истории снимок, чтобы закрасить кому-то глаза.

Утром за завтраком собрались почти все. Кеша был ранней пташкой и, как я поняла, уже поел, поэтому спокойно ушел гулять. Один. В дождь. Хорошо, что сегодня ветер взял тайм-аут, зато дождь властвовал прямо с поздней ночи до теперешнего момента. Индеец не вышел на зов из своей комнаты. Лера, посмотрев на бутерброды, сморщилась и, извинившись, вышла из-за стола. Ну это она зря, хлеб хоть и зачерствел немного, но плесенью не покрылся, за одно это нужно быть благодарным судьбе. Так как вчера мы с подругой после раннего ужина ни крошки не взяли в рот, то сегодня с радостью проглотили по бутерброду и запили чаем. Остальные имели куда более плотный завтрак.

– Этот негр сущий отморозок, – поделилась мыслями Светлана. – Ну куда он поперся в такую погоду? Как можно желать прогуляться под дождем? Я не понимаю.

– Не всегда нужно воспринимать слова людей буквально, – ответил ей Женя. – Так как он второй по возрасту после Морозова, которому ни он, ни я не доверяем, Иннокентий взял на себя смелость позаботиться о наших жизнях. Я думаю, он отправился ко дворцу прояснить ситуацию. Может быть, дороги уже открыли, кто-то приехал и, стало быть, нам удастся уехать домой.

– То есть ты считаешь, он заботится о нас? – невесело усмехнулась та. – Брось.

– Ты зря так о нем. На мой взгляд, он неплохой парень.

– Уж получше тебя, – вполголоса добавил водитель.

Женька проигнорировал замечание, решив последовать совету брата нашего старшего жить в мире и дружбе, а Катька, взорвавшись, стукнула по столу и уже открыла рот, чтобы обозвать как-нибудь обидчика ее любимого, но вспомнила, что с этим любимым она в ссоре, и запнулась.

Паша ел. Все уже перестали, а он все ел и ел.

– Лопнешь, – бросила я ему едко.

– Не дождетесь, супостаты! – озорно парировал Самойлов и потянулся за колбасой. Благо мы вовремя сунули ее вчера в холодильник, иначе бы испортилась.

Я бросила взгляд на фотографию. У рядом стоящих Фали и Фели тоже были закрашены глаза. Жуть.

– Может быть, ему нужно отнести еду? – предложила я.

– Кому? – заморгали окружающие.

– Орлиному Глазу.

– Неси, – фыркнула Света. – Я лично пас.

– Никто не удивлен, – сказала Катя грубо, намекая на Светину бесчеловечность. Повернулась ко мне: – Индейцы же едят рыбу? Давай откроем банку горбуши и отнесем ему с кусочком хлеба. Поест, когда захочет.

– Да что вы с ним, как с больным пациентом, в самом деле, – проворчал Альберт Семенович.

– У вас что, сердца нет? – удивилась я.

Барская рассмеялась, поглядывая на водилу. Поистине, ей жутко нравилось, когда кто-то о ком-то говорил гадости, бил кому-то морду, насылал проклятия. Однако ей явно не приходилось по душе, когда говорили те же гадости про нее.

Морозов, услышав мое замечание, захлопал ресницами и замолчал. Мы с Катькой поднялись, достали из холодильника консервы, я взяла в руки нож и батон, а Любимова принялась кромсать банку открывалкой, да поранилась.

– Дай я, – безнадежно попросил Женя, зная, что Катька отрежет:

– Нет, если я за что-то берусь, то доделываю до конца!

– Но теперь-то, – влез Павел, – ты не можешь сказать, что он ничего для тебя не делает! По крайней мере, пытается изо всех сил!

О как. Оказывается, они с другом обсуждали ссору. А мы вот с подругой этой ночью дрыхли. Чудно, обычно у людей все наоборот происходит: романтичные барышни, не переставая, обсуждают с подругами своих возлюбленных, а те, попивая пивко в компании своих друзей, обсуждают только себя любимых.

На удивление граждан, Катерина задумалась, затем пожала плечами:

– Не знаю, может быть. – Это уже была почти победа, и Женька заулыбался. – Рано радуешься, – огорчила его Катя и сказала мне: – Пойдем, я открыла.

Мы подошли к двери и постучали. Никто не ответил.

– Да вы крикните ему! – дал совет Логинов. – Они же в вигвамах живут, у них дверей нет, вот и не ведают, зачем бледнолицые стучатся. – Он сам встал и подошел к двери. – Большая Нога! Большая Нога-а-а! Мы заходим!

