Текст книги "Берегиня сегодня 2"

Глава 22

Практически в каждом военном гарнизоне есть огород, птичник и свинарник. Как бы вкусно ни кормили в столовой, всегда остаётся несколько баков отходов, которые прямиком идут на прокорм свиньям и курам-уткам.

В Топи свинарник располагался, как положено, на краю посёлка. Снаружи он больше походил на детский садик, а внутри на казарму.

Мы вошли и одновременно закрыли носы варежками. Было тепло и отвратительно пахло. Хавронья вышла вперёд нас, огляделась, и ей тоже здесь не понравилось.

Два прапорщика двадцати с небольшим лет, очень друг на друга похожие, поначалу на нас внимания не обратили, зато Хавронья произвела на них сильнейшее впечатление.

– Американка, или нидерландка! – заявил первый.

– Голландка! Я в интернете ещё вчера посмотрел! – похвалился знанием второй.

Тут прапорщики наконец-то заметили нас. Перед Аринай и Павликом, здороваясь, расшаркались кирзовыми сапогами, на меня, бомжатского вида, посмотрели со снисхождением.

– Слушайте, а чего вы её в наш свинарник? Таких свиней на выставки нужно возить и дома держать.

Я пожала плечами.

– Дома она писается.

Прапорщики дружно заржали, запрокидывая головы.

– Так её выводить надо, как собаку. Ишь, рычит.

Хавронья, скалясь, смотрела по сторонам и рычала, сверкая ошейником. Не нравилось ей здесь. И местные свиньи не проявляли тёплых дружеских чувств, визжа от неудовольствия и брызжа помётом.

– Ишь, революцию устроила. – Прапорщик закурил. – Не, не уживётся она здесь. Нужно ставить её на домашнее довольствие.

– А не проще её зарезать? – Деловито наклонив голову, предложил второй прапорщик, примериваясь к Хавронье.

– Ма-ма! – Тихо стал плакать мальчик, и слёзы текли по щекам.

Голос Павлика звучал не совсем внятно и дрожал от страха. Аринай поцеловала сына, вывела из свинарника и тут же вернулась.

– Идиоты. Мужу пожалуюсь, что сына напугали.

Прапорщики тут же замолчали и даже побледнели.

– Аринай, не выдавайте, пожалуйста… Мы пошутили…

Не обращая на них внимания, Аринай вышла из свинарника и подхватила на руки Павлика. Хавронья потопала за ними, а затем и я.

Через несколько метров Павлик спрыгнул с рук Аринай, обнял и поцеловал Хавронью в умную морду.

– Аринай, а уговори Сашу, будет у вас свинья вместо собачки. У вас ведь ни одного домашнего животного здесь не. А? – Попросила я. – Она, конечно, не маленькая, больше ста килограммов, но места у тебя в доме хватит.

Хавронья счастливо хрюкала от внимания Павлика, поправляющего на ней ошейник и куртку.

– Ла-адно, ради сына возьму. – Аринай одёрнула свою оленью шубку. – Я читала о полезности вся-аких собак, лошадей, сви-иней, дельфинов. Они благотворно действуют на детей с отклонениями. Во-от прикол будет, когда Саша вернётся с работы, а у нас Хавронья сидит в красном углу. Всё-о, теперь в нашем доме со свининой будет за-авязано. Маша, а ты оста-анешься до дня рождения Гены?

Я остановилась от неожиданного вопроса.

– Да ты чего? Меня ведь дома, в Осташкове ждут.

– Ге-е-ена! – Неожиданно громко закричала Аринай. – Иди к нам. Смотри, какой пода-арочек нам сделала Маша.

Подполковник стоял на крыльце дома с вывеской «Медпункт», курил. Услышав призыв, аккуратно потушил сигарету в банке-пепельнице и подошел к нам.

– Привет.

Я отворачивалась, стесняясь лица с синяками под глазами, но Гена уверенно взял меня за подбородок и с профессиональным интересом разглядывал лицо.

– Через неделю не останется ни следа, сможешь заигрывать с мужчинами. У нас тут желающих – четыреста человек.

– А меня никто не интересует, – тихо сказала я и всхлипнула, ощущая себя пустой и в животе, и в сердце.

– Пойдём в медпункт, я посмотрю твою руку и рёбра. И не плачь, время лечит. И, извини за цинизм, в восемь недель плод ещё не формируется так, чтобы о нём сожалеть до конца жизни… Ты куда?

