Текст книги "Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов"

И вот целую неделю длилась ожесточенная полемика о коже Пранцини!

Кажется, нашей историей был в особенности возмущен господин Спюллер, бывший в то время министром народного просвещения.

В Совете министров он формально потребовал нашей отставки и предания нас суду за… кощунство. Но господин Фальер, обладавший здравым смыслом и тактом, предложил начать против нас простое следствие, а потом уже будет видно, заслуживаем ли мы увольнения.

Наше дело было поручено судебному следователю Лавасьеру, прекраснейшему человеку, немного серьезному, но очень честному и прямому.

Тогда я счел своим долгом написать судебному следователю письмо, начинавшееся так:

«Милостивый государь.

Как честный человек, я считаю своей прямой обязанностью, прежде всего, заявить вам, что если в этом несчастном деле есть виновник, то этот виновник – я. Вот почему я должен принять на себя всю ответственность».

Далее, я объяснил, что если бы с негодованием отверг подношение Росиньоля, тот, конечно, не отправился бы к Тайлору, который принял его подарок единственно для того, чтобы своим отказом не выказать порицания моему поступку.

Так как никто из моих «сообщников», не исключая и клинического сторожа Г., не отрицал своей вины, то следствие скоро было закончено.

В то же время господин Граньон отправился к министру внутренних дел и постарался его убедить, насколько безрассудно увольнять от должностей полезных людей, провинившихся лишь в легкомыслии.

– При жизни Пранцини убил трех человек, – говорил префект полиции господину Фальеру, – не кажется ли вам лишним, чтобы после смерти из-за него погибло еще несколько жертв.

Однако нужно было дать удовлетворение общественному мнению!

Виновники были вызваны в кабинет господина Лавасьера.

Там следователь приказал растопить камин, хотя дело было в сентябре и погода стояла чудная. Потом, взяв щипцами три злополучных бумажника, бросил их в огонь.

Когда они совершенно сгорели, господин Лавасьер размешал еще золу щипцами, так что от бумажников уже ничего решительно не осталось!

В то же время господин Лавасьер написал протокол, который все мы подписали. Насколько мне помнится, этот протокол был составлен в следующих выражениях:

«Мы, Лавасьер, судебный следователь при Сенском окружном суде, подтверждаем, что в присутствии господ Тайлора, начальника сыскной полиции, Горона, его помощника, Росиньоля, бригадира и Г., сторожа при клиническом амфитеатре, сожгли три бумажника, покрытые кожей Пранцини, казненного на площади Рокет 31-го прошлого месяца».

На этом закончилась печальная история Пранцини.

Впрочем, был еще другой, более печальный эпилог в этом деле. Как всегда бывает, пострадал наиболее слабый, и ему пришлось расплачиваться за всех других. Несмотря на все усилия господина Тайлора и мои, бедняга Г., клинический сторож, был все-таки уволен от должности.

Несчастный сделался козлом отпущения за всех прошлых, настоящих и будущих начальников сыскной полиции, имеющих слабость собирать коллекции, и за студентов-медиков, которые в былое время делали себе мешки для табака из кожи женских грудей и ставили на камине кости черепов вместо пепельниц.

Г. вскоре умер, по всей вероятности, с горя, что потерял место.

Этот несчастный, поистине, был посмертной жертвой авантюриста-убийцы.

В январе 1886 года, когда ночные рестораны были еще в моде, среди обычных посетителей Американского кафе особенно выделялась одна женщина богатством своих бриллиантов и роскошью туалетов.

Ее прозвали Кревет немножко из зависти, потому что она пользовалась большим успехом в Эдене, где постоянно фигурировала на балах и не менее солидными успехами в большой зале Американского кафе.

Мария Ангетан, так звалась эта ночная бабочка, занимала на улице Комартин, 52 небольшую квартирку, выходившую окнами во двор.

Это была, как говорится, «обстоятельная» женщина. У нее были прекрасные бриллианты, которыми она любила украшаться, и приятельницы знали, что она имеет большие сбережения, которые прячет в зеркальном шкафу в своей спальной.

Она имела постоянного покровителя, господина X., кассира одного общества, но это не мешало ей приводить к себе, когда представлялся удобный случай, различных субъектов, с которыми она знакомилась в Эдене или в Американском кафе.

14 января ее видели в Эдене, откуда она удалилась в десять часов вечера в сопровождении какого-то господина в светлом пальто и низенькой фетровой шляпе, которые были тогда в моде. Хотя этот субъект не разговаривал ни с какой другой женщиной, в Эдене он был известен как постоянный «поклонник» Марии Ангетан. К тому же она сама несколько раз говорила о нем, называя его своим «американцем», но настоящего его имени никто не знает.

Кревет и ее спутник очень скоро достигли улицы Комартин, находящейся по соседству с Эден. Марию Ангетан уже ожидала служанка, которая вошла в комнату, зажгла лампу и приготовила постель.

Это была эльзаска по имени Варвара Бург, всего несколько дней находившаяся в услужении у Марии Ангетан. Она в первый раз видела господина, которого привела ее барыня, и заметила только, что он упрямо поворачивается спиной к свету, как бы для того, чтобы помешать ей рассмотреть его лицо и запомнить его.

Тем временем Мария Ангетан раздевалась. Она была уже почти раздета, когда служанка удалилась в кухню. По всей вероятности, Варвара Бург задремала там, потому что не слышала, как ушел гость.

Во втором часу ночи она вдруг проснулась и с испугом подумала: «Боже мой, что-то будет? Ведь сейчас должен прийти барин!»

Действительно, господин X., главный покровитель Марии Ангетан, приходил постоянно в третье часу ночи.

Сначала она постучалась в двери спальни, но, не получив никакого ответа, испугалась и побежала к привратнице «попросить совета».

– Будьте спокойны, – ответила та, – все устроится само собой, а вам не следует вмешиваться в дела, которые вас не касаются.

В ту ночь господин X., официальный покровитель, пришел только в четвертом часу утра и был крайне изумлен, найдя дверь с улицы открытой. Он вошел в квартиру с помощью ключа, который имел при себе. Его встретила Варвара Бург и в сильном смущении объявила, что «барыня с каким-то господином».

Взбешенный этим открытием, он поспешно направился к спальной, но ему не без труда удалось открыть дверь, оказавшуюся, так сказать, забаррикадированной придвинутой к ней постелью.

Войдя, господин X. увидел Марию Ангетан лежащей без движения на ковре. В первую минуту ему показалось, что она в обмороке, и он побежал, чтобы оказать ей помощь. Но несчастная была уже без признаков жизни, приподнимая ее, он увидел зияющую рану на горле. Голова, почти отделенная от туловища, запрокинулась назад. Весь ковер был смочен кровью. В комнате не было заметно никакого беспорядка, постель была даже не смята, а на стуле валялось небрежно кинутое белье жертвы, одна из юбок лежала неподалеку от трупа на полу.

Нападение на Марию Ангетан было совершено неожиданно, в ту минуту, когда она занялась своим туалетом. Вскрытие помогло констатировать факт, что убийца, стоя позади своей жертвы, должен был запрокинуть ей голову и нанести удар по горлу «очень острым оружием». Сонная артерия и гортань были перерезаны. Смерть должна была наступить мгновенно, так что жертва не успела испустить ни одного крика.

На теле не оказалось никаких знаков насилия, и это доказывало, что преступление совершено без борьбы.

Затем убийца, не тратя времени на бесполезные поиски, направился прямо к цели, как хорошо осведомленный человек.

Только один вертикальный шкаф оказался открытым.

На одной из его полочек был найден пустой футляр из-под ожерелья, принадлежавшего Марии Ангетан, а в ящике лежал разрезанный саквояж.

По словам господина X., в этом саквояже хранились остальные драгоценности, именные процентные бумаги и наличными деньгами около четырех тысяч франков.

Убийца, забрав все эти деньги и ценные вещи, передвинул кровать так, чтобы загородить ею одну дверь, а сам вышел через другую в салон и потом запер ее на ключ.

Ему удалось выбраться из квартиры, не будучи услышанным служанкой. На лестнице он проскользнул так же незамеченным мимо дремавшего привратника.

Самый тщательный обыск не привел к открытию никаких следов преступника, и розыски полиции долгое время оставались безрезультатными.

Я заимствую все эти детали из ясного, сжатого и точного резюме, составленного по делу Прадо генеральным адвокатом господином Фальсиман, который впоследствии так много и усердно поработал над проектом реформы кодекса уголовного судопроизводства. Меня не было в Париже в то время, когда было совершено это преступление, и впоследствии, когда случай помог открыть преступника, я очень мало занимался этим делом, так как розысками руководил исключительно сам господин Гюльо и сыскная полиция была почти непричастна в аресте Прадо. Тем не менее я не могу обойти молчанием этого процесса, так как он служит до некоторой степени дополнительной иллюстрацией к делу Пранцини с точки зрения психологии убийцы и тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться полиции при розысках преступников.

Господин Тайлор состоял еще начальником сыскной полиции, когда была убита Мария Ангетан.

Это преступление подоспело именно к такому времени, когда сыскная полиция и без того была завалена делами. Сыщик Принц, которому было поручено разыскивать убийцу Марии Ангетан, напрасно потратил много времени и трудов, все его старания остались тщетными.

В сыскное отделение были вызваны все завсегдатаи ночных ресторанов. Они дали весьма подробное и полное описание примет таинственного «американца», но никто не знал его настоящего имени и местожительства.

Само собой разумеется, что американец уже не показывался ни в Эдене, ни в ночных ресторанах. Самые лучшие «полицейские ищейки», – как выражались тогда репортеры, – проводили целые ночи в Американском кафе, но не напали ни на какой след… Были составлены самые точные описания драгоценностей Марии Ангетан и разосланы повсюду, но это ни к чему не привело.

Американец оставался столь же таинственным и неуловимым, как знаменитый Жюд, убийца президента Панисо. Толки об этом неразгаданном преступлении начали умолкать, и о нем заговорили вновь только во время ареста Пранцини.

Тогда нашелся один ювелир, которому показалось, будто он узнает в Пранцини того человека, который приходил продавать ему драгоценности, похожие на вещи Марии Ангетан… Но было доказано, что Пранцини еще не был в то время в Париже и что он никогда не знал Марию Ангетан.

Хотя это дело не было окончательно сдано в архив, – как фигурально выражаются журналисты, – но им очень мало занимались в сыскной полиции. Я уже говорил, что у нас была такая масса повседневной работы, что мы решительно не имели времени возвращаться к старым, забытым делам…

Месяцев пять спустя после казни Пранцини, 28 ноября, в десять часов вечера агенты, совершавшие обход на Кур-ла-Рейн, услыхали вдруг крики: «Держи вора! Держи вора!» В то же время из отеля «Палас» выскочил какой-то субъект, бросил шкатулку и пустился бежать, преследуемый лакеями из гостиницы.

Чувствуя, что его настигают, беглец выхватил из кармана револьвер и, повернувшись, прицелился в своих преследователей. Оба лакея на минуту остановились, и беглец воспользовался их замешательством, чтобы достигнуть берега Сены. Через несколько минут он, наверное, уже скрылся бы в тумане, как вдруг почувствовал, что чья-то сильная рука остановила его. Это был полисмен Мумон, успевший вместе с одним из своих товарищей преградить вору дорогу.

Беглец, ни слова не говоря, поднял револьвер и выстрелил в него. Пуля прошла через правую щеку Мумона и вылетела позади уха.

Мумон был одним из тех безвестных героев, которые не щадят жизни для исполнения долга. Эти храбрецы с одинаковой отвагой бросаются спасать погибающего, как и арестовать преступника. Они не думают об опасности и рискуют жизнью менее чем за две тысячи франков в год.

Мумон, обливаясь кровью и изнемогая от раны, все-таки не выпустил из рук беглеца до тех пор, пока товарищ не обезоружил его и не связал.

Тогда только раненый упал и лишился сознания.

Субъект, арестованный таким образом, назвался просто Прадо и отказался указать свой адрес и сообщить какие-либо сведения о своей личности.

Начатое следствие открыло вдруг очень странные обстоятельства.

Этот Прадо приехал в отель «Палас» с пустым чемоданом и почти тотчас же познакомился и подружился с неким Лоренцо, почти столь же таинственным субъектом, как и он сам. Кстати, этот Лоренцо исчез спустя несколько часов после бегства Прадо, и потом во все продолжение судебного следствия и процесса более не появлялся.

Прадо, назвавшись в отеле перекупщиком драгоценных камней, поместился за табльдотом рядом со стариком Лоренцо, которого встречал в Женеве и прекрасно знал все подробности о нем, хотя тот даже не подозревал об этом.

Он знал, что этот человек бежал из Испании, вследствие одной неблаговидной истории, и возит с собой маленькое сокровище – небольшую шкатулку, наполненную драгоценными камнями.

Прадо заговорил с ним по-испански и очаровал жену и дочь своего соседа. 28 ноября, рассказывая им о своих связях в парижской прессе, он предложил дамам, под видом дарового редакционного билета, ложу в театре «Шатле», за которую он попросту заплатил сам 45 франков в театральной кассе.

Это был самый простой и ловкий способ удалить на целый вечер сторожей шкатулочки, которая так его прельщала.

В девять часов вечера, когда вся семья была в театре, он пробрался в комнату Лоренцо, но там его ожидал неприятный сюрприз. Не далее как в то утро Лоренцо купил денежный шкаф. С помощью отмычки Прадо взломал его, но увидел, что шкатулочка там привинчена. Пришлось вырывать винты.

Это была долгая и шумная работа, которой Прадо привлек внимание слуг, тем более что уже раньше один лакей, по имени Замбо, был крайне удивлен, что новый постоялец проник в комнату господина Лоренцо. Это возбудило его подозрения, и он стал наблюдать.

– Пошлите мне за каретой, – сказал ему Прадо, выйдя через несколько минут в коридор. – Кстати, скажите швейцару, чтобы он вынес этот сундучок.

– Извините, – возразил Замбо, – у вас не было этого сундучка, когда вы приехали.

– Это не ваше дело! – грубо возразил Прадо. – Делайте, что вам приказывают!

В ту минуту, когда он уже выходил из отеля, сам неся шкатулку, Замбо преградил ему путь и сказал:

– Вы не выйдете отсюда, пока не объясните мне…

Прадо растерялся, бросил шкатулку и побежал.

Я уже рассказал, как он был арестован.

Его заключили в Мазас. Против него имелось неопределенное обвинение в краже со взломом, так как Лоренцо, узнав о случившемся, поспешил взять свою шкатулочку, потребовал счет и на рассвете следующего дня уехал из гостиницы, не оставив своего нового адреса. Между тем в делах о кражах, безусловно, необходимо знать, что было украдено или на что покушался виновный.

Впрочем, помимо этой неопределенной попытки совершить кражу со взломом, над Прадо тяготело еще вполне точное и весьма серьезное обвинение в посягательстве на жизнь должностного лица при исполнении его служебных обязанностей, и это обвинение могло привести к смертной казни.

Следствие по этому делу было поручено следователю господину Анкетилю, и, само собой разумеется, оно подвигалось очень туго, так как пострадавший не являлся дать свои показания, а обвиняемый продолжал молчать о своей личности.

Но я уже не раз говорил, что случай самый лучший полицейский сыщик.

В одно прекрасное утро две молодые женщины, Морисета Куроно и Матильда Даль, явились к ювелиру господину Б. на улице Сент-Томас в Париже и предложили ему купить некоторые драгоценности.

Б. был очень осторожен. К тому же поведение обеих женщин показалось ему несколько подозрительным. Он заметил на одних часах, которые были ему предложены, марку своего коллеги Форжери, руанского ювелира. Он написал Форжери, и тот ответил телеграммой: «Я был обокраден».

На следующий день Матильда Даль была задержана в ту минуту, когда пришла получить деньги за проданные вещи. Она повела полицейского комиссара на улицу Ришелье, в меблированные комнаты, где арестовали ее возлюбленного Хосе Гарсия, бывшего испанского префекта, и целую шайку испанских авантюристов. Некоего Роберто Андреса, бывшего негоцианта, который разорился на свою любовницу Энкарнасион Пабло, какого-то иностранца по имени Ибанес и проститутку Евгению Форстье, по доносу которой была арестована также Морисета Куроно, приходившая вместе с Матильдой Даль к ювелиру на улице Сент-Томас.

Так как кража была совершена в Руане, то всю шайку отправили в Марен, где находится окружной суд. Разумеется, местному судебному следователю предстояло немало хлопот и труда распутать это крайне сложное и темное дело.

Однако ему удалось расследовать, что никто из обвиняемых не был в Руане, к тому же все они единогласно утверждали, что драгоценности, которые они старались сбыть, были переданы им графом де Линска, интимным другом Морисеты Куроно. Существование этого Линска не было мифом, потому что он жил вместе со своей возлюбленной в меблированных комнатах на улице Ришелье, – лагерь всей шайки, – но потом вдруг исчез бесследно, и его нигде не могли найти.

Кстати сказать, на это были весьма веские причины. Линска находился в это время в Мазасе под именем Прадо, и никому из почтенной компании не пришло на ум идти искать его там.

Вполне возможно, что провинциальному судебному следователю никогда не удалось бы разобраться во всей этой путанице, если бы в маренской тюрьме не случился новый, неожиданный инцидент.

Евгения Форестье и Морисета Куроно обе были любовницами графа Линска, но далеко не отличались пассивностью восточных женщин, которые так спокойно мирятся с полигамией.

Евгения Форестье, происходившая из хорошей фамилии, когда-то была замужем, однако, увлекшись авантюристом, именовавшим себя графом Линска, бросила мужа и последовала за ним, но он кинул ее в проституцию.

Морисета Куроно, хорошенькая брюнетка, тоненькая, изящная, с идеальной головкой и девственно-стройной фигурой, была дочь одной кружевницы в Бордо. Тот же Линска соблазнил ее и увез. Она имела от него ребенка.

Добродушный маренский следователь никак не мог себе уяснить, каким образом этот Линска, – личность, казавшаяся ему легендарной, – вовлек одновременно двух своих любовниц в одно и то же преступление – сбыт краденых вещей.

Обе любовницы Прадо, как водится между женщинами, часто ссорились и потом мирились. В то время они обе находили, что их временное заключение длится уже слишком долго и что Линска, который одним словом мог их освободить (они так воображали!), поступает не по-джентльменски, скрывая свою личность и свою роль в руанском воровстве.

Однажды Морисета Куроно в порыве откровенности сказала своей сопернице:

– Все-таки очень грустно иметь ребенка от такого негодяя!

– Еще бы! – не сдержалась Евгения Форестье, в которой вспыхнула бешеная ревность при напоминании о ребенке, которым гордилась соперница. – Конечно, для вашего ребенка очень грустно иметь отцом – убийцу!

– Что вы сказали? – воскликнула Морисета. – Убийцу?

– Не спрашивайте меня… Я ничего больше не скажу…

Однако к ней пристали с вопросами. Вызвали даже директора тюрьмы, который стал настаивать, чтобы Евгения Форестье объяснила свой намек. Тогда она объявила, что дала клятву на могиле матери не открывать никому страшной тайны.

– Нужно, – добила она, – чтобы я была освобождена от клятвы.

Тогда пригласили протестантского пастора. Евгения Форестье была реформатского вероисповедания.

Была спрошена также старшая сестра милосердия.

Протестантский пастор и католическая монахиня составили нечто вроде трибунала совести, в котором принимал участие также директор тюрьмы. И на этом совете было решено, что Евгения Форестье должна говорить, что клятва ее недействительна и что она примет на себя еще большую нравственную ответственность, если будет молчать. Тогда Евгения Форестье попросила пригласить судебного следователя.

Я не знаю ничего более драматичного, чем эти разоблачения ревнивой любовницы, которая из жажды мести осуждает на смерть своего любовника. Эта Евгения Форестье оставила далеко позади слабую и нерешительную госпожу С., любовницу Пранцини. Госпожа С. была только несчастная, запуганная женщина, слабые струнки которой сумел затронуть судебный следователь. Евгения Форестье была женщина страсти, горячая и мстительная.

Она начала свой рассказ с того, как познакомилась с Прадо и увлеклась его изящной наружностью и нежностью взгляда… – взгляда алчущего авантюриста, как у Працини. Далее она рассказала следующее:

– 14 января 1886 года я была в крайней нужде, мне пришлось попросить у квартирного хозяина двадцать франков, чтобы выкупить пальто. 12 франков я заплатила за пальто, а остальные передала Прадо. В тот день мы обедали у Ибанес. Прадо ушел после обеда, и мы не видели его весь вечер. Я возвратилась домой одна и легла спать. В половине двенадцатого ночи или в двенадцать без четверти он возвратился. Я была очень удивлена, потому что, по обыкновению, он приходил не раньше, как в два или три часа ночи. Почти с первых же слов он сообщил мне: «Знаешь, сейчас убили одну женщину». Я спросила: «Ба! Об этом уже все говорят на бульварах?» Всю ночь он был в лихорадке и отталкивал меня, когда я приближалась. Я заметила на его руке царапину, сделанную ногтем, и спросила: «Оттуда это?» Тогда он рассказал, что эту царапину получил, играя с ребенком. Несколько раз он вставал и мыл руки. «Не знаю, – говорил он, – что такое с моими руками, я чувствую от них какой-то странный запах!» На следующее утро он дал мне денег. Я спросила, откуда он их достал. Он рассказал, что встретился накануне вечером с одним приятелем в «Гранд-отеле» и тот одолжил ему двести франков. На депозитке, которую он мне дал, были ясно заметны два или три надреза. Это немножко удивило меня.

«В Испании холера, – ответил он, – а потому на границе вскрывают и дезинфицируют письма. По всей вероятности, билет был прорван там».

Однако он дал мне другой, и я отправилась за покупками. В то же утро он сжег свою рубашку в печке. На ней было небольшое пятнышко крови, и я подумала сначала, что это от его царапины. После полудня я почувствовала вдруг тяжелый, смрадный запах. Он жег свои ботинки. На мой вопрос, зачем он это делает, Прадо ответил: «Мне так хочется!» Я не стала настаивать, потому что с ним это все равно было бы бесполезно.

В тот день я вместе с ним была в ресторане. Тогда уже продавались газеты с описанием убийства Марии Ангетан. Просмотрев их, он сказал: «Ну что ж, одной женщиной стало меньше. По-моему, их всех следовало бы перерезать, чтобы избавить от них мир». В тот же вечер он возвратился домой очень спокойный и ночь провел, как всегда. На другой день он должен был обедать дома, но возвратился очень поздно и сказал мне: «Собирайся скорей идти со мной к Ибанес. Я уезжаю в Испанию, где хочу продать свои имения».