– Да что вы церемонитесь? – не понимали Паша с Альбертом. – Входите и все!

– А вдруг он неодет? – сделала я предположение и сама этого испугалась. – Ой! А вдруг и вправду неодет? Какой ужас! Я не буду входить! – У меня затряслись колени.

– Неодет? – задумалась Света. – А знаете, дайте я ему отнесу! А то что-то я давно добрых дел не делала! – Она вприпрыжку оказалась рядом с нами и шепнула мне на ухо: – Интересно, как у них там? Так же ли, как у наших мужиков, или по-другому?

У меня отвисла челюсть.

Женька услышал и сообщил, хихикая:

– Да, Свет, по-другому. У них намного больше.

– Правда? – Паша подавился колбасой.

Светка с Катькой рассмеялись, я зарделась, а Жека как ни в чем не бывало подтвердил собственные слова:

– Правда, Пахан, правда. Я обманывал тебя когда-нибудь?

– Везет им! Хочу быть индейцем!

– Так в чем проблема? Надень на себя мешок и воткни в шевелюру пару перьев. Вот ты уже и индеец!

Чудотворным образом Женькины шутки сняли из атмосферы гнетущее напряжение, державшее в крепкой узде всю нашу группу еще с самой первой смерти – смерти Агаты. Мы все расхохотались, по-дружески переглядываясь, словно и не было никаких недомолвок, оттого, открыв дверь и войдя внутрь, долго не могли поверить своим глазам. Все было так нормально, так просто и понятно до тех пор, что новое обстоятельство категоричным образом затмило нам мозги. Банка из Катиных рук выпрыгнула и подарила свое содержимое полу. А возможно, не выпрыгнула, просто у обычно выдержанной Любимовой вдруг затряслись руки, и она сама ее выронила. Женька стоял не шелохнувшись. Я же приказала своему сознанию хоть в этот раз не покидать меня, но, вопреки моим указаниям, комната завертелась с угрожающей быстротой, и, летя вниз, я вспомнила последние строчки пророческого стихотворения Фалалея: «…Когда мы умрем, чужая кровь будет литься рекой».

Меня привели в чувство прямо там, на полу комнаты умершего (или убитого?) индейца. Я пять раз глубоко вдохнула воздух, поднялась, опершись на предоставленную Женей руку, и огляделась. Окно было открыто нараспашку, и странно, как мы из столовой не почувствовали сквозняка. Кровать была сломана изначально, и там, где прутья у изголовья должна была венчать горизонтальная перекладина, ее не было, и вертикальные металлические палки просто смотрели острием вверх. Одно из них и проткнуло грудную клетку Орлиного Глаза чуть левее центра, в том месте, где сердце. Сам он выглядел таким образом, словно хотел отойти от кровати, но поскользнулся и спиной налетел всем весом на острые наконечники. Два из них выглядывали из подмышек, не нанеся ему вреда, а вот тот, что был посередине, и убил старого индейца. Сам он безвольно обмяк на них, ноги протянул вперед, а голову с распахнутыми глазами откинул назад. Зрелище было таким ужасающим, что не знаю, как я в итоге не сошла с ума.

В комнату попытались вбежать Света, пропустившая нас вперед, но даже с порога заметившая труп индейца и заоравшая, Лера, услышавшая из своей комнаты крик подруги, Альберт и Паша, но Женька им не дал.

– Всё, уходим. В эту комнату никому больше не входить! Всем понятно? Ни-кому! Преступник должен был оставить следы. А если мы тут все затопчем, нас же в конце концов и посадят.

– Ты считаешь, это убийство? – ужаснулась Валерия. – Боже мой! Но кто мог желать ему смерти?

Вопреки своему собственному запрету, оттеснив нас за порог, Логинов вернулся на мысках к месту происшествия и, присев на корточки, стал внимательно изучать пол.

– Не могу полностью отказаться от предположения, что он мог и поскользнуться. Здесь еле различимые следы трения ног о линолеум. Возможно, он пытался удержать равновесие, но не смог. – Женская половина группы ахнула и схватилась за сердце. – Но более вероятным мне кажется, что его толкнули преднамеренно на эти острые прутья. Не спрашивайте зачем, не знаю, – пресекая наши вопросы, сказал он, затем аккуратно вышел из комнаты и притворил дверь. – Сюда больше никто не зайдет. Ясно? – Мы молчали. – Я спрашиваю: ясно это?