Начав плакать в голос, я метнулась в сторону, врезалась в высокий сугроб, и в нём застряла. С правой ноги слетел валенок.

– Ии-идио-от, – пропела Аринай. – Ей же плохо. Про-осто помоги.

Влепившись в высоченный сугроб, я плакала, дрыгала замёрзшей ногой и совсем не знала, что делать дальше.

– Тётя, – Павлик дёрнул меня за сапог. – Я писать хочу… мама… не разрешает… петушок мой, – мальчик наклонился, смотря на свои штанишки -… замёрзнет… надо… идти… домой.

И при этом Павлик резво оседлал подошедшую к нему Хавронью, и та потащила его дальше, разъезжаясь копытцами по утоптанному снегу. Аринай побежала вслед за ребёнком, но тут же остановилась.

– Гена-а! Маша хочет к тебе на день рождения, а ты её не пригласил!

– Я не хочу! – Почти прокричала я и увидела глаза Геннадия, как будто его обидно ударили. – А когда у тебя день рождения?

– Через три дня, в субботу. Но сорок лет не отмечают, так что мы скромно посидим. – Тихо сказал Гена. – Пойдём, я посмотрю тебя, времени мало, после обеда мне нужно ехать на работу в Зону.

Я улыбнулась в ответ и поспешила за Геной, по узкой снежной тропинке между высоких сугробов.

– Как там Аня? – Спросила я, задыхаясь, не успевая за полковником. – Анечка как?

– Спит она. Не разговаривай на морозе. – Гена взял меня за руку и потащил за собой. – В медпункте всё расскажу.

Я шла, чувствуя руку Гены через свою варежку и его перчатку, и мысли мои были не совсем праведными.

«Маня, ты утром себя в зеркале видела? За сутки ты мало изменилась», – обрадовал меня болотный внутренний голос. «Снимет он с тебя сейчас ватничек, затем куртку в кровяных разводах, после свитер, а потом футболку. И после всего раздевания толстого кочанчика, увидит эластичные бинты на груди, не сменянные с позавчерашнего дня. Душераздирающее зрелище! А запах!»

Медпункт отличался от других типовых деревянных домов посёлка только вывеской над крыльцом.

При нашем приближении к дому, на крыльцо выскочил молодой сержант.

– Товарищ полковник, Медпункт я протопил, полы помыл… – Парень докладывал, с любопытством поглядывая на меня. – Что будете заказывать на обед?

– Что будет в меню, то и съем. Ты свободен.

Подталкивая меня в спину, Гена открыл дверь, одновременно спихивая с крыльца любопытного сержанта.

Я вошла в дом. То, что у Ани в доме служит кухней и столовой, здесь было заставлено медицинским оборудованием приёмного отделения больницы. Была даже мини рентгеновская установка.

– Раздевайся, я пока руки тёплой водой вымою для осмотра.

Стянув с меня свитер и футболку, Гена стал скручивать эластичные бинты с моего похудевшего, но всё равно нехилого тела.

Сначала Гена сделал снимок рентгеновский головы и груди, потом руки. Накинув на себя куртку, я сидела на банкетке и синела, замерзая.

Рассматривая снимки, Гена бросил на меня раздраженный взгляд.

– Иди в комнату, вон туда, там натоплено.

Комната «вон туда» оказалась… спальней. Я, наплевав на приличия, сняла ватник и тут же залезла под одеяла. Дрожала, ожидая, когда по телу пойдёт тепло.

Нет, не может быть никакого плана соблазнения в действиях Гены. Он привык к терпеливости военных, а тут я – тепличная женщина. Он вон какой харизматичный, да ему только до Города доехать, любая баба его будет… А вдруг? Вдруг я ещё как женщина привлекательна? Согласна ли я буду? Почему «буду»? Я уже вся согласная. После двух недель выживания и настроя на новую жизнь… Я навсегда распрощалась с Кириллом и стала свободной. Лечение что ли на меня так действует?

Гена вошел в спальню, держа в одной руке рентгеновские снимки, в другой мои вещи и сел рядом со мной на кровать.

– Вот смотри.

Я тупо уставилась в своё чёрно-белое нутро на снимке. Понимала бы чего.

– Гена, куда смотреть-то? Ты мне пальцем покажи.

– Смотри. Рёбра у тебя срослись лучше, чем ожидалось. Бинтовать тебя больше не буду. А вот с рукой, вот видишь? – Гена стучал пальцем по второму снимку, а я впитывала запах почти незнакомого мужчины, и он мне нравился. – Видишь, здесь фаланги срослись, но я бы ещё денька два подождал, а после бинтовал бы неделю, для контроля.

Ещё раз посмотрев на снимки, я перевела взгляд на лицо Гены, на его небритый подбородок, на губы, на крепкую загорелую шею. Еле сдержалась, чтобы не поцеловать.

Сжав в руках край одеяла, натянула его на себя до шеи, тряслась от желания, но терпела. Видимо, у меня изменилось лицо. Гена как-то странно на меня посмотрел, отложил снимки и протянул к моему лбу руку.

– Ты чего? Болит что-нибудь?

– Голова кружится.

Потрогав мой лоб, Гена пожал плечами.

– Температуры нет.

И тут я дала слабину, не выдержала, поцеловала его в ладонь.

И всё… Его рука переместилась с моего лба на шею, легко выдернула одеяло из сжатых кулаков, дотронулась до груди. Губы проделали тот же путь по моему телу.

Через минуту я лежала на диване, прикрытая только Геной и гипсом на левой руке.

Ещё через десять минут мы сидели на диване и с удивлением смотрели друг на друга. Я потянулась за джинсами и трусиками, оказавшимися на подушке, но Гена перехватил мою руку.

– Подожди, сейчас всё начнётся заново.

Я поцеловала Гену в плечо.

– Мне холодно.

Гена нащупал одеяло, уложил меня, лёг рядом и накрыл нас.

– Ты извини, что так быстро.

– Обалдел? – Я перевернулась на живот и легла ему на грудь. – Не собираюсь тебя хвалить, просто скажу… ничего не скажу. Здорово и всё.

Я поцеловала его грудь, плечи, живот и далее по списку. И всё началось сначала.

Через некоторое время, мы оба лежали и смотрели в побелённый потолок.

– Ну, ничего себе, медосмотр в глухом посёлке. – Сказала я вслух. – Такого в моей жизни ещё не было.

– В моей тоже. – Гена сел и нехотя натянул майку.

А мне захотелось есть.

– Гена, в твоём доме есть холодильник?

– Есть. Очень современный и очень пустой. Мы пойдём обедать в столовую, к Татьяне.

– А тебе не стыдно будет со мной? – Я показала на своё лицо.

– А что у тебя особого с лицом? Ты бы видела наших офицеров после встречи Нового Года. Некоторые забывают какое на дворе число. – Обшарив всю кровать, Гена нашел свои трусы. – Потом Рождество, а дальше старый Новый Год. Беги в душ и сразу в столовую. Думаю, все уже запарились нас ждать.

Глава 23

Четыре последних года, избранное количество офицеров посёлка, собиралось в гости к Галине Сергеевне, в Город. Предлогом был день рождения её сына, Андрея.

Уже никто не задумывался, почему стало традицией ездить в город на день рождения к пацану, которого многие видели только раз в год. Но все радовались возможности погулять два-три дня в обществе городских женщин, страдающих без мужского общества.

В прошлом году осеннее торжество получилось особенно разгульным, Андрею исполнилось восемнадцать. Геннадий считался «дядей» Андрея, поскольку спас ему жизнь. Это знали все. Но как именно – никто. Кроме самого Геннадия и Галины.

Галина занимала должность начальника банно-прачечного комбината в Посёлке. Она ощущала себя полновластной хозяйкой двухэтажного здания, верхний этаж которого занимали стиральные машины. На первом была баня для сержантов и офицерская сауна с бассейном.

Пять женщин под предводительством Галины деловито замывали баню или раскладывали бесконечные простыни и наволочки на четыреста комплектов, громко матерясь при обсуждении семейных проблем или поселковых сплетен.

У каждой женщины была своя, особо наболевшая тема. Четыре года назад больной темой Галины был её четырнадцатилетний сын Андрюшка, называемый ею не иначе, как «паршивец». К четырнадцати годам Андрей успел один раз вылететь из школы за плохое поведение, один раз поучаствовать в общегородской драке – северные на южных, заработав перелом ребра и фингал под глазом. В детской комнате полиции его дело не запирали в сейф, держали в столе, дабы далеко за ним не лезть.

О неуправляемом поведении Андрюхи-паршивца знал весь Посёлок Топь.

Четыре года назад, в сентябрьскую чёрную среду, Галина на работу не приехала, никого не поставив в известность, что было впервые за все годы её работы.

Она позвонила в двенадцать дня и страшным, тусклым голосом сообщила, что сидит в городской больнице, ждёт результатов операции.

Как оказалось, Андрей взял у друга мотоцикл. Всю ночь со вторника на среду гремела гроза, стеной лил ливень. Рано утром, не справившись с управлением на скользкой от грязи мокрой дороге, он на полной скорости врезался в автобус. Ему немедленно оказали медицинскую помощь два медработника из числа пассажиров, и на том же автобусе отвезли в больницу.

У него, помимо многочисленных закрытых переломов, в том числе и основания черепа, был открытый перелом руки с разрывом артерии. Огромная кровопотеря. В больнице Города запасов крови практически не было, Галина сдала свои шестьсот граммов, попросила приехать и стать донорами соседей и сотрудниц. Те приехали, но крови всё равно не хватало.

Ночью Гену разбудил стук в дверь и тихое подвывание. Когда он открыл дверь, в дом ввалилась Галина, у порога упала на колени и поползла ему навстречу.

– Гена, спаси его. Спаси моего Андрюшеньку. Христом-Богом тебя прошу, архангелами и святыми, помоги. Гена, если он умрёт, мне жить незачем.

Гена поднимал её, но она опять падала, пугая звериным завыванием.

– Я же знаю, вы там у себя, в Зоне, зэков оживляете, для опытов. Зэки, они же убийцы, им жить не надо, а мой парши… Ой, что же я говорю, как же я свою кровиночку называю…

Галя села на полу и несколько раз сильно ударила себя по губам ладонью. На тяжелой рабочей руке золотились два кольца и ими Галина разбила себе губы. Кровь стекала на дрожащий от плача подбородок, но Галя не стирала её, не замечала.

Гена силком завёл Галину в медблок, посадил на кушетку.

– В чём проблема? Крови не хватает?

– Не хватает, Геночка. У него отбитая печень кровь не чистит, почки отказывают. Ты помоги. – Она смотрела безумным взглядом, как бы не на него, а мимо, разглядывая что-то в будущем. – У меня же больше никогда детей не будет, кроме Андрюшеньки, что же я не понимаю? Вы ведь всех женщин, работающих в посёлке, стерилизуете! Но Гена, есть у вас там, в лаборатории Зоны лекарство. Аристарх как-то по пьяни проговорился. Я материнским нутром чувствую, может оно моего Андрюшку спасти. Я знаю.

Она перестала подвывать и глухо попросила, не отводя немигающего взгляда.

– Спаси его, Гена. Врачи сказали – до утра не доживёт, интоксикация организма. Спаси.

То ли из-за того, что он выпил двести пятьдесят коньяка на ночь, то ли из-за чувства вины медика перед женщинами и неистовством материнской любви, Гена притянул к себе Галину и тихо проговорил:

– Я попробую, Галя. Но ты будешь обязана молчать. Всегда.

Галина опять начала ловить и целовать руки Гены, но он легко шлёпнул её по щекам.

– Угомонись. Ты на чём приехала?

– На своём, на «Патриоте».

– Пьяная? А впрочем… Вытри кровь со рта и иди в машину, грей мотор. Я выйду через пять минут.

Галина вышла, а Гена открыл холодильник. В отдельном контейнере, запертом на два замка, хранилась целительная вытяжка. Здесь, в доме, он хранил её на всякий случай. Главное, влить кровь в больнице, когда его никто не видит.

Вытяжка помогла, и Андрей выжил.

Галина в ежеутренних молитвах поминала Гену за здравие. Через неделю Андрюша-паршивец смог самостоятельно встать. Галя поклялась отмечать каждый следующий день рождения сына, как последний.

Глава 24

Утром, выйдя из ванной, Жора достал из холодильника вчерашнюю закуску и задумался над вечной проблемой – похмеляться или нет.

Мысли перебил грохот. Открылась входная дверь, и в номер вошел громадный мужик в белом халате. Оказалось, это он постучался, перед тем, как войти. Заметив раздумья Жоры над тарелкой с селёдочкой и бутылкой спирта, подошел ближе.

