Текст книги "Небесная тропа"

Глава 3

Было девять вечера – время, когда Клим обычно покидал сцену в «Таверне № 5» Суканиса и удалялся в «уборную», то есть в крошечную подсобку с несколькими столиками, стульями и мутными зеркалами по стенам. Наина, певшая после Клима, пропорхнула за его спиной, обдав резким запахом духов и пота. В таверне было жарко, а в «уборной» всегда душно до непереносимости; сверкающий золотыми блестками пиджак Клима насквозь промок от пота. Клим сбросил его. Из старенького черного портфеля, с которым когда-то ходил на работу в НИИ, вытащил бутылку и отпил несколько глотков прямо из горла.

Пить теплую водку в жару… б-р-р-р… мерзость какая! Клим фыркнул, передернулся и спрятал бутылку обратно. И в ту же минуту почувствовал мерзкую дрожь. Тело превратилось в мягкое желе, не в силах преодолеть слабость, Клим навалился локтями на хлипкий столик. Коробки с пудрой, щетки, пустые флаконы полетели на пол. Клим ногой придвинул колченогий стульчик, присел на край. Пот стекал по лицу и капал с кончика носа. Приступ наверняка от жары, недосыпа да еще от водки. А главная причина – то мерзостное настроение, что не оставляло Клима в течение последнего года. Это было время второй метаморфозы, как он именовал про себя последний период своей жизни, не то упиваясь мерзостью, в которую погружался, не то пугаясь, не то иронизируя. Весь год он крутился волчком, окончательно теряя себя.

– Все, хватит, – пробормотал Клим, обращаясь к кому-то там, наверху, и ему показалось, что этот некто простер над ним жесткие черные крылья и слушает, склонив голову набок.

Клим схватил грязное полотенце и обтер лицо. Приступ закончился так же внезапно, как и начался. Клим вновь откупорил бутылку и сделал глоток. Потом запрокинул голову к потолку и завыл, имитируя самый настоящий, доподлинный волчий вой.

– Здорово получается, а? – подмигнул он своему отражению в зеркале.

В юности о музыкальной карьере Клим не помышлял, хотя, разбуди его посреди ночи и спроси, как представляет он себе счастье, Клим сказал бы не задумываясь: «Петь». Но петь ему приходилось лишь на вечеринках. Отучился он пару лет в музыкальной школе по классу гитары, но карьеру выбрал инженерскую, поскольку сам вырос в семье технарей и просто-напросто не представлял, как подступиться к запретной сфере, называемой искусством. Технический вуз в семидесятые-восьмидесятые годы был чем-то вроде монастыря, в который уходили башковитые дети из бедных семей во времена средневековья. Они выбирали дело не любимое, а доступное, на жизнь их налагалось масса запретов, но взамен им позволяли работать головой, а не горбатить спину. Те времена Клим называл «средневековьем двадцатого века». Учился он так себе, но без хвостов, зато с удовольствием играл в институтском театре, опять же пел на спектаклях, ну и после спектаклей тоже. Но годы институтские промелькнули, как и не было, и выпало Климу идти на завод на три года. Баловался он выступлениями на вечерах самодеятельности по клубам и все надеялся на ЧТО-ТО. Так и умер бы с этой надеждой, но тут грянуло перестроечное время, все куда-то сорвались и помчались, кто сообразительный и горластый – особенно. И Клим сорвался, полез, толкаясь локтями, представлялось ему: еще чуть-чуть, и мир падет к его ногам. Впрочем, не одному ему такое мерещилось. Повсюду появились вывески: «свобода», больше похожие на обертки от импортных шоколадок. Наступила первая метаморфоза Клима, вызванная не столько успехами, сколько сладким дурманящим ароматом надежды, восхитительным словом «можно», заменившим оскорбительно-непробиваемой «нельзя». Клим по-мальчишески окрылился и мечтал о заоблачном. В те дни появился возле Клима верткий тип, назвавшийся Михаилом Ивановичем Шуваловым.

– Да, да, не удивляйтесь, я именно тот самый, из того знаменитого рода, – сообщил Шувалов, едва представившись. – В наше время поймать удачу за хвост – плевое дело, – повторял М. И. Шувалов, и Клим стал говорить «плевое дело» по любому случаю и просто так, без всякого случая.

