Текст книги "Поздравляю со смертью"

– Бред, – сказала я сама себе, оставляя замок в покое.

Я решительно пошагала в сторону мусорных баков, которые должны были стоять за углом, чтобы сообщить Жану, что пора кончать со шпионскими играми, однако, когда я дошла до конца территории и завернула вместе с забором влево, то ничего не увидела. Что происходит? Где Жан? Он ведь сообщил, что на месте. Если бы не смог приехать или не нашел, где ему спрятаться, так бы и написал.

Я полезла в телефон в надежде найти какое-то объяснение этому, но никаких новых сообщений не было. Даже Федор не перезвонил.

– Ха-ха, – сказала я в пространство. – Как смешно, вы все разыграли меня, да? Оставили одну в пустующей промышленной зоне на ночь глядя. Премного благодарна!

Я все-таки написала и Жану, и Наташке. «Где ты?» – одинаковый вопрос для обоих. Сунув телефон в карман, пошла обратно к воротам. Я решила постоять здесь еще немного, а потом просто уехать. Молча. Если они не отвечают, то почему я не могу уйти по-английски?

Дав себе (или им) еще пятнадцать минут, я продолжила стоять возле ворот. Затем решила проверить, сколько прошло времени (часов не ношу) и тут-то увидела новое сообщение. Я забыла, что выключила звук и вибросигнал в телефоне!

«Через дорогу», – ответил Жан. Наталья по-прежнему молчала.

Я посмотрела на другую сторону улицы. Там стоял киоск, ныне закрытый. Удивительно, кто здесь газеты покупает? Хотя это, скорее, шаурма или выпечка какая-нибудь. На самом сооружении не было никаких опознавательных знаков и гадать можно было сколько угодно. В этот момент из-за киоска высунулась рука и помахала мне в приветственном жесте.

«Дурачок! – кинулась я писать в ответ. – Я испугалась, что осталась одна!»

«Мусорные баки убрали. Я сымпровизировал».

«Наташка пропала», – пожаловалась я.

У Жана, кстати, тоже был отключен звук в телефоне, и слава богу. Если кто-то и наблюдает за мной с фабрики, пусть думает, что я пишу кому-то, кто очень далеко и в связи с этим не сможет мне помочь.

«Не стой здесь, это бессмысленно, зайди на территорию, будто там ищешь улики».

Жан словно не понимал, что моя подруга пропала именно там! И он теперь хотел, чтобы я туда пошла? Одна?

– Все равно ее пришлось бы искать, – с недовольством констатировала я. Можно сколько угодно фантазировать, как я брошу все и уйду, высоко задрав хвост (ну или подняв голову), но я, естественно, не собиралась всерьез оставлять здесь Наташу. Она, наверно, тоже отключила в телефоне звук, поэтому не увидела сообщение. А на шепот не отзывалась, потому что серьезно увлеклась игрой и пошла прятаться слишком далеко – вот и все объяснение.

Я сделала три решительных шага к дыре – и застыла всего в одном, последнем, от нее. Под светом фонаря почему-то было приятнее находиться, хоть я и была там как на ладони. С одной стороны, существует угроза какого-то мифического преступника, который может – а может и не – прийти за мной, но с другой, есть психологический комфорт, который мы испытываем при освещении, и есть естественная боязнь тьмы, которая может скрывать в себе все что угодно.

Я с шумом втянула в себя воздух, потом выдохнула – еще громче, – чтобы настроиться, и все-таки сделала необходимый шаг в зияющую темноту, будто ныряла в холодную воду с высокого утеса.

Территория встретила меня колючими кустами. Теперь понятно, отчего Наташке пришлось уйти подальше от вандалистского входа. Я, к сожалению, была в кожаной юбке и колготках, которые теперь получили множественные зацепки. Ну ладно, в темноте дыры не так заметны. На худой конец доеду домой на такси.

Утешая себя такими прагматичными мыслями, я упрямо шла вперед и в какой-то момент догадалась подсветить себе путь фонариком, а еще через пару шагов – позвать подругу.

– Наташа, – полушепотом сказала я.

А в ответ – тишина. Куда же она ушла? Не могла она так далеко отдалиться от дыры, ведь есть вероятность заблудиться и забыть, где она расположена.

Нехорошее предчувствие обуревало мое сердце, от нервного перенапряжения я вся вспотела, и пришлось даже расстегнуть куртку.

– Наташ! – позвала я уже громче, водя телефонным фонариком вокруг себя.

И тут… Светло-голубой плащ. Его ни с чем не перепутаешь. Вряд ли здесь на территории валяется какая-то тряпка совершенно такого же оттенка, как и верхняя одежда моей подруги. Весь ужас состоял в том, что тряпка лежала, горизонтально вытянувшись вдоль какого-то строения.

– На… – жестокий спазм не дал мне произнести имя подруги до конца. Он душил меня, позволяя моим устам издавать лишь нечленораздельные звуки, отдаленно походящие на жалостливое кряканье.

Делая все новые и новые шаги, я уже более отчетливо видела ее. Кучерявые волосы и темные лакированные сапоги без каблука. Это точно была Наталья, которая зачем-то решила прилечь на землю. О более худшем объяснении думать не хотелось…

Я не знаю, что произошло дальше. Интуиция? Инстинкт самосохранения? Слух? Что, что конкретно меня спасло, вынудив обернуться? Я ведь уперто шла к своей цели, я видела лежащее туловище и хотела сделать еще шаг, а потом присесть и потормошить подругу, пытаясь привести ее в сознание, но почему-то просто обернулась – резко, будто от того, как быстро я это сделаю, зависела моя жизнь. В итоге так и вышло.

Поворачиваясь, я оказалась лицом к забору, который еще был виден, и фонарям, не дающим здесь практически никакого света, зато пускающим свои далекие лучи прямо в спину нападавшему, ввиду чего я увидела его силуэт. Это был мужчина с какой-то дубиной в руках, которой он беззвучно замахивался, чтобы ударить меня по голове. Он уже был в паре шагов от меня! А я, из-за обуявшего меня страха за жизнь подруги, вообще ничего не услышала и не заметила! Силуэт был абсолютно черный, так как единственный источник света, как я уже говорила, находился у него за спиной, а направлять на него луч своего фонаря было некогда, поэтому сказать что-то кроме того, что это определенно мужчина, было невозможно.

Я резко бросилась бежать – не было даже сил на то, чтобы закричать погромче, страх завладел всем моим естеством. По тяжелым размеренным шагам за спиной я могла констатировать, что преступник меня преследует. Что же делать? На территории темно – хоть глаз выколи. Звать на помощь некого: Наталья лежит то ли без сознания, то ли… нет, даже думать не хочется… А Жан слишком далеко, чтобы услышать. В то же время ночью звуки разносятся далеко, мне все-таки нужно закричать! Заорать что есть силы! Но я не могу… С одной стороны, парализующий страх, а с другой – дыхание нужно поберечь, оно мне еще пригодится.

Я бежала вперед, молясь не споткнуться и не сломать себе шею, добежала до какого-то длинного здания в два или в три этажа – некогда было разбираться – и дернула первую попавшуюся дверь на себя. Заперта! Черт! Потеряны драгоценные секунды!

Я обернулась: враг приближался, размахивая дубиной. Побежала дальше, стала огибать здание и чисто случайно наткнулась взглядом на выбитые стекла. Я резко встала и подняла глаза: на уровне лба начиналось окно, однако острый кусок стекла – единственный устоявший внутри прямоугольной конструкции, торчащий снизу, как акулий зуб, – сильно меня смущал. Я ведь могу серьезно поразиться… И заразиться чем-нибудь неприятным… Но это шанс спрятаться. Вряд ли преступник решит, что я настолько безбашенная, что с разбега прыгаю в разбитые окна.

Скинув куртку, я сунула ее в проем и в один прыжок оказалась внутри здания. Кожанкой пришлось пожертвовать – оборачиваться и забирать ее просто не было времени. Я лишь сделала два шага в сторону и села на пол.

Шаги… Он пробежал вдоль стены. Звуки стали удаляться. Он не заметил черную куртку на окне! Прекрасно!

