Текст книги "К черту тревожность. Как не стать «лягушкой в кипятке» и справиться с паническими атаками и депрессией"

Новая жизнь

Проходит декабрь, наступают праздники. Обычно Рождество я провожу в доме родителей мужа в Умбрии, но в этом году я туда не хочу. Муж уезжает утром 23-го числа на поезде. Я одеваюсь, выхожу из дома и провожаю его на машине до поезда. Чувствую себя почти нормальной, потому что смогла это сделать.

Затем два дня сижу дома одна, в компании кошек. Это не бог весть что. Ночь ужасная: не получается лечь в постель, поэтому сижу на диване перед телевизором, пока не засну. Мне не грозит бессонница – Ксанакс продолжает делать свое грязное дело, я принимаю его каждый день уже полтора месяца.

 Я всегда в пижаме и даже не стираю ее. Голова постоянно кружится, и я забываю поесть, если не обращаю на это внимание.

Но это только пару дней.

Утром 25-го числа я встаю рано и снова пытаюсь стать человеком. Очень долго стою под горячим душем, спокойно сушу волосы, делаю прическу, наношу увлажняющий крем. Собираюсь в дом своего отца, чтобы провести в компании хотя бы Рождество и Новый год.

Со мной все хорошо: я с удовольствием ем, выхожу на длительные прогулки, дочитываю книгу. Когда вечером 26-го числа возвращается муж, я встречаю его на вокзале с машиной. «Таким образом, – говорю я себе, – возможно, в этот раз у меня все получится».

До дня Крещения дела идут более-менее хорошо. В целом, ничего особенного в сравнении с предыдущими годами не происходит. Мы с мужем сидим дома и делаем то, что и всегда в свободное время: играем на компьютере, занимаемся домашними делами, гуляем, смотрим фильмы. В Новый год светит солнце, я чувствую себя так хорошо, что надеваю спортивный костюм и иду бегать в парк. Я полна энергии и думаю, что все может разрешиться к лучшему, возможно, даже быстрее, чем ожидалось.

Съела мешочек классического панеттоне[4]4
   Сдобная миланская рождественская выпечка. Прим. ред.


[Закрыть] с изюмом и цукатами. Я уже поправилась на 2 кг и, вернувшись с этим весом в зону комфорта, чувствую себя значительно лучше.

Самые плохие моменты дня – это пробуждение и ужин. Утром я всегда чувствую себя очень плохо, волнами нарастают тревога и тошнота. Долго лежу в постели, сосредотачиваясь на дыхании, и жду, когда подействует анксиолитик. Вечером не могу сесть за ужин, потому что всегда вспоминаю тот момент, когда потеряла сознание, и боюсь, что это случится снова. Если и пытаюсь сесть на кухне, чтобы поужинать, чувствую, как задыхаюсь, и хочу убежать. Поэтому ем на диване и смотрю телевизор. Я немного чувствую вину, с моей стороны плохо оставлять мужа одного за столом, но, кажется, он совсем не раздражается. Он позволяет мне делать то, что мне кажется правильным. «Главное, чтобы с тобой все было в порядке», – часто говорит он мне.

То, что происходит между травмой при пробуждении и страхом ужина, не так уж и плохо. У меня тысячи планов: вести блог, изучать интернет-маркетинг, снова заняться йогой, бегать в парке. Черт возьми, на ближайшие десять месяцев я свободный человек, и я хочу наслаждаться этим как можно больше.

После Крещения, по окончании праздников, муж возвращается на работу, а я остаюсь лицом к лицу со странностью: не нужно идти в офис. Не потому что я в отпуске или заболела – причина совсем другая. Это странно.

 Уже пятнадцать лет я работаю каждое утро и даже не помню, что это такое: не ходить в офис пять дней в неделю.

Ладно, я сказала, что этот творческий отпуск будет заполнен (если позволит тревожность) вещами, которые меня интересуют – пора ими заняться. Поэтому я погружаюсь в свои проекты утром, днем и вечером. Пару недель постоянно чем-то занята: читаю, пишу, учусь. Погружаюсь с головой. Хочу потрудиться основательно, потому что боюсь приговора главного судьи оттуда, из чулана. Боюсь, что меня осудят за слабость характера, за неумение работать и, как отягчающее обстоятельство, за бегство от реальности. Если я буду заниматься весь день, не разгибаясь, то не буду слышать его упреки.

Блог становится способом проводить дни на автопилоте, склонившись над компьютером, в очаровании мира слов, моем любимом убежище. Это способ уйти от реальности и снизить чувство вины, которое я испытываю от ухода из офиса. Я бросаюсь в блог, чтобы уйти от самой себя, перенести разум в другое место. Конечно же, эта стратегия не работает, и спустя несколько дней тревога резко возрастает. Я держу это под контролем, когда пишу и читаю, но как только прекращаю – мысли снова начинают метаться. Они склонны к хаотичности, иногда даже бессвязности до такой степени, что временами я боюсь, что нахожусь на грани какого-то психического заболевания, гораздо более серьезного, чем то, которое уже мне поставили. Я существовала полностью в своей голове – это было не самое комфортное время в моей жизни.

Где мое тело?

С сентября 2012 года я начала ходить к психотерапевту. Уже больше двух лет один раз в неделю я прихожу в нужное время и звоню в звонок этого старинного здания над аптекой. Мне от дома недалеко – это всего в двух шагах. Иногда мне нравится туда ходить, иногда – нет. Иногда после сеанса я чувствую, что меня поняли, приняли, мне полностью доверяют. Иногда наоборот, я ухожу разозленная, разочарованная и еще более встревоженная. С другой стороны, к этому моменту я уже понимала, что психотерапия – не легкая прогулка, учитывая, что я обращаюсь второй раз. Наоборот, так как первый занял восемь лет, я почти могла почувствовать себя героиней из фильма Вуди Аллена.

 Рассказать, что происходит во время психотерапии, практически невозможно. Признаться честно, как пациент, я не думаю, что знаю, что происходит на самом деле, и не совсем уверена, что терапевт это знает.

Сначала я думала о своем психотерапевте как о божественной фигуре: решительная женщина, несомненно взрослая, уравновешенная, идеальная в каждой роли – от матери до жены. И, как и все божества, даже хорошие, иногда она внушала некоторый страх: я думала, что она знает обо мне нечто такое, о чем я даже не подозреваю, что у нее в кармане ключ от моего чулана, что она уже знает, что я должна сделать. Я боялась того, что она могла мне сказать, как будто она была хранилищем неприятной или болезненной правды обо мне, которую я не видела.

Однако спустя какое-то время это представление о психотерапевте как о том, кто все видит и все знает, к счастью, уменьшилось, я начала рассматривать его как обычного человека, у которого, как и у всех, в жизни есть свои подъемы и спады. Человек, который по крайней мере первое время очень мало знал обо мне и должен был проникнуть в мою жизнь и мои эмоции, опираясь только на мои рассказы. Тот, кто выполняет деликатную работу и старается сделать ее как можно лучше, несмотря на то что сам не идеален и не может не совершать ошибок.

Теперь я предпочитаю вторую версию. В конце концов, я думаю, что когда отношения с врачом приближаются к уровню взаимности, отношениям между двумя взрослыми людьми, тогда пациент близок к исцелению. Конечно же, я всегда остаюсь пациенткой, но, на мой взгляд, когда перестаешь обожествлять врача – делаешь большой шаг вперед.

С самого начала моя психотерапевт предлагала обратить внимание на мои отношения с телом, и каждый раз при этом у меня появлялось ощущение, будто передо мной чистый лист. Какие отношения с телом? Возможно, в детстве я знала, что это значит, но с тех пор прошло слишком много времени, и я даже не знаю, что значит иметь контакт с телом. Когда тревожные расстройства вернулись, мое тело стало проводником испуга и тревожности. Оно как бы говорило мне: «Ты сейчас потеряешь сознание, тебя вот-вот вырвет, ты теряешь равновесие». Шея болит, руки мерзнут, а каждый раз, когда я ем, на месте желудка обнаруживается камень. Если бы я прислушивалась к тому, что говорит мое тело – я бы болела еще тысячу лет.

В те редкие моменты, когда этот концерт симптомов стихает и я чувствую облегчение, иногда, но очень редко, у меня появляется какое-то смутное приятное ощущение в теле: тепло и расслабление. Но это исключение.

 Большую часть времени мы с телом заклятые враги. Я стараюсь вести нормальную жизнь, а оно пытается мне всячески помешать. Об этой массе из мяса, крови, костей, органов и хрящей, которую я таскаю с собой, как громоздкий придаток, я ничего не знаю.