Обещал Шувалов Клима «раскрутить» за две недели, обсыпать долларами и золотыми звездами, и вознести до небес, причем все это сразу. Две недели растянулись на год. Но все же один концерт Климу Шувалов устроил – при полупустом зале и умопомрачительных ценах на билеты, набрал под будущие сверхгонорары денег у спонсоров и исчез в неизвестном направлении. А Клима как прежде никто не замечал, так и продолжали не замечать. Судьбоносные шестеренки в загадочном механизме удачи застопорились, и как их сдвинуть с места, Клим не представлял. Так наступило время второй метаморфозы: медленное угасание духа и, главное, растворение и улетучивание тайной материи, именуемой «вдохновение». Семь лет промелькнули как день, и к девяносто шестому году от метаморфозы первой осталась лишь старая присказка насчет «плевого дела», все больше походившая на насмешку, и к Климу неожиданно прилепилась кличка Плевок, теперь уж, наверное, до скончания дней.

– Климчик, – пропорхнула в обратном направлении Наина, – ты еще здесь? Хочешь пару песенок спеть? Я сегодня не в голосе. Представляешь: шуровали сюда, опаздывали, как всегда, и какую-то тетку тачкой зацепили. Кошмар! Лешка зачем-то остановился, стали разбираться. А я сижу как на иголках, опаздываю. Дурдом какой-то! Спой, а? Я с Суканисом договорюсь, лады?

– Тетка-то хоть жива? – поинтересовался Клим.

– Жива, конечно, что ей сделается? Так ты споешь?

Он молча кивнул и отправился на сцену. Воздух в зале был плотный, тягучий, пропитанный запахом пищи, духов и пота.

«Как я их ненавижу», – подумал Клим, глядя на жующих за столиками.

Он понимал, что в этом «ненавижу» залог его неуспеха, но ничего не мог с собою поделать.

Он взял микрофон.

– Я спою вам новую песню… музыка моя, но слова не мои… Но если бы мог, я бы так написал, ибо чувствую… – Слова падали в пустоту. Он запел:

 
Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этой жизни сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю…[2]2
  Н. Гумилев


[Закрыть]
 

– Эй, хватит блеять, – раздался зычный голос. – Нам плясать охота, а не слушать твое блеянье!

– Ритм давай! – донеслось с другого конца зала. – Ритм!

– Пошел вон, Плевок! Вон, Плевок, вон! – визжал на разные голоса переполненный зал таверны.

Тут из-за пыльной портьеры, прикрывающей вход в «служебку», выпрыгнула Наина, бесцеремонно отпихнула Клима и, покачивая бедрами, запела:

 
Я тебе отдамся,
Только позови…
 

Зал одобрительно заурчал.

– Сволочи, – выругался Клим вслух и пошел со сцены.

…Он брел домой, и волны ярости накатывали на него неостановимой чередой, как волны безумного прибоя.

«Убить, задушить… Убить, задушить…» – шептал он в такт каждому шагу.

Остановился у ночного ларька – купить «пузырь». Но не успел вытащить из кармана бумажник, как из-за ларька выскочили двое и схватили за локти. Тут же Клим почувствовал, как холодная сталь коснулась кожи на шее. В ответ накатила новая волна ярости – такая сильная, что, казалось, тело разорвет на части. Клим завыл по-звериному и рванулся из рук ночных грабителей… Вырвался! Совершил громадный прыжок и приземлился на четыре конечности. Краем глаза заметил мощные, покрытые черной шерстью лапы. Упругий хвост хлестнул по бокам. Клим хотел крикнуть, но изо рта вырвался лишь угрожающий рык, а сам рот сделался огромен. Клим ощутил всю мощь своего тела, крепость и остроту зубов и возжаждал густой человечьей крови.

Незадачливые грабители попятились. Клим видел их разинутые в беззвучном крике рты. Лица – комки мятой бумаги, глаза – черные дыры, рты – дрожащие куски сырого мяса. Клим бросился на ближайшего, метя в горло. Сухожилия и вены на шее жертвы лопнули гнилыми нитками. Фонтаном брызнула кровь. Второй парень попятился, беспомощно закрываясь руками. Клим извернулся и впился ему в бок…

В следующую секунду Клим мчался по пустынной улице, рот был полон чужой крови, а мощные песьи лапы несли его домой.

«Спрятаться, остановиться, переждать, – неостановимо крутилось в голове. – Ведь это не я! Не я! Не я!»

– Куда это ты направляешься? – Оклик заставил его замереть. – Никак, не понравилась кровь, Плевочек? – Человек приближался к нему, ступая мягко, по-кошачьи.

Он был щупл, узкоплеч, длинные светлые волосы слегка светились в полумраке. Если бы Клим мог, он бы и этому типу перекусил горло. Но Клим сразу понял, что этого сделать не удастся.

– Опять хочется кого-то обвинить, разве не так, Плевочек? Ведь это твое любимое занятие – во всех неудачах сваливать вину на других. Нет, мой друг, ты сам виноват, сам превратил себя в зверя. Поставленные цели надо достигать. Отказывать себе в исполнении желаний вредно. ЭТО опаснее радиации, нитратов и СПИДа. Неудачники в конце концов всегда становятся на четыре лапы.

– Кто ты? – гавкнул пес.

– Послужи мне, и ты получишь кое-что взамен. Я могу даровать тебе все.

Клим попятился. Вернее, Плевок попятился. Потому что отныне существовал только Плевок. Настало время третьей метаморфозы.

– Нет уж, рыкнул Плевок, и шерсть на загривке встала дыбом. – Никогда! Лучше сдохнуть! Никогда!..

– Так сдыхай! – весело крикнул белоголовый.

Пес со всех ног кинулся в таверну Суканиса. Это было его последнее прибежище, последняя надежда. Дверь черного хода, выходящая во двор, была приоткрыта, и Клим без труда проник в коридор, а оттуда, толкнув мощными лапами хлипкую фанерную загородку – в «уборную».

– Климчик, никак ты, – проворковала Наина, не оборачиваясь, и тут увидела в мутном зеркале отражение огромного черного пса.

Тот поднялся на задние лапы, передние положил ей на плечи и прорычал в ухо:

– Поцелуй меня, Наиночка, может, заклятье снимешь?..

Наина взвизгнула и стала сползать со стула, как ком масла с горячей картофелины. Клим жадно потянулся к ее раскрытому рту своей собачьей пастью. Но вместо того, чтобы поцеловать, по-собачьи лизнул в губы.

И тут над ним глыбой навис Суканис, в руке хозяина сверкнул стальной нож. И Клим – нет, простите, Плевок – ощутил, как разящая сталь впивается в его дрожащий незащищенный бок и вспарывает внутренности…

«А свою лучшую песню я так никогда и не спою, – подумал Плевок, умирая. – Столько усилий, и все зря…»

Глава 4

После экзамена ребята всей группой отправились на сабантуй, тем более обязательный, что экзамен завершал сессию, отпуская всех на каникулы, которые сулили… Каждому свое, разумеется. Собрались, как всегда, у Катюши – ее родители в очередной раз отправились за бугор, и двухкомнатная квартира в центре осталась в полном распоряжении дочери.

Первый взрыв веселья уже отбушевал, исчезла половина выпивки, а закуска медленно переваривалась в студенческих желудках. Алешка Студнев, приняв изысканную позу и стряхивая сигаретный пепел в рюмку, поведал окружающим, что через три дня отбывает на Кипр, – благо в этот раз сумел спихнуть сессию без хвостов. Остальные увлеченно обсуждали достоинства различных туров. «Баксы», «чартер», «шмотки», «телки» – весь набор популярных словосочетаний был запущен в оборот.

– Ах, Лешенька, назад ты приедешь такой загорелый! Наши девочки все в тебя влюбятся, все до одной, – ворковала Людочка, умильно заглядывая Алексею в глаза.

– Попроси получше, и Лешка возьмет тебя с собой. И твоего мужа в придачу, – ввернула Танчо.

– Мы прошлым летом с моим Вовиком в Турцию ездили, – Людочка обидчиво надула губки.

– В Турции все были! – презрительно бросила Катюша.

– Ребята, у меня идея: изготовим таблички: «Я был на Кипре», «Год жил на Багамах», «Лето провел в Нью-Васюках» и повесим каждый их себе на шею, чтобы ни у кого не возникало сомнения в наших достоинствах, – предложила Танчо.