Итак, кто же за мной гнался? Подумав, я сделала вывод, что есть три варианта: Сафронов, Глеб и… Жан. Насчет мотивов у меня пока пробел, но только эти трое знали, где я буду. Хотя нет, есть еще Федор, которому я сама написала. Но он же не прочитал сообщение. А если прочитал позже, то не успел бы приехать. Однако, повторюсь, с причинами такого поведения у меня напряженка, даже моя богатая фантазия отказывается дать хоть один мотив. Федор так сильно напрягался, чтобы найти Аллу, а потом – чтобы инициировать расследование, какой ему смысл избавляться от меня и Наташи? Про Жана я уже говорила, он, скорее всего, девушек вообще не знал. Да и насколько глупыми должны быть те двое, чтобы клюнуть на историю с дневником Аллы, натыканным на дурацкой смартфоновской клавиатуре в зашифрованном виде, который одна лишь я способна прочитать, точно агент 007… Нет, я скорее поверю в то, что нам с подружкой не посчастливилось наткнуться на местного маньяка.

О нет… Звуки! Они приближались. К ним прибавилось хищное дыхание охотника. Он здесь! Он прямо здесь, возле этого самого треклятого окна! Остановился. Подошел. Все, он увидел куртку, с такого расстояния пропустить ее даже в темноте невозможно, на ней много блестящих заклепок, молния, да еще и бисер на плечах и груди. Надо сматываться, он понял, что я в помещении.

Медленно я стала подниматься, чтобы проще было уходить, но вот предательски хрустнули колени, выдавая свою обладательницу с потрохами перед убийцей! Слышал ли он?..

Да, слышал. Кратковременное шуршание – и звук приземления на грязный бетонный пол. Он здесь. В паре шагов от меня. Мне конец. Остается только одно. Бежать! Скорее, пока он осматривается, привыкая к чернеющей темноте. На улице все-таки светят звезды, луна и отдаленные фонари. А здесь – кромешная мгла. Может, он испугается, а? Может, он вернется? Окно светится темно-серым прямоугольником. Уйди, уйди, откуда пришел… Но нет. Гладкая, как у змеи, голова вертится в разные стороны. Он не уйдет. Он взял след. Удав проглотит кролика. Ничего другого мне не остается, кроме как…

Я резко бросилась бежать, ничего не видя перед собой – даже проемов дверей. Однако помещение было большим и длинным, я увидела прямо перед собой еще одно окно, которое выходило на другую сторону, даже если остались стекла – плевать, однако я не добежала до него всего ничего: сзади меня схватили за плечо и с недюжинной силой приложили лбом о каменную стену прямо возле спасительного проема. На миг в помещении стало очень светло. Ах, нет, показалось. Иначе бы я увидела нападавшего. А так, я видела просто пляшущие звезды, которые наверняка сигнализировали о том, что я потеряла рассудок. Они потом соединились в одну большую вспышку перед глазами, и сознание меня наконец покинуло.

* * *

Почему так горит щека? К ней поднесли зажигалку? А, нет, это меня по ней ударили, приводя в сознание.

Кое-что изменилось в помещении. Я сидела связанной на деревянном стуле, а в двух шагах от меня горели какие-то бумаги. Преступник устроил тут импровизированный костер, чтобы прибавить освещенности. Зато и я его увидела.

– Где он? – Знакомый голос подсказал мне, что я права. Капюшон закрывал часть лица (именно его я ошибочно прияла за голову змеи), а света горящие бумаги давали немного, так что могла и ошибиться вначале.

– Кто? – удивилась я. Может, я и впрямь потеряла рассудок? Вообще не понимаю, о чем говорит этот гад.

– Телефон! Мобила Алкина! Аллё, ты слышишь или глухая?! – потому что я молчала. Он снова подарил мне оплеуху. Ах, спасибо, какой приятный подарок! Когда меня в очередной раз спросят, почему у меня нет личной жизни, я расскажу эту историю. Если останусь жива, конечно. – Где телефон, курица?! – Он схватил мои волосы и потянул.

– А-а! – завизжала я. Наконец-то догадалась. Визжать надо было раньше, когда я была недалеко от дыры в заборе, возможно, Жан бы меня услышал. А отсюда… Очень и очень вряд ли.

– Слушай, у меня нет времени! Меня это все достало! Отдавай телефон! Или что там у тебя? – догадался этот гений. Видимо, Наташка передала неправильно.

– У меня нет телефона Аллы и никогда его не было. Телефон вернули родителям, придурок.

– Слышь! За придурка ответишь!

– Какой ты разговорчивый сегодня… Что ты с Наташкой сделал? Это же твоя девушка, мразь! – Потому что это был Глеб, как вы уже, наверно, догадались.

– Ничего! Усыпил хлороформом! Я ее и пальцем не трону. А вот тебя – очень даже!

– Аллу тоже ты тронул? И Изольду? Зачем ты их убил?

– Больная?! – Глеб был так шокирован, что даже капюшон снял. Я же внимательно его разглядывала. Светлый ежик волос блестит в свете огня. В глазах навыкате танцуют черти – или это игра света и тени. Свернутый на бок нос выглядит зловеще, как и грубый квадратный подбородок. М-да, любой бы физиономист сразу нам сказал, что Глеб больше тянет на убийцу, чем Сафронов Саша. Хотя и последний – тот еще придурок. – При чем тут Изольда? – потребовал он объяснений. – Она же сама кони двинула!

– Я этого не знаю, это ты меня просвети, кто сам двинул, а кто и не сам. Ты же обеим открытки прислал.

– Да какие открытки?! Б… – матюгнулся он и посмотрел в потолок в приступе отчаяния. – Сильно же я тебя приложил… Ты сама виновата, на кой черт побежала от меня?

– Ты с дубиной за мной погнался, ты идиот или как?! Конечно, я побежала. Да и Наташка лежала на земле мертвая. Ты бы что сделал на моем месте?

– Она не мертвая, дура ты тупая! Я сказал уже, что усыпил ее.

– Но я-то этого не знала, дурак ты тупой!

– Слышь! – Он снова схватил меня за волосы и потянул. Было больно. – Пообзывайся мне еще! Мобилу гони и можешь валить!

Взывая ко всем подряд богам, чтобы послали мне терпения, я в очередной раз объяснила тупице, что у меня нет телефона Аллы.

– А как ты ее записи разаши… разживро… шифровываешь? – с третьей попытки выговорил Глеб сложное для него слово.

– Да нет никаких записей! Я соврала, чтобы тебя сюда выманить. По легенде, мне ее отец их переслал, именно так тебе должна была Наташа сказать.

– Мне?! Почему мне?! Как ты узнала, что это я был?!

– Я не знала, я думала, что ты передашь Сашке.

До него доходило около минуты.

– А-а… То есть ты думала, что это он? Но его же выпустили!

Боже, отличный аргумент…

– И что, что выпустили? Может, откупился. Может, улик недостаточно. Хотя я толком не была уверена, кто из вас. Вот и устроила ловлю на живца, – честно призналась я. Говорят, что перед смертью нужно признаваться в своих грехах.

– То есть нет никаких записей?

Бинго!

– Господи, еще раз говорю: нет. Нет никакого дневника. Нет никаких зашифрованных записей. Нет ее телефона у меня. Все, можешь убивать.

– Что? Дура, что ли? Не собираюсь я кончать тебя.

Этот дурак даже не понимает, что я единственная свидетельница, единственный, кто знает, что это он преступник (ведь Наталья вряд ли видела, кто ее усыпил). Но объяснять ему это я, разумеется, не собиралась.

– Тогда развяжи меня, пожалуйста.

– Ну нет. Наташка проснется и развяжет. А я уеду. Главное, что улик нет никаких у тебя. И ни у кого нет. Значит, никто не узнает.

Отлично ты выводы делаешь… А как же мои показания? Но опять же, пусть радуется, жалко мне, что ли?

– Расскажи, что произошло. Почему ты ее убил? И как?

– Да не хотел я! – Он успокоился, сел возле меня на корточки и стал рассказывать, глядя мне в лицо взглядом побитой собаки, как будто ему было важно, чтобы я ему поверила. – Я ехал на тот же сеанс, что и они. Думал встретиться там с Саньком. Но он не знал, потому что я сказал, что занят. Меня бабка просила помочь. Но потом отпустила меня в кино. Так вот, они поругались, и Алка вышла из машины. Ну, как мне Санек говорил… Она пошла пешком. А я ехал и подобрал ее. Мы общались, она жаловалась на него, все было тип-топ. Я еще подумал, вдруг даст баба. Она симпотная. Прикинусь жилеткой. Слушал я ее. Потом «Икс-Игрек» предложил.

