Текст книги "Рина Грушева. Издание четвёртое. Полное"

Еще не прошло и месяца со дня страшного происшествия, потрясшего поселок Завидово. Об этом происшествии с ужасом рассказывали друг другу и жители ближайших населенных пунктов к Завидово, вплоть до Твери и Конаково… А в самом поселке царит ужас! Двух девчушек, подростков, изнасиловали, убили, разрезали на части и закопали в лесу. Они учились в ПТУ, что в соседнем с Завидово поселке и ходили на занятия лесом, напрямик. Это случилось вечером, когда они возвращались лесной тропинкой домой. Девочек спохватились только на третий день подружки по общежитию (девочки были из других городов и жили в Завидово в общежитии). Заявили в милицию, что они исчезли. Участковый милиционер отмахнулся:

– Уехали к себе домой… Вернутся!

Обнаружили несчастных, вернее то, что от них осталось, только через неделю. Случайно. Муж с женой шли этой же дорогой и споткнулись… о ногу одной из убитых девочек. Потом говорили, что не убийца разрезал их на части, а медведь раскопал их, лишь слегка заваленных еловыми ветками, разорвал на части и некоторые части унес с собой, а остальные разбросал. Другие звери тоже приложили к девичьим останкам свои лапы и клыки – лисицы, кабаны и волки. Отряд солдат потом собирал куски девичьих тел в радиусе 3х километров. Мало, что солдаты собрали! Головы, например, так и не нашли. Останки привезли в поселок в большой картонной коробке, сверху положили еловых веток. Многие ходили смотреть, милиция разрешала. Хоронили девочек (они были сиротами) всем поселком. Через неделю, как похоронили, старухи стали разносить слухи, что души зверски убиенных девочек, ночью бродят по лесной дороге. Бродят и жалобно стонут! По этой дороге перестали ходить даже днем. А убийца их так и не был найден…

Виктор Бирюля ничего на свете не боялся. Мужчина в расцвете лет, красивый, как гусар, сильный и ловкий, он и по характеру был парень, каких мало – добрый, отзывчивый на чужую беду, вежливый с женщинами и твердый с мужчинами, особенно, когда пытались заставить его выпить. Был он еще и изрядный балагур, и рассказчик всяких небылиц. Его знал, любил, и уважал весь поселок. В Армии он служил в десантных войсках. Но стрелял он отлично еще и до Армии. Чуть ли не с колыбели начал охотиться вместе со своим отцом. Если его сверстники, подрастая, начинали курить, водкой баловаться и за девками бегать, то Виктор страсть свою не менял. Была эта страсть – охота. В лесу чувствовал себя, как дома и все свободное время (сначала от школы, а потом и от семьи – Виктор был женат и имел двух дочерей) проводил в лесу. Часто просто уходил в лес ночевать, и не только летом, но и зимой: наденет тулуп, валенки, шапку-ушанку, возьмет термос сладкого чая и, айда в лес до утра! Нагуляется, приклонится к дереву, сядет на мох или прямо в сугроб и уснет сладким сном. И мысли после такого сна хорошие приходят, и байки сами складываются и на душе вечный праздник! Мясо у него было всегда. Кончится – хвать ружье и через час с полным рюкзаком кабаньего или лосиного мяса возвращается домой. Охотничьи законы были писаны не для Виктора Бирюли. Охотился, где хотел, когда хотел и на кого хотел! Правда, он соблюдал законы природы… Никогда не подстрелит лосиху, собирающуюся стать матерью, свинью с поросятами, утку, высиживающую утят… Чаще всего он охотился именно в завидовском заповеднике. И было у него для этого свое оправдание…

– Какой, к черту, это заповедник, когда только простым смертным охотиться запрещается, а всякие шишки, начиная с нашего Президента, охотятся там вовсю!

Егеря и не пытаются Бирюлю ловить. Во-первых, они все из Завидово и Виктора знают и уважают. А, во-вторых, даже если и захотели бы поймать, не смогли бы! Длинноногий, сильный, он с пятьюдесятью килограммами мяса в рюкзаке может по болоту бежать, как по асфальту, со скоростью и выносливостью марафонца. Ружье, нож и патронташ, когда чувствовал за собой погоню, Виктор бросал в болото (потом придет и возьмет). Если бы и догнали, ничего бы не доказали: мясо в рюкзаке – «Шел и нашел!» И весь ответ! Но его просто никогда не догоняли, да и вряд ли, повторяю, за ним гонялись… Сегодня мясо в семье Виктора Бирюли кончилось. И он пошел в лес, сунув за пазуху обрез. Решил завалить корову (самку лося), которую давно выследил. Шел он той лесной дорогой, на которой убили девочек. Темнело. Идет, посвистывает, да на месяц и ранние звезды любуется. О своем, о чем-то думает. Вдруг, в метрах трех впереди слышит, кто-то стонет. Виктор остановился, прислушался – девичий голос! Жалобно, протяжно:

– Ой, ой, ой!

Тут он, конечно, подумал о старушечьих сказках, о душах убиенных девочек. Тем более что он оказался как раз на том месте, где ногу одной из девочек нашли. Не испугался, но про себя сказал: «Что мне бояться? Я крепкий и сильный мужик и в здравом уме. Ни в Бога, ни в черта, ни в духов не верю, потому что никогда их не видел и, уверен, что не увижу… Мне что-то сейчас мерещится. Ну и что? Разобраться надо!» И еще: «Вот у меня обрез, заряженный двумя отлитыми из свинца пулями, которые уложат медведя. Выстрелить успею за долю секунды и, уж точно, не промахнусь! Вот – нож. Я им легко срублю двухгодовалую березу одним махом… Короче – мне бояться нечего!» Сказав это, он, не замедляя и не ускоряя шага, пошел вперед, на всякий случай вынул из-за пазухи обрез и приготовил его для вскидки. А стоны и, теперь еще и плач, впереди продолжались! Подходит ближе и понимает, что стоны и плач раздаются несколько в стороне от тропы. Стало уже совсем темно… Остановился. Держит обрез навскидку, оглядывается. На тропе – никого, а стон раздается из-за густых опущенных еловых веток, справа. Включил фонарик, раздвинул осторожно ветки и видит… стоит лосиха, которую он собрался сегодня убивать, наклонив голову свою с огромными рогами вниз. А у самой ее морды, маленький, месячный лосенок! Лосиха увидела Виктора, но и шага в сторону не сделала, а лосенок попытался встать на передние лапки, да не смог. Он как раз и стонал, и плакал девичьим голосом, как показалось Виктору! Мать подталкивает его носом под животик, пытается помочь ему встать, все равно ничего не получается, не может лосенок встать! Потом повернули обе – мать и дочь (лосенок был девочкой) к Виктору морды, и смотрят на него вопросительно. А в глазах такая боль у обеих, и просьба: – Помоги! Бросил Виктор обрез в сторону и стал к ним через еловые ветки пробираться. Звери ни с места – ждут, а мать мордой стала ветки тоже раздвигать, дорогу Виктору освобождать… Подошел Виктор к ним вплотную, посветил фонариком и как опытный охотник сразу понял, что ничего страшного у лосенка нет, просто коленка вывихнута! Видимо, бежал лосенок, и ножка подвернулась. Вот и все. А встать не может, больно. Да, это очень больно, когда коленка вывихнута, двигаться нельзя… Но, не перелом, легко поправимо дело! Посмотрел Виктор на мать-лосиху, словно спросил, может ли ее дочке помогать? Лосиха, как будь-то, поняла его, и головой тяжелой закивала. Тогда Виктор осторожно взял больную ножку лосенка, легонько помассажировал ее и ловким движением быстро поставил коленку на место. Щелкнул суставчик, две крупных слезинки скатились из прекрасных глаз девочки-лосенка, и прыгнула она с земли на все четыре ножки! Виктор не без гордости за проделанную работу посмотрел на лосиху-мать. И она с благодарностью смотрела прямо ему в глаза. Потом взяла и лизнула ему руки, сначала одну, а потом другую. Лосенок стоял. Прижимаясь к ее брюху, и тоже смотрел на Виктора с благодарностью. Глядя на них, Виктор испытывал и сам такую нежность, такое тепло растекалось по его членам, наполняло его душу, что он ощущал себя самым счастливым человеком на белом свете!.. Но, тут он вспомнил про обрез и зачем он в лес пришел. И стало ему очень стыдно. Так стыдно, что глаза в землю опустил. Потом пролепетал:

– Я сейчас уйду! Никто вас не тронет!