Кто-то громко заржал, но тут же смех смолк, воцарилось тягостное молчание. Виталик громко икнул и пробормотал: «Ну вот, началось».

– Танечка, я на тебя давно не сержусь, – улыбнулся Алексей и подлил ей в рюмку вина.

Это была его любимая фраза в течение трех месяцев, с тех самых пор, как его лихо закрученные фразы о необходимости постоянного здорового секса в их возрасте не были поняты.

– Ах, Лешенька, – мурлыкала Людочка, – ты наш будущий финансовый гений. Рокфеллер или Морган.

– Морган, Морган, – поддакнула Танчо. – Алешкин дед служил в госбезопасности. По-моему, это то же самое, что пират. Или даже хуже.

– Ты зря стараешься, Танчо. – В этот раз улыбка Алексея получилась ненатуральной. – Я все равно не сержусь. Более того, я тебя прекрасно понимаю. К сожалению, никто не понимает меня. – И он глубоко вздохнул.

– Неужели никто?! – ужаснулась Людочка и всплеснула руками, опрокинув при этом рюмку с вином.

– Никто, – покачал головой Алексей.

– А что будет, если такая личность найдется? – не унималась Танчо.

– Если это мужчина, постараюсь с ним больше не встречаться, а если женщина, я на ней женюсь, – сообщил Алексей.

– Не перепутай, на ком жениться, с кем не встречаться, – посоветовала Танчо.

– Ну, нельзя так, – закатила глаза Людочка. – Не надо нападать на нашего Лешеньку. Он человек с утонченной душой.

– Танчо у нас немного тигра, – пробормотал Виталик, подливая себе водочки. – Я тебя так и называю: «тигра». Да еще с когтями.

– Она может себе позволить быть тигрой, раз ее отец ездит в «мерсе», – фыркнула Людочка.

– Фи, Людочка, как ты могла спутать с «мерсом» потрепанный «Жигуль»? – презрительно фыркнул Алексей.

– Меня не интересует грубая материя, я обретаю в стихии тонких энергий, – закатила глаза Людочка. – Только в этой комнате у меня нет достойных собеседников.

Достойный собеседник почти тут же явился – интеллигентного вида молодого человек в светлом дорогом костюме и очках в золотой оправе представила Катенька: «Мой друг Милослав». «Друг Милослав» галантно поцеловал ручку Катеньке, потом Людочке, чем последнюю совершенно обворожил.

– К столу! К столу! – защебетала Людочка, как будто была здесь хозяйкой. – Ах, место только на углу… Но на угол нельзя! Семь лет тогда не женится! Как можно допустить, чтобы такой красивый парень семь лет оставался холостяком. Танечка, уступи ему свое место, – потребовала Людочка.

– По-моему, ты сама можешь это сделать, – парировала Танчо. – Ты уже замужем, можешь безбоязненно усесться на уголок.

– Что значит – безбоязненно?! А если я разведусь?! Тогда семь лет не смогу выйти замуж!

– Кто этот тип? – шепотом спросила Танчо у Катеньки. – Отчего ему такая честь?

– Тише, – шикнула хозяйка в ответ. – Он – мафиози, у него целая банда. Его человека замочить, как высморкаться.

– Зачем такую мразь к себе в дом приглашать?

– Попробуй, не позови! – фыркнула Катюша. – И потом, он человек состоятельный, многое может себе позволить… ну, ты понимаешь?

– Не понимаю, – отрезала Танчо.

– Да тут у нас настоящий цветник! – с преувеличенным восторгом воскликнул Милослав и поднял стакан с водкой. – Так что тост за прекрасных дам! Нет, не верю! Неужели все эти девушки учатся в одной группе? Такого быть не может!

– Почему! – кокетливо хихикнула Людочка и стрельнула глазками.

– Да потому, что рядом с такими красотками невозможно учиться!

– Если бы все мужчины умели говорить подобные комплименты! – млея, прощебетала Людочка.

– Очень милые девочки, – поддакнул Алексей, – пока не заговорят.

Виталик торопливо наполнил стаканы по новой.

– Я тоже тост предлагаю! – заявила Людочка, совершенно очарованная новым гостем. – За новую соль земли русской, за бизнесменов!

– И рэкетиров! – поддакнула Танчо, прикидывая, если он запустит в сидящих напротив помидором, то кому попадет в лоб – Людочке или господину Милославу. – Кстати, не переборщить бы с солью. На засоленных землях ничего не растет.

Милослав одарил Танчо не слишком восторженным взглядом и после второго стакана пустился в философские рассуждения:

– Учитывая постоянное возрастание энтропии, оперируя теорией множеств, не забывая о непрерывности информационного поля и вводя в алгоритм дискретный генезис псевдоразвития человечества, мы постоянно сталкиваемся с тем, что на пути распространения любого векторального индивидуума скапливаются антикорреляционные матрицы, которые постоянно нужно модифицировать…

– То есть кого-то надо постоянно мочить, – подсказал Танчо, – чтобы кто-нибудь не замочил тебя.

Она вылезла из-за стола и отошла к окну, достала сигарету, но курить не стала. Присутствие Милослава ее бесило.

– Вероятность этого ничтожно мала. Я умею минимизировать возмущение энтропийных полей.

– Когда чужой кулак попадает в нос! – заржал неожиданно Артем – молчаливый здоровяк, известный на всем курсе своей чудовищной ленью.

Последнее замечание оскорбило Милослава до глубины души. Гневно изогнув бровь, он поднялся.

– Очень милое застолье, – произнес он со змеиной улыбкой. – К сожалению, мне пора. Через час мои ребята возвратятся с одной сложной операции, им захочется немного развлечься. Пришлите нам одну из ваших девочек. Когда девочек употребляют по назначению, – тут интеллигентный Милослав сделал очень неинтеллигентный жест, – у них пропадает желание умничать.

– Дурацкая шутка! – крикнула Танчо и шагнула к Милославу.

– Это не шутка. Я человек серьезный и юмора не люблю. Через час зайду. И не советую расходиться.

– Козел! – выдохнула Танчо.

И тут же пощечина обожгла щеку. От обиды Танчо на мгновение ослепла. В комнате сделалось тихо-тихо. И в этой тишине прозвучали, удаляясь, шаги Милослава. Хлопнула входная дверь.

– Весь вечер испортил, – вздохнул Алексей.

Танчо оперлась на стол, потянулась за стаканом (она демонстративно не пила вино, пока Милослав толкал свои тосты) но стакан был пуст. Артем успел допить все, что было в досягаемости его отнюдь не коротких рук.

– Нельзя же быть такой невоздержанной на язык, – сокрушенно вздохнула Людочка. – Мужчины любят, когда их хвалят.

– Все, хватит! – заявила Танчо. – Я звоню Тимошевичу, пусть приезжает за мной. Я ухожу!

Она сняла трубку аппарата, но аппарат надменно молчал.

– Что за черт! – Танчо ударила по рычагам. – Телефон не работает.

– Ну вот, Милослав провод перерезал, – испуганно пискнула Катюша.

– Дурацкие шутки у твоего приятеля, – вздохнул Алексей.

– Да не шутит он, не шутит, – чуть не плакала Катюша. – Он же мафиози, людей убивает, какие там шутки. Он вообще юмора не понимает.

– Это ужасно! – заломила руки Людочка. – Если мы не выполним его требования, нас убьют.

– Та-та-та… – изобразил стрельбу из автомата Виталик и расхохотался. Но его веселье никто не поддержал. – М-да… В самом деле у парня с юмором плохо. Пойду-ка я к соседям, узнаю, работает у них телефон или нет. Если что, оттуда позвонишь.

– Надо отсюда сматываться, а не по телефонам звонить, – предложила Танчо.

– А я?! – завопила Катюша. – Что мне-то делать?

– Тоже уходи. Можешь у меня переночевать.

– Да они мне всю хату разнесут, а потом мною займутся!

– Бросьте, девчонки! – засмеялся Алексей. – Это же чистый воды блеф…

Тут из прихожей, виновато улыбаясь, вернулся Виталик.

– Короче, ребята, тут такое дело… – Все на него уставились. – Дверь не открыть.

– Нашему Вталику даже с замком не справиться! – презрительно фыркнул Алексей.

Все гурьбою направились в прихожую. Катюша принялась вращать замки – никакого эффекта. Дверь не желала открываться. Деловито отстранив ее, замками занялся Алексей.

– Все ясно, господа лохи, – объявил он, заглядывая в замочную скважину. – Этот тип спер у нашей доверчивой Катюши ключ, закрыл дверь и оставил ключ снаружи. Теперь нам без разрешения господина Милослава из квартиры не выйти.

– Дверь можно взломать, – предложил Артем, дожевывая последний бутерброд.

– В квартире имеется автоген? – снисходительно фыркнул Алексей, постучав костяшками по стали.

Студенты, понурившись, вернулись в комнату. Версия, что Милослав «всего лишь пошутил» больше не пользовалась успехом.

– Катенька, ну как можно с такими людьми иметь дело?! – осуждающе покачал головой Алексей. – Крышу надо с умом заводить.

– А на западе у всех есть мобильные телефоны, – сказал Виталик. – Скоро и у нас будут.

– Надо решить, кого отправим к Милославу, – сказала Катюша.

– И как мы это решим? – спросил Виталик.

– Ну… как принято… выберем… на демократической основе.

– Тайным голосованием? – уточнил настырный Виталик.

– Да вы что, сдурели?! – вспылила Танчо. – Если Катюше нравится, она может отправляться к этим подонкам!

– У меня месячные, – не моргнув глазом, объявила Катюша. – Первый день. Могу показать.

Виталик смутился и потому опять хихикнул.

– Я – женщина замужняя и своему любимому супругу никогда не изменяю, – с достоинством сообщила Людочка. – Получается, Танечка, ты должна идти к Милославу. У тебя, кстати, и парня нет. Никто ревновать не станет.

– Ты что, смеешься?

– Да ты не переживай, Танюша, – похлопал ее по плечу Алексей и даже попытался поцеловать в щеку, но она его оттолкнула. – Тебе наверняка понравится. Здоровый секс со здоровыми парнями еще никому не вредил.

– А может быть, они как раз и больные. У таких ребят вполне может обнаружиться сифилис или даже СПИД, – опять встрял в разговор Виталик.

– Да я лучше в окно выпрыгну! – заявила Танчо и с самым решительным видом шагнула к окну.

– Высоко, четвертый этаж, костей не соберешь, – самодовольно хихикнула Катюша.

Танчо не ответила, с трудом открыла замазанные краской еще с осени задвижки и распахнула раму. До земли в самом деле было далековато.

– Давайте, покричим хором, может кто поднимется наверх и откроет дверь? – предложил неистощимый на выдумки Виталик и тоже высунулся наружу.

Одинокий прохожий, заслышав вопли из открытого окна, кинулся бежать.

Танчо, держась за раму, высунулась до половины и оглядела окна справа и слева.

– Танчо, не глупи! – взвизгнула в притворном ужасе Катюша. – Лучше выпей стакан водки, и тебе все покажется трын-травой. Еще кайф словишь.

Танчо не ответила, спрыгнула с подоконника и деловито принялась оглядывать стены.

– Здесь ведь не было капремонта? – спросила она.

– Не было, – подтвердила Катюша, с недоумением наблюдая за подругой.

– А кладовка где?

– Там.

Через минуту Танчо вернулась в комнату, сжимая в одной руке молоток, а в другой стамеску. Попросила отодвинуть комод от стены.

– Будем строить баррикады, – истолковал ее действия Виталик.

И тут же подхватил инициативу, то есть опрокинул парочку стульев и вытащил ящик из комода.

– Танчо, прекрати, от этих типов не отбиться! – возвысил свой голос Алексей. – У них наверняка стволы при себе. Думаю, из нас никто не жаждет слопать пулю?

– Как я разочаровалась в этом Милославе! – сокрушенно вздохнула Людочка. – Сначала он показался мне таким интеллигентным!

– Можно вообразить, что Танчо у нас девочка – так яростно она защищает свою честь! – съязвила Катюша.

– Что вы, джентльмены, я не рассчитываю, что кто-то из вас будет из-за меня драться, – повернулась к друзьям Танчо. – Я хочу всего лишь пробить дыру в стене и выйти наружу через дверь соседней квартиры.

– Чего, чего? – изумился Алексей.

– Судя по всему, когда-то комнаты в этой квартире располагались анфиладой. С этой стороны капитальная стена, значит в этой должен быть дверной проем, наскоро заложенный кирпичами, когда квартиру разделили. Если мы его найдем, нам ничего не стоит пробить ход к соседям.

– С чего ты решила? – поинтересовался Алексей.