Он уже не носил своего светлого пальто, а приобрел темный костюм. Мы отправились. Дорогой он купил себе новые панталоны. Мы пообедали у Ибанес, потом поехали на вокзал. Прадо ехал на одном извозчике, а я с Ибанес на другом.

Спустя несколько дней я получила письмо из Сарагосы, его принес мне Ибанес, как приносил потом все письма. Однажды он передал мне 400 франков, которыми я уплатила кое-какие долги, а на остальные деньги уехала к своей матери.

В то время Евгения Форестье только подозревала, что ее возлюбленный убийца, но скоро она убедилась в этом вполне. Отправившись встречать Прадо в Бордо, она узнала там, что он ей изменил и любит хорошенькую Морисету. Тогда начались сцены, тяжелые, мучительные сцены. Однажды Линска бросился на нее с ножом в руках.

«Я убью тебя!» – кричал он. «Да, как убил другую», – ответила Евгения Форестье.

Прадо остановился, пораженный, и руки его опустились. Скоро он узнал, что Евгения Форестье имеет другого любовника, и совершенно потерял голову, по всей вероятности, боясь, что она расскажет своему новому возлюбленному страшную тайну.

– Прадо, подозревавший измену, стал за мной следить, – продолжала Евгения Форестье, – и узнал, что я хожу на свидания. Раз он пришел ко мне и хотел меня зарезать, но я выхватила нож и спрятала его за занавеской. Когда я обернулась, увидела, что он целится в меня из револьвера. В смертельном ужасе я бросилась к сонетке и позвонила. Прибежали слуги, но дверь была заперта. Я кричала им, чтобы они ломали дверь. Прадо засмеялся и сам открыл ее. Служанка постояла несколько минут на пороге, потом ушла, а я легла спать. Тогда Прадо подошел ко мне и сказал: «Несчастная, ты любовница разбойника и убийцы, это я убил Марию Ангетан».

Я с ужасом ответила, что не хочу быть любовницей бандита, но он возразил, что волей или неволей, но я всегда буду принадлежать ему, и он стал так горячо и страстно уверять меня в любви, что я не верила своим ушам.

Спустя несколько дней он рассказал все подробности своего преступления. При первом посещении Марии Ангетан он не мог ее убить, так как служанка унесла его ботинки. 14 января он встретил ее в Эдене, и они вместе пришли к ней на квартиру. Расчесывая волосы перед туалетным столиком, она спросила: «Сколько ты дашь мне?» Тогда он нанес ей удар. «Она тотчас же испустила дух, – рассказывал он, – но если бы ты знала, как скверно пахнет женская кровь! Фи…»

Маренский судебный следователь понимал, что больше ему нечего делать с обеими женщинами, и препроводил их в Париж к господину Гюльо, который уже начал следствие об убийстве Марии Ангетан.

Господин Гюльо, в свою очередь, выслушал показания Евгении Форестье и Морисеты Куроно, обеих приятельниц злополучного Прадо, потому что если Пранцини приходилось бороться против одной женщины, своей сожительницы госпожи С., то против Прадо выступили две женщины, а впоследствии к ним присоединилась третья, законная жена Прадо, покинутая и забытая им в Испании.

Господин Гюльо обладал удивительным искусством подготовлять эффективные очные ставки. После продолжительного допроса Прадо, полагавшего, что он известен суду только под этим именем, господин Гюльо вдруг назвал его графом де Линска.

Потом, воспользовавшись смущением обвиняемого, он приказал ввести Евгению Форестье.

По приказанию следователя эта женщина повторила свой рассказ, хотя Прадо протестовал, осыпая ругательствами свою любовницу, старался даже ее застращать… Господин Гюльо подготовил ему новый сюрприз. Дверь открылась, и Прадо увидел Морисету Куроно.

Прадо был замечательный актер, вполне достойный такого режиссера, как господин Гюльо, и вот в камере следователя он разыграл с удивительной отвагой патетическую сцену.

