Текст книги "Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток"

10.5. Формализация.

При обработке сюжетов ТМ нами был применен тот же принцип, что и в пропповских репрезентациях волшебных сказок в виде последовательностей «функций». Параллель, таким образом, была проведена между «функциями» у Проппа и элементами сюжетных структур в предлагаемой работе. В основу было положено эвристическое предположение, что в каждом конкретном случае индивид реализует уникальный сюжет за счет теоретически неограниченного числа способов комбинировать элементы сюжетных структур («функции»), ограниченные 5-элементным конечным списком, составляя из них последовательности различной длины. При этом способы, которыми создаются комбинации элементов, как и длина последовательности комбинаций, целиком находятся в поле свободного выбора индивида. Элементы, в каком бы линейном порядке они ни располагались в конкретном тексте, последовательно связаны между собой причинно-следственной и/или временнОй связью: экспозиция=>завязка=>тело текста=>развязка=>кода.

10.6. Соотнесение элементов сюжетной структуры с «функциями волшебной сказки» по Проппу.

Экспозиция: описание пространства и размещенных в нем фигур и вещей. Ее следует соотнести с пропповской «функцией i» (Исходная ситуация) волшебной сказки, не вошедшей в сквозную нумерацию функций («жили-были»).

2. Завязка и 4. Развязка как структурные элементы соотносятся с целым рядом функций по Проппу. Они обозначены Проппом как «парные». Вот список этих парных функций с номерами по Проппу.

1. Отлучка (парная ей функция – 20. Возвращение).

3. Запрет (парная ей функция 3. Нарушение запрета).

4. Выведывание. (парная ей функция 5. Выдача).

6. Подвох. (парная ей функция 7. Пособничество).

8. Вредительство (парные им функции 19. Ликвидация беды; 30. Наказание: враг наказывается).

12. Герой выспрашивается, испытывается, подвергается нападению. (парная ей функция 14. Снабжение: герой получает волшебное средство).

16. Борьба: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. (парная ей функция 18. Победа).

21. Преследование. (парная ей функция 22. Спасение).

23. Неузнанное возвращение. (парная ей функция 27. Узнавание).

24. Необоснованные притязания: появление ложного героя. (парные им функция 27.Узнавание: истинного героя; 28. Изобличение: ложного героя).

25. Трудная задача. (парная ей функция 26. Решение).

Терминология Проппа, большей частью очень последовательная, в отношении парных функций обнаруживает определенную текучесть: «недостача», «вредительство», «беда» и пр. – таковы обозначения не только для различных левых частей парных функций, но и одна и та же функция подчас назвывается в разных контекстах разными именами. Вероятно, такому сползанию терминологического значения причиной была не редакторская небрежность исследователя, крайне внимательного к деталям в других случаях, а невозможность единообразно определить ряд сходных текстовых событий средствами естественного языка. Сделав попытку обобщения семантики этих функций с помощью метаязыковых подходов, еще неизвестных в 20-е годы XX века, мы получили такое «мета-метаязыковое» определение завязки во всем пропповском многообразии: «имеет место нечто плохое = такое, чего герой не хочет, чтобы оно было». Подобных событий в волшебной сказке, как можно убедиться, происходит много, и каждое из них заканчивается развязкой, которую на метаязыковое уровне можно сформулировать как «плохое перестало быть = герой сделал (получил), что хотел».

Таким образом, в структурном элементе 2.Завязка, как и в приведенном выше ряде пропповских функций, содержится «недостача», «беда», «вредительство», то есть «нечто плохое», а в структурном элементе 4.Развязка это «нечто плохое» либо, как в парном ряде пропповских функций, компенсируется и становится «победой», то есть «перестает быть», либо признается непреодолимым и становится «поражением», чего не случается в волшебной сказке, но возможно в спонтанных текстах испытуемых, не скованных законами жанра. Правда, необходимо отметить, что печальный финал отличается от счастливого лишь тем, в каком месте рассказа автор решается поставить точку. Волшебной сказке долженствует быть рассказанной до конца – до финальной развязки и функции 31 «Свадьба», в рассказе же клиента о каком-либо событии точка часто ставится сразу после завязки («недостачи», «беды» и «вредительства»).

В теле текста, хронологически соединяющем завязку и развязку, описываются поступки протагониста, вступившего в конфронтацию с «недостачей». У Проппа, как правило, конфронтации не выделены в качестве отдельных функций, не отделены либо от завязки, либо от развязки. Например, функция 16. Борьба, описывается так: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. Это и завязка (герой «не хочет, чтобы антагонист был», и конфронтация (герой прилагает усилия и совершает поступки).

Кода, пятый элемент сюжетной структуры, очевидно соотносится с последней, 31-ой сказочной функцией Свадьба, где описывается наслаждение результатами Победы.

Выделенные нами элементы сюжетной структуры текстов ТМ можно полагать подобными пропповским функциям волшебной сказки, причем «структурные сюжетные элементы» в рамках предлагаемого исследования семантически редуцированы сильнее, чем пропповские «функции». Но различие в уровнях редукции никак не мешает решению поставленной задачи – созданию индекса сюжетных структур наподобие пропповского, построенного на новом принципе. Этот условно новый принцип предполагает индексацию не сюжетных структур целиком, а их структурных элементов.

Будем полагать каждый структурный элемент буквой, список всех имеющихся букв алфавитом, а каждую реально обнаруженную в тексте сюжетную структуру – словом. Тогда волшебная сказка в пропповском представлении описывается как слово, составленное по определенным правилам из букв 31-буквенного алфавита функций. Точно так же исследуемые здесь сюжетные структуры можно полагать словами, составленными из 5-буквенного алфавита.

Для удобства обозначим буквы 5-буквенного алфавита сюжетных элементов постоянными латинскими буквами:

F. Экспозиция; Z. Завязка; T. Тело текста; R. Развязка; K. Кода.

Сюжетная структура каждого реально встреченного текста представляется в виде потенциально бесконечного слова, составленного из букв пятибуквенного алфавита по следующим правилам. Две буквы из пяти – экспозиция и кода, могут быть использованы независимо, а три буквы составляют кластер, то есть наличие одной из них требует наличия двух других. Если одной или двух из букв кластера в реальном тексте нет, это отмечается как ноль соответствующей буквы. Кроме того, существует «нормальная», то есть хронологическая, последовательность букв (FZTRK), по отношению к которой любая другая должна отмечаться как маркированная.

10.7. Применение формализации сюжетных структур к текстам экспериментальной и контрольной групп.

Формальные приемы представления сюжетных структур в виде слов, записанных в 5-буквенном алфавите, позволили представить каждый из текстов ТМ как комбинацию из трех сюжетных структур, обнаруженных с помощью анализа повторов. Выделенные выше сюжеты (в нестрогом значении) – «Преступление и наказание», «Победа и поражение», «Цвет-запах-вкус» – в строгом смысл представляют собой блоки сюжетных структур. Структуры каждого блока обладают подобием, хорошо описываемым с помощью пятибуквенного алфавита. В каждом конкретном тексте можно легко выделить как наличие структур, принадлежащих тому или иному блоку, так и их индивидуальные репрезентации и способы комбинирования.

Три блока сюжетных структур.

1. «Преступление и наказание» – это наиболее частотный блок сюжетных структур в контрольной группе. В экспериментальной группе он не встретился ни разу. Все сюжетные структуры, входящие в этот блок, состоят из последовательностей трех событий, формирующих два цикла.

Первый цикл – это событие Преступления. Его можно представить как завязку – тело текста – развязку (числовые индексы обозначают принадлежность к циклу).

Завязка (Z1.) – первое событие (по хронологии, а не по реальному порядку следования в тексте). Она содержит в себе желание и запрет («нечто плохое» – то, чего не хочет персонаж): одному или нескольким персонажам текста (фигурам) нельзя делать нечто по этическим соображениям или из-за прямого распоряжения другого персонажа.

Тело текста (T1.) – хронологически второе событие. Это нарушение запрета и реализация запретного желания. Оно состоит из действий, произведенных во внутреннем пространстве – решений и отваги, и совершаемых во внешнем пространстве – перемещений и взаимодействий с внешними объектами. Персонаж предпринимает внутренние и внешние действия и нарушает этим установленные для него правила. Его действия компенсируют то «плохое», что заключено для него в запрете, и вызывает к жизни будущее, так как преодоление «препятствия запрета» создает риск в последствии навлечь на себя наказание – как «внешнее», исходящее от того, кто запретил, так и (или) «внутреннее» – чувство стыда.

Таким образом, первая развязка (R1), в которой запрет успешно нарушается, вновь включает в себя «нечто плохое» (стыд за совершенное, страх перед возможными последствиями в будущем) и оказывается одновременно следующей завязкой (Z2.), так как нарушение запрета приводит к новой «недостаче». Теперь недостачу испытывает, если так можно выразиться, сам запрет, который оказывается недостаточно сильным и требует восстановления или компенсации.

Второй цикл – это событие наказания.

Нарушение запрета, являющееся телом текста1, частью своей непременно расположено во внутреннем пространстве персонажа. В случае, когда персонаж расположен в зоне А, то есть его внутреннее пространство максимально проницаемо как для автора, так и для реципиента текста, это очевидно: в процессе совершения «преступления», еще пребывая в теле текста Т1, персонаж испытывает желание, страх, нерешительность, стыд, то есть чувства, которые являются препятствием и которые он преодолевает, совершая преступление. Внешнее препятствие факультативно по отношению к внутреннему. В тех случаях, когда персонаж не полностью проницаем (зоны В-С) или непроницаем вовсе (зоны D-E), внутреннее препятствие все равно постулируется. Например: родители оставили меня одного дома // вор украл у тетки кошелек. Хотя здесь родители //вор принадлежат зоне D и непроницаемы, постулируется, что они должны были знать, что это плохо, предвидеть и опасаться, что могут случиться неприятности, надеяться, что плохого не случится. Исходя из сказанного, второй цикл – описание наказания – обязательно включает в себя в качестве составляющей внутреннее наказание и лишь факультативно – внешнее. Внутреннее наказание прописано с помощью внутренних предикатов для персонажей, представленных в первом цикле как проективные, и наоборот: наличие внутренних предикатов во втором цикле свидетельствует, что соответствующий персонаж проективен, даже если в первом цикле он не был обозначен таковым.

Итак, второй цикл построен следующим образом.

После развязки1, совмещенной с завязкой2 (R1=Z2), следует тело текста (T2.), в котором герой предпринимает действия, направленные на компенсацию стыда и страха (самооправдание, осмысление, обращение к философским источникам или к психотерапевту, принятие решений в отношении будущих стратегий поведения), и лишь факультативно – действия, направленные на преодоления внешних санкций (ложь, бегство, вербальное признание своей вины, обещания в будущем избегать действий, совершенных в первом цикле).

После драматического тела текста T2 по хронологическому порядку следует вторая развязка (R2). Она содержит в себе победу над наказанием (или поражение). Благоприятный, победный исход заключается в том, что достигнут успех во внутреннем пространстве: персонажу удалось победить стыд, достигнуть самооправдания или выработать такую новую стратегию поведения на будущее, которая больше не приведет его к подобным переживаниям. Второй, факультативный успех достигается во внешнем пространстве: персонажу удается избежать санкций со стороны – тот (или те), кто наложил запрет и должен осуществить наказание, оказывается смягчен раскаянием, или обманут, или сам несет наказание за свой запрет. Это окончание цикла 2 и всей минимальной сюжетной структуры в целом.

При неблагоприятной для персонажа развязке R2 цикл 2 не становится последним, развязка R2 оказывается одновременно завязкой Z3, и следуют новые циклы этой сюжетной структуры. Следует обратить внимание на то, что, поскольку наказание R2 расположено одновременно в двух пространствах, внешнем и внутреннем, часто встречаются частично благоприятные развязки, когда в одном из пространств усилия персонажа приводят к успеху, а во втором – к поражению. В этих случаях события последующих циклов расположены по преимуществу в том из пространств, в котором не был достигнут успех.

Экспозиция и кода – латеральные элементы, в которых не содержится событий, вынуждающих персонажа к конфронтации с ними. Они обычно создают рамочную конструкцию, маркируя начало и завершение всей сюжетной структуры, но могут и мультиплицироваться и отграничивать каждый цикл внутри сюжетной структуры.

В общем виде полная сюжетная структура сюжетного блока «Преступление и наказание» представима в виде формулы: Z1 – > T1 – > R1=Z2 – >T2 – >R2 (=Z2…Ri#).

Примечание. 1. События второго (либо заключительного, i-того цикла), обязательно происходят не только во внешнем, но и во внутреннем пространстве. 2. Синтаксис структурных элементов в конкретном тексте с сюжетной структурой блока «Преступление и наказание» может быть любым. 3. Если сюжетная структура не минимальна, то есть состоит не из двух, а из i циклов, то их количество, как правило, четное.

2. «Победа-поражение» – это сюжет, редко использующийся в контрольной группе, и единственный в экспериментальной. Он состоит из двух событий и описывает удавшуюся или неудавшуюся попытку преодолеть некоторое препятствие. Минимальная сюжетная структура его состоит из одного цикла.

Завязка Z1 содержит в себе желание и препятствие (нечто плохое);

2. Тело текста T1: персонаж предпринимает действия, направленные на достижение желаемого и преодоление препятствия;

3. Развязка R1.: персонаж успешно преодолевает препятствие (победа) и осуществляет свое желание или не преодолевает его (поражение) и вынужден признать желание неосуществимым, либо переосмыслить и трансформировать его, либо повторить цикл с новой попыткой преодолеть Препятствие.

Желание в ряде случаев осознается и формулируется автором текста только в момент столкновения персонажа с препятствием. Оно может умалчиваться вообще, если желание, по имплицитной оценке автора текста, является всеобщим и очевидным (желание жить, есть, избежать боли и др.).

Таким образом, сюжетные структуры блоков «Преступление и наказание» и «Победа и поражение» почти совпадают. Основные их различия состоят в том, что принципиально различаются длины структур: «Преступление и наказание» представлено минимально двумя циклами, а «Победа и поражение» – только одним. За этим количественным различием стоит важнейшее качественное. В первом цикле «Преступления и наказания» присутствует внутреннее пространство персонажа, и «нечто плохое» происходит именно в нем, хотя часто может сопровождаться и «плохими» событиями в пространстве внешнем. Это «нечто плохое» – зависть, ярость, обида, стыд – относится к ряду негативных и «стыдных» переживаний. Именно для их компенсации оказывается необходимым второй цикл, в котором они либо находят оправдание, либо проходят метаморфозу, превращаясь в иные, «нестыдные» переживания.

Сюжетная структура «Победы и поражения» не требует второго цикла, так как не нуждается в важнейшем сущностном событии «Преступления и наказания»: в метаморфозе, то есть в изменении как минимум, внутреннего мира персонажа. В завязке «Победы и поражения» могут быть представлены события внутреннего пространства, в том числе и негