Текст книги "Смерть вне очереди"

– Хорошо! Буду знать теперь!

Разозлившись, я взмахнула рукой – уже не помню для чего, – и тут кусок камня под моими ногами отвалился, рухнув в воду, сама я потеряла равновесие, ноги соскользнули, и я полетела вниз…

Глава 13

Падая, в последний момент я сумела ухватиться за край моста руками. Повиснув на одних ладонях над пропастью, я пронзительно закричала.

Александров мгновенно прекратил свой неуместный смех и ринулся меня спасать. Моя левая ладонь сорвалась с поверхности, и на одной руке я бы, конечно, не удержалась, если бы негр вовремя не перехватил мои руки и не вытащил бы меня наверх.

От негаданности очередной проделки рока я долго не могла прийти в себя, только беспрестанно хлопала ресницами в сильнейшем изумлении, радуясь от того, что вновь чувствую кроссовками твердую поверхность. Наконец выговорила:

– Спасибо.

– Не за что, – смутился Кеша. – Теперь-то ты веришь в проклятие?

Я пожала плечами, и в следующую секунду меня пронзило мыслью:

– Подожди-ка! До меня ведь еще Лера и Женька! О господи! Неужели с ними что-то случилось?!

– И Катя еще, – вспомнил он.

– На нее сегодня уже покушались. Причем конкретно. Кстати, ты не в курсе случайно, были ли у Орлиного Глаза с собой лук и стрелы?

– Что? – очумел тот от моего вопроса. – Нет, не было. А ты что, решила самостоятельно отстреливать выдуманного Женькой киллера? Пойми, никакого убийцы нет! Это все рок!

– Но мои друзья… А вдруг что-то случилось? Мы должны вернуться! Срочно!

– Хорошо, как скажешь.

Обратно мы почти бежали. С неба накрапывал грибной дождик, в воздухе снова запахло грозой. В доме оказались взбешенная Катя, перепуганная Валерия и удивленная Света. Логинова не было.

– Где Женя? – с порога кинулась я к лучшей подруге.

– Он… пропал! – ответила та со слезами в глазах, выражавших одновременно злость, недоумение, жалость и животный ужас.

– Как это? – Катя не ответила. – Кать, как это пропал?! – повторила я, садясь рядом и беря ее за руку. Ладонь была теплой и все же подрагивала.

– Прямо как Паша! Растворился в воздухе!

– Такого не бывает! Мы оставили Павла возле подъезда. Когда вышли, его не оказалось. А Женька был с вами! Что произошло? – обратилась я уже к Малиновой, потому что Катька в данный момент собой явно не владела.

– Там овраг был, – стала она рассказывать. – Мы с Катей спустились вниз, чтобы там поискать следы вашего друга, и слышали Евгения. Он с нами разговаривал, давал указания. Потом – какой-то неясный шорох. И все! Он молчал. Мы думали, ищет. А когда вылезли – его нигде не было! А потом… А потом…

– Что потом?

Лера расплакалась. Света взирала на подругу удивленно и немного испуганно. Дальше говорила Катя:

– Дальше Лерка оступилась прямо на ровном месте и свалилась в этот овраг! Вниз головой! Слава богу, ей повезло чуть больше, чем Альберту, в том, что под голову не попался булыжник. Она, конечно, сильно ударилась. На башке шишка, и плечо вывихнула. Мне вправлять пришлось. Ужасно…

– Мне было так больно! Это был рок! Я могла умереть! – сквозь слезы бубнила Валерия.

Кивая, я в двух словах обрисовала происшествие на мосту.

– Список закончился, – ни с того ни с сего сказала Барская. – Значит, все завершилось?

– Какой-такой список? – не понял Кеша.

– Нас! Список нас! – пояснила Светлана. – Юлька на фотографии стоит последняя!

Мы вновь схватили роковой снимок. Да, мной все закончилось. Или нет? И где же Женька? И где Паша? И где Фаля, Феля? Если они умерли, не ушли же сами? Кто спрятал их тела и куда? И почему не тронул остальные?

