Текст книги "Спаситель и сын. Сезон 2"

– Мы с ней зарежем черную курицу и попьем ее крови. Спасибо, что вспомнил обо мне.

Когда Спаситель вернулся и снова уселся напротив Самюэля, он заметил, что тот улыбается. Он явно слышал телефонный разговор.

– А для меня не найдется какой-нибудь примочки вуду? Чтобы девчонки на меня клевали?

Сент-Иву очень хотелось ему ответить, что самой клевой примочкой был бы дезодорант, но он не стал ничего говорить. После консультации он поспешил открыть окно, невольно вспомнив скунса Пепе ле Пью, и тут же подумал о Габене. Вчера вечером Габен сказал ему, что уроки у него начинаются в десять. Сейчас часы показывали половину одиннадцатого. Значит, придется заскочить на территорию ЛЖ (личной жизни).

В четыре прыжка Спаситель одолел лестницу на второй этаж. Габен мирно спал, завернувшись в одеяло. Спаситель сдернул одеяло, но Габен даже не пошевелился.

– Вставай, или я иду за ведром воды!

Паренек сел на постели по-турецки и запустил обе руки в свои длинные патлы. По тому, как он яростно чесался, можно было подумать, что в голове у него полно вшей. Сейчас он один в один был похож на Дикого мальчика Виктора.

– У тебя урок в десять?

– А что, уже утро? – сонно осведомился Габен.

– Не валяй дурака.

– И не думаю.

Габен подтянулся к краю кровати, соскользнул на пол, прошелся немного на четвереньках и только после этого, чуть покачиваясь, встал на ноги. Клинический психолог Сент-Ив верил, что у каждого человека есть возможность поработать над собой и продвинуться вперед. Но, когда он смотрел на Габена, у него втайне возникало подозрение, что на этот раз он получил совершенно законченный продукт.

– Я в душ, – буркнул паренек и, спотыкаясь, побрел в ванную.

– Габен, нам надо поговорить. Во сколько у тебя кончаются уроки?

– Ну-у…

– Понятия не имеешь, отлично! Значит, жду тебя в восемнадцать пятнадцать у себя в кабинете.

– Йес, сэр, – пробурчал Габен и отдал честь.

Спаситель покачал головой, понимая, что ничего-то он поделать не может… А потом вернулся к себе в кабинет и продолжал работать, сделав в двенадцать короткий перерыв, чтобы съесть сэндвич.

Пациенты подчас называли его «доктор» и даже «доктор Спаситель», ожидая от него чудес, которые переменят их жизнь. Но никто никого не может спасти. Меняется тот, кто сам хочет измениться.

– Не существует чудес, Габен.

Габен сидел напротив Сент-Ива на кушетке. На этой кушетке кто только не сидел: пациенты с фобиями, в депрессии, в сомнениях, с кучей бед. Часы показывали шесть часов двадцать минут, и Спаситель, не питая больших иллюзий относительно пользы нотаций, только что прочитал одну опоздавшему.

– А теперь поговорим немного о твоей маме, хорошо?

Габен, изучавший все это время свои ботинки, нехотя поднял голову.

– Лазарь вам сказал, да?

– Что именно?

– Что она видит человека с обезьяной на плече.

– Я говорил с психиатром, который лечит ее в больнице. Да, у нее галлюцинации, но она понимает, что это галлюцинации. Она видит человека с обезьянкой, но знает, что он не существует.

– А может, он существует.

– Нет.

– А в другом измерении?

– Нет.

– Я читал одну книжку, там параллельных миров было полным полно, миллиарды, и в каждом свои особенности. Может, есть мир, где все люди носят на плече обезьянку.

– Габен, я тебя умоляю, – вздохнул Спаситель, потирая себе лоб.

Подросток всеми силами старался отгородиться от действительности. Не хотел принять тот факт, что его мать психически больна.

– Твоя мама пробудет какое-то время в больнице, – прибавил Спаситель. – Мы ее навестим, когда ей станет лучше.

Лечащий врач мадам Пупар был всерьез озабочен ее состоянием. По его мнению, оно значительно ухудшилось, но Сент-Ив предпочел не сообщать об этом Габену. Он только сказал, что тот может остаться на улице Мюрлен до пятницы, а на выходные обязательно должен вернуться к себе домой.

– Ую-ю, – проворчал Габен, вновь превратившись в Пепе ле Пью. – Хорошенькая самочка скунса!

– Приедет со своими двумя детьми, – закончил фразу Спаситель.

– А меня вон из норки? Фигово, очень фигово.

Подросток и взрослый уставились друг на друга, как в игре в гляделки, – не мигая, с бесстрастными лицами. Сент-Ив сдался первым и выдавил слабую улыбку.

– Габен! Неужели ты думаешь, что я тебя брошу?

– Нет… Но, может, в параллельном мире кто-то уже занял мое кресло-кровать. Окажись сейчас я там, мне стало бы дико плохо.

– Удивительно, как тебе удается, городя чепуху, так отчетливо выражать свои мысли.

– Класс.

* * *

На следующий день, 9 сентября, как всегда по средам, когда к Сент-Иву приходили на консультацию дети[8]8
  Во Франции по средам школьники учатся до половины дня.


[Закрыть], на маленьком столе пестрели цветные карандаши. В 17 часов он ждал Бландину Карре, девочку двенадцати лет, любимую свою головоломку. Она постоянно двигалась и отличалась недостатком внимания, за что ей прилепили этикетку «гиперактивная». Но Спаситель подозревал, что так проявляет себя скрытая депрессия. Или, возможно, Бландине просто не хватало внимания родителей, которые и после развода продолжали выяснять отношения.

– Бландина? – Спаситель открыл дверь приемной и увидел, что там никого нет.

– Я здесь! – раздался голос откуда-то снизу. Бландина сидела на корточках в углу комнаты. – Наращиваю мускулы на ногах, – объяснила она, поднимаясь. – А то тощие, как спички.

– Самое время.

Увидев, что Бландина подбирает с пола рюкзак, Сент-Ив удивился: неужели у нее сегодня во второй половине дня были уроки?

– Нет, что вы! Но меня отец заставляет ходить в музыкалку. А меня от поперечной флейты тошнит. В среду после обеда детям нельзя делать ни-че-го! А отцу подавай активность! Я и так гиперактивная.

Бландина, с остреньким подбородком и вздернутым носиком, в коротких джинсах с дырками на коленях, с голыми щиколотками, торчащими из давно не белых кроссовок, и в слишком узкой курточке, походила больше на эльфа, чем на девочку.

– Видели, как блестят, – похвасталась она и помахала перед Сент-Ивом руками с обгрызенными ногтями, покрытыми лаком с блестками.

– Nice[9]9
  Мило (англ.).


[Закрыть], – похвалил Спаситель, привыкший, общаясь с молодежью, время от времени вставлять английское словечко.

– У меня все с блестками: заколки, ручка, свитер тоже! А отцу не в кайф, он считает, блестки – отстой.

– Все воюешь?

– С отцом? Нет, использую, – откровенно заявила Бландина. – Он купил мне телефон. Не чек плюс ультра[10]10
  Бландина искажает латинское выражение nec plus ultra – «лучше не бывает» (лат.).


[Закрыть], как выражается наша латинистка, но и не дешевку.

Спаситель прикусил изнутри щеку, чтобы не рассмеяться.

– Ты по-прежнему выкладываешь на Ютубе ролики с петшопами?

– Ты что! Молчи и не позорь меня! – Бландина часто переходила на «ты» в разговоре со своим психологом, обращаясь к нему как к школьному приятелю. – Петшопы для малышни. Я снимаю Пуллипов.

– Кого?

– Пуллипов. Вы, конечно, не знаете! Это куклы из очень дорогой коллекции, мне одну такую подарили на днюху, за сто семьдесят пять евро.

– Ничего себе! Она, что, из чистого золота?

– Сейчас я тебе покажу другую. У меня есть на телефоне. Я в субботу распаковывала заказ из «Жоли Долл»[11]11
  Фирма, продающая кукол.


[Закрыть], получила рыжего Таянга[12]12
  Таянг – друг куклы Пуллип и старший брат куклы Дал.


[Закрыть]. Тыщу лет его у матери просила, но для нее предел двадцать пять евро. Пришлось бабушку раскошелить.

– Погоди, Бландина, остановись. Я завис на заказе из какого-то жолидола. Предоставь мне, пожалуйста, версию с субтитрами.

Бландине нравилось рассказывать о своем хобби взрослому, который всерьез готов был ее слушать. «Жоли Долл» – это магазин в Париже для фанов кукол Пуллип, он считается их меккой, там каждый хоть раз в жизни хочет побывать. Жители провинции, вроде Бландины, годами ждут паломничества в свою мекку и в ожидании заказывают кукол и одежду для них по интернету. В день, когда прибывает посылка, счастливый обладатель распаковывает ее, снимая все на видео, и тут же постит в Ютубе, на радость остальным фанам. Обожатели Пуллипов тут же присылают комментарии: «Везет же некоторым!», «Хачу такую же!» и разные другие, например, «Это моя ultimate dream»[13]13
  Заветная мечта (англ.).


[Закрыть].

– Ой, черт, куда же я телефон подевала? – воскликнула вдруг Бландина, судорожно роясь в рюкзачке. – Умру, если вдруг посеяла. Он двести двадцать евро стоит, я отцу настоящий цирк устроила, чтобы его заполучить! Фу-у, нашла! Вот, блин, жуть перепугалась. Фигасе, сколько сообщений! Ну, ясное дело, я же звук отключила на время проклятой флейты!

Спаситель напомнил Бландине правило:

– Мы не отвечаем на сообщения во время консультации, ответишь после.

Он протянул руку, словно собирался забрать у нее телефон, но Бландина с отчаянным криком прижала его к сердцу. Они посмотрели друг на друга, и Бландина поняла: психолог ею недоволен.

– Ладно, не буду. – И послала ему взгляд из-под ресниц.

В Бландине просыпалась женственность, желание нравиться, именно об этом говорил и немыслимый лак с блестками.

– Я покажу вам своего Таянга, куклу-мальчика. Он приехал ко мне в субботу, и я его сфотала. Смотрите, какой няшечка.

Чуть ли не с материнской гордостью Бландина протянула Спасителю телефон, и тот на секунду замер, не представляя, что тут можно сказать.

– Обожаю. Обожаю его глаза, – ворковала девочка. – Но все же заменю их, потому что рыжему больше пойдут зеленые.

Она что, не видит картинки на экране? Кукла с огромной лысой головой на худосочном тельце без одной руки и ноги.

– Но он же…

Спаситель колебался между уродцем, чудовищем и страхолюдом, но ограничился замечанием, что, к сожалению, кукла испорчена.

– Конечно! – согласилась Бландина. – А как иначе? Он же по случаю, за пятьдесят евро. Потом я надену на него рыжий парик с торчащим вихром и куплю набор ног. А рука – это не важно. Буду говорить, что он подорвался на мине. – Она добила психолога, прибавив влюбленным тоном: – Назову его Спасителем. Хотите посмотреть, как я его распаковывала?

– В следующий раз. Хорошенького понемножку.

Бландина запихнула телефон за 220 евро в рюкзачок и усмехнулась. Она понимала, что психолог иной раз над ней посмеивается. Но это ничего, так оно и положено между друзьями.

– Могу я вас спросить кое о чем, что меня не касается?

– Ответ, мне кажется, уже есть в вопросе. Но все же давай, спрашивай.

– Почему к вам Марго не приходит? Потому что она самоубивалась?

Спаситель нарочно вытаращил глаза, давая понять девочке всю нелепость ее вопроса.

– Потому что она пыталась покончить с собой, – поправилась Бландина.

– Твоя сестра лечится у психиатра из больницы Флёри.

– А для вас ее случай слишком сложный?

– Прямота – большое достоинство.

– Вы про что?

– Про то, что ты говоришь все прямо, не ходишь вокруг да около.

– Поняла, поняла! Так да или нет?

– Погоди, сейчас отвечу, Бландина.

Спаситель на минуту задумался, подыскивая слова, – ему хотелось ответить коротко и ясно.

– Я лечу при помощи бесед, разговоров, – начал он. – Но в некоторых случаях необходимо принимать лекарства, антидепрессанты, успокоительные, и тогда нужны рекомендации врача-психиатра.

Спасителю не раз хотелось спросить Бландину, как себя чувствует ее старшая сестра. Но до сегодняшнего дня девочка явно избегала этой темы.

– Марго лучше?

Бландина надула щеки, что могло означать как «понятия не имею», так и «мне дела до этого нет». Потом полюбовалась своими ногтями и сообщила:

– Папа находит мой лак мерзотным.

– Так-так-так.

– Вы тоже?

– Отвечать обязательно?

Спаситель не всегда следовал за прихотливым потоком сознания Бландины. Она сама вернулась к заданному Спасителем вопросу:

– Марго не ходит в школу.

– Что? Что?

– Я сказала, – Бландина повторила по слогам, – МАР-ГО-НЕ-ХО-ДИТ-В-ШКО-ЛУ!

– Она больна?

– Это из-за депрессии. Так говорит мама. А папа говорит, что мама травит ее лекарствами. Как видите, у нас как всегда – та еще обстановочка!

И Бландина рассказала психологу, что сестра, вернувшись из больницы, три дня проходила в свой девятый класс, а потом наотрез отказалась посещать школу. До сих пор Марго всегда была первой ученицей, и ее отец, месье Карре, хвастался этим перед всеми друзьями и знакомыми, заодно принижая свою младшую, называя ее «ограниченной».

– А еще Марго меня ненавидит, – продолжала Бландина, – из-за того, что я хожу к вам. Говорит, я заняла ее место.

Характерный упрек старшей сестры.

– Может, она снова начнет… – сказала Бландина и провела указательным пальцем правой руки по запястью левой, делая вид, будто режет. – Я бы хотела уступить Марго свое место, если бы ей это помогло.

– Место найдется для всех, Бландина. А тебе предстоит просвещать меня по части кукол Пуллип. Так что до встречи в будущую среду.

Бландина радостно соскочила со стула.

– Окидоки!

* * *

Спаситель не ошибался: его сын очень быстро взрослел. Зато Поль, друг Лазаря, оставался ребенок ребенком, рядом с ним и Лазарь возвращался в детство.

Поль, загибая один за другим пальцы, радовался:

– Целых три ночи! Вечер пятницы, вечер субботы, вечер воскресенья!

Друзьям предстояло провести все выходные под одной крышей на улице Мюрлен. Они уединились на лавочке в школьном дворе и заранее наслаждались своим счастьем. Услышав звонок, оба с тяжелым вздохом встали. Они любили свою учительницу, мадам Дюмейе, которая учила их и в прошлом году, но нельзя сказать, чтобы она их не доставала…

– Приготовьте свои раскраски, пока я пишу сегодняшнюю пословицу на доске, – попросила учительница, когда ребята наконец расселись.

С тех пор как мадам Дюмейе узнала от своей четырнадцатилетней племянницы Дорианы, которая жила в Германии, что им разрешено на уроках вязать, она завела новый порядок у себя в классе: пусть ребята раскрашивают, это поможет им сосредоточиться, а может, и сидеть они будут тише.

– Да, Матис, что случилось?

– Я забыл раскраску у папы.

– Вы должны оставлять раскраски у себя в шкафчиках! Сколько раз можно повторять!

Поднялись еще три руки, и, не дожидаясь разрешения, Осеанна, Жанна и Нур сообщили:

– Мы тоже забыли раскраски!

– Зачем вы уносите их домой? – рассердилась учительница.

Все четверо ответили хором:

– Чтобы дорисовать.

Мадам Дюмейе достала из картонной папки четыре новых раскраски, грозя неслухам, что они ничего от нее не получат, если снова понесут их домой.

– Это динозавры, как я и обещала, – прибавила она, раздавая листки.

– Повезло! – позавидовал Поль.

Мадам Дюмейе заподозрила, что четверо ее учеников поспешили расправиться с цветочными букетами, чтобы заполучить диплодока Крошки-Ножки и тираннозавра Зубастика[14]14
  Герои мультсериала «Земля до начала времен».


[Закрыть]. И сочла очень трогательным, что дети в век айфонов и айпадов могут мечтать о раскраске.

«Хуже всякого глухого, кто не хочет слышать», – написала она на доске. А когда прочитала пословицу вслух, пожалела, что ее выбрала. В этом году у нее в классе кроме девятилетних были еще шестилетки-подготовишки. Малыши явно ее не поймут.

– Кто скажет, о чем говорит эта пословица? Да, Жанно?

Поднял руку один из малышей:

– Мой дедушка… он… у него…

У ангелочка с тоненьким голоском были трудности со связной речью, учительница ему сочувствовала и помогала изо всех сил, беззвучно повторяя за ним: «У моего дедушки…»

– Есть уховой аппарат, – наконец закончил фразу Жанно.

– Слуховой, – поправила мадам Дюмейе. – Понятно. Но к пословице это не имеет отношения. Слушаю тебя, Осеанна, ты знаешь, о чем говорит нам пословица?

– Плохо быть глухим, потому что ничего не слышишь.

Мадам Дюмейе подняла глаза к небу и спросила про себя: «Вы правда такие дурачки или притворяетесь?» Она очень любила своих учеников, но уже на третью неделю после начала учебного года снова начала глотать успокоительные таблетки. Работа давалась ей тяжело, наверное, она постарела. В прошлом году кое-кто из родителей, и в частности отец Осеанны, жаловались, что в ее классе «хромает дисциплина».

Пока пятнадцать старших учеников списывали с доски пословицу, младшие или спали с открытыми глазами, или менялись под партой картинками с покемонами. Нужно было немедленно их занять. Мадам Дюмейе согласилась взять к себе младших только потому, что у ее коллеги, мадам Бенифла, в подготовительном классе было уже двадцать девять человек. Десятерых оставшихся перевели к мадам Дюмейе. За долгие годы своей работы мадам Дюмейе ни разу не учила читать и писать шестилеток. Она растерялась, почувствовав себя новичком за два года до пенсии. Пока мадам Дюмейе сверялась с планом урока, класс расшумелся.

Тема: ознакомление с фонемой «и», ее графическое изображение.

Дети должны различать звук «и» со слуха и в тексте. Жанно уже умеет читать, а его соседка по парте, маленькая Райя, приехавшая из Ирака в конце лета, даже говорить не умеет по-французски. Как сделать, чтобы они успевали одинаково? Тем более что старшим, особенно Полю, уже не сидится на месте, а Осеанна опять болтает без умолку?

– Итак! Подготовительный класс! – воскликнула учительница и три раза хлопнула в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание. – Делаем упражнения первое, второе, третье и четвертое на странице шесть. Обводите квадратиком буквы, если слышите звук «и». Так же, как обводили вчера звук «а».

Но ее никто не слушал. Тогда мадам Дюмейе, отчаявшись, прибавила:

– Кто первый закончит упражнения, получит раскраску с динозавром.

Вот тут-то два ряда подготовишек засуетились, как американские золотоискатели при вести о новом прииске. При слове «динозавры» все схватились за ранцы или ринулись к шкафчикам за тетрадями и карандашами. Минуту спустя те, кто нашел страницу шесть, – самый первый Жанно – уже выполняли задание. На другой половине класса старшие с негодованием смотрели на суету малышей, готовые завопить: НЕСПРАВЕДЛИВО!

Мадам Дюмейе, и без того огорченная тем, что усмирила младших таким примитивным педагогическим приемом, поняла, что к тому же еще и обидела старших. Но в ее силах было все исправить.

– Старшие ученики, кто закончит задание без ошибок, тоже получит раскраску с динозавром.

Мадам Дюмейе вдруг почувствовала, что наделена магической силой: даже лентяй Поль, впрочем, с большими способностями к арифметике, склонился над тетрадью. Только Жанна, Осеанна, Нур и Матис, уже ставшие счастливыми обладателями динозавров, сидели сложа руки и насмешливо поглядывали на своих усердных товарищей. Однако мадам Дюмейе нашла ход, достойный Макиавелли.

– А кое-кто, я вижу, ничего не делает – так я у них раскраски заберу.

Чудо из чудес! Минуту спустя в классе воцарилась мертвая тишина. Только одна ученица так и не принялась за дело. Маленькая Райя сидела неподвижно с карандашом перед раскрытой тетрадью. Учительница подошла к ней и, несмотря на артроз, присела рядом с партой – она хотела увидеть глаза девочки.

– Мы ищем звук «и», – сказала она. – Видишь эту букву?

Она показала на «и» в слове «учебник» и повторила: «иии», «иии», растягивая губы. Глаза Райи расширились. «И-И-И!» – кричи-и-ит ее мама, потому что убили дядю Хилаля. Райя в ужасе закрыла руками уши. Мадам Дюмейе оперлась на парту и поднялась. Она не понимала эту малышку. Надо будет как-нибудь поймать после уроков ее маму, мадам Хадад, и поговорить с ней.

В пятницу после уроков папы, мамы, дедушки и бабушки толпились перед школой Луи-Кайю, поджидая детей. Луиза Рошто сумела припарковаться только на месте, отведенном для инвалидов. Она торопливо постукивала пальцами по сенсорной панели «самсунга» и поглядывала в окно, опасаясь, как бы не появилась муниципальная полиция. Она ждала Поля и Лазаря, чтобы отвезти их домой к Сент-Иву. Алиса тоже должна была отправиться на улицу Мюрлен, но она решила не изменять роли непокорной безграмотной грубиянки переходного возраста и написала в ответ: «Не, што мне там делать без интереса обойдусь бес твоих историй». Обменявшись с матерью еще несколькими эсэмэсками в том же духе, Алиса объявила, что на выходные останется дома одна.

– Какое безобразие, – возмутилась Луиза и перестала отвечать.

Тут она заметила Поля и Лазаря; держась за руки, они появились на пороге школы. Прибавив к первому нарушению второе, Луиза трижды посигналила, торопясь привлечь их внимание. Потом высунулась в окно и закричала:

– Скорей, скорей! Я плохо припарковалась!

Мальчишки уселись на заднее сиденье старенького «Пежо-406», бросив в ноги ранцы и куртки.

– Мама! – воскликнул Поль. – А Чудик? Ты что, его не взяла?!

– Как мило, что ты спросил, что у меня нового, – ответила сыну Луиза.

Они не виделись целую неделю, и первое, о чем подумал сын, был хомячок.

– Не может же Чудик остаться один!

– Не один, а с твоей сестрой.

Выходные у Спасителя начинались не гладко. Может, пойти на попятный, пока не поздно?

– Ладно, заедем сначала на улицу Льон, – сдалась Луиза.

Рошто еще жили у себя в доме, но коробки и чемоданы говорили о скором переезде. В идеальном мире – в кино, например, или в параллельном мире Габена – Луиза со своими двумя детьми поселилась бы в доме Сент-Ива, и все они жили бы там мирно и счастливо до конца своих дней. А в реальной жизни Луиза вынуждена была снять для себя и детей скромную трехкомнатную квартиру, потому что после развода средства ее ощутимо уменьшились.

– Я рад, что вы проведете у нас выходные, – сказал Лазарь, умевший при случае говорить умиротворяющим тоном своего отца.

Напряжение тут же спало. Но Луиза задумалась: вот Спаситель, он сумел прекрасно воспитать своего сына, а она, Луиза, потерпела педагогический крах.

Даже став возлюбленной Спасителя, она продолжала опасаться осуждения со стороны клинического психолога месье Сент-Ива и всеми силами старалась предстать перед ним удачливой, безупречной, красивой, элегантной и умной журналисткой из «Репюблик дю Сантр», утаивая все трудности разведенной женщины. До сих пор ей это удавалось. Мешало одно – Алиса.

Спаситель рассчитывал закончить работу к шести и встретить детей и Луизу. Но в последнюю минуту его попросили о консультации Алекс и Шарли. Можно было бы подумать, что эти имена принадлежат двум мужчинам, но на самом деле это были две женщины.

– Добрый вечер! Рад вас снова увидеть, – поздоровался Сент-Ив. – Я заглянул в свой еженедельник, в последний раз мы виделись в мае. Тогда вы собирались пожениться.

На протяжении целых трех месяцев разговор на консультациях шел исключительно о заключении брака. Как воспримут его окружающие? А что об этом думает Сент-Ив? Как психолог? А как мужчина? И как им распределить роли: Александра в белом платье, а Шарли в костюме с галстуком? И почему, нет, правда, почему обе старшие дочери Алекс, Люсиль семнадцати лет и Марион четырнадцати, так плохо относятся к их браку? И разве не мило, если младшая, пятилетняя Элоди, будет подружкой невесты?

– Мы оформили бумаги в июле, – коротко сообщила Алекс, словно спешила перевернуть страницу.

Обошлись без лишних церемоний. Побывали у нотариуса, подписали документы. Не праздновали, просто поужинали с подругами в ресторане.

– От брака никакой пользы, – объявила Шарли.

– Даже в смысле усыновления он не увеличивает возможностей однополой пары, – прибавила Алекс.

Шарли тронула подругу за плечо, словно желая подтолкнуть к дальнейшей откровенности.

– Речь идет не об усыновлении.

Шарли, или Шарлотта, была лет на пятнадцать моложе Алекс, одевалась в стиле bad boy[15]15
  Плохой мальчишка (англ.).


[Закрыть], носила ботинки сантьяго, ходила с пирсингом и татуировками, тогда как загорелая, с выщипанными бровями и слишком ярко накрашенная Александра могла служить живой рекламой косметического кабинета, где работала.

Шарли разочаровалась в браке, к которому поначалу стремилась и которого даже требовала. Теперь она так же настойчиво требовала ребенка.

– А вы что думаете об однополых родителях? – спросила она Спасителя с вызывающим видом, словно заранее ожидая, что он отпустит в ответ какую-нибудь благоглупость.

– Такие родители существуют.

– И это значит…

– Это значит, что существуют родители-гомосексуалы, что они существовали всегда и что это не слишком большая новость.

– Да, но, чтобы иметь детей, они должны были вступать в традиционный брак и скрывать свою гомосексуальность, – возразила Шарли.

Спаситель кивнул в сторону Александры. Она не была замужем, она ничего не скрывала, она родила троих детей и жила в паре с женщиной. Чем не родительница-гомосексуал?

– Алекс – это особый случай, – объявила Шарли. – А вот мне, например, французское общество отказывает в праве на ИИД!

Спаситель не спорил: французское законодательство предусматривало искусственную инсеминацию с помощью донора только для гетеросексуальных пар. Шарли с Алекс думали, не поехать ли им в Бельгию или Испанию, где законы были другими. Но это выходило недешево: дорога, гостиница, расходы на больницу, возможно, на повторные попытки. Обе говорили, перебивая друг друга, и Спасителю показалось, что повторяется прошлогодняя история, когда они обсуждали свой брак. Опять речь шла о препятствиях, предрассудках, о том, что скажут люди, как посмотрит общество. И почему, почему же обе старшие дочери Александры так плохо к этому относятся? Ведь так славно, если у Элоди появится маленькая сестренка или братик? Шарли к тому же непременно хотела услышать мнение психолога.

– Я читаю на вашем лице неуверенность. Вы думаете, для ребенка нехорошо, если у него две мамы? Что будет с его эдиповым комплексом?

– У нас пока недостаточно опыта, чтобы судить об этом, – ответил Спаситель. – Но я предполагаю, что у детей с родителями одного пола будет не больше проблем, чем у остальных. Впрочем, и не меньше.

Спасителю хотелось положить конец мелким провокациям Шарли, они мешали молодым женщинам обсуждать то, что было действительно важно.

– Вы договорились, кто будет вынашивать ребенка? – спросил он.

Александра открыла рот, но Шарли оказалась проворнее:

– Алекс. Я хочу ребенка от Алекс. Проблема в том, чтобы найти производителя. То есть донора. Мы изучили специальный сайт, но есть риск попасть на сумасшедшего или извращенца. Или мужчину, который захочет признать ребенка и иметь на него права. Об этом не может быть и речи.

«Что она скажет дальше? – подумал Спаситель. – А, знаю, попросит меня быть донором».

– С инсеминацией в больнице плохо то, – продолжала Шарлотта, – что врачи зачастую тоже зашорены. Если ты блондинка с голубыми глазами, тебе подыскивают донора нордического склада. Мне на все это наплевать. Если донор будет физически нисколько не похож на нас с Алекс, если он… Почему вы смеетесь?

– Нет-нет, я не смеюсь.

Консультация продолжалась, Алекс сидела молча. Спаситель, слушая ее подругу, думал: она о чем-то грустит. Или тоскует. Он пытался понять, что происходит с Александрой. Найти верное слово.

– Вы, кажется… растеряны, Александра.

Она подняла на Спасителя полные слез глаза. Ее жизнь изменилась так стремительно. В лихорадке влюбленности она резко повернула руль, съехала с торного пути, на котором была женой и матерью, и оказалась в кювете.

– Иногда, – произнесла Александра, – мне кажется, что я вижу сон и вот-вот проснусь. И снова окажусь в моей прошлой жизни. Я не была счастлива, но… все было проще.

Спаситель ждал, что Шарли разобидится, устроит сцену ревности: «Ах, вот как? Ты жалеешь о Николя?!» Но нет, Шарлотта замолчала.

– Может, ваш проект относительно ребенка еще окончательно не созрел? – задал он вопрос с бесстрастным видом. – Как проект со свадьбой…

– Ваша ирония как нельзя кстати, – произнесла вдруг Шарли разбитым голосом. – Не было свадьбы, не будет и ребенка, вы это хотите сказать? Работы тоже нет. Одно цепляется за другое и называется никчемная жизнь.

– Мне очень жаль, если вы услышали именно это.

Плохо, если он оборвал их доверительные отношения, столь необходимые для терапии. Но Александра попросила назначить ей консультацию на будущую среду. Прощаясь, он протянул руку Шарли, но та повернулась к нему спиной, а Александра умоляющим взглядом попросила извинить подругу.

– Уф, – выдохнул Спаситель, когда его пациентки закрыли за собой дверь. – Похоже, я облажался.

В общем, эту пятницу нельзя было назвать удачной. Мысленно он был слишком занят своей ЛЖ. Вопрос, который он задал Шарли, был обращен в первую очередь к самому себе: может, проект восполненной семьи тоже еще окончательно не созрел?

– Понятия не имею, что получится в эти выходные, – пробормотал он сквозь зубы.

Спасителю даже не слишком хотелось открывать дверь, которая вела в его личную жизнь. Он склонился над клеткой с мадам Гюставией, вот уже четыре дня она ела очень мало. Спаситель колебался между двумя причинами, которые могли лишить ее аппетита: стресс от встречи со Спасёном или кружок вредной колбасы. Он постучал пальцем по клетке в надежде разбудить хомячка, который дремал возле домика. Мадам Гюставия пошевелила усами.

– Хочешь, чтобы тебя оставили в покое? – спросил Спаситель, подумав, как было бы хорошо не вмешиваться в чужие жизни, и двуногих, и четвероногих.

Взяв клетку за кольцо, он вышел из рабочего кабинета, прошел по коридору и решительным шагом вошел на кухню, ожидая увидеть там Луизу с детьми. Но в кухне никого не было. На веранде тоже.

– Луиза! – позвал он. – Лазарь!

Спаситель быстренько поднялся на второй этаж и заглянул к себе в кабинет:

– Лу… Габен?!

Паренек сидел на кушетке с ноутбуком на коленях.

– Ты не уехал домой? – удивился Спаситель, наивно полагая, что подростки делают то, что их просят.

– Они тут? Уже приехали? – апатично осведомился Габен.

Спаситель в недоумении огляделся и обнаружил на краешке стола свою старенькую нокию, взял ее и просмотрел сообщения. От Луизы ничего.

– Куда они запропастились? – задал он вопрос вслух. – Задержались, что ли, у себя на улице Льон…

– Или попали в параллельную реальность, – предположил Габен, не отрывая глаз от экрана.

Спаситель с удовольствием запустил бы в него телефоном, но телефон ему был нужен, он хотел позвонить Луизе.

– Я как раз собиралась тебе звонить! – сказал голос на другом конце.

Тревога мгновенно уступила место раздражению.

– Где это вы застряли?

Луиза пустилась в путаные объяснения, из которых Спаситель понял самое главное: Алиса не желает ехать к Сент-Ивам. А ее мать не хочет оставлять ее одну на все выходные. Поэтому она решила договориться со своим бывшим мужем и отправить Алису к нему. Но не дозвонилась, попала на автоответчик.

– В общем, сегодня, – заключила Луиза, – проще всего переночевать всем на улице Льон.

– Всем? – ошеломленно переспросил Спаситель.

– Я имела в виду себя и детей. Завтра я приеду к тебе с мальчиками, а Алиса отправится к отцу.

Луиза держалась из последних сил. Спаситель услышал ее напряженный голос и успокоил:

– Ладно, все будет хорошо. Можно, я скажу несколько слов сыну?

Он услышал, как Луиза зовет: «Лазарь! Лазарь!» и ее голос отдается эхом в полупустом доме, оставшемся почти без мебели. И сердце у него сжалось. Ему захотелось, чтобы сын, с его кудрявой головенкой и ясными серыми глазами, немедленно очутился рядом.

– Папа! – Лазарь бежал и слегка задохнулся. – Это супер! Чудик ничего не боится. Ни-че-го! Его можно взять в руки. Можно положить в карман. Он не кусается. Это Поль его так надрессировал!