Кроме того, я также немного стыжусь своего бедного тела: оно слишком худое, слабое, недостаточно красивое и уже не молодое.

Я даже никогда явно и не задумывалась об этом – всегда вела себя так, будто тело должно служить разуму. Я – это мой разум, в нем заключается моя личность. Важны мысли, воля, а больше всего – эмоции. Ноги, руки, сердце, живот и все остальное просто играют свою роль и поддерживают высшие функции интеллекта.

Говорят, что это ошибка, на которой основана наша западная культура, начиная с «Рассуждения о методе» Декарта и его «cogito ergo sum»: «я мыслю, следовательно, существую».

«И заметив, что истина “Я мыслю, следовательно, я существую” столь тверда и верна […] из этого я узнал, что я – субстанция, вся сущность, или природа, которой состоит в мышлении и которая для своего бытия не нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи. Таким образом, мое я, душа, которая делает меня тем, что я есть, совершенно отлична от тела…».

Частью нашей культуры является рассмотрение тела и разума как отдельных составляющих, а личность основывают на мышлении: мы знаем, что существуем, потому что думаем. А не потому, например, что чувствуем дыхание ветра на своей коже, или усталость, поднимающуюся по ногам после долгой прогулки.

 Мы связываем осознание наших мыслей и разума с доказательством нашего существования. Но тело тоже, и даже больше, чем разум, каждую секунду напоминает нам о том, что мы есть, что мы живы, что можем чувствовать мир вокруг нас.

Алан Уотс, английский философ, одним из первых распространивший восточную философию на Западе, посвятил много прекрасных размышлений взаимодействию тела и разума, которые описал в своей книге «Мудрость уязвимости». Вот небольшой фрагмент:

«Мы позволили мышлению мозга развиваться и доминировать в нашей жизни слишком непропорционально в сравнении с инстинктивными знаниями, которые постепенно атрофируются. В итоге мы находимся в состоянии войны с самими собой: разум хочет того, чего не хочет тело, а тело желает то, что разум не позволит; разум дает распоряжения, которым тело не следует, а тело подает сигналы, которые разум не может понять».

Он описывает то, что, кажется, я и так знаю: раскол, радикальное разделение между разумом и телом. Это позволяет мне поверить, что, когда тело устает служить разуму, оно начинает требовать заслуженного внимания, используя язык болезней. Согласна, это скорее идея нью-эйджа без какой-то научной основы, но все же у меня есть ощущение, что в ней есть и доля истины.

Так что психолог не ошиблась, предложив подарить больше внимания своему телу, и в результате я даже это попробовала. Несколько раз я выходила на пробежку. Мне это нравится, я чувствовала себя очень хорошо, но так и не смогла сделать бег привычкой. Еще я люблю плавать, но идея прыгнуть в холодный бассейн зимой меня не привлекает. В 2013 году я открыла для себя тренажерный зал. Несколько месяцев заставляла себя туда ходить, преодолевая лень и дискомфорт. Один раз упала на беговой дорожке и так и не нашла в себе смелости вернуться на нее снова. В любом случае, не думаю, что продержалась бы долго.

Наконец, следуя совету своей подруги Катерины, в сентябре я записалась на курсы йоги.

С первых занятий поняла, что это мне полезно. Я ходила туда после работы, с бардаком в голове и неконтролируемой тревожностью. Хаос в мыслях, учащенное дыхание, страх упасть в обморок, слабость и тошнота. Во время занятий голова продолжала кружиться, и несколько раз я боялась, что упаду; с другой стороны, странным было бы как раз обратное, учитывая, что я ела мало или вообще ничего. Но все остальные симптомы постепенно стихали. Следовать за инструктором, понимать, что нужно сделать, держать позицию, дышать, практика полностью занимала сознание. Внимание сосредотачивалось на теле, на движениях, дыхании, и к концу урока сковывающее меня проклятие каким-то образом рассеивалось. Возвращаясь домой, чувствуя себя уравновешенной, сосредоточенной, живущей здесь и сейчас.