– Мне нужно кое-что проверить, – сказала я и вышла из дома. Когда мы бежали сюда, то ничего вокруг не видели. А видеть нужно было. Я направилась к месту, где был убит – или сам случайно разбил себе голову, что менее вероятно, – Альберт Семенович Морозов. – Вот так сюрприз, – порадовала я себя, придя на место. Сюрприз был не в том, что труп исчез, а в том, что труп остался. По какому принципу вычищают лес от мертвецов? Почему кого-то забрали, а кого-то оставили? А кто-то вообще пропал, просто взял и испарился? Что происходит, в конце концов? Есть ли убийца или нет? И если есть, то кто он? И из тех ли он, кто с нами, или из тех, кого с нами уже нет? – На сей раз я тебя слышала, – неожиданно сказала я совершенно наобум, ничего на самом деле не услышав. И сильно удивилась, когда позади довольно близко раздалось досадливое:

– Блин, теряю сноровку.

Обернувшись и едва вздрогнув (попала ведь пальцем в небо), я лицезрела любителя тельняшек. Как же у него это получается? Такой здоровый и так тихо ходит! А Паша – тот, наоборот, маленький, а топает как слон. Где же ты, Паша?.. И где же ты, Женя?..

– Ничего ты не теряешь, – открыла я правду. – Я почуяла тебя интуитивно. Ну вот, – кивнула я на мертвое тело, – что скажешь? Почему его не утащили, как других?

Экс-баскетболист пожал могучими плечищами:

– Не знаю. Я совершенно запутался. Что-то мне в этом во всем не нравится.

– Что же тут может нравиться? – удивленно вскинула я брови. – Люди погибают. Или исчезают. Ничего хорошего в этом нет и быть не может.

– Я имел в виду, что-то не сходится. Ладно, не бери в голову. Пойдем?

– Да, сейчас. Подожди только… Ответь только… – Я сама не знала, о чем хочу его спросить, пока язык не вымолвил вот что: – Если Паша не найдется… я виновата в том, что не давала ему поводов радоваться в его последние дни?

Ни фига себе я спросила… Выходит, Женькина реплика задела меня еще сильнее, чем мне показалось вначале. Впору снова разреветься. Или упасть в обморок. Но я не буду.

– Ты хочешь знать мое личное мнение? – Я неуверенно кивнула: я сама не знала, чего я хочу знать, а чего я знать категорически не хочу. Эх, предвидеть бы его ответ заранее, тогда я могла бы определиться, желаю я услышать это или нет. – Что ж. Нет, я считаю, ты ни в чем не виновата. Это все контраст.

От сердца немного отлегло. И все же мне не давал покоя этот незримый, не имеющий материальную форму контраст. Поэтому я спросила:

– Откуда же он берется, этот контраст? Вот не было бы его, и я могла бы быть с Пашей! И все было бы хорошо!

Взгляд Александрова потеплел. Теперь он взирал на меня как на свое любимое чадо, которое он считает своим долгом подготовить к дальнейшей суровой жизни.

– Если бы да кабы… Юль, без контрастов жить нельзя. Знаешь почему? Потому что жизнь – это и есть контраст.

– Как это? – удивилась я.

– Так, что жизнь строится именно на контрасте. Не было бы его – не было бы ничего вокруг. Какой сегодня день недели? – резко сменил он тему. Или не сменил?

Так, поезд привез нас в северную столицу ранним утром пятницы. Значит, сегодня…

– Понедельник.

– Отлично. Вот представь себе, что нет вторников, сред, четвергов, пятниц, суббот и воскресений. Один сплошной понедельник. Так существовал бы понедельник вовсе? Как ты думаешь? – Я задумалась и покачала головой, одновременно поведя плечами, мол, не знаю, не уверена. – Я лично думаю, что его бы не было. Откуда взяться понедельнику, если дней недели нет? Так же, если бы была одна осень, то самой осени бы не было. Люди бы жили себе как живут, и никто никогда бы не додумался назвать как-то тот сезон, в котором все живут. Зачем, если он один? Его бы просто не заметили, и все. Осень принимали бы как неотъемлемую часть жизни, о ней бы не задумывались и, соответственно, не дали бы названия. Название всегда дается только тому, что можно отличить от чего-то другого. Если бы ты жила одна на свете, у тебя бы не было имени. Если бы жили одни белые, то слова «белокожий» просто бы не существовало, так как это принималось бы как само собой разумеющееся. Понимаешь, к чему я веду? Вот Пифагор полагал, что сущность природы составляют числовые соотношения. А я уверен, что сущность природы заключена в контрасте. Если бы не было черного, не было бы и белого. Не было бы дня – не было бы ночи. Не было бы смерти… – Он предложил мне закончить.

– Не было бы жизни.

– Вот и думай дальше сама. – Он слегка поежился и глянул в небо. – Ты как хочешь, а я пошел, а то промок насквозь.

Надо же, я и забыла о дожде. Прогремел гром, и к сторожке мы подходили в тот момент, когда грибной дождь перерос в настоящий ливень. Тогда как Лера, Света и подоспевший Кеша остались в столовой, чтобы попить чаю, мы с Катей уединились в комнате и устроились на ее кровати. Я вытирала платочком намокшее лицо, одновременно вслушиваясь в монотонные звуки ливня за окном и гадая, что же они предвещают на этот раз.

– Какие у тебя мысли относительно всего этого? – сбив меня с философского настроя, полюбопытствовала лучшая подруга, что было несколько необычно. Чаще это она делится со мной мудрыми мыслями, которым я внимаю, а не наоборот. Наверно, это просто прелюдия к важному, познавательному разговору. Все же я ответила:

– Теперь я склоняюсь к версии Александрова. Проклятие действительно существует. Иначе как объяснить череду несчастных случаев?

– Ты ему веришь? – особенным тоном спросила Катя, посмотрев мне в глаза. Словно от моего ответа зависело, станет ли она сама ему верить. Но я знала, что это не так. В таких серьезных вопросах относительно верю – не верю Любимова всегда опиралась лишь на свое мнение.

– Я? Хм. Скорее всего, да. Он же мог не спасать меня, а он подскочил и вытянул, рискуя собственной жизнью, ведь он мог сам оступиться. Я жива благодаря ему. Только вот надолго ли это?

– Надеюсь, что да. Значит, проклятие?

– А ты что скажешь? – наконец полюбопытствовала я.

– А я изменила свое мнение, – ответила Катька, легкомысленно пожав плечами, дескать, вот так вот случилось. – Женька был прав, дело не в проклятии. Потому что слишком много лишнего в этой истории.

– Лишнего? – решила я, что ослышалась.

– Именно. Лишнего. Того, что сюда – в версию о проклятой экскурсии – не вписывается, понимаешь? Например, шаги, которые ты слышала. Зачем проклятию ходить туда-сюда? Что оно, завсегдатай психлечебницы, твое проклятие? Почему пропадает еда? Другие вещи? – О! По этому поводу у меня было что сказать. Но я дам тебе закончить. – И если ты даже станешь настаивать на том, что Агата умерла из-за больного сердца и плохих метеорологических условий, супруги музыканты покончили со своими жизнями, наглотавшись угарного газа и повесившись, индеец нечаянно упал, поскользнувшись, абажур свалился сам, Пашу унесло ветром, ну дерево с молнией – понятно, и тебя тоже никто с моста не толкал – это факт, но Альберт скончался не без посторонней помощи, в меня не грозный Рок стрелял из лука или арбалета, а Женька не мог заблудиться. Это мы с тобой могли. Он – нет. Вывод? Без человеческого фактора не обошлось.

– Я согласна, Морозова убили, но… как бы выразиться… это были происки Рока, понимаешь? Лера была права, кто-то просто спятил. На пару минут в одного из нас вселилось что-то, что заставило пойти на убийство. И может быть, этот человек даже не помнит своих действий.

– А в меня когда стрелял, тоже не помнил, да? Я потому и спросила про Александрова, – понизила Катька голос, вспомнив, что у стен есть уши, и эти уши весьма любопытны. – Только он мог в меня стрелять.

– Шутишь! – вскочила я. – Это не он!

– Так, уже втюрилась… – пробормотала она угрюмо с частичкой отвращения в голосе.

– И ты туда же!

– А кто еще? – заинтересовалась она. Пришлось рассказать про то, как негр в тельняшке решил, что я ему навязываюсь, и отшил меня по вине цвета моей кожи. Катька истерично расхохоталась. Я же обиделась. – Ну ладно, не дуйся. Но вышло прикольно, согласись. – Потом она вернулась к насущному: – Мне кажется, он ведет двойную игру. Хрен его знает, зачем он спас тебя сегодня… Но если не он, то кто же? Кто в меня стрелял?

– Не знаю, – сказала я правду. У меня и в самом деле не было никаких объяснений. Тупой рок был лучшим кандидатом в подозреваемые на данный момент. – Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, забыла сразу. Сначала это падающее дерево, затем остальное… Короче, я знаю, кто спер записку.

– Что?! – У Катьки глаза на лоб полезли. – Говори же! Ну!

Я выдержала паузу, после выдохнула:

– Это сделал Фалалей.

Молчание.

– Как это? Он же… Он же… Умер?

– Да, он умер. Но записка пропала раньше его смерти, если ты помнишь.

– Я-то помню, я о том, что откуда можно это выяснить, коли сам он мертв и труп пропал?

– Мне сказал Кеша. Он видел, как тот выходил из нашей комнаты, поспешно заталкивая что-то белое себе в карман. К тому же у него в гостинице был компьютер, так что все сходится.

– С одной стороны, сходится, а с другой, полный бардак! Вот что теперь с этим делать? Писал не он и не его жена, это мы уже выяснили. Остается предположить… что? Писали ему?

Я пожала плечами. Эта мысль не успела посетить мою голову, я же говорю, подруга соображает всегда быстрее меня, потому, прежде чем что-то ответить ей, нужно сперва проанализировать. Да, он мог слышать, когда мы обсуждали шифровку в автобусе. Но зачем ее красть, когда можно попросить? Он не хотел, чтобы кто-то знал, что это принадлежит ему? Хм… Итак, вспомним, что там было написано. Кажется, кто-то назначал ему встречу в парке и обещал принести деньги. Но записка-то просрочена, он получил ее лишь на следующий день. Так зачем она ему? Выходит, нет, не его это. А зачем он взял? Если б не было блокнота, понятно: муза явилась, а ноты фиксировать негде. Вот и прошелся по комнатам.

Я озвучила эту мысль, прибавив:

– Может, он решил, что это осталось от хозяев? Оттого забрал без зазрений совести. Раз это после них осталось, стало быть, вещь никому не нужна.

– Но зачем ему мог понадобиться исписанный лист бумаги? Вот где рисовать надо было! – Она вытащила из-под подушки большой блокнот в черной пластиковой обложке.

Настала очередь мне вылуплять глаза.

– Любимова, ты сходишь с ума. Объясни мне, пожалуйста, почему у тебя под подушкой находится вещь покойников, и будь, прошу, очень убедительна, не то я стану тебя бояться.

– Потому что я прячу! Никому нельзя верить! Записку у меня уже сперли, если уведут и это… Не останется никакой пищи для мозгов! Не забывай, я аналитик. Если не будет предметов, которые можно подвергнуть анализу, я начну анализировать людей. Так вот, слушай, что я скажу. Письмо наше мог спереть сам Александров, а затем скормить тебе историю про Фалалея, зная, что никак это проверить нельзя, и зная, что ты купишься.

– А ты – нет?

– А я нет. Вспомни, чему учил нас Женька. Никому не верь на слово. Верь только фактам.

Воспоминание о любимом отразилось на Катином душевном состоянии критически. Она замкнулась, свернулась калачиком на постели и уткнулась в подушку носом. Я стала наглаживать ее по голове, уверяя, что Женька не из тех, кто не возвращается, и думая при этом, а из каких же Паша, и, возможно, подруга успела бы заплакать, если бы не один эпизод: свет моргнул, а с кухни донесся какой-то хлопок, затем грохот. В следующую секунду закричала Лера. Мы с Катей выбежали из комнаты.

Плитка дымилась, Света лежала на полу без сознания. Лера, набрав воды в рот, выплеснула ее на подругу, а Кеша подошел к взбунтовавшемуся электрическому прибору, с опаской его оглядывая.

– Что произошло? – спросила Любимова.

Ответила взволнованная Валерия:

– Светку ударило током! Она хотела включить плитку, поднесла к розетке штепсель, и тут это! Розетка заискрилась, плита задымилась, а саму ее отбросило в сторону. Она жива?

Мы склонились над пострадавшей. Катя приложила два пальца к ее шее, как это делают в кино.

– Пульс слабый, но прощупывается, уже хорошо.

– А ну-ка дамы, отойдите, – деловито отстранил нас Иннокентий, бросив на время плитку-убийцу, и, действуя очень уверенно, в два счета привел больную в чувство.

– Что со мной? – Она покачала головой из стороны в сторону, проверяя, не парализовало ли ее. Затем попыталась встать. Мы помогли. – Что случилось? Меня что, током шандарахнуло?

– Именно так и было, – не стала Лера спорить.

– Ни фига себе… О боже! Мы все умрем! Мы все равно умрем! Рано или поздно!

«Так, опять началось…»

Несмотря на очередную колкость вредного внутреннего голоса, я почувствовала себя крайне неуютно. А что, если она права? Что, если проклятье не выпустит нас отсюда, пока не истребит всех до последнего?

– Мама, – пискнул мой голосок.

– Ты-то чего? – удивилась Катька.

– Вдруг она права?

– Прекрати, – раздраженно сморщилась подружка. – Я уже говорила тебе, что думаю на этот счет.

– Хочешь сказать, здесь тоже человеческий фактор? – разозлилась я. – Кто, интересно, мог знать, в какой момент она захочет отварить себе сосиску?! Может, ты?! И как ее можно было испортить?

– Юля! – отдернула меня подруга, но было поздно.

– Какой еще человеческий фактор? – набросились на нас все. – Вы что, думаете, кто-то специально это делает? Но кто?

Мы с Катей лишь пожали плечами и гордо удалились в свою комнату. То есть это другим наверняка показалось, что гордо, в действительности же мы обе просто боялись, как бы нас не измордовали сейчас за такие выводы, и сбежали, трусливо поджав хвосты.

– Что же ты делаешь, овца такая, а?! – накинулась на меня Любимова, плотно закрыв дверь. – Вот правильно тебя мама зовет! Овца и есть!

– А что я сделала-то?

– Как что? Кто ж людям-то говорит, что подозревает их во всех смертных грехах? Нам еще жить с этими людьми! А мы теперь будем персонами нон-грата. Нам даже в столовую выходить запретят. Заколотят дверь – и поминай как звали.

– Ты что это? Серьезно? – не поверила я своим ушам. – И вообще, Женька им еще и не такое говорил! И их тогда больше было!

– Женька – это Женька! Ему можно! Ты бы стала ему перечить, а? Особенно в тот момент, когда он заставлял покойного Морозова маршрут передвижений рисовать?

Я живо восстановила в памяти лицо Логинова в тот момент и ответила:

– Нет! Он был таким… хм… авторитетным. Я бы не стала перечить однозначно.

– Ну вот. Так то Женя, а то мы с тобой. Сечешь?

– Да, но… заколачивать дверь?! Это жестоко! Они не могут так с нами поступить!

Катя выдохнула, успокоившись, и ответила мне уже нежнее:

– Юля, в чрезвычайных ситуациях люди вполне способны на жестокость, и еще и не на такую. Ладно, проехали.

Мы расселись по местам и стали усиленно зырить в пол, словно пытались прожечь там дыру. Так длилось довольно долго. Извне доносился шум: по столовой перемещались люди, за окном по-прежнему беспредельно властвовал ливень. Наконец хлопнула входная дверь.

– Кто-то ушел? – приподняла одну бровь Любимова.

– Да, похоже. – Тут меня поразило молнией. – О господи! Они собираются сжечь нас заживо! Вот зачем они вышли! Они сейчас обливают дом бензином!.. – Тут я заметила, какими глазами наблюдает за моим рассказом подруга, и осеклась: – Что, нет?

– Я думаю, нет, – уверенно заявила она, пару секунд мы глазели друг на друга, затем залились смехом. – Ну подруга, – вымолвила Катя после. – Это надо такое придумать! Под проливным дождем поджигать дом, в котором они, к тому же, сами живут! Твоя фантазия далеко может нас завести, как считаешь?

– Да это все ты! Замуруют, замуруют… Бойкот объявят…

– Не говорила я «замуруют»! – стала она противиться собственным словам.

– Говорила!

– Нет, я сказала «заколотят дверь».

– А разница?

Мы еще немного поспорили на тему, синонимы ли в данном случае глаголы «замуровать» и «заколотить» или нет, к общему знаменателю не пришли (да и не старались особо, просто заняться было нечем, вот и спорили) и оставили эту тему, включив свет и начав читать журналы, стопку которых обнаружили на полу в туалете.

Прошло много времени, но никто не вернулся.

– Интересно, кто это гулять намылился в такую погоду? – не выдержала я. – Кать, как думаешь?

– Ставлю на твоего Кешу, – без промедления выдала она. – Только он любит подобные увеселительные прогулки.

– Возможно. Я схожу проверю.

Статья, что я читала, была про какие-то смартфоны, айпэды и прочую техническую чушь, в которой я все равно ничего не смыслила, потому я посчитала, что мои знания не пострадают, ежели я брошу чтение и выйду «в свет».

Весь «свет», что наличествовал в доме, обнаружил себя в комнате Леры и Светы – так как это они и были – и мне явно не обрадовался. Ну и ладно.

– А Кеша где? – спросила я не очень доброжелательно, но и не нарочито агрессивно.

– Вышел, – ответила Лера тоном, абсолютно повторяющим мой.

– Зачем и насколько, не знаем, – опередив последующие расспросы, бросила Светлана, догадываюсь, чтобы поскорее от меня отделаться.

– Отлично, – только и оставалось закончить мне диалог, и я вышла из комнаты.

Решив подождать Александрова в столовой, чтобы не пропустить его приход, я осторожно приблизилась к походному чайнику, осмотрела его со всех сторон, как будто бы могла на глаз выявить неполадку, если бы таковая имелась, и боязливо, дрожащей рукой воткнула штепсель в розетку. Чайник мирно зашумел.

– Уф, – выдохнула я, утерев выступивший пот со лба.

Ладно, сделаем вид, что собирались пить чай. Или взаправду выпить?

Обрадовавшись принятому решению, я полезла на полку буфета и обнаружила, что осталась всего одна пачка «Юбилейного» в шоколаде. По-моему, еще вчера их было видимо-невидимо. Снова пропала еда? Или мы просто так много кушаем? Все-таки людей пятеро, и один из нас мужчина, как ни крути, они едят больше, чем слабый пол, так что удивляться, наверно, не стоит.

– Ну и ладно, выпью пустой, – сказала я сама себе, достала чистую чашку и, сев на стул, поставила ее перед собой.

В столовую выплыла Катя.

– Ты что на нее молишься, как на икону? – иронично хмыкнула она, видя сей натюрморт. – Чукча кушать хочет, чукча кушать хочет…

– Не смешно, – нахмурилась я. – Печенье почти закончилось. Осталась одна пачка. Мне стыдно ее начинать.

– Узнаю любимую подругу… Я понимаю, что тебе стыдно, но, поверь, другим стыдно не будет. Так и останешься голодная со своим стыдом в придачу.

– Ну и пусть. Зато совесть будет чиста. – Да, в этом вся я.

– Чего меня не зовешь составить компанию? Я, между прочим, есть хочу, – подруга погладила себя по плоскому животу, а я, поблагодарив высшие силы за то, что она старается не унывать (а я знаю, как тяжело ей это дается), все же очень тихо ответила:

– Нет, Кать. Мне нужно поговорить с Кешей. Наедине. Извини.

Хотя я сказала почти шепотом, все же рефлекторно обернулась на дверь противниц, боясь, как бы они не услышали и не испортили из вредности мой план.

– О’кей, хозяин барин. – Любимова удалилась в спальню, вроде бы даже не обидевшись. Вот и славненько.

Я сидела за столом и смотрела на чашку, гадая, с чего начать разговор, да и нужно ли вообще его начинать, а чайник тихо себе грелся, стоя на разделочном столе. На улице шел дождь. Кеша все не возвращался.

Чайник закипел, я бросила в чашку пакетик чая и залила водой. Так, теперь будем ждать, когда остынет. Делать все равно нечего, так что можно и посидеть спокойно.

Через минуту или чуть больше скрипнула дверь за моей спиной, я, догадавшись, что это одна из моих вражин, тут же глотнула из чашки дымящуюся жидкость, чтобы они видели, что я не просто так сижу, кого-то дожидаясь, а с конкретной целью – пью чай, однако не учла того, что кипяток не успел остыть, потому уже через мгновение то, что я хлебнула, я выплюнула прямо на стол.

Ко мне подбежала Лера, которая, как выяснилось, шла в уборную и видела мой подвиг.

– Что ж ты кипяток пьешь? С ума сошла? Так и умереть можно. – Она первой попавшейся тряпкой протирала стол.

– Да я… не заметила как-то… что еще горячо… – лепетала я в ответ, наблюдая за ее действиями и вертя высунутым языком, создавая ему тем самым вентиляцию.

– Теперь язык болеть будет.

– Чичио. – Это я сказала «ничего» с высунутым языком. Но Лера, как ни странно, поняла и кивнула:

– Да уж, по сравнению со смертью, обожженный язык – сущий пустяк, согласна? – Я кивнула. – Ждешь Кешу? – спросила она, точно ударив меня обухом по голове.

– Нет-нет! – вскочила я на ноги. – Я чай пью, видишь?!

– Понятно. – Она хихикнула и отправилась наконец в туалет.

Я вернула свой зад на стул. Нет, вы подумайте! Вот чем старательнее скрываешь какое-то свое намерение, тем более явным оно оказывается для окружающих. Это только у меня так, или у всех? Когда же я научусь умело притворяться?

Начала дуть на чай, и тот, уступив, стал потихоньку остывать. Тогда я отпила пробный глоток. Ничего, пить можно. Выпила еще, и следом мне пришла такая чудовищная мысль в голову, что я снова выплюнула жидкость на стол. Вытирать было некогда: я бросилась к проклятому снимку нашей туристической группы. У Жени тоже были закрашены глаза – наверняка работа Александрова. Последовательность стала очевидной. После Женьки Лера упала в овраг, чудом уцелев. Потом я едва не сорвалась с моста вниз. Переходим к первому ряду. Свету ударило током. Следующий Кеша. Переживет ли он очередное покушение злостного Рока? Сумеет ли уцелеть? Точнее, сумел ли он уцелеть? Довольно нелепо с его стороны после удара молнии выходить из дому в такую погоду.

– Что, еще не остыл? – Увидала Валерия новую лужу на поверхности стола. – Странно. Здесь довольно прохладно, чай обязан был уже остыть.

Малинова вторично взялась за тряпку, а мы стало стыдно. Только я хотела поделиться с ней своими опасениями относительно нашего друга, как дверь отворилась, и появился сам друг, мокрый и озадаченный.

– Привет, девчонки, – сказал он нам странной интонацией и будто впервые за сегодня видел.

– Привет, – машинально отозвалась я, не понимая толком, насколько глупо это звучит.

– Вот Юля хотела с тобой поговорить, – нагло сдала меня гид неординарной экскурсии и удалилась в свою комнату, а я стала мысленно проклинать все на свете, в том числе нелепую ситуацию, в которую по собственной неосмотрительности угодила.

– В самом деле? – удивленно уставился на меня Иннокентий.

Вот что теперь делать, а?

– Нет, – ответила я, на сей раз просекая, насколько глупо это звучит.

– Нет? – еще сильнее удивился он.

– Нет, – повторила я уже тверже.

– Ну что ж… – странное дело, негр слегка расстроился, – я пойду тогда, раз тебе не нужен?..

– Куда?! – воскликнула я, вытаращив глаза. Это было куда глупее всего, что я сказала до этого, но мне показалось, что он собрался опять на улицу, а это было опасно, учитывая очередность покушений.

Александров засмеялся.

– Да в комнату, в комнату, незачем так переживать!

Он подошел ко мне, по-дружески потрепал по макушке, мол, не скучай, подруга, и, достигнув своей двери, скрылся.

Я продолжала стоять, тупо моргая. Что бы это значило? Ладно, забудем.

Я из вредности допила чай и даже осмелилась достать одну печенюшку из последней пачки, чтоб не пить его пустым. Затем вымыла емкость, убрала на полку буфета и вернулась к Катьке.

Она оторвалась от журнала (видимо, с содержанием ей больше повезло, это было видно даже из названия – «Стиль», тогда как у меня – «Мир электроники», нет, не могла я, что ль, выбрать себе что-нибудь другое?) и спросила:

– Ну как? Потолковали?

Я покачала головой:

– Нет.

– Отчего? Не захотел? – предположила она, наверняка, чтобы меня поддеть.

Я снова покачала:

– Это я струсила.

Катька снисходительно улыбнулась.

– Понятно. А о чем вообще ты хотела побеседовать с ним? Убедить его в том, что готова мазаться гуталином каждый раз перед встречей с его принципиальной семьей?

Она откровенно захохотала, как недавно сам Кеша, а я дико взбесилась из-за того, что надо мной все вечно потешаются, и кинулась в нее своим неинтересным журналом. Она успела отбить мой журнал своим. Короче, «Стиль» сумел отразить удар «Мира электроники», и последний повержено устроился в углу комнаты.

– Чего кидаешься? – посмела возмутиться соседка.

– Не фига издеваться!

Я молча устроилась на кровати и рта больше не раскрывала.

Пришло самое время поразмыслить над преступлениями. Все началось с того, что умерла пианистка. Затем нас лишили бензина. К несчастью, это мог сделать кто угодно. Когда мы ждали полицию, у меня постоянно на глазах был только Паша. Остальные гуляли. Кто угодно мог проколоть оторванной антенной бензобак. Но могла и сама антенна, ветер был дикий. Тут два варианта: антенна оторвалась и упала куда-то рядом с «Газелью», этим и воспользовался злоумышленник, или же антенна сама выбрала курс прямо на специальное место в боку автомобиля и пробила дыру без посторонней помощи. Но… наличие этих ужасных событий, которые повлекло за собой наше невольное заключение в Петергофе, лично меня не заставляет сомневаться в том, что проткнули бак преднамеренно. Выходит, Катя с Женькой были правы, убийца существует, и он среди нас. Мне стало не по себе. Им не мог быть никто из оставшихся. Каждый в какой-то момент мог убить кого-то одного, но не мог убить кого-то другого. А так не должно быть. Друг был уверен: убийца один.

Следовательно, мы все умрем. Раз убийца есть и он настолько проворен, что не дает возможности себя подозревать больше, чем других, значит, Света права: он не даст нам выжить. Вот кто один останется, тот и убийца. «Господи, пусть им окажусь я!» – шутил Паша. Зря, он им, к сожалению, не оказался.

На душе стало так печально, что я решила на всякий пожарный попрощаться со всеми. Что ж, придется собраться с силами. Так или иначе, я вынуждена переговорить с Кешей. Я хочу, чтобы он знал все. Я хочу извиниться за то, что подозревала его одно время, и заверить, что это время прошло.

Спустив ступни с кровати на пол, я ощутила реальный сквозняк.

– Кать, – окликнула я подругу. – Здесь так дует! У нас точно окно закрыто?

– Да, конечно. Я даже не знаю, в порядке ли рамы, может, оно вообще не открывается?

– Но откуда сифонит?

– Не обращай внимания, у индейца же окно открыто.

– Но мы плотно притворили дверь и заставили ее старой полкой для обуви.

– Ой, – прыснула Катя. – Не полка, одно название… Не бери в голову, дом старый, в полу наверняка полно щелей. Вот и дует. Обуешься – перестанет.

Я и впрямь обулась и вышла из комнаты. Прошла одну дверь – комнату ребят – и замерла перед Кешиной. Она была закрыта неплотно. Я тактично встала с другого бока от щели, чтобы ненароком не заглянуть, и постучала. В ответ – молчание. Я постучалась еще раз, произнеся:

– Кеш, это Юля, открой.

В этот раз тишина меня напугала. Почему-то сразу родилось ужасное предчувствие, и у меня сперло дыхание. Постояв пару секунд, я вдруг резко распахнула дверь.

…Александров лежал на полу, спортивная куртка была залита кровью от и до. Пол также был окрашен в красный цвет, и даже стена возле его кровати, рядом с которой он и лежал, тоже была покрыта кровавыми пятнами. Они собирались книзу в тонкую струйку и стекали на пол. Покрывало – и то было намокшим от крови. Уж чего я повидала в жизни, часто наталкивающей меня на всяческие расследования, но столько крови я не видела еще нигде. Казалось, в приятеле было не пять, как подобает взрослому человеку, а все пятнадцать литров, большая часть из которых расползлась по помещению. Окно было распахнуто…