Текст книги "Небесная тропа"

Глава 13

Оставшись одна, Танчо принялась старательно делать вид, что нисколечко не боится. Давним ее желанием было испытать свою смелость и силу (может быть, даже физическую), и теперь такой случай представился. Уверенности добавлял и большой черный пес, притаившийся в одной из комнат.

В холодильнике на кухне Танчо отыскала бутылку шампанского и налила себе полный до краев стакан. Держа в одной руке стакан, а в другой бутылку, она отправилась в столовую – так она назвала большую прямоугольную комнату. Несколько составленных друг с другом кургузых обеденных столов образовывали некое подобие стола пиршественного. Вокруг расставлена была дюжина старинных кабинетных стульев с высокими спинками. Резные львиные морды, их украшавшие, скалили друг на друга выщербленные временем клыки.

Танчо уселась на один из стульев, ноги положила на другой. Не спеша пригубила шампанское.

– Фу, гадость! Подделка! – воскликнула и оттолкнула стакан.

Пенистая, пахнущая мылом жидкость расплескалась по столу. Следом полетела бутылка. Упав со стола, она не разбилась, а покатилась по полу, выплескивая комья сомнительно пахнущей белой пены. Судя по всему, господин Милослав не слишком разборчив, если пьет подобную гадость.

Мысль о Милославе заставила ее сморщиться как от физической боли. Вот уж не ожидала от себя, что может учинить что-нибудь такое изуверское. Обычная девчонка никогда бы так не поступила. Но в том-то и дело, что Танчо никогда не считала себя обычной. С того самого дня, как только начала помнить дни своей жизни. Возможно, кто-то внушил ей эту мысль об исключительности, и она подозревала, что этот «кто-то» – отнюдь не ее родители. Девчонки в школе Танчо ненавидели и боялись. Были, правда, две-три души преданных ей безгранично. Но Танчо было скучно и с теми, и с другими. В институте ситуация мало изменилась. Девчонки читали любовные романы, парни – детективы, она же покупала в магазине «Старая книга» толстенные тома «Шахнаме».

– Неужели это можно читать? – спрашивали все наперебой.

Первоочередная задача ее сокурсниц – подловить богатенького, чтобы потом всю жизнь ездить в «мерсе» – ее не вдохновляла.

– Неужели не хочется замуж? – спрашивала Людочка, успевшая обзавестись штампом в паспорте.

– Мне хочется построить архитектурный комплекс, используя традиции северного модерна.

Обычно на этом разговор заканчивался, каждый оставался при своем. Но однажды, помнится, чуть до драки не дошло.

– А чего, за такой проект можно хорошие бабки срубить, – поддакнул Артем, передиравший все подряд Танины курсовики и в процессе «стекления» проникшийся идеалами соавтора. – Теперь в моде башенки там разные и прочая эклектика.

– Артемушка опять в компаньоны напрашивается, – хихикнула Людочка.

– Ерунда! – уронил веское слово Алексей. – Девчонки устраиваются в жизни, работая передком, а не головой.

– Меня такая форма карьеры не интересует, – отрезала Танчо.

– Ты у нас, Танечка, фригидная женщина, – нагло глядя ей в глаза, сказал Алексей.

Рассчитывал, что Танчо смутится. Но она тут же парировала:

– Да, твои пошлые шутки меня не возбуждают.

Уже потом, немного поостыв после словесной перепалки, она поняла, что Алешка не просто грубо пошутил, он сообщил ей мнение сокурсников о странности ее поведения.

Почему она все время вспоминает этот пошлый треп? Неужели надо оправдываться, если ты не похож на других? Или она обязана кинуться на шею Алексею лишь потому, что девчонке в ее годы положено иметь парня?

Оправдываться… Так она в самом деле оправдывается, а не самоутверждается? Танчо стало казаться, что она раздваивается. И раздвоение это ощущалось почти физически. Танчо-первая продолжала плевать на все на свете, Танчо-вторая металась, не зная, что ей делать. События, несущиеся лавиной, ее обескуражили. Прежняя уверенность истаивала. К своему изумлению, Танчо обнаружила, что ничего несокрушимого в ней нет, напротив, в душе ее присутствует мягкая, податливая сердцевина, некое аморфное и в общем-то противное (надо признать это, стиснув зубы) желе. Подобное открытие не приводило девушку в восторг.

Если бы она была верующей, то стала бы молиться. Но когда все вокруг обращались к Христу не по велению сердца, но лишь из желания следовать моде, она не могла идти в храм, построенный руками атеистов.

По плечу ли выбрала она себе испытание? Может быть, надо выбросить к чертям собачьим эту странную находку? Пусть ЭРик весь этот shit расхлебывает. И правда, зачем Танчо сдался талисман? Якобы подтверждает ее исключительность? Нет, нет, она хотела совсем не этого. А чего? Танчо не оставляло чувство, будто она явилась на экзамен, даже не заглянув в конспект, вытащила билет и теперь тупо смотрит на бумажку, не понимая, что там написано.

– К черту все! – выкрикнула Танчо и только теперь заметила, что дверь в столовую открыта, и на пороге стоит девица с бесцветным лицом, на котором выделяются лишь ярко накрашенные губы.

– Ты кто? – спросила Танчо тоном хозяйки.

– Я?.. Я – Светка.

– Слушай, Светка, ты в этих коридорах лучше ориентируешься. Сходи-ка, поищи что-нибудь выпить. Вина или водки. Только не шампанское. Шампанское я уже вылила.

Светка несколько раз удивленно моргнула, но приказу подчинилась.

Надо сказать, что солнце уже светило вовсю, и в комнате сделалось жарко и душно.

Вернулась Светка с двумя бутылками «Изабеллы».

– А где Милослав? – спросила она почему-то шепотом.

– Немного переусердствовал, служа господину Фарну. Потому и пострадал, бедняжка, – улыбнулась Танчо. – А ты что здесь делаешь в такую рань?

– Разве сейчас рано?

– Для встречи с Фарном рановато. Впрочем, неважно, продолжай!

– В том-то и дело, что я… понимаешь… – засуетилась Светка. – Короче, за бабками пришла. Милослав обещал расплатиться утром. – Светка помолчала. – Если б я отказалась, ему бы все равно хана. Так ведь? – спросила она и заискивающе поглядела Танчо в глаза.

– Ну, разумеется! Мы всегда во всем участвуем помимо воли! – кивнула Танчо. – Самое хреновое – это думать, что добровольно влез в дерьмо, которое вокруг булькает.

Светка недоверчиво оглядела Танчо.

– Не похоже, чтобы ты в дерьме валялась, – прошипела гостья зло.

– Ошибаешься, дорогуша! – хмыкнула Танчо. – Как только народ видит каблучки моих новеньких итальянских туфелек, так норовит тут же наложить на дорожку передо мной кучку побольше.

Топот в коридоре возвестил наконец о прибытии Милославовых подручных.

– Хозяин, почему дверь не заперта? – гремел, приближаясь, голос Кошелева.

С шумом троица ввалилась в комнату, все в ржаво-рыжих жилетках ремонтников, с желтыми повязками на головах. Лица красные, разгоряченные, будто булки из печи. У Главняка Кошелева губа разбита, у маленького суетливого Комара синяк под глазом. Третий хромал. Главняк нес, немного отставив руку, грязный холщовый мешок с надписью «сахар». Из мешка на пол что-то капало. Оглядевшись, Главняк положил мешок в угол и прикрыл сверху ковром.

– Господин Фарн вами интересовался, – сообщила Танчо, с любопытством, но без всякой опаски разглядывая вошедших.

– Порядок, – буркнул Кошелек. – Пусть приходит…

– Он не доволен задержкой, – продолжала выговаривать Танчо тоном заправской стервы. Можно было подумать, что она была Фарновой подружкой.

– Да тут один козел… – пискнул было Комар.

– Заткни пасть! – рявкнул Кошелек. – Нам это по барабану.

– Короче, мы свое дело сделали. Теперь баксы гони, – опять пискнул Комар.

Третий подручный уселся за стол, разломил круг одесской колбасы и принялся жевать, яростно работая челюстями, будто три дня ничего не ел. Танчо заметила на его руках и одежде засохшую кровь.

– Откуда взялась эта телка? – вдруг спросил Комар. – Я ее раньше не видел.

– Ее Фарн прислал, – веско бросил Кошелек и подвинул Комара локтем.

«Ребятки этого Фарна боятся, – подумала Танчо. – До колик в животе боятся. Но страх этот им нравится…»

Тут Фарн явился.

Вошел, улыбаясь, будто собирался каждого одарить стодолларовой купюрой. Но Танчо он улыбнулся особо и, обойдя стол, поцеловал ей руку.

– Танечка, радость моя, ну порадовала, ну угодила! – воскликнул он одобрительно и по-барски потрепал ее по щеке, как преданную собачонку. Танчо на этот жест почему-то не обиделась, а, напротив, возгордилась. – Как ваши успехи, ребятки? – обратился Фарн к остальным.

– Все добыли, все принесли, как велено, – пропищал Комар тонюсеньким голоском. – Голову и руку…

– Молодцы, ребята, хвалю! Отметить надо, раз такое дело.

Мужчин уговаривать дважды не пришлось. Комар тут же исчез и так же неожиданно вновь возник с авоськой, полной водочных бутылок.

«Трамвайщики» расселись за столом, – хищные птицы, покрытые налетом ржавчины, собрались на кровавый пир.

Танчо именно так и подумала – «кровавый».

Стаканы наполнились, звякнули и опустели.

– Хороша, зараза! – крякнул Кошелек.

– Эх, от первой до второй промежуток небольшой, – пискнул Комар.

Все вновь остаканились. Хмель Танчо не брал, будто не водку она пила, а воду. Только тело все легчало, легчало, и уже стало казаться, что сейчас оттолкнется она от плоской спинки неудобного старинного стула и полетит по воздуху, плеща руками.

– А мне Рика жалко, – роняя слезу, шепнула Светка на ухо Танчо.

– Рика? – переспросила та.

Так это Рик там?.. Она глянула в угол – туда, где прикрытый ковром, лежал мешок. На миг ей показалось, что мешок под ковром шевелится, будто внутри что-то живое. Не успел, значит, Рик вернуться. Не смог. Внутри все содрогнулось от непомерной жалости, в то время как оболочка, скаля зубы в подобострастной улыбке, чокалась с Фарном.

– Я…я долго ждал этого часа, – нараспев произнес Фарн, будто певец, пробующий голос перед выходом на сцену.

Его голос всех завораживал – даже «трамвайщики» замирали с раскрытыми ртами, когда Фарн начинал говорить. С их губ на стол шлепались комья недожеванной колбасы.

– То, что когда-то было украдено у меня, теперь наконец принадлежит мне по праву! – Фарн поднял наполненный темно-красным вином хрустальный бокал (единственный редкостный бокал среди плебейского сборища дешевых рюмок и стаканов) и медленно осушил его.

«Откуда у него вино? – подивилась Танчо. – Ведь разливали водку… кажется».

Впрочем, уже ни за что она не могла поручиться. Понимала: как скажет Фарн, так и будет отныне!

– Мы готовы сдохнуть за вас, хозяин! – пискнул, извиваясь от избытка преданности, Комар.

– Возможно, случай скоро представится, – снисходительно улыбнулся Фарн.

В дверях призраком возник Милослав и, тихо скуля, стал указывать пальцем то на свою изуродованную челюсть, то на Танчо.

– Эта дама присутствует здесь по моему особому приглашению, – сообщил Фарн. – Хочешь выпить за ее здоровье?

Милослав опять проскулил невнятное.

– Уйди, – поморщившись, приказал Фарн. – Ты свое дело сделал, можешь теперь отправляться в больницу и залечивать раны. – И добавил громко, но уже как будто и не Милославу: – Не люблю калек.

Но Хорец не уходил, топтался в дверях и смотрел на Фарна, как побитая собака смотрит на жестокого хозяина, жалко вскинув брови и часто-часто моргая.

– Неужели не видишь – ты портишь нам застолье! – нахмурился Фарн.

Милослав подавил вздох, попятился и исчез. А может и не возникал он вовсе?

– Букашки полагают, что им положены награды за их заслуги. На самом деле ничего никому не положено. Не так ли, Танчо? – оборотился к ней Фарн.

– Но разве каждому не достанется его доля? – спросила Танчо.

– Доля чего?

– Любви.

Фарн расхохотался.

– Что ты понимаешь в любви, курица? Глупцы ждут от меня нежности, заботы, сострадания, не понимая, что я никого и никогда не любил и не люблю. Это вы, обожая, служите мне, а я получаю вашу преданность и ваше служение. И вы должны быть счастливы этим. Ты счастлива, Танчо?

– Нет! – выкрикнула Танчо-первая, а Танчо-вторая содрогнулась от страха.

Этот миг выстрелила на Петропавловке пушка. Грохнуло громко, раскатисто, будто стреляли где-то совсем рядом. Звякнули на столе стаканы, дрогнули стекла в окнах.

– Время! – воскликнул Фарн и требовательным жестом ткнул пальцем в угол. – Давайте его сюда.

Кошелев притащил добычу и, повинуясь указующим жестам Фарна, вывалил на стол, прямо посреди жратвы и стаканов, отрубленную голову с длинными, слипшимися от крови волосами. Один глаз головы был закрыт, второй мутной стекляшкой уставился на Танчо. Она видела сероватую пористую кожу, в каждой поре которой застыла бурая каплюшка, полуоткрытые лиловые губы, зубы, измазанные в крови. Ей даже почудилось, что она различает немного высунутый наружу лиловый язык. Узнать в этом искаженном лице черты ЭРика было невозможно. Вслед за головой из мешка выпала кисть правой руки.

– Перунов глаз! – приказал Фарн.

Танчо попыталась противиться, но лишь мгновение. Что-то внутри нее надломилось с хрустом, и, дрожа от отвращения, ненавидя себя за свою животную трусость, она открыла сумочку и вытащила найденную коробку.

«И это все, что я могу – лизать бьющую меня руку? Остановись!» – пыталась приказать Танчо-первая своей второй, раскисшей от страха половине.

Но тело повиновалось той, второй, и пальцы послушно протянули талисман.

– Не мне! – взвизгнул от ужаса Фарн и отпрянул. – Ему!

Тут Танчо увидела, что отрубленная рука медленно поднялась над столом, мертвые пальцы шевельнулись, то ли пробуя силы, то ли маня Танчо к себе. Покорно, как кукла, Танчо положила коробку на раскрытую ладонь. Но едва талисман коснулся мертвой кожи, как обрубок вспыхнул ярким огнем, в несколько секунд рука превратилась в головешку со скрюченными черными сучками-пальцами, чтобы тут же рассыпаться хлопьями жирного пепла, а коробка шлепнулась в миску с салатом.

– Сволочи! – взревел Фарн. – Скоты! Обманули меня! Это не он! Не он? Где его настоящая голова?

От прежней вальяжной барственности не осталось и следа.

– Вот, перед вами, – пропищал Комар.

– Это не ЭРик! – заорал Фарн. – Это другой. Первый встречный, попавшийся идиотам под руку.

– Мы замочили его, – принялся канючить Кошелек: от рыкающего баса остался лишь сиплый дрожащий шепот. – Все, как велено: руки, ноги, тулово, потом голова… Но тут приперся этот долбанутый псих, собрал обрубки и слинял. Ну, мы помозговали чуток и решили, что любая башка сгодится. Раз этот чувак мертв…

– Мертв? – передразнил Фарн. – Полагаете, он вот так просто может умереть? В первый раз я отнял у него хлеб в блокадную зиму и заставил лечь в землю братской могилы. А он явился опять спустя полвека, чтобы встать мне поперек дороги! Но я бы мог его убить! Мог бы! Если бы вы, ребята, не напарили меня.

– Может, мы снова попробуем? – осторожно предложил Кошелек.

Фраза вышла дурацкая: как будто Кошелев предлагал обмануть босса во второй раз.

Фарн расхохотался.

Никто больше не осмелился лезть с предложениями. Воцарилась тягучая липкая тишина. Слышно было лишь, как молчаливый «трамвайщик» потихоньку пытается дожевать кусок колбасы и проглотить, но никак не может и все время давится. Танчо хотелось встать и уйти. Но она не в силах была пошевелиться – тело одеревенело. Танчо попыталась ущипнуть себя, – испытанной способ убедиться, не снится ли эта бредовая пьянка – но не смогла приподнять руку.

– Ну что ж, придется всех отблагодарить за службу, – милостиво улыбнулся Фарн.

Улыбка эта была хуже любого ора. Все, затаившись, следили за движениями господина. Танчо вдруг почудилось – начни сейчас кто-нибудь икать, рыгать или вообще сделай что-нибудь смешное, они бы могли спастись. Но все сидели не двигаясь, не слышно было даже дыхания. Может быть, они уже умерли?

Но нет, такая милость не для них – лишь немногим счастливцам выпадает удача не заметить, как подкрадывается к нему смерть.

Фарн взял бутылку вина – все-таки вино откуда-то появилось, откуда, неведомо – и наполнил стакан до краев. Несколько секунд белоголовый смотрел на темный сок виноградной лозы. Потом на губах его вспучился пузырь слюны, медленно сполз по подбородку и шлепнулся белым червяком в стакан. Вишневая жидкость тут же закипела и сделалась темно-зеленой. На дно белыми хлопьями выпал осадок.

– Пей! – Фарн протянул стакан Кошелеву.

Кошелек взял стакан и проговорил, хмуро глядя в пол:

– Я готов был вам преданно служить, хозяин. Но раз облажался – тут ни хрена не поделаешь. Стонать не буду. Умру как солдат. Прощевайте! – Он хлопнул стакан залпом, как прежде бессчетно опрокидывал в глотку сорокаградусную.

Несколько секунд Кошелев стоял неподвижно, потом кожа у него на лице потемнела, лопнула гнилой кожурой, глаза выпали перезрелыми ягодами, и мертвец шлепнулся головой на стол.

– Теперь твоя очередь. – Фарн протянул наполненный до краев стакан Комару.

Новая порция уже сделалась зеленой, а белая кипящая пена выплескивалась на стол, распространяя мерзкий аммиачный запах.

– Помилуйте! – Комар грохнулся на колени и принялся целовать Фарну ноги. – Я же для вас все что угодно… я предан… я люблю, обожаю…

– Не трать мое время попусту! – Фарн брезгливо отшвырнул Комара. –Терпеть не могу тех, кто боится умереть, когда я этого хочу. Все равно отвертеться не удастся.

– Помилуйте!..

– Пей!

Комар поднялся, весь дрожа. Одна штанина джинсов сделалась темнее другой.

– Я вас люблю, – шептал Комар. – Никто вас так сильно не любит, как я…

Он отпил маленький глоточек и глянул на господина – может, простит?

Но прощения не последовало. Еще глоточек. И вновь преданный взгляд. Опять никакого эффекта. После третьего глотка ноги Комара подкосились, и он медленно, будто с неохотой, опустился на пол. Кожа у него на затылке вздулась пузырем.

– Теперь ты! – Фарн повернулся к тому месту, где еще минуту назад сидел третий киллер – молчаливый и самый незаметный из троицы, пожиратель колбасы.

Стул был пуст. Причем ни Светка, ни Танчо, ни даже Фарн (сам великолепный Фарн!) не заметили, как этот третий исчез.

– Ловко смылся, – восхищенно шепнула Танчо. – Это главное – вовремя смыться.

Она подумала, что белоголовый пошлет вслед беглецу молнию, или что-нибудь подобное из своего арсенала. Но ошиблась.

– Трое провинились, – проговорил Фарн задумчиво. – Троих следует наказать. Конкретные имена не имеют значения.

Он протянул Танчо свой бокал, до краев наполненный кипящей темно-зеленой жидкостью.

– Тебе, Танечка, в хрустале, изысканно, – голос его сделался мягким, завораживающим. – Как это ни печально, но ты мне уже не нужна. Разумеется, в этом нет твоей вины – виноваты другие. Пей, милая. Я не люблю ждать.

Он поднес бокал к ее губам.

– Всего три глотка, – прошептал завораживающий голос. – Ради меня.

У Танчо не было сил противиться. Невидимые руки сдавили затылок и наклонили голову. Губы сами раскрылись, и жидкость полилась в рот. Ни сладости, ни горечи Танчо не почувствовала – до омерзения безвкусная жидкость. Глоток пустоты.

В тот же миг стена лопнула серым пузырем, и огромный черный пес впился в руку Фарна. Танчо отпрянула, бокал упал и разбился.

«Как же я забыла, что так будет!» – подумала в смятении Танчо.

Но силы противника оказались не равными. Фарн легко, как надоевшую болонку, отшвырнул огромного пса. Тот ударился о стену и, бессильно дернув огромными лапами, сполз на пол и замер. Из носа его потекла алая струйка.

– Терпеть не могу бессмысленного сопротивления, – фыркнул Фарн. – За тобой, дорогуша, еще два глотка. – Повернувшись к столу, он взял стакан. – Самое большое наслаждение – подчиниться сильной воле. Ненавидя, через силу, но подчиниться. И тогда вся твоя ненависть мгновенно переплавится в самую пламенную, самую преданную любовь. Что может быть слаще и значительнее этого, скажи мне, скажи, пока ты еще не умерла?!

Танчо хотела ответить, но не могла – язык не желал ворочаться во рту. Но ответить довелось не ей: дверь распахнулась, и в комнату влетел ЭРик. Одним прыжком он очутился возле Фарна, метя тому в сердце черным закопченным шампуром. Но белоголовый легко увернулся от удара. Из рукава его пиджака вырос огромный саблевидный коготь и нацелился ЭРику в горло. Но и Фарн промахнулся. Коготь впился в стену. Посыпалась штукатурка. Но тут же взметнулся второй коготь, готовый снести нахальному юнцу голову.

Танчо наконец стряхнула оцепенение, схватила со стола коробку с талисманом и, повинуясь внезапному наитию, приложила ее к спине белоголового. Клубы серного дыма с шипением повалили во все стороны, Фарн содрогнулся от боли и упустил добычу – лишь чуть-чуть зацепил ЭРика, коготь содрал кожу со скулы.

– Беги! – закричал ЭРик девушке. – Заклятие снято. Беги!

Танчо, прижав коробку к груди, бросилась вон из комнаты. За ней, визжа, как сирена, мчалась Светка.

– Вернись! – крикнул вслед Фарн. – Или ты пожалеешь!

– Что тебе нужно от нас? – орал ЭРик, выставив вперед шампур и отирая свободной рукой лицо. – Хочешь отомстить? За что?

– За ту дурацкую шутку, что сыграл твой дед! – Фарн вновь попытался достать ЭРика когтем, но лишь рубанул пустоту.

Но при этом ЭРик подался в сторону, и путь к двери оказался свободен. Фарн тут же метнулся в коридор. Чертыхаясь, ЭРик бросился за ним. Куда там! Фарн исчез так мгновенно, как умел это делать только он.

– Удрал через соседнюю квартиру, – предположил Плевок.

Пес успел подняться и теперь, пошатываясь, выбрался в коридор. Огромные лапы его расползались в стороны, как у малого щенка.

– Тебе здорово досталось, – посочувствовал помощнику ЭРик.

– Да уж, раны придется долго зализывать, – вздохнул пес.