– Как, Мори, – воскликнул он, – это ты меня обвиняешь, ты, которую я так любил, ты, мать моего ребенка!.. Но это невозможно! Ты говоришь из ревности… Тебя подучила эта женщина, которая хочет моей гибели. Ну так смотри, как я к ней отношусь. Она хочет меня запугать. А я открыто говорю ей в лицо, что я ее никогда не любил. Да, эта красавица, которая иногда любовалась собой перед зеркалом, как статуей, принадлежит к тем женщинам, которыми пользуются, но к которым не привязываются… Пусть она это знает. Я никогда не любил никого, кроме тебя, тебя, которую я знал девушкой и которая сделалась матерью моего ребенка!..

Но ему не удалось тронуть сердца Морисеты. Обе женщины примирились и пылали одинаковой к нему ненавистью.

Когда Прадо вернулся в Мазас, он понял, что погиб. Но это был отважный боец, который никогда не признавал себя побежденным. Он хотел бороться до конца, и нужно отдать ему справедливость, он защищался геройски.

Господин Гюльо увлекся этим делом как чиновник, и в то же время как философ и романист.

Человек, преданный правосудию обеими любовницами, казался ему слишком интересной добычей.

Еще при первом следствии господин Гюльо отыскал женщину, по имени Ренэ Мейер, которая была с Марией Ангетан в Эдене в вечер преступления… Несчастная, умиравшая в чахотке, не могла явиться в камеру следователя, но тот отправился к ней сам.

Он также привел к ее постели Прадо.

В данном случае обвиняемый выказал замечательное присутствие духа. Некоторое время он смотрел на умиравшую пристальным взглядом магнетизера, потом, смягчая, насколько возможно, тембр своего голоса, сказал:

– Сударыня, говорят, что вы были в Эдене с Марией Ангетан в тот вечер, когда она была убита, и видели, как она ушла с человеком, которого назвала своим «американцем».

Меня обвиняют в преступлении, которого я не совершил. Для меня это вопрос жизни или смерти. – Потом, после хитро рассчитанной паузы, он добавил: – Узнаете ли вы меня?

Конвульсивный трепет пробежал по телу умирающей, потом она сделала головой отрицательный знак.

Когда Прадо увели, господин Гюльо снова спросил ее. Она была сильно утомлена и ответила слабым голосом:

– Правда, в его лице есть какое-то сходство, но я не могу утверждать, что это он…

Потом она стала просить, чтобы ее оставили в покое. Вскоре после того она умерла.

Но служанка и часто работавшая у Марии Ангетан поденная портниха, которые несколько раз видели «американца», при взгляде на его фотографическую карточку, тотчас же объявили:

– Да, это он!

Конечно, это были улики, но еще не достаточные доказательства, чтобы послать человека на эшафот.

Евгения Форестье и здесь помогла судебному следователю.

– Однажды, когда он грозил меня убить, – сказала она, – я подумала, что и мне нужно запастись оружием против него, чтобы всегда держать его в страхе. Именно в тот день он получил письмо из Испании и, прочитав его, с какой-то особенной поспешностью разорвал. Я нагнулась и подняла один клочок бумаги. Это была верхняя часть какого-то бланка с печатным заголовком и несколькими строчками письма. Я старательно спрятала ее в свой чемодан между складками простыни. Пошлите за моим чемоданом, и в указанном месте вы найдете эту бумажку.

Чемодан немедленно был привезен. Его открыли и нашли в указанном месте в складках простыни клочок бумаги, который один мог погубить Прадо.

В заголовке бланка значился адрес одного мадридского магазина:

«Покупка золота, серебра и драгоценных камней. Пассаж Родриго, 2 (Мадрид)».

Далее следовало начало письма, написанного мадридским перекупщиком драгоценностей.

На этот раз судебный следователь мог с уверенностью сказать: «Теперь он в моих руках».

Господин Гюльо отправился к министру юстиции и высказал ему, что не считает нужным просить розысков дипломатическим путем, и получил разрешение лично отправиться в Испанию.