Повернулся, неловко поднял обрез с земли, сунул его за пазуху, и, не поднимая головы, поплелся назад, к себе домой, сегодня, без мяса! Он слышал, как хрустнула ветка и как лоси уходили. И ему показалось, что из-за ветвей донеслись до него два голоса, человеческих голоса:

– Спасибо тебе, Витя!

Он не удивился, что лоси его отблагодарили на его родном языке. Он давно знал, что звери и птицы умеют говорить, правда, по-своему. Он с раннего детства изучал их язык и научился их понимать. Даже иногда приходили мысли, а почему звери и птицы не могут говорить на нашем языке по-настоящему, а не как попугаи? Он много когда-то об этом думал и пришел к выводу, что, они – могут! Но не говорят, потому что не хотят говорить! Витя сел на землю, обхватил голову руками и так сидел долго, покачиваясь. А мысли у него были не легкие: «И что я делаю? И кто я такой? Я ем их! Я кормлю их мясом своих детей! Да я хуже зверя! Я гублю их лесные души!» Долго так Виктор сидел и думал, напряженно думал невеселую свою думу. Была глубокая ночь, когда он встал с земли и вновь поплелся домой. Когда он проходил лесное озеро, свернул к нему и бросил с крутого берега в черную воду свой обрез и все, что были при нем, охотничьи причиндалы. Вода всплеснула холодно, из-за туч выкатилась луна и осветила все вокруг. Виктор еще раз огляделся – лес стоял могуче и торжественно. Было очень тихо. Виктор посмотрел на небо. Черные тучи уплывали, звездный купол очищался… Домой Виктор Бирюля вернулся другим человеком…

У Джека Ризеншнауцера, 3-х годовалого пса, в автомобильной катастрофе погибли хозяева. Сразу вся семья! На их «Жигули» с прицепа грузового автомобиля упала бетонная плита. Всмятку и машину, и всех, кто в ней был! Джека взяла к себе семья брата погибшего хозяина. В этой семье был 5-ти летний сынишка. Джек гибель хозяев переживал очень тяжело – неделю ничего в рот из пищи не брал, только воду пил. Сильно похудел, шерсть на нем висела клочьями. Новые хозяева отвели ему приличное место в коридоре. Даже постелили его старые постельные принадлежности. Миски его тоже не выбросили и в новой кухне поставили. Новый хозяин очень был внешне похож на его старого хозяина, так как братья были близнецы. Жена его, правда, новая хозяйка Джека, была совсем другая и не только внешне. У старого хозяина была дочка, первоклассница, подружка Джека и его любимица. Ее тоже раздавила бетонная плита, как и ее родителей… Вообще-то у новых хозяев Джеку должно бы быть не плохо. Особенно потому, что у них была дача, у самого леса, куда они выезжали на выходные, и брали с собой Джека. Пес был на полной свободе (у старых хозяев дачи не было, и почти все время, за исключением получасовых прогулок утром и вечером, Джек проводил в квартире бетонного дома). Когда приезжали на дачу, Джека сразу же отпускали на волю… Но только на третий раз, когда его привезли на дачу, Джек, медленно выпрыгнув из машины, не поплелся, как первые два раза в избу и не спрятался в углу коридора, а побежал осмотреться вокруг. Хотя на душе у него по-прежнему было мрачно и тоскливо. Но, понять это можно было только, по его вялому бегу, ибо глаз у него никогда видно не было, их закрывали густые, лохматые брови…

– Ну, теперь пес не подохнет! – грубо сказала хозяйка, имея в виду, что Джек начал интересоваться, куда это его привозят новые хозяева?