– Чего предложил?

– Ну это новинка. Типа спайса. Но я сам пробовал, все в порядке! Может, у нее аллергия какая на кон… компоненты?

– Глебушка, ты же спортсмен! Как ты можешь?

– Слышь… я это… Не перед соревнованиями же! Но мне тоже надо расслабляться. У меня жизнь, думаешь, простая, да? – Далее шли пятнадцатиминутные жалобы на свою жизнь, которые я опущу. Зато мне хотя бы стало понятно, отчего он такой тупой. Оказывается, сам по себе бокс и связанные с ним периодические удары в голову тут вовсе ни при чем. – Короче, она ломалась все, но я надавил. Сказал, что мне Санек по секрету говорит, как скучает по Изольде и что сравнивает их. И типа не в ее пользу. Ну она расстроилась, заревела и потом говорит, давай порошок свой. Но только если привыкания не вызывает. Я говорю ей: нет, не вызывает. Ну я же пробовал! И кореша мои пробовали. Все живы-здоровы. Откуда я знал, что у нее такая реакция начнется?! Я не виноват, понимаешь?!

Глеб снова начал нервничать, что для него несвойственно, поэтому я не стала напирать на то, что нужно быть последним подонком, чтобы такими речами склонять невинных девушек к наркомании, лишь бы иметь шанс с ними переспать. Это низко, мерзко, подло и гнусно. Но это я думала про себя, а вслух сказала:

– Какая реакция у нее началась? Аллергия? – Он пожал плечами. – Почему в скорую не позвонил?

– Я не успел! Я только телефон достал, а она синеет уже вся и… откинулась, вот. Что мне оставалось делать? Я же не хотел. А меня посадят. А у меня карьера. И бабушка на мне. Как бы я сказал всем, что убил ее?

– И ты спрятал тело.

– Ну да, пришлось. Как раз деревню проезжали, когда я затормозил, чтобы ей «Икс-Игрек» дать и самому закинуться. – Боже, за рулем! Но вслух я опять ничего не сказала. – И вот я поехал дальше, а там лесочек. Я тащил ее знатно. Но в итоге почти к пруду и деревне вышел, только с другой стороны. Надо было раньше прятать. Ну что уж… Короче, нашел куст и оставил ее там. Лопаты-то у меня с собой не было. А потом узнал, что вы поехали туда. Решил закопать, пока вы не нашли.

– А сумка? И открытка?

– Что? А, ее сумка? Я, когда понял, что с ней что-то не то, машину остановил. Когда померла она, я открыл дверь и выкинул ее сумку из машины. У нее ж там телефон! Я не хотел, чтобы отследили по телефону место, где я ее труп спрячу. Если сумка была расстегнута, то что-то могло и выпасть из нее, этого я уже не знаю… Все было как в бреду. Помню, что решил прятать тело где-нибудь в лесу и чтоб не рядом с сумкой, поэтому и поехал дальше. Но Наташка сказала, что вы нашли сумку-то. Точнее какие-то деревенские нашли. И вроде пока неизвестно, ее ли сумка. А я же не знаю, есть ли там документы или еще что… Знал только, что телефон ее выключен. Мне ж не надо, чтобы связали эту деревню с ней, ведь будут тщательнее тут тело искать. Я вышел на них и деньги предложил. Тетка согласилась. Затем отнял сумку, толкнув ее. Отбежал, стал проверять, что там внутри. Обернулся, а тетка та так и лежит и не шевелится. У меня с испуга сумка и выпала из рук! Я побоялся, что грохнул еще и тетку теперь. Я подбежал к ней, проверил – жива. А там уже кто-то из деревни к прудам, вижу, идет. Я ж говорю, все как в бреду! Я на адреналине каком-то бегу к сумке, найти в высокой траве не могу, а люди уже сюда идут и вроде как тетку заметили лежащую. Я решил свалить побыстрее, пока и меня не увидели рядом. Побежал пока тело прятать, лопата с собой была уже. Но тетку я ту лопатой не бил! – уточнил для меня Глеб. – Я только толкнул, честно!

– Это ты в красной куртке наблюдал за мной из леса?

– Я!

– А куртка чья? У тебя же нет кошки. Или есть?

– При чем тут кошка?

– Экспертизу сделали куртки твоей. Шерсть нашли.

– А, – понял он, кивнул. – Куртка-то флисовая, старая бабкина. Она в ней всю жизнь дома ходит, когда отопления нет. У нас раньше кошка жила, померла давно. Но куртка та самая, что при кошке была. Я ее надел, чтобы на своей одежде следов не оставить. Земли и прочего.

– Ясно. – Хоть на это у него хватило ума!

– И телефон даже дома спецом оставил, когда поехал хоронить.

– Молодчина, – похвалила я преступника. Казалось, что моими устами говорит оскорбленная за смерть сестры Изольда.

И тут до нас донеслись полицейские сирены.

– Что это? – удивился Глеб.

– Понятия не имею.

Но до него быстро дошло, что это не скорая. Тем более что, судя по звукам, машина подъехала прямо к воротам.

– Это ты вызвала, сучка?!

Глеб замахнулся, чтобы мне отомстить, вот только мстить-то было не за что, ведь это точно сделала не я, учитывая, что последние полчаса я провела со связанными руками, так или иначе, мне оставалось лишь зажмуриться в ожидании удара, но в этот момент со стороны окна донеслось:

– Нет, это я вызвал!

Глеб опустил руку, глядя в окно.

– Это кто?!

– Это Жан… – ответила я, узнав голос.

– Кто такой Жан?! – Глеб резко пошагал к окну, а я мысленно взмолилась «Беги, дурачок!», однако спаситель никуда не торопился.

– Я записал твое признание на диктофон, ментам, думаю, понравится. Не хочешь, чтобы посадили, беги!

Глеб думал всего пять секунд. Затем перемахнул через оконную раму, еще сильнее сминая мне куртку, и был таков. Жан же, наоборот, залез в помещение.

Костер уже только тлел, но Жан светил себе под ноги фонариком смартфона, чтобы не споткнуться, нашел меня и развязал.

– Зря ты его отпустил, – пожалела я.

– Не отпустил. Шутишь, что ли? Его менты как раз там примут. Я им все рассказал по телефону.

– Серьезно?! А Наташка?

– Она пока лежит, но дышит, я проверил. Ей менты вызовут скорую. А нам лучше уйти.

– Зачем? Хочу принять участие в аресте этого урода, а также дать показания!

– Ну как хочешь…

Последующие часы мы с Натальей провели в отделении. Скорая ей не понадобилась, прибывшие полицейские быстро привели ее в чувство. У нее немного кружилась голова, а так она была в порядке. Жан заявил, что у него нет при себе паспорта, да и вообще он просто мимо проходил и никаких показаний давать не будет, поэтому полицейские сошлись на том, что это они меня спасли (ну-ну), с должной ответственностью отреагировав на анонимный звонок в дежурку. Жан отправил мне запись разговора с Глебом, которую сделал, стоя под окном, а я переслала полицейским. Самого Глеба, как Жан и предполагал, задержали возле дыры в заборе. Живцова, узнав, кто ее усыпил, написала заявление о нападении, как и я. Четно говоря, я предполагала, что подружка отступит, да еще и мне на жалость будет давить, чтобы дело замяли, чтобы я его простила и так далее, но нет! Феминистский дух в ней был силен как никогда. Так что Глеб огребет по полной. Непредумышленное убийство и два покушения (вряд ли усыпление хлороформом и связывание на стуле с предшествующим ему ударом головой о стену можно рассматривать как покушение на жизнь, но мы с подружкой сильно на это напирали, дескать, Глеб хотел нас убить, не иначе). Короче, дальше разберется следователь, ну и суд, в конце концов. Наше дело – пожаловаться, как в устном, так и в письменном виде.

Развезти нас по домам никто, увы, не предложил, поэтому мы с Наташкой вызвали такси. Я вышла первой и, как только подруга из машины помахала мне рукой, а сама машина тронулась, я пошагала к подъезду, однако была окликнута. Услышав свое имя откуда-то со спины, я остановилась и обернулась.

– Ты издеваешься? – крикнули мне из припаркованного неподалеку автомобиля, а затем из него вышел Филиппов. – Ты почему не перезваниваешь? Я чуть умом не тронулся!

Ах, ну да. Я же отключила звук в телефоне, чтобы не спугнуть выслеживающего меня преступника. Что ж, задумка удалась на славу, Глеб реально не испугался, а вполне себе даже напал…

Федор кинулся ко мне, и мы слились в объятиях. Нет, только не на глазах у соседей… Хорошо, что сейчас темно и фонари плохо светят. Но у некоторых самых любопытных имеется бинокль и, скорее всего, прибор ночного видения.

– Я звук отключила. Мы все это время были в отделении.

– А что случилось?

– Федор, я очень устала, давай потом…

– Нет, сейчас!

– Ну хорошо… Но кофе будешь варить себе сам.

Если он удивился, то вида не подал.

Мы поднялись, и уже на кухне я рассказала все, что произошло.

– А этот твой парень… Жан, – вспомнил он имя, – он просто сбежал и оставил вас?

– Он не оставил, он нас спас. Он вызвал полицию, сдал с рук на руки и уехал.

– Я бы не уехал, я бы сидел с тобой в отделении.

– И держал бы за руку, – закончила за него я.

– Почему ты ерничаешь?

– А почему ты набрасываешься на неизвестного тебе человека? Это ты в отделениях провел всю свою жизнь, тебе это близко и понятно, и осталась куча знакомых, и ты знаешь, как ведется следствие, и разбираешься во всей этой бумажной волоките. Конечно, от тебя было бы больше прока. Но тебя там не было! – прозвучало это почему-то с укором, хотя я этого не планировала. Я вообще до сей секунды и не думала о ситуации в таком ключе, что, мол, лучше бы Федор оказался на месте Жана. Хотя, если пораскинуть мозгами, он реально повел бы себя иначе. Скорее всего, забыв про свой аристократизм, накинулся бы на обидчика с кулаками. Или изначально не дал ему меня выключить и связать. Но Жан другой. И благодаря ему у нас есть пойманный преступник на руках с записью его признания.

– Ладно, оставим эту тему. Просто я жутко перенервничал, когда получил твое сообщение, я ведь не думал, что вы на ночь глядя на заброшенную фабрику попретесь, я-то решил, что вы опять собираетесь своими вопросами пытать людей. А ты не отвечала на звонки. Хорошо, что мне догадались позвонить знакомые с сообщением, что убийца моей дочери пойман ее подругами. Я сразу догадался, о каких подругах идет речь.

– Он, однако, не сознался ни в отправлении открыток, ни в убийстве Изольды.

– Смерть Изольды – несчастный случай, вовремя не поставленный диагноз. Ну подумай логически, как этот козел, прости, мог убить ее у нас дома?

Я открыла рот, чтобы напомнить о мистических знаках на открытке, которые, по словам знатоков, вызывают смерть, но опомнилась: не те уши. Вот с Жаном можно такое обсуждать часами. Опять Жан, черт… Почему я постоянно о нем думаю?

Когда Федор вдруг встал, подошел ко мне и, наклонившись, начал меня целовать, у меня Жан так и не выходил из головы, а его полупрозрачный образ маячил перед глазами – открыты они или закрыты, не важно. Когда рука Федора опустилась к моей груди, меня вдруг затошнило.

– Федя, не надо! – Я вскочила и отошла в другой конец кухни.

– Ясно.

Что ему было ясно, я не знаю, но через тридцать секунд его уже не было в моей квартире.

* * *

Через три дня мы сидели с Наташкой в кафе и отмечали успешную сдачу экзамена. Я получила «хорошо» (этот предмет мне не давался, так что на большее я не рассчитывала, тем более очень сильно болела голова), а Живцова «отлично».

– Это так странно, сидеть вдвоем, – вдруг сказала она и с печалью во взоре уставилась в окно.

Это было непохоже на подругу, но, может, так на нее действует погода? Мы в кафе забежали, на самом деле, не чтобы отметить (все-таки логично это делать, когда сессия завершилась, а до этого еще далеко), а потому что резко пошел дождь, который не обещали синоптики. А до этого мы просто гуляли по улицам, улыбаясь солнышку и не обращая внимания на какую-то там небольшую тучку, еле-еле ползущую с юга.

– Да, – протянула я, но вместо унылого вида из окна предпочитала смотреть в свою тарелку с итальянской пастой.

– Как у тебя с этим твоим… Жаном?

– Нормально, – пожала я плечами. С Жаном мы не виделись с тех пор, как был пойман Глеб, но общались каждый день, и в предыдущую ночь почти дошло до интима по телефону.

– Когда познакомишь? – мне показалось, что в ее голосе засквозила злость. Наташка, насколько я знаю, никогда не была завистливой. Наверно, даже лучшие из нас не могут слишком долго выносить неудачи в личной жизни, и, соответственно, у них не хватает душевных сил, чтобы порадоваться за ближнего.

– Вы же виделись, – пожала я плечами, мол, не понимаю, чего она хочет от меня.

– Когда? В темноте? Я его даже не разглядела толком.

Ну и зачем, спрашивается, ей его разглядывать?

– Как-нибудь познакомлю вас официально, – примирительно сказала я, ласково улыбаясь. – Но у нас с ним пока даже до постели не дошло. Как, думаешь, он среагирует, если я стану его знакомить сейчас со всеми подряд?

– Я – все подряд?

– Ой, не придирайся к словам, ты же поняла меня. – Я подняла бокал вина. – Давай выпьем, раз пришли и раз ты наконец раскрутила меня на спиртное.

Наташа долго смотрела на меня усталыми глазами, затем все-таки подняла свой бокал.

– Давай. За нас и за успешную сдачу сессии!

– Отличный тост, – обрадовалась я, что Наташку отпустило и что она сама начала улыбаться, и мы чокнулись.

Через двадцать минут, вместо положенного десерта, Живцова попросила счет.

– Торопишься куда-то? – удивилась я.

– Да, дела.

Мы уже собирались выходить, я как раз складывала блеск для губ в косметичку, а Наташка проверяла, правильно ли мы расплатились, как тут мне пришло сообщение. Причем, если я не спятила, гудков было два. Видимо, Жан вдогонку к предыдущему сообщению еще что-то написал, он так часто делает. Пишет «скучаю», а потом высылает смайлик с сердечками.

Я взяла телефон и оказалось, что я ошиблась в своих предположениях. Да, было сообщение от Жана, но только одно. «Увидимся?» А второе было от Федора, которого я не слышала и не видела с тех пор, как отказала ему в моей квартире в день ареста Глеба.

«Есть новости». Вот так, коротко и просто.

Мы вышли из кафе, распрощались прямо там (Наташка, на удивление, даже не чмокнула меня в щеку), и я пошла к метро, думая, кому из них ответить первому. Встав прямо перед входом на станцию, написала Жану: «Когда?»

Прохожие, вечно куда-то торопящиеся (тем более в дождь), меня пинали и так и эдак, и мне пришлось отойти на пару шагов в сторонку.

– Купите цветочки! – с надеждой в голосе и слезами в глазах попросила бабуля, торговавшая прямо на асфальте, сидя на табурете. В вазоне перед ней стояли букетики садовых цветов, обвязанные веревочкой.

Покупать самой себе цветы по меньшей мере странно, но настроение, невзирая на постоянную головную боль, было прекрасным, и я все-таки купила букет из нарциссов. В вазоне имелись и тюльпаны. Красные и желтые. Я вспомнила усадьбу и свой последний день с Изольдой. Что же все-таки с тобой случилось? Глеб и тебя чем-то угостил запрещенным? Изя, хоть и не дура была выпить, но к курению и наркотикам, даже самым слабым, относилась резко негативно. Никогда не поверю… Наверно, отвечать надо было Федору. Вдруг его новости связаны именно с Изей?

Я снова полезла в телефон. Но Жан уже ответил. «Сегодня вечером. Идет?»

А почему бы, собственно, и нет?

Я опустила глаза на свой прикид. Те же растянутые леггинсы, удлиненный свитер и короткая джинсовка нараспашку. М-да, я в последнее время не очень-то слежу за собой. Даже голову не помыла (нет, это не связано с приметой, перед экзаменами я обычно ее мою). Подняв глаза, я увидела огромный торговый центр через дорогу. Надо же, еще год назад его тут не было. Помнится, именно в этом итальянском бистро мы отмечали успешную сессию год назад, тогда еще с Изольдой… И этого гиганта из темного стекла с яркими неоновыми вывесками здесь не стояло. Как быстро меняется город. Что ж, можно пройтись по бутикам, к вечеру я должна выглядеть как конфетка.