– Да, – ответили все по очереди.

– Замечательно, – расслабился Женька и пошел к входной двери. – Я пойду разыщу Иннокентия.

Видно было, что Катька хотела что-то возразить, да так и не решилась.

Несмотря на наши опасения, они вернулись оба, и довольно быстро. Тут выяснилось, что со вчерашнего дня практически ничего не изменилось: ворота на подступе ко дворцу были все так же заперты, а сторож на зов не вышел. На дорогах движение не возобновили – мужчины и это не потрудились проверить, скорым шагом достигнув шоссе, а потом они даже стучались во все окна подряд и вскоре поняли, что в какой-то момент действительно произошла эвакуация, так как никто оттуда ни разу не выглянул. Город словно вымер. После этого они поспешили обратно в дом лесника, чтобы поделиться скорбными новостями.

Кешу очень расстроила смерть его товарища, он рвался зайти в комнату, но всякий раз натыкался на препятствие в виде Логинова, повторяющего из раза в раз, что никто туда больше не зайдет. Негр скрипел белоснежными зубами, но не осмелился ослушаться. Наконец все разошлись по комнатам. Паша с Женей были за стеной, а у них за стеной с другой стороны куковали Альберт и Иннокентий, жившие в одной комнате, как мне кажется, не из мужской солидарности и не из боязни занять комнату, предназначавшуюся умершим Фалалею и Фелициане, а исключительно ради того, чтобы друг у друга постоянно находился на глазах.

Сначала все было спокойно, затем послышались шаги, шум, звон посуды – короче, большинство просто не могло бездействовать. Любимова тоже подскочила и принялась ворошить наши шмотки.

– Что ты творишь? – пыталась я ее вразумить.

– Вдруг еще что-то пропало?

– Когда? – устало взывала я. – Когда что-то могло пропасть, подумай!

– А когда записка могла пропасть? Я практически не покидаю это помещение! Ах, – вспомнила она через пару минут, – мы ведь ходили Фельку искать! А здесь оставалась Светка! Это она! Она выкрала, я знаю!

– Слушай, если тебе несимпатичен человек, это не значит, что это именно он украл твою бумажку. Не нужно всех козлов спускать на несовершеннолетнего ребенка!

– Ничего себе ребенок! Вот бы у моей мамы был такой ребенок, она б его давно из окошка выбросила! – М-да, моя бы так же поступила. В этом Катя была права. – Какая же она противная, ужас!

– Катя, ты тоже не всегда нравишься окружающим. Что же, ты воруешь вещи, убиваешь людей? Я так не думаю, – скептически усмехнулась я. – Да и вообще, у нее самой что-то пропало. Мобильник, точно! – вспомнила я тот разговор. – Значит, не она воришка.

– Ничего у нее не пропало, поверь мне. Это для отвода глаз.

– Глупости. Если бы у всех что-то пропадало, а у нее нет, тогда да, для отвода подозрений человек мог на такое решиться – сочинить байку. Но никто ведь не знает, что у нас исчезла шифровка двухдневной давности. Да кому она нужна вообще? Просроченная?

– Выходит, нужна, раз украли. – Катька оставила наш общий небольшой пакет, куда мы сложили всякие мелочи, собираясь на экскурсию, и переключилась на свою дамскую сумочку размером чуть больше аудиокассеты.

– Никто ничего не крал! – продолжала я горячо спорить.

– Тихо, не ори. У стен есть уши!

– Это точно! – постучал нам в стену Паша.

– Вот блин! – разозлилась Любимова и вышла из комнаты, грохнув дверью. «Наверно, в туалет», – подумала я, поворачиваясь на другой бок с намерением вздремнуть чуток, чтобы подправить нервную систему, но такого удовольствия мне не дали: с кухни донеслись дикие писклявые вопли.

«Опять кого-то убили!» – с досадой подумала я, поднимаясь.

В столовой резвилась Светка, бегавшая вокруг стола, ронявшая по пути стулья и лохматившая свои белесые волосы, чем-то напоминая всеми этими действиями Пашу, когда он холерик. Но на данный момент он, видно, был флегматиком, так как из комнаты на крики не вышел. Зато вышли Жека, Лерка и Альберт Морозов. Кеша уже был там и, насколько я поняла, он и являлся причиной, выведшей Барскую из душевного равновесия.

– Вы только послушайте, что он говорит! Вы только спросите его! Он такое, он такое… Он совсем спятил, придурок! Вот послушайте! – Однако «послушать» было невозможно, потому что Светка тарахтела как ненормальная и слушать приходилось только ее. Негр же сидел на единственном уцелевшем стуле, невозмутимо улыбаясь и разглядывая групповой снимок.

Логинов не выдержал, набрал холодной воды из-под крана в стакан и выплеснул в лицо пробегавшей мимо Светлане.

– Ах! Зачем?! – схватилась та за свою физиономию.

– Чтобы ты пришла в себя, – пояснил он свой поступок. – Садись, рассказывай. Из-за чего такой переполох?

– Блин. – Светка утерлась полотенцем и села, подняв один из стульев. Мы подняли остальные. – Этот урод, этот нигер позорный…

– Света! – возмутилась, как всегда, на такие выражения Лера, но подруга ее проигнорировала, даже не запнувшись, продолжала говорить:

– …Утверждает, что мы умираем по порядку! Что мы все умрем! И я буду следующей! Козел! – Она швырнула в него кружкой. Кеша в последний миг, вытаращив от удивления глаза, увернулся, и кружка, срикошетив от стены, покатилась по полу, чудом не разбившись. Я подняла ее и бросила в раковину.

– Я не понял, – сказал Жека. – Поясни-ка, таинственный наш, – повернул он лицо к Александрову, изменив тон, которым обычно к нему обращался. Конечно, такие заявления никому бы не пришлись по вкусу. Как это, мы все умрем? Он что, спятил после смерти своего приятеля Монтесумы?

– Посмотри на снимок, и ты сам все поймешь, – протянул тот фото Жеке, продолжая улыбаться, но уже натянуто.

Логинов приблизил изображение к лицу.

– Ни фига себе. Большая Нога, похоже, знал, что медвежьи лапти отбросит. Иначе зачем сам себе глаза фломастером закрасил?

– Это я закрасил, – неожиданно для всех признался Кеша.

– … – не удержался Женька от ругательства. – Зачем? Тоже веришь в обряды, твою разэдакую?

– Нет, – спокойно ответил темнокожий и беззаботно потянулся: очевидно, эти кухонные стульчики не были рассчитаны на высоченных баскетболистов, и у него от сидения на них побаливала спина. Затем снизошел до пояснения: – Просто Орлиный Глаз хотел, чтобы с ним обошлись так же, как он обходился с другими умершими. Поверь, для него это было важно. Это нужно было сделать. Он так хотел.

– Ладно, – состроил кислую мину Евгений, давая понять, что этого он не признает, но спорить отказывается.

– Ты посмотри на умерших, – не выдержала Светка и подскочила к Женьке, ткнув в снимок. – Смотри, как они стоят!

– Ну стоят, и что? Не лежать же им. Они ведь тут еще не умершие, – хохотнул Логинов.

– Прекрати, это не смешно!

– Да в чем дело? – не вытерпел Альберт. – Говорите же, что с этим снимком не так?

Ответил Кеша:

– Поглядите на нижний ряд. Мы умираем по очереди, в таком же точно порядке, как стоим на этом снимке.

– Да быть не может! – Альберт выхватил карточку из рук Жени и всмотрелся.

– Видите, – приблизился Иннокентий. – Крайняя слева Агата. Она умерла первой. Рядом с ней стоит Феля. Затем Фаля. В центре нижнего ряда, рядом с погибшим басистом – Орлиный Глаз.

Дошел и до меня черед: по эстафете Морозов передал снимок Лере, она – Жене, а тот сунул его прямо мне в руки, дабы я смогла убедиться: все, о чем сказал сейчас Александров, – истинная правда. Все четверо с закрашенными ввиду смерти глазами стояли рядом. Следующей была Света. Немудрено, что она так встревожена, я бы вообще в обморок грохнулась. Или просто грохнулась. Нелишним будет сказать, что правее Светланы расположился Павел (еще со школьных времен он никогда не встает во второй ряд по причине невысокого роста, а следовательно, боязни оказаться заслоненным), замыкал ряд сам Иннокентий. Прямо над Кешей, с правого края верхнего ряда, стояла я. Интересно, смерть будет идти змейкой или строго слева направо?

– Хотелось бы змейкой, – сказал Альберт серьезно в ответ на мои мысли вслух. Потому что крайним слева был он, еле успевший втиснуться к нам, чтобы сфотографироваться. Держу пари, сейчас он об этом сильно жалел. Как и все: зачем нам это нужно было? Фотографироваться?

– Лера! – набросилась на подругу Света, додумавшись до того же. – Это ты виновата! Я умру, а во всем виновата ты! Все из-за тебя, дрянь!

Лерка открыла рот и ничего не ответила, ошарашенно поглядывая на закадычную подружку.

– Она не виновата, – вступился Женька. – Ты что, правда веришь, что фотография проклята? Не смеши.

– Помните, что сказал индеец? Это он наколдовал! Мы не закрасили той старой сучке глаза сразу, и она теперь всех по очереди прибирает к себе!

– Заткнись, истеричка! – сказала вышедшая из «туалета типа сортир» Катя. – Конечно, легко винить во всем несчастную пожилую пианистку, у которой из-за переизбытка творчества поехала крыша. Проявила бы уважение!

Света разревелась:

– Она была плохой! Индеец так сказал! Она зло выпрыснула в окружающих! И теперь мы все умрем! И я следующая! А-а-а! – Она упала на пол и забилась в истерике. Лерка, позабыв об обиде, кинулась ее успокаивать.

– Здесь должны быть лекарства, – задумчиво сказала я и начала шарить по полкам. Не знаю, почему я занялась этим, очевидно, чтобы избавиться от нервозности и не видеть рыдающую Свету. По-моему, я даже не замечала тех предметов, которые перебирали мои пальцы на полке, и вполне возможно, что я пропустила то, что искала, но вот чья-то ладонь остановила мои руки, я обернулась и узрела перед собой Пашу. Надо ведь, даже не заметила, как он появился.

– Не нужно, лекарства у меня всегда с собой. Забыла, я же медик?

– Все время забываю, – слабо улыбнувшись, ответила я.

Пока Павел отпаивал разными снадобьями Барскую, остальные стали думать, как докатились до жизни такой. Первым своими мыслями поделился активист Иннокентий:

– Мне представляются события следующим образом. Некая сила, бытовавшая в ауре Агаты Никитичны, с ее смертью вырвалась наружу и начала действительно забирать всех на тот свет. А вы не улыбайтесь, – парочка скептиков, таких как Женя и Альберт, на самом деле нагло ухмылялась, – я это серьезно говорю, я правда в это верю. Не зря экстрасенсы по фотографиям могут найти человека, сказать, умер он или жив, чем болеет, кого любит и так далее. Вот ее внутренняя негативная энергия, преобразившись, и направилась по очереди на всех, кто находился рядом с ней. – Пожав плечами, мол, хотите верьте, хотите нет, он закончил: – Вот то, что я хотел сказать.

Дальше высказалась Лера:

– Вы знаете, мне кажется, дело вовсе не в Агате. Это моя первая экскурсия проклята. – Все начали гудеть, отрицая. – Нет, вы послушайте! Сначала ручка оторвалась в машине, потом погода испортилась, затем у Агаты случился инфаркт, далее оторвавшаяся антенна проткнула бензобак, потом отравилась Феля. Фаля не вынес смерти жены и повесился. Теперь вот индеец оступился и рухнул на острые прутья кровати. Это все знак свыше! Я плохой организатор, мне следует забыть об этом навсегда! Иначе будут гибнуть люди! И все из-за меня! – расплакалась Малинова.

Конечно, мы все кинулись ее успокаивать, а Паша теперь, забыв про Свету, ринулся пичкать своими лекарствами уже ее. Собственно, лично мне в проклятие старой пианистки верилось как-то сильнее, нежели в проклятую из-за неправильно выбранного гида экскурсию. Наверное, Малинова зря взвалила на себя такой крест.

– То есть ты думаешь, что убийств не было? – спросила Катька. – Что все смерти – либо самоубийства, либо случайности?

Малинова пожала плечиками:

– А как же иначе? Я не верю, что кто-то из нас способен на убийство. А по-другому не получается. Кроме нас же здесь никого нет. Мне кажется, когда Феля нашла гараж, она просто зашла внутрь, чтобы ждать там остальных. Было холодно, вот она и завела мотор. К тому же сама говорила, что в автомобилях разбирается, вот и решила, наверно, проверить, работает ли, хорошо ли вы залепили дыру в баке. Заждалась и не заметила, как уснула. Это ее и убило.

– Вполне могло быть, – согласно закачал головой Павел, убирая пузырек в коробочку и занимая место за столом. – Это все объясняет.