Текст книги "Смерть вне очереди"

Глава 6

Мужчины вынули ключи из замка зажигания и вытащили тело на улицу, положив на землю. Павел начал делать искусственное дыхание и массаж сердца, но вскоре понял, что уже слишком поздно. Почему же мы сразу не додумались искать ее здесь?! Мы ведь могли ее спасти!

Эти истеричные мысли я и пыталась донести до спутников, тряся их за плечи, но они мало на меня реагировали. Наконец моему психическому состоянию оказал помощь Женька. Он прижал мое лицо к широкой груди и стал наглаживать по волосам, приговаривая что-то типа того, что мы ничего не могли бы сделать, мне не в чем себя винить и т. п. Катька же вела себя более хладнокровно. На самом деле, это далеко не второй труп на моем жизненном пути, но я никак не могу выработать к ним привычку и относиться равнодушно, а у подруги это уже получилось. Она набросилась на Альберта:

– Ну что вы молчите? Скажите же что-нибудь в свое оправдание!

– Я? Я ничего не знаю… Я не понимаю! Откуда у нее ключи от машины?

– Покажите мне свои! – потребовала подруга.

– Да вот они, видите!

– Это от гаража! А от машины где?

– Не знаю… Были здесь же, в кармане. Да что творится-то? Она что, убила себя? Но зачем?

Этот вопрос не имел ответа. Но оставалось непонятным, каким образом Феля вытащила у Морозова из кармана ключи от машины и как она могла проникнуть в гараж? И зачем? Зачем она убила себя? Или же это был не суицид, а убийство?

Женька, продолжая меня успокаивать, обратился к первому подозреваемому:

– От гаража вам дал ключи тот механик?

– Да, Микола.

– У него есть запасные?

– Конечно, есть. То есть, я думаю, что есть. Иначе бы он мне не отдал их.

– Когда вы ушли, он еще был здесь?

– Да нет же! Потому и дал мне ключи, чтобы я закрыл за собой дверь. – Альберт был раздавлен. Одно дело умершая в результате сердечного приступа Агата, и совсем другое, когда здоровый член туристической группы погибает в твоей служебной машине, да еще и при столь загадочных обстоятельствах. – Постойте… – вспомнил он что-то неприятное, судя по выражению его лица, – черт… Это я во всем виноват! Я сейчас вспомнил, что оставил ключи в замке зажигания. Блин, какой осел! Решил, что все равно закрывать ворота буду, какой резон еще и тачку запирать?

– Может, чтобы не угнали? – с гиперболической насмешкой спросил Логинов. – Думаешь, только у вас двоих ключи от ворот?

– Да, – невозмутимо ответил тот. – Сколько же может быть ключей от гаража? У него, да теперь у меня. И только он мог открыть!

– Хорошо, – резюмировал Жека. – Значит, подозреваемых по-прежнему двое. Мыкола – или как там его – и вы, драгоценный.

– Что значит – подозреваемый? – проснулся Павел. – Хочешь сказать, что это было убийство? Как ты себе представляешь запихнуть брыкающуюся девицу в машину и заставить вдыхать угарный газ?

– Я не говорю, что убийство. Но для самоубийства ей должны были помочь. Например, ворота открыть.

– Вы что, хотите сказать, – разозлился Альберт, – что я помог ей покончить с собой? Да на хрена мне такой грех брать на душу? К тому же я знаю ее первый день!

– Ладно, разберемся. Пошли отсюда. Нужно полицию вызвать и труповозку.

Катька достала мобильный, но все было впустую. У сети все еще был выходной.

Тут она, убрав телефон, повернулась к обвиняемому и задала единственный рациональный вопрос среди всех дотоле заданных:

– В котором часу вы ушли из гаража?

– А?

– В котором часу вы ушли отсюда? – повторила Катя вопрос.

– Я не помню. – Альберт Семеныч вдруг занервничал. – А что?

– А то. Вы сразу отсюда пошли в сторожку к остальным или нет?

– Ну нет. Какая разница?

– Огромная, – поддержал Катю Женька. – Так во сколько?