– Потому что, будущий архитектор, после революции строители всегда работали тяп-ляп.

– А ГЭСы? А мавзолей? – обиделась за советских строителей Людочка.

– Но это же не ГЭС, – заметила Танчо. – Но может стать мавзолеем, если ты не заткнешься.

– Какая же ты плебейка! – поджала губы Людочка.

– Не позволю ломать квартиру! – запротестовала Катюша.

Алексей благоразумно промолчал, про себя рассудив, что лучше всего удрать, и с господином Милославом не встречаться. Артем шагнул к комоду и легко, будто пустую коробку, отодвинул его от стены.

– Боится, что в следующий раз ему не дадут курсовик передрать, – прокомментировала Катюша.

Танчо больше не отвечала на ее реплики – она деловито выстукивала стену.

– Ребята, меня тут осенило! А что если ребята Милослава, любят не только девочек, но и мальчиков, что тогда? – продолжал рассуждать Виталик. – Кем мы пожертвуем?..

– Заткнись! – рявкнул Алексей.

– Вот здесь! – объявила Танчо.

Приставив к стене стамеску, она грохнула по ней молотком. Поднялось облако пыли, посыпалась штукатурка. Зрители благоразумно попятились.

– А ну, посторонись! – крикнул Артем.

В кладовке он отыскал топор и теперь, размахнувшись во всю силушку, грохнул обухом по стене. Целый угол кладки, многолетне закрывавший дверной проем, вывалился в комнату к соседям. Второй удар значительно расширил отверстие. После третьего почти вся кладка рухнула. Пыль, долгие годы копившаяся в кирпичных порах, поднялась в воздух. Все принялись чихать и кашлять, а Катюша заплакала.

Первой в соседнюю комнату бесстрашно вступила Танчо, продолжая сжимать в руке молоток и…

И столкнулась нос к носу с Милославом. Тот стоял, по-наполеоновски скрестив руки, и насмешливо смотрел на Танчо.

– Черт! – только и смогла выдохнуть Татьяна.

– Ого, мадам, вы так спешили на встречу с моими ребятами, что проломили стену! Переиначив классика, можно сказать: «Коня на скаку остановит, кирпичную стену пробьет!»

– Почему ты не сказала, что он здесь живет? – повернулась Танчо к Катюше.

– Меня никто не спрашивал, – ехидно отвечала та.

– Извините, накладочка вышла, – рассмеялась Танчо и, развернувшись на каблуках, изо всей силы влепила Милославу молотком в челюсть.

Удар получился сокрушительный. Хрустнули кости, Милослава отбросило к стене. Он медленно стал сползать вниз. Из носа струей хлынула кровь. При этом он так и не сумел разомкнуть сплетенных в эффектном жесте рук и теперь оседал на пол в наполеоновской позе.

– В следующий раз не будешь бить даму по лицу! – выкрикнула Танчо, но Милослав вряд ли ее слышал.

– Теперь нам точно хана, – изрек Артем.

– Идиотка! Ты его убила! – ахнула Катюша.

– Все, сматываемся, – оборвал дискуссию Алексей. – Пока его дружки-помощники не явились.

– Я их зарублю, – казал Артем и шагнул через пролом в коридор соседней квартиры.

Артем двинулся вперед, держа топор наготове. Но во всей огромной квартире, похоже, кроме Милослава, никого не было. Не без труда справившись с тремя замками, компания вывалилась на лестницу. Катюша ринулась к своей двери и вытащила ключ из замочной скважины.

– Уходим, уходим! – торопил Алексей.

– Катюша, открой свою дверь, – попросила Танчо. – Я сумочку в прихожей забыла.

– Ну уж нет! – Катюша демонстративно опустила ключ в карман брюк. – Если есть желание, можешь топать через квартиру Милослава, путь свободен.

– Артем! – повернулась Танчо к своему верному оруженосцу.

– Чем скорее мы отсюда исчезнем, тем лучше. Черт с ней, с твоей сумочкой. Пойдем!

– Открой дверь, не будь стервой!

– Сама такая! Психопатка! – Катюша запрыгала вниз через две ступеньки, и вся компания устремилась следом.

– Ну ладно, ладно, я могу и сама справиться! – Танчо с решительным видом шагнула назад в квартиру Милослава.