– Ты эта… как тебя… Юлия Гавриловна приказала отвести тебя к Леониду, так что пошли. Нальёшь?

– Налью. – Жора налил в стаканы спирта, затем сока, протянул стакан медбрату. – Меня Жорой зовут.

– А меня Сашком.

Чокнулись, выпили. Жора закусил остатками икры, Сашок, стесняясь, положил на чёрный хлеб селёдку.

– Ты эта, Жора, одевайся для улицы. Леонид в другом корпусе, для тихих.

Нужный корпус оказался рядом. Охранник пропустил не спрашивая, было понятно, что о визите предупредили.

В длинном коридоре, освещённом весенним солнцем через высокие окна, стояли кадки с цветами-деревьями. На диванчиках читали книжки и новости в планшетах трое пожилых людей.

Перейдя на шепот, Жора спросил:

– Что? Они все психи?

– Все. – Медбрат остановился и показал пальцем на каждого. – У Дмитрия Михайловича сейчас вялотекущая, у Дмитрия Зиновьевича прогрессирующая, а у Дины Васильевны старческий маразм и она не читает, она спит с открытыми глазами. Вот палата Леонида. Мало мы выпили, мало. Заходи, я тебя в коридоре подожду.

В палате перед маленьким телевизором, стоящем на обеденном столе, в небольших креслах сидели три старушки, тихо переговариваясь. Две вязали, третья гладила кошку, примостившуюся у неё на коленях.

На тарелках лежали пирожки и магазинные пряники, закипал электрический чайник.

В большой, совсем не больничной кровати, повернувшись к телевизору, спал Леонид, а на его плече, на бедре и в ногах лежали четыре кошки.

Появление Жоры вызвало у кошек слабое движение ушей, у старушек – шок.

– Здрасьте. – Жора оглядывал дорогую обстановку палаты. – Я к Леониду, брат его.

– И чего ты кричишь? – Шепотом спросила самая молодая пациентка, лет восьмидесяти. – Лёня мальчик трепетный, он шум не любит.

– Не любит, не любит, – не прекращая вязать, подтвердили две другие старушки, лет по девяносто.

– А можно мне с братом поговорить? – Издевательски вежливо спросил Жора, не понижая голоса.

– Говори, кто же тебе мешает?

Жора открыл дверь в палату, выглянул в коридор и поманил медбрата.

– Сашок, иди сюда.

Медбрат тяжело поднялся с дивана.

– Чё?

– Хочу с братом поговорить, а старухи не выходят.

– Так Жора, старух тоже понять можно. Они по графику сидят.

– Не понял…

– Весь день Леонида расписан по часам и по дням недели. Наши пациенты считают сидение около него полезным для здоровья. Особенно полезно с ним гулять, но сегодня для психов холодно.

– Точно? Не разыгрываешь?

– Вот те крест, что б мне больше бутылки не видать. – Сашок перекрестился. – Эта… Жора, у тебя стольник есть? Хряпнуть очень надо, нутро горит.

– Стольник есть. – Жора достал из джинсов пачку купюр и не понял, как одна тут же исчезла из его руки. – Но ты бабулькам-то объясни, что я, как близкий родственник, на свиданку иду вне очереди.

– Та-ак. – Глаза Сашка засверкали от приятной перспективы выпить. – Эта… девушки, берём вязание, и отправляемся в коридор, на передержку.

Старушки зашелестели:

– Несправедливо, негуманно.

– Я очереди два дня ждала.

Не обращая внимания на шепотливое возмущение, медбрат подхватил креслице самой старшей дамы и вынес его вместе с нею в коридор, осторожно поставив под цветок монстеры, рядом с диваном. Остальные «девушки» вышли сами.

Кошки на Леониде даже не шевельнулись. Жора поочерёдно скинул их на пол, но они тут же запрыгнули обратно. Легко дав им по ушам, Жора снова скинул кошек, и они снова запрыгнули на кровать, одним клубком устроившись у Леонида в ногах.

Плюнув на этот цирк Куклачёва, Жора развернул кресло и сел, вглядываясь в лицо Леонида. У того дрогнули ресницы, и он открыл глаза. Мурашки пробежали по телу Жореса. Глаза Леонида были дымчатые и пустые. Ловить здесь было нечего.

Открыв дверь палаты, Жора выглянул в коридор и встретил выжидательный взгляд трёх божьих одуванчиков. Две, вытянувшись, сидели на диванчике, третья – в креслице.

– Заходим обратно, девушки. Расскажете мне о брате.

– Расскажем, расскажем, всё расскажем, – зашептали три старушки и засеменили обратно в палату. Жора вошел последним, неся креслице, в которое немедленно уселась «старшенькая», а две другие, не переставая вязать, на стулья.

– Давайте, колитесь, невесты застоялые. Что происходит?

Старушки шуршали про свои горести.

– Компот не доливают.

– Медсёстры к Леониду нашему садятся без очереди и по ночам.

– Телевизор рано выключают.

– Нашему Леониду дают отдельное питание!

– И столько ему накладывают, мы не успеваем за ним доедать…

Сашок вернулся через полчаса, весёлый и пьяный. Стоял в дверях палаты, загородив своей тушей проход.

– Эта… Жора, Юлия Гавриловна до себя просит. Идём.

– Спасибо, дорогие женщины, – Жора встал. – Живите до ста лет, не болейте.

– А мне уже сто один, – ответила старшая старуха в кресле.

В кабинете главврача сидел мрачный медбрат-охранник Игорь, дышал в сторону. Весёлый Сашок посерьёзнел и встал в дверях.

Опять став похожей на Аврору Крейсер, Юлия Гавриловна, сурово посмотрела на Жору и, к своему неудовольствию, констатировала его относительную трезвость.

– Когда думаете забирать брата, Жорес Владимирович?

– Когда получу ваше разрешение.

– Я принципиально против, – подбородок главврача дрожал, брови насупились. – Леонид Тавренный нуждается в особом, сложном лечении. Через полгода, и то рановато…

– Аристарх Кириллович звонил, – догадался Жора.

– Звонил. Но вам придётся подождать, провести у нас неделю-другую. Мы за это время пригласим специалистов, назначим консилиум и специальное лечение…

– Поймите меня, Юлия Гавриловна, я доверяю специалистам, – Жора подошел ближе к безразмерному столу. – Но я ведь человек подневольный. Если Аристарх Кириллович скажет сидеть здесь неделю, буду сидеть неделю, скажет сидеть десять лет, буду сидеть десять лет. Соедините меня с ним. Пожалуйста.

Сморщившись, как от кислой вязкой айвы, главврач отвернулась от Жоры, но кнопку на спецтелефоне нажала.

– Алло… даю.

Торжественная передача телефона через поле письменного стола повторилась. Жора поднёс трубку к уху.

– Запоминай телефон, – с ходу начал командовать властный голос. – Ноль девять восемьдесят, перезвони, когда никто слышать не будет. А теперь ври, чтобы Юлию Гавриловну успокоить.

– Понял, понял, Аристарх Кириллович, две недели буду здесь сидеть и ждать заключения врачей. Жора положил телефон на стол и «сладко» улыбнулся. – Только вы меня здесь не обижайте, я кроме водки ещё и пиво пью. За ним сам в посёлок могу сгонять.

Радость рыбака на зимней рыбалке отразилась на лице Юлии Гавриловны.

– Жорес Владимирович, зачем же утруждаться? Идите к себе в номер, вам всё принесут. И водку, и пиво. Ни в чём себе не отказывайте. Курить вам в номере разрешаю; телевизор включите, у нас и фильмотека хорошая.

– А где моя машина? – Для проверки спросил Жора.

– Не беспокойтесь. – Лебезить Юлия Гавриловна не умела, но старалась. – Она в гараже, под надёжной охраной.

– Я так и понял. Сашок, Игорь жду вас на обед, а то одному скучно. А завтра с утра по пиву за мой счёт.

Жора решил не рисковать и набрал короткий телефонный номер не в помещении, а на улице, куда вышел, будто бы воздухом подышать.

– Алло, Аристарх Кириллович, это я, Жорес.

– Молодец. Что думаешь делать?

– Не отпустят они его, обколят, придумают новый диагноз.

– В правильную сторону думаешь, Жора.

– Придётся выкрасть.

– Я тоже так думаю, слишком много я им платил.

– Вот-вот, Аристарх Кириллович, а у меня денег – впритык.

– Деньги перешлю немедленно. Человек для помощи есть на примете?

– Есть. Целых два.