– Ну… где-то за сорок-пятьдесят минут до того, как пришел к вам.

Катька задумчиво сверилась с циферблатом на почти бесполезном телефоне.

– Так, он ушел отсюда где-то без двадцати или без десяти семь. Мы все в это время уже сидели за столом, никто не отсутствовал. Вы не видели ничего подозрительного? – обратилась она к водителю. – Ну, там, люди… тени… шелест…

– Шелест, конечно, был, и еще какой. Только гляньте на этот ветер!

Нам действительно часто приходилось повышать голос, чтобы быть услышанным.

– То есть посторонних вы здесь не видели?

– Нет, конечно. При штормовом предупреждении ни одна живая душа разгуливать не будет. В любом случае, я не видел. Иначе бы сказал.

– Ты б лучше сказал, – встрял Жека, – где прохлаждался все это время?

– При всем моем уважении, вы никто, чтобы задавать подобные вопросы.

– Докуда мы не сможем дозвониться в правоохранительные органы, я твой шериф, усек? Отвечай на поставленный вопрос!

Морозов нехотя выдавил:

– Я гулял.

– Да? Как интересно, – ухмыльнулся Логинов, не веря ни единому слову. Учитывая сказанные слова про погоду – подавно.

– Жень, успокойся, – сказала ему Катя. – Ведем его во дворец, попробуем дозвониться оттуда.

Мы правда пошли во дворец, но оказалось, что он закрыт. То есть мы даже точно не могли это знать, потому что заперты были находящиеся недалеко от стоянки внутренние ворота, что и не дало нам шанс приблизиться к зданию, а сторож, вышедший на переговоры, заявил, что не будет нам открывать, и вообще, из-за бури что-то там случилось на станции, так что телефон все равно не работает. Последний сигнал, который он успел получить до поломки, был о том, что город готовят к эвакуации.

– Прекрасно! – восхитились мы.

Катька потребовала на очную ставку механика Миколу, но сторож сказал, что таких не знает и не пошли бы мы подальше. После этого вернулся в свою будку и, наверное, уснул, так как мы его потом уже не докричались.

– Вот так, – вздохнула я. – Теперь невозможно связаться с механиком и выяснить, давал ли он кому ключи от гаража.

– Что-то ты недоговариваешь, парень, – нахмурился Женя, цепко держа Морозова за плечо, словно тот только и ждал момента, когда можно будет вырваться и убежать. Только вот куда и на чем? К сожалению, мы застряли на этой территории ровно настолько, насколько захочет природа, то бишь надолго, потому как атмосферные желания читались четко по виду нерадостного неба. Ни телефона, ни людей, ни машины. Только мы, труп, злой сторож, залив и фонтаны.

– Сейчас мы все равно ничего не добьемся, – внесла я свою лепту в общее негодование. – Нужно оставить все как есть. Давайте возвращаться.

Неожиданно меня все поддержали, и вскоре мы очутились в доме. Света уже домыла посуду и сейчас пила чай за столом и приставала от нечего делать к сидевшему рядом индейцу. Тот ничего не ел, просто сидел на стуле, глядя в одну точку, и временами подавал голос, отвечая на поставленные вопросы, некоторые примеры которых: «А почему вы вымерли, словно динозавры?», «А куда делась ваша семья, неужели вы совсем один?», «На каком языке вы предпочитаете общаться?», «Вы читали когда-нибудь книги, смотрели когда-нибудь фильмы?», «А есть у индейцев школы, институты?»…

Орлиный Глаз был не слишком обрадован такому интенсивному любопытству к своей персоне, но все же, как ни крути, не одной Свете было нечем заняться, оттого иногда он радовал ее ответами (можно подумать, она спала, когда Кеша рассказывал историю индейца в «Газели»), но чаще лаконичными.

– А остальные еще не вернулись? – спросила я Барскую, приблизившись.

– Видишь, их нет, – развела та руками. – Значит, не вернулись.

– Ну, может, они пришли, а потом ушли, – пояснила я свой глупый вопрос.

– Нет, никто из них не приходил.

Мы рассказали им о случившемся. Светлана заметно погрустнела, кажется, почувствовав что-то сродни вине, ведь она так пренебрежительно отозвалась на просьбу помочь с поисками. Орлиный Глаз совершил какой-то неизученный человечеством обряд пассами рукой.

– Я голоден, – заявил шофер «Газели» и пошел к плите разогревать себе еду.

– И на меня тоже погрей! – активизировался Павел – известный обжора.

– Хорошо.

Я сморщилась:

– Как можно есть, когда люди пропадают?

– Есть можно и нужно всегда, когда хочется! – возразил мне Самойлов. – Что ж, если они не вернулись, мы должны с голодухи умереть?

– Полностью согласна, – кивнула циничная Светлана.

Я воззрилась на Пашу с изумлением пополам с отвращением. Видя такое дело, он пошел на попятный:

– Юль, да ничего с ними не случилось! Он жену свою ищет, потому никак не может успокоиться. Но остальные его уговорят и приведут обратно. Тут-то мы ему и скажем. Кстати, кто это сделает? – Все посмотрели друг на друга и покачали головами: никому не улыбалось быть палачом. – Я предлагаю индейца. А, Орлиный Глаз?

– Что ты сказал, бледнолицый? Моя твоя не понимать!

– А говорю, я напишу вам на бумажке, что сказать нужно, а вы это произнесете вслух по моей команде, договорились?

– Паша, это низко! – возмутилась Катя.

– А что? Он все равно не поймет, что читать будет!

– Точно! – рассмеялась Барская. Похоже, эти двое поладили. Почему-то меня это бесило. Как собака не сене, честное слово. Однако я таки взъерепенилась:

– Паш, использовать людей – подлость. А раз ты такой подлый, вот ты и скажешь.

– Я не подлый. И вообще, я очень впечатлителен, а для этого дела годен тот, кому все по фене. Ну-ка, кто из нас самый хладнокровный?

Все внимательно изучили друг друга и хором выдали ответ. К сожалению, он ни разу не совпал.

– Света, – выкрикнула Катя.

– Катя, – одновременно с ней сказала Барская.

– Жека, – одновременно с ними заявил Павел.

– Пахан, – это сам Евгений.

– Альберт, – вот что считала я.

– Юля, – одновременно с этим огорошил меня Морозов, точно знал, что я его назову.

Орлиный Глаз воздержался. Но это мы не могли спустить ему с рук, в ином случае – может быть, но сейчас необходим был еще один голос.

– Орлиный Глаз? – обратился к нему Павел.

– А?

– Вы должны назвать имя.

– Орлиный Глаз!

– Не свое, кого-то из присутствующих. Нужен человек, который сможет доступно изложить Фалалею горестное известие о смерти его жены, то есть Жека.

– Протестую! – взорвался тот. – Представитель обвинения пытается склонить единственного члена коллегии присяжных на свою сторону, а тот обязан был беспристрастным!

– Протест отклонен, – ответил друг.

– Нет, это кто решает? Ты?

– Протест принимается, – сообщила Любимова. – Ладно, так уж и быть, я сделаю это. – Посмотрев на Женю, добавила: – Раз зайка не хочет. Ты ведь не хочешь, милый?

– Конечно, нет, киса. На фига мне чужие слезы?

– Согласна, это очень тяжелое бремя. И я беру это на себя. И все это ради тебя, любимый. Представляешь, что мне предстоит вынести?

– Да, дорогая. За это я и люблю тебя. Спасибо.

– Спасибо?! – взбесилась Катька. – Ты не это должен был сказать!

– А что же? Ну… Большое спасибо!

– Женя! – Катя схватила со стола начатый батон и швырнула им в ненаглядного. Тот увернулся. – Блин, я спасла тебя! А ты? Ты должен был сказать: «Ладно, милая, не бери эту ношу ради меня. Я избавлю тебя от этих мук. Я ему сам скажу».

– Так вот зачем ты взялась сама говорить? – догадался Логинов. – Хитрюга. Между прочим, я просчитал твой ход, потому так и ответил.

Павел захохотал и захлопал в ладоши:

– Катюха, ты проиграла! Ты самолично взяла на себя ответственность сообщить страшное известие Фалалею, и, думаю, никто не в силах тебе помочь! Потому что никто не захочет взять на себя твою обязанность! Ха-ха!

– Ну перестаньте, – сморщилась я. – Человека убили. А вы тут веселитесь.

– Потому-то я так и проголосовал, – сказал что-то непонятное Альберт.

– Вот именно, почему? Чем я вам так насолила?

– Да потому что я знал, что никто больше за вас не проголосует. А я не хотел, чтобы мой голос что-то изменил и настроил кого-то против меня.

– Вы сами настроили всех против себя, – возразил ему на это Жека. Кстати, Катька на него обиделась и перестала разговаривать. Мое мнение – правильно сделала. Все-таки Логинов довольно закаленный в плане всяких сердечных, чувствительных дел и умеет быть, где надо, жестким. Мог бы и правда взять эту тяжкую ношу на себя.

– Я никого не убивал! – со сверкающими гневом глазами воскликнул Морозов. – И нечего на меня так смотреть!

– Как это мы на вас смотрим, интересно? – наигранно удивился наш друг Жека.

– Как на убийцу!

Никто ему не ответил, и водитель остервенело принялся за еду. Паша тоже. Мы так и сидели в комнате, не зная, что делать и, главное, что думать. Нашли ли они тело или нет? А вдруг они заблудились, потому не приходят? Прошло уже очень много времени. За потемневшим окном по-прежнему шумел ветер, но дождь перестал, и молнии на сегодня также прекратились.

– Как они в сумерках бродят? – удивлялась Катя.

– Может, нужно было перенести ее сюда? – предположила я.

– Кого?

– Ну… покойницу.

– Ага, щас! – ответил Альберт Семеныч. – Я не собираюсь трупы на своей спине таскать. Кому надо, тот пусть и тащит.

Остальные обернулись на Женьку, как на лидера группы.

– Мы и так чересчур там наследили, – покачал он головой, глядя на меня. – Полиция должна разбираться на месте происшествия. Нас бы по головке не погладили, узнав, какой большой путь проделал труп от гаража до сторожки. Мне лично не нужны неприятности.

– Жень, дождь все равно смоет все следы, – упрямо возразила я. – Тем более, когда они теперь приедут? Что она, так и будет там лежать, на земле, в грязи?

– Юль, я понимаю твою скорбь, я понимаю, что тебе ее жалко, но поверь, мы ей теперь ничем уже не поможем. В грязи она лежит или на чистой постели, человека уже не вернуть.

С этим нельзя было не согласиться, и я промолчала, опустив низко голову. Любимова взяла мою ладонь в свою и тихо произнесла:

– Ничего не попишешь.

Света уперла подбородок в ладонь стоящей локтем на столе руки и вновь прицепилась к индейцу.

– Орлиный Глаз, – томным голосочком проворковала она, – а женщины у вас были?

Паша подавился макаронами. Альберт тоже подавился, но потому что захихикал, а не потому что возмутился.

Неожиданно краснокожий расплылся в мечтательной улыбке во все свои редкие желтые зубы:

– Женщин есть. Хороший женщин.

– Как зовут? Накладная Ресница?

– Нет. Люси Канарейка. Хороший Женщин. Мы шоколад пьем. А затем… й-о-го-го! – по-лошадиному заговорил мужик и побарабанил себя по груди, дескать, смотрите, я Кинг-Конг.

– Что? – удивилось большинство.

– Шоколад, – принялся разъяснять Логинов, – у индейцев считался сильнейшим афродизиаком. Монтесума, перед тем как войти к своим многочисленным женам, пил шоколад. На женщин шоколад оказывает такое же влияние, то есть повышает либидо. Вот о чем он говорил.

– Ты такой умный! – восхитилась Света, переведя взгляд с диковинного индейца на Катькиного мужчину. Сама Любимова незамедлительно отпарировала:

– Зато ты дура.

Света не успела ответить. Дверь открылась, на пороге показались Валерия и Иннокентий.

– А где Фаля? – спросила я.

– Мы не смогли его убедить, что пора вернуться, – ответил мне Кеша. Лера так дрожала, что не могла и слова связать. Очевидно, на улице за это время еще сильней похолодало. – Я сейчас передохну, возьму фонарик и отправлюсь его искать. Фелю мы так и не нашли… В чем дело? – увидел он выражение наших лиц.

– Зато мы нашли, – вспомнила Катя об уговоре. Кеша, конечно, не Фаля, но с кого-то нужно было начинать тренировку к предстоящему разговору. – Феля… – Она напустила в голос побольше трагичности и выпалила: – Ее больше нет. Она мертва.

– Что?! Как это?! Где вы ее нашли?! Как мертва?! – посыпались на Катьку вопросы от Александрова и Малиновой.

– Она лежит возле гаража. Умерла от отравления угарным газом. Угорела, одним словом. А как это вы не догадались проверить там? Раз именно туда она и держала путь?

Молчание.

– Ты шутишь, право? – очухался от известия негр. – Он таскал нас к этим гаражам раз пять. И сейчас мы шли именно оттуда. Никакого трупа там нет.

У пятерых – меня, Кати, Жени, Паши и Альберта – тут же отпали челюсти. Или мы все синхронно потеряли рассудок, или же труп кто-то украл. Но кто? А главное, зачем?

– Ты смеешься над нами? – накинулась на него Катя. – Мы все там были! Ну скажите же, ребята!

– Да, – подтвердили мы. – Мы сами ее вытащили из «Газели» и оставили на земле.

– Вот можем сейчас пойти и проверить, – невозмутимо заявил Александров. – Никакой Фели там нет. И никого вообще. Заодно и Фалалея отыщем.

На очередные поиски нас отправилось четверо: Кеша, я, Павел и Жека. Катька наотрез отказалась идти вместе с Женькой, на которого она теперь точила зуб, а нам троим предстоял нелегкий выбор, кого же взять: с одного бока, мужчина, к тому же такой крепко сбитый, как Логинов, в таком деле нужнее, с другого, злопамятная Любимова души не чает в том, чтобы на кого-нибудь разобидеться, и тогда пощады не жди. Все же объективность победила субъективность, и с нами отправился Евгений.

Было очень темно. Жалко, что нам не случилось приехать в Питер в начале июня, в разгар белых ночей. А так приходилось напрягать зрение, мерзнуть и стараться не терять из виду мелькающий желтый огонек от единственного Кешиного фонарика.

– Ты че Катьку обидел? – не выдержала я, обратившись к Жене. Я его по-дружески люблю, но в этой ситуации, как мне показалось, он не прав. Или не совсем прав.

Женька глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

– Вы с ней разные, – заговорил он серьезно, что дало мне мысль считать: друг, доверившись мне, открывает глубины своей души. – Катя очень многого требует от мужчины, находящегося рядом. Тогда как тебе нужен принц, иногда оказывающий приятные знаки внимания, ей нужен раб, беспрекословно выполняющий все веления Ее Величества.

– Это неправда, Катя не такая! – разозлилась я, так как подругу любила куда сильнее, чем Логинова, хоть тоже только по-дружески. Но потом задумалась и поняла: в чем-то Женька действительно прав. Но это не Катина вина. Просто с самого рождения у нее не было мужчины, за которым она могла спрятаться от жизненных невзгод. У нее никогда не было щита. И теперь в лице Женьки она пытается получить все, чего раньше недополучала. Ей необходимо чувствовать, что есть мужчина, готовый для нее на все. И все же, пусть Женька иногда брыкается, но он и есть тот самый мужчина, готовый на все ради любимой. Они обязательно помирятся, потому что я просто не представляю их отдельно друг от друга. Полная дуальность.

– Что? – удивились Паша с Женей. – Что за дуальность, о чем ты?

– Да так, – неопределенно махнула я рукой, поняв, что опять сказала вслух, а Кеша иронично хмыкнул, вспомнив наш давешний разговор.

Мы пришли к гаражам. Вот чудеса! Хотя какие чудеса? Чудо – это когда происходит что-то хорошее. А если пропадает труп молодой женщины… Это не иначе, как проделки нечистого.

– Этого не может быть! – забегал Павел по площадке. – Ее нет! Куда она делась? Может, сама ушла?

– Паш, она умерла, – напомнила я.

– Ах, ну да…

– Пять раз, говоришь, сюда ходили? – спросил Жека Кешу.

– Да. Мы сразу пошли к стоянке. Сначала ушли вбок, затем вернулись и додумались выйти за ворота на дорогу. Я ведь высокий, ну и углядел их сразу, эти гаражи. Но ключей-то нет. Мы так походили туда-сюда, стучались в ворота, никто не отзывался. Возвращались в лес, затем снова сюда приходили. Ни разу никого тут не повстречали. Ни вас, ни ее. Ни трупа, – подумав, добавил он, хотя «труп» и Феля теперь являлись синонимами, как это ни грустно.

– Ясненько, – протянул Жека таким тоном, что становилось понятно: ясно для него только солнце в полдень, все остальное покрыто толстым слоем мрака и таинственности.

Кто-то стащил ключи у Альберта или служителя дворца, посадил Фелю, отключив ее каким-то способом, в машину, запер ворота и ушел. Подбросил ключи обратно в карман тому, у кого выкрал. Затем вернулся, забрал труп и снова ушел. С трупом. Есть другой вариант: никто ключи не крал (сложно представить, как это можно провернуть без согласия владельца), один из имеющих ключи либо они оба, сговорившись, усыпили Фелю, посадили в машину и умертвили газом. Затем один из них утащил труп. Здесь всплывает следующее понятие – мотив. По словам шофера, солистку группы он видел впервые. Учитывая то, что музыканты жили в Москве, поверить в это нетрудно. Так зачем ему это? То же самое я могу сказать об этом простом механике, что помогал чинить «Газель».

Ладно, отвлечемся от мотива, попробуем подобраться со стороны возможности. Альберт всегда был на виду, так что тело мог уволочь лишь механик из дворца. Повторюсь, в это верится с трудом. Стало быть, у Морозова имеется сообщник в наших рядах. Версия, что это было самоубийство, уже отпадала сама собой. Куда тогда труп делся? Нет, кто-то явно испугался грозящей судмедэкспертизы и посчитал для себя безопасным просто оттащить тело умершей подальше и спрятать. Закопать, допустим, или сжечь. Или сбросить в сточную канаву. Смущало другое: на это нужно время, и много. А все были перед глазами. Кроме…

Я глянула в сторону Кеши. А как же Лера? Неужели они заодно? Все трое? Но куда же они дели Фалалея, чтобы он не мешал воплощаться их коварному плану? Неужели тоже… Кошмар. Срочно нужно переговорить с ребятами. И с Катей.

На всякий случай мы стали громко выкрикивать имя Фалалея. Ночью, да в безлюдном месте звуки очень далеко разносятся. Нам никто не ответил. Возможно услышать ему помешал ветер.

– Ладно, идем, – предложил Александров.

Мы отправились обратно. После стоянки свернули на тропу, ведущую к дому лесника, а ныне – нашему. Я споткнулась, но Павел быстро среагировал, поддержав меня за руку.

– Спасибо.

Спутник ничего не сказал, тут же отпустив мою руку, и это было странно. Здесь Женька заявил:

– Мы разве туда свернули?

– По-моему, да, – пожал плечами Иннокентий, высвечивая путь.

Самойлов со знанием дела огляделся вокруг.

– Похоже на наш поворот. В то же время они все на одно лицо. – Помолчав немного, обернулся ко мне: – А что ты там бурчала про какую-то давальность? И вообще, я от тебя такого не ожидал.

– Что? – поразилась я этим словам. – Я говорила про давальность? Как это? Когда? И вообще, это не в моем стиле.

Впереди идущие мужчины расхохотались.

– А! – осенило меня. – Ты имеешь в виду дуальность?

Паша насупился.