Мысли снова превращались в фоновое журчание. Как только я убавляла громкость радиостанции «Разум», начинала лучше осознавать, что происходит в каждый момент времени. Когда садилась в машину, чтобы вернуться домой, с огромным удовольствием ощущала, как спина прислоняется к спинке сиденья, и чувствовала приятное ощущение тепла, исходящее из солнечного сплетения. Даже встав в пробку, я не нервничала, приостанавливалась, слушая машину, которая реагировала на команды и плавно скользила по асфальту, в потоке, вместе со мной.

Мне нравилась эта городская вечерняя суета перед ужином: свет фар, кольцевая дорога, люди возвращаются домой с работы.

 Когда разум со всеми своими голосами делает шаг назад и дает просто пожить настоящим моментом, все с большим облегчением становится на свои места, и вы понимаете, что повсюду красота и безмятежность. Даже на кольцевой дороге в час пик.

Жаль, что это длилось так недолго. Я оставалась с ощущениями покоя и осознанности весь вечер, рано ложилась спать, благодарная за боль в мышцах, но утром заводилась та же пластинка: тревога, тошнота, роение мыслей, головокружение, стыд, отвращение, страх.

Занятия йогой давали мне те же ощущения, что и первые дозы Ксанакса, и точно такие же мысли: если час йоги оказывает на меня такое действие, значит, какая-то часть меня все еще существует. Тревожность еще не съела меня полностью. Существует состояние спокойствия и безмятежности, из которого можно воспринимать жизнь такой, как она есть на самом деле. Это мое безопасное место, я могу туда приходить, и йога также приводит меня туда. Разумеется, остаться там навсегда нельзя, но оно есть, и время от времени мне удается до него добраться. Это значит, что внутри меня еще есть силы, есть ресурсы. Я должна только придумать, как их активировать.

Тревога разъедает меня, отнимает всю энергию. Привычные действия, такие как душ, прогулка, поход по магазинам, встреча с подругой, становятся слишком утомительными, как если бы я катила валун в гору. За последние годы моя жизнь стала напоминать сизифов труд. Выбраться куда-то вечером все равно, что затолкать огромный камень на вершину горы и наблюдать, как он катится вниз, а на следующее утро начинать все заново.

Я знала, что должна подпитывать свою жизнь, чтобы сохранять равновесие: нужно больше внимания уделять своему телу, снова позволить себе мечтать, вернуться к писательству, посвятить больше времени своим близким. Но у меня не было сил. Они покинули меня в попытке удержаться на грани нормальности. Работать, зарабатывать деньги, хоть немного заниматься домашними делами. И все, больше я ничего не могу, не оставалось ни грамма энергии, которую можно было бы потратить на что-нибудь еще. Жизнь сжалась до размера почтовой марки.

Сейчас я перестала работать (по крайней мере, на время) и поэтому освободила время и силы. Тратить их на блог – хорошая идея, но я не могу погрузиться в него полностью. Мне нужен баланс. Неделями я оставалась запертой дома, смотря телевизор и читая, потому что больше ничего не могла. Потом я пересела с дивана за стол и начала работать над блогом. Теперь настал момент сделать еще один шаг: высунуть нос из дома.

Деревья

Я решила возобновить любимые занятия йогой. Записываюсь на утро, потому что выходить из дома ближе к вечеру посреди зимы выше моих сил. Кроме того, я выбрала школу рядом с местом работы, потому что туда удобно идти сразу после офиса, но это на другом конце города от моего дома.

Утренние занятия называются нежной йогой, и они еще легче, чем для начинающих. Здесь все женщины, в основном старше меня. Дамы шестидесяти-семидесяти лет, домохозяйки и пенсионерки. В раздевалке они часто говорят о мужьях, детях, внуках, доме и праздниках. Есть еще девушка помоложе, лет тридцати, я ее помню, потому что она ходила на те же курсы, что и я перед ухудшением. Мне любопытно, почему она тоже сменила курс, и много времени, чтобы это выяснить, не потребовалось. За разговором я узнала, что она находится в той же ситуации, что и я. Она начала страдать от тревожности около шести месяцев назад, после того, как ее отец серьезно заболел. Это для нее впервые, с некоторым волнением она рассказывает о своих симптомах, а потом спрашивает: «Неужели это все действительно от тревожности? Кажется невероятным». Она просит моего подтверждения, хотя уже прошла через множество врачей и анализов. Сейчас она проходит психотерапию и принимает хорошие психотропные препараты: классическую комбинацию Ксанакса с антидепрессантом – ту же терапию, которую должна была пройти и я, но, к сожалению или к счастью, не смогла (или не захотела).

Меня очень умиляет собеседница, она похожа на потерявшегося цыпленка. Приходит на йогу в солнечных очках, хотя сейчас зима, иногда даже не снимает их во время занятий. Объясняет, что ее раздражает свет, а я киваю, потому что прекрасно понимаю, о чем она говорит. Она живет в ста метрах от школы, но приезжает на машине. Говорит, что прогулка под открытым небом заставляет ее чувствовать себя уязвимой, в машине она ощущает себя более защищенной.

– Если со мной случится паническая атака, – объясняет она, – лучше я переживу ее в машине, чем на улице.

 Поразительно, как сто метров тротуара могут показаться угрожающими тому, кто страдает от тревожности.

Это называется «агорафобия» – боязнь открытых пространств. Я тоже ее испытывала первое время, когда случались панические атаки. Летом, которое я провела в доме своего отца, самым страшным кошмаром был мост через железную дорогу. Я не решилась пройти по нему. Однажды днем ко мне пришли друзья и предложили прогуляться. Даже с ними я не смогла этого сделать. Стоило мне достичь вершины, как беспокойство взяло верх, пришлось повернуть назад.

В общем, я хорошо понимаю свою коллегу по йоге (и несчастью), которая передвигается только под защитой своей машины. Улыбаясь, говорю, что было бы лучше немного прогуляться, особенно когда хорошая погода. Но затем жалею, что сказала это: я снижаю значимость ее проблемы, чего не должна делать, поскольку прекрасно понимаю, каково это.

– Почему ты перешла на утренние курсы? – спрашиваю ее.

– Я предпочитаю быть дома, когда темно. Сейчас у меня нет никаких дел, потому что я больше нигде не работаю, – отвечает она.

Рассказывает, что работала секретарем в бухгалтерии, но в один момент не выдержала…

– Я болела больше, чем работала. В конце концов решила уволиться.

Через несколько недель болтаю с другой девушкой на курсах. Она примерно моего возраста. Останавливаемся на улице, когда светит солнце, и разговариваем перед ее автомобилем. В наших историях тоже много общего.

– Мне тоже пришлось бросить работу. Муж не понимал, что со мной случилось, мы всегда были очень активные, всегда двигались, но в один момент я больше ничего не смогла делать. Наконец, нам пришлось расстаться, – рассказывает она мне.

Прошли годы, и теперь ей намного лучше. Тревога, по ее словам, прошла, но диагностировали фибромиалгию – сложное заболевание, при котором возникает сильная мышечная боль, причины которой до конца так и не изучены.

 А я думала, что это я редкий экземпляр… неудачница космических масштабов, бросившая работу из-за такой ничтожной и незаметной болезни, как тревожность.

Наоборот, достаточно высунуть нос за пределы дома, и в этом престарелом классе утренней йоги я найду минимум двух людей в похожих ситуациях.

Я пытаюсь подобрать ключик к сердцу Судьи из чулана. «Вот видите, – говорю ей, – я не единственная, кто бросил работу из-за тревожности».

Но Судья отвечает, что ей наплевать: ее не волнуют истории других, она знает только, что мы все тряпки, а тревожность – это не повод не работать, так никто не поступает. Говорит, что это вина Малышки, которая скулит целыми днями, и Бунтарки с растрепанными волосами.

Таким образом, снова вспыхивает искра, они опять ссорятся и поднимают много шума. Но я больше не хочу их слушать.

Инструктор по йоге говорит встать, сведя ноги вместе в центре коврика. «Отведите плечи назад, вытяните позвоночник, опустите крестец вниз». Затем нужно расставить руки, добиваясь устойчивости, поднять правую ногу и поместить стопу на левое бедро. Смотреть прямо перед собой и стараться сохранить равновесие.

Нужно сделать дерево. Я – это дерево с корнями, прочно укоренившимися в земле. Все внимание сосредотачивается на невидимой точке передо мной, благодаря которой я не падаю. Чувствую, как давит подошва ноги на бедро, и единственное, что приходит в голову – что я правильно поступила, надев короткие штаны, потому что в длинных нога соскальзывает и удержать такую позу было бы труднее. И больше ничего.

 Хотя бы пока я на занятиях, эти психи в чулане молчат. Они тоже пытаются стать деревьями.