– Зачем так грубо говоришь о животном, – отреагировал на слова жены хозяин, – Джек был членом семьи брата и их гибель переживает наверняка посильнее, чем ты!

Сынишка новых хозяев особенно полюбил Джека. Он подходил к нему, когда Джек лежал без движения в коридоре (будь то – дача, будь то – квартира) и со слезами умолял его:

– Джекушка, не умирай, открой глазки!

Джек тогда только тяжело вздыхал, но голову на мальчонка не поднимал… Сегодня и у сынишки был праздник

– Джек, ясно теперь, не умрет!

Но, радовались не долго – Джек добежал до забора дачи, и повернул назад, пробежал мимо новых хозяев и мальчика прямо в коридор и лег на прежнее свое место, положив тяжелую, лохматую голову на вытянутые передние лапы, и замер… Собирались уже уезжать, как Джек вдруг учуял теплый живой запах со стороны сарая (до этого чутье у него после смерти хозяев полностью отсутствовало). Он вмиг встрепенулся, напрягся, и быстро побежал из коридора, пригнув голову низко к земле в сторону сарая. Хозяева так и замерли возле машины. Джек, добежав очень тихо до угла сарая, замер на миг, потом сделал живописный прыжок за угол сарая. И скоро появился оттуда, неся в зубах огромного жирного зайца!

– Ур-ра! Джек зайца поймал! – не сговариваясь, с радостью закричали хозяева в один голос. Теперь они поняли окончательно, что Джек поправился. Джек подбежал к ним, весело махая обрубком хвоста, и положил добычу к ногам хозяина, придерживая зайца на всякий случай своей сильной лапой. Это был сороковой день гибели его прежних хозяев… После дачи поехали на кладбище, где были похоронены прежние хозяева Джека. Джек вел себя на кладбище сдержано, но прежнее, плохое настроение к нему уже не вернулось. Потом в московской квартире, вечером, принимали друзей погибших по случаю сорокового дня их гибели. Выпили не мало, проводили гостей, и остались вчетвером: хозяин, хозяйка, сынишка и Джек. Сидели на огромной лоджии, на лавках, окна были открыты настежь. Окна лоджии выходили в парк, где росли огромные дубы, клены, березы и ели. Дул теплый весенний ветерок. Было покойно и тихо. Пахло весной. На душе у всех четырех было просторно, чисто и умиротворенно…

– Ну, что, Джек, – начал хозяин, запустив пятерню в гриву пса, – как жить-то дальше думаешь? Хорошо тебе у нас?

– Хорошо! – просто ответила собака.

– Да, – вздохнул хозяин, – а брата все равно не вернуть!

Пока новый хозяин разговаривал с Джеком, хозяйка преспокойно дремала, уронив голову в салатницу с винегретом… Сынишка давно спал в своей кроватке. Потом Джек сказал:

– Старый хозяин любил меня, и я его уважал сильно…

А хозяин на это заметил, что и он полюбил Джека, и надеется на его уважение к себе. Жена при этих словах мгновенно подняла голову и совершенно трезвым голосом спросила:

– Ты с кем это разговариваешь?

– Да вот с Джеком решаем, как нам жить-быть дальше!

– Но, я слышала два голоса…

– Два и есть, – невозмутимо ответил муж, потом взял сигарету, закурил, и пустив дым в сторону собаки, добавил,

– мой и Джека!

– Ты что мелешь!.. Какого Джека?

– Нашего Джека, собаки!

Пока хозяйка сидела с открытым ртом и выпученными глазами, и мысли у нее путались, Джек повернул к ней свою лохматую голову и невозмутимо сказал:

– Хотите, и с Вами поговорю! Вообще-то пора нам объясниться!

При этих словах, жена медленно сползла с лавки на пол, и уселась, широко раздвинув обнаженные ноги. Хозяин некоторое время молча попыхивал сигаретой, смотря на неприглядную позу своей жены, потом встал, подошел к ней, взял ее подмышки и ловко посадил назад на лавку. Джек при этом тоже встал и помахивал обрубком хвоста, периодически сильно тряся головой и прижимая уши. Он явно не одобрял реакции женщины на его разумные слова… Жена наконец пришла в себя и громко и быстро заговорила:

– Собака сошла с ума! Это, наверное, бешенство! Срочно звони ветеринарам, надо пса усыпить!

Джек собрался ей ответить, но его опередил хозяин:

– Сама ты сошла с ума, коль такое предлагаешь! Я, скорее, тебя «усыплю», чем Джека!

– У тебя собака заговорила человеческим голосом… Ты это понимаешь, оболтус!

– А, может быть, Джек всегда разговаривал, – невозмутимо отпарировал муж, – откуда тебе знать? Ты мою родню не любила, и была у них за семь лет нашей с тобой совместной жизни всего один раз! Стерва…

– Животные не могут говорить… – упрямо повторила жена, не обратив внимание, на «стерву».

– Не могут говорить? – расхохотался муж. – Да у Славки Новокрещенного попугай стихи сочиняет и вслух за деньги читает!

– Попугай – это другое дело… Он может, а животные не могут… – уже вяло сказала жена. Мужу стало ее жалко.

– Дурочка, – нежно сказал он.

– Почему это они не могут? Ведь, животные намного умнее птиц!

– Не могут и все! – опять упрямо сказала женщина и добавила, – сама позвоню в милицию, пусть приедут и пристрелят пса!

– Нет у меня, повторяю, – начал Джек, обращаясь к хозяйке, – никакого бешенства… Привит я!

– Или мы тронулись, или собака бешенная… – настаивала на своем хозяйка, решительно направляясь в комнату. Джек вопросительно посмотрел на хозяина. Тот молчал, комкая в кулаке потухшую сигарету. Когда хозяин начал приподниматься и рука его потянулась к строгому ошейнику с намордником, Джек все понял…

– Эх ты! – только и сказал он, и сиганул из окна лоджии… Он упал на асфальт перед домом и разбился «всмятку», как и его прежние хозяева. Ведь, квартира новых, была на двадцатом этаже…

Массовые беспорядки начались в поселке не сразу. Примерно, неделю жизнь в нем разлаживалась. Началось это с того, что многие рабочие и служащие перестали выходить на работу. Так, остановились целые цеха на фетровой фабрике и ликероводочном комбинате. В поселке был единственный автобусный маршрут местного значения, объединяющий административный центр с новостройками. Ходили по нему всего два автобуса, теперь и они остановились где-то посреди маршрута (водители, остановив автобусы на пол дороге, ничего не сказав пассажирам, вышли из кабин и ушли в неизвестном направлении; пассажиры просидели в автобусах несколько суток). Грузовой транспорт тоже перестал нормально работать. В соседних с поселком районах, куда регулярно перевозился груз из Завидово и откуда он привозился в поселок, забили тревогу, решив, что директор автопарка запил. На грани закрытия оказались школы и детский сад. Даже в отделении милиции начался переполох: и с рядовыми милиционерами, и с офицерами явно что-то происходило ненормальное. Одни – не выходили на работу, другие – не уходили с работы или не возвращаясь с участка в отделение, продолжая бродить по нему двое-трое суток… Форму милиционеры стали носить неопрятно, а то вообще одевались нелепо – половина одежды из формы (например, брюки), а половина – гражданская (свитер или пиджак, или куртка). Начальник отделения был на грани помешательства оттого, что происходит с его подчиненными. Но, в вышестоящие инстанции не звонил, хотел сам во всем разобраться. Остановив очередного оперативника в халате, домашних тапочках, но с портупеей поверх халата, он спрашивал его:

– Ты что так нарядился?

– Для конспирации… – как ни в чем не бывало, отвечал тот. Начальник дважды от такого положения дел в отделении и с его подчиненными, пытался пустить себе пулю в лоб, но забыл, как заряжать пистолет…

– Уволю всех к чертовой матери! – кричал он, стоя перед зеркалом в уборной, а потом спокойно проходил мимо своих сотрудников, находящихся в состоянии прострации, и, если кого нечаянно задевал рукой, то очень вежливо извинялся… Короче, поселок постепенно превращался в скопление то там, то здесь, вполне отрешенных от жизни людей. В домах Завидово царил хаос. Пища не готовилась, постели не заправлялись. Телевизоры работали круглые сутки на всех программах. Люди друг с другом не разговаривали, каждый был глубоко погружен в себя. Они или бродили по одной и той же траектории (из угла в угол, от дома к сараю, и обратно), или находились в окаменевшей позе, напряженно смотря в одну точку (вверх, вниз, в сторону или прямо перед собой). Позы у них были разные. Одни сидели. Другие стояли, третьи лежали или полулежали… Многие замерли в движении, и оставались в нелепых позах (с поднятой ногой, выброшенной вперед рукой, с повернутыми в разные стороны головами, согнутыми или полусогнутыми туловищами, ногами и руками; в руках у них сутками оставались те предметы, с которыми они были застигнуты врасплох, этим странным оцепенением). Люди на улицах, в транспорте и в своих квартирах и домах, превратились в живые «восковые» фигуры а-ля мадам Тюссо! Если посмотреть на всех жителей поселка сразу, то создастся впечатление, что они были внезапно все сразу поражены какой-то одной мыслью, с которой их сознание не смогло справиться!

– Моральная гибель Помпеи! – сказал потом один из экспертов Министерства по чрезвычайным ситуациям, приехавший с бригадой спасателей из Москвы. С животными в поселке тоже происходило что-то невероятное. Собаки, кошки, мыши, хомяки, крысы, коровы, свиньи, овцы, козы, лошади, – все дружно ринулись с насиженных мест, и вывалили на улицы, и переулки поселка. О, сколько живности на улицах оказалось! Тучи! Огромными стаями они начали носиться по поселку, сметая все на своем пути. Бегут собаки, семенят или бегут прыжками кошки, скачут лошади, торопятся коровы, гулко и протяжно мыча, «плывут» стайками мыши и шеренгой бегут крысы, мечутся животные! То в одну сторону, несколько километров пробежки, то в другую… Иногда, вступая в игры, друг с другом. Иногда в бои. Там затоптали собаку. Здесь разодрали на клочья корову. Тут месиво из мышей, кошек и крыс… Лужи грязи и кучи помета, чередуются с лужами крови животных. Топот, грохот, визг, мычание, ржание, хрюканье и прочие звуки, видимо заранее отпугивали людей, потому что столкновений между ними и взбесившимися животными не было. Но, и люди постепенно начали выходить из своего жилья и собираться кучками и подобно животным, носиться по улицам и переулкам, подхватывая в руки все, что попадется: топоры, полотки, ножи, ружья, колья, булыжники… Началось крушение всего, что возникало на пути этих людей: машин, киосков, изгородей домов, а потом и самих домов… У кого-то появилось горючее, и тут начались поджоги и пожары… Стали взлетать в воздух цистерны на бензоколонках и взрываться машины. Над поселком поднялся гриб вонючего дыма и копоти… Бесновались, правда, недолго – час, другой. Но успели разрушить поселок и все его имущество до дна. Много животных и людей успело погибнуть в это время. Много было изувечено…

– Это вам не Амстердам! – воскликнул начальник отряда спасателей МЧС Сергей Афонников. Именно он предложил тактику всеобщего усыпления всего живого в поселке, путем снотворного газа, выпускаемого из шлангов с вертолетов. Это удалось. Все живое дружно остановилось и повалилось на землю. Пожарные занялись пожарами. Сотрудники МЧС расчисткой мест и завалов и спасением людей, которых отправляли в Тверь и Конаково в медицинские учреждения. Животных пристреливали на месте, собирали в грузовые машины и отвозили в лес, где на огромной поляне сжигали в костре, чудовищных размеров… Таким образом, очаг массового безумия был ликвидирован. Все пострадавшие в больницах, словно сговорившись, сообщали одно и то же: животные заговорили с ними человеческим голосом; что происходило дальше – они не помнят! С каждым пострадавшим работал психиатр, которому каждый подробно рассказывал истории, происшедшие с ним и с его говорящим животным. Истории эти были совсем не похожие одна на другую. Общее было одно – разговаривающее животное! Потом в Москве психиатры провели консилиум и пришли к выводу, что «в поселке Завидово наблюдался случай массового психоза, возбудители которого не известны». Руководители консилиума сделали запрос военным, «не испытывалось ли в районе Завидово психотропное оружие», и, конечно, получили отрицательный ответ. Окончательно заключение, таким образом, зависло. Сергей Васильевич Афонников, успешно ликвидировавший «очаг массового безумия» в Завидово, был человеком дотошным. Кроме того, он был семьянином, имел двоих подростков и двух собак. Огромного мраморного дога Чару, и тигровой масти стаффордшира Раду. Его можно было понять, когда, вернувшись домой после командировки в Завидово, он стал подолгу сидеть с собаками, пристально смотря им в глаза… Через неделю он обратился частным порядком к академику Анатолию Алексеевичу Зворыкину, который занимался проблемами интеллекта у животных. Первым вопросом, который задал академику Сергей Васильевич был – почему домашние животные, у которых есть высокоразвитый интеллект (как утверждал Зворыкин), не могут до сих пор научиться говорить? – Все очень просто, – ответил ему Зворыкин, – Животные легко заговорят, общаясь с нами, если им сделать небольшую операцию на голосовых связках… Опережая Ваш другой вопрос, сразу скажу – все, абсолютно, животные, от собак, до коров, свиней, кошек и мышей! (Зворыкин был в курсе случившегося в Завидово) – Неужели всем животным (Афонников мысленно представил огромный костер, на котором сжигали трупы животных в лесу Завидово) в поселке была проведена операция на голосовых связках? Да это абсурд! Может, есть и другой способ научить их говорить?

– Другого способа нет.

– Твердо сказал Анатолий Алексеевич. – И тут неожиданно добавил.

– Знаете, я выдам вам одну, считайте, государственного значения, тайну… – Он сделал многозначительную паузу, потом откашлялся и сказал,

– Всем животным делать операцию совсем не обязательно… достаточно сделать… только одному (любой породы!) животному!

– Не понял! – по-военному четко отреагировал Сергей Васильевич на такое сообщение академика.

– Дело в том, друг мой, – продолжил академик, – обучение речи происходит по законам индукции… Помните, в пятом классе, кажется, изучают этот закон на физике (берутся два одинаковых магнита-бруска, и на каждый наматывается проволока; когда пропускают ток по проволоке одного магнита, то тут же возникает ток и в другом магните, хотя они ничем не соединяются…)? Так вот, все дело в том, чтобы найти для животных одинаковые «магниты-бруски». Человеческие голосовые связки не похожи на связки животных (но они, у человека, настолько совершенны, что могут принимать формы связок животных и поэтому человек в состоянии научиться говорить на языке того или иного животного). Поэтому чуда индукции не происходит! Но если появляется, повторяю, хоть одно животное с «человеческими» голосовыми связками, оно быстро обучается говорить на нашем языке и легко может индуцировать бесконечное множество самых различных животных…

– Значит, – прервал академика Афонников, – нужно искать лабораторию, где произвели операцию на голосовых связках животного…

– Да, лабораторию… по производству оружия массового поражения…

– К нам в страну ежеминутно завозится несколько тысяч разных животных со всех концов земного шара…

Но, это Сергей Васильевич сказал уже про себя, покидая квартиру академика Зворыкина… Виктор Бирюля лежал на больничной койке по причине травмы позвоночника, полученной во время беспорядков в поселке, и думал свою невеселую думу. Мысли кружились о разном, – о Боге, которого нельзя почему-то увидеть, об инопланетянах, которых многие видели, а, он, Бирюля, нет… Но, перед его глазами стояла одна единственная картина: уходящие в лесную чащу мать-лосиха со своим детенышем, повернувшие к нему на прощание морды, чтобы сказать на русском языке слова благодарности… 1996 год.