– Называй как хочешь! Когда ты рядом с этим типом, – не постеснявшись самого «типа», который все прекрасно слышал, продолжил Самойлов, – тебя бросает в крайности. Мне это не по нраву. Если придется, я вызову его на дуэль, знай об этом.

– Паш, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Дуальность не имеет ни малейшего отношения к «давальности». И слова-то такого вообще нет.

– Умная, да? Все слова знаешь?

Нет, это невозможно! Я решительно отпрянула вбок. Пускай эти мужчины ходят своей стайкой, я же пойду сама по себе. Какая муха его укусила? Совсем он спятил, что ли?

– Видишь это дерево? – взывал к Александрову Женька. – Его раньше не было. Мы идем не по той дороге.

– Да? А вроде это та самая дорога.

Я не заметила, как удалилась от них слишком далеко. Тусклая полоска света мерцала метрах в пяти, я немного струсила, но гордость не позволяла мне обратиться к ним.

Наконец, когда я реально испугалась заблудиться в этом страшном месте, Паша сказал:

– Перестань играть в молчанку.

– Это ты кому? – донесся до меня голос Логинова.

– Юльке. Которая впереди идет.

– Впереди никто не идет, – вмешался Иннокентий.

– Ты че, ослеп совсем, дурень? Глаза протри.

– Слушай, это у меня в руках фонарик, и я лучше знаю, идет кто впереди, или нет.

– Правда, Пахан, это ты глаза протри, – сказал Жека. – Она идет за тобой, а не перед нами.

– За мной никого нет, я бы слышал шаги.

– Значит, почисти уши, – вставил Кеша.

– Слушай, ты! – разбушевался Павел, но вместо того, чтобы продолжить ругаться с представителем иной расы, вдруг подпрыгнул на месте и как завопит: – Она пропала! Она тоже попала! Мы все пропадем! Мы все умрем! Она умерла! Юленька умерла! Уа-а-а! – заревел он подобно младенцу.

– Как пропала? Блин, где она? Шла же рядом? – суетливо бормотал Женька, а Александров, остановившись, начал водить фонариком вокруг.

«Так вам!» – обрадовалась я.

– Да здесь я, здесь. – Так уж и быть.

Луч света незамедлительно уперся в меня.

– Что у тебя за шутки?! – накинулись на меня издалека парни и внезапно замолчали. Их кадыки нервно заходили вверх-вниз, а глаза расширились, достигнув размеров среднего яблока.

– Ага, испугались! – продолжала я радоваться. – Так вам! Будете знать… – я осеклась. Уж слишком сильным был ужас, изображенный на их лицах. Не из-за меня же так пугаться, тем более когда я уже нашлась. Чего ж они так вылупились?

Здесь подул сильный ветер, и что-то твердое коснулось моей макушки. Уже тогда лед проник внутрь моего живота и принялся вибрировать там на все лады, а когда я обернулась… Не знала, что на свете существуют картины, страшнее любых эпизодов, показанных в фильмах ужасов. Хотя бы оттого, что все происходило не на экране, а в реальности и прямо надо мной. Короче, высвеченный Кешиным фонариком ботинок, болтающийся возле моей головы, заставил меня протяжно завизжать и пожелать поскорее оказаться в другом месте, только вот непослушные конечности так и примерзли к земле, не давая мне ни малейших шансов пошевелиться. И от этой моей беспомощности перед данным кошмаром стало еще страшнее. Луч тем временем начал подниматься, демонстрируя сначала ноги, затем туловище в распахнутой кожаной куртке, потом голову с выкатившимися глазными яблоками и вывалившимся за пределы ротовой полости языком с пирсингом на кончике и веревку, обвязанную петлей вокруг шеи и держащуюся на крепкой ветке старого дерева.

Надо мной висел труп Фалалея, который никогда уже не возьмет в руки гитару и никогда уже не споет свои песни в собственной группе; иногда, при сильном порыве ветра, он задевал меня тяжелым ботинком, покачиваясь на веревке, а я так и стояла, не смея пошевелиться, и орала, орала, орала… Затем сознание смилостивилось и позволило мне уйти на довольно длительный промежуток времени в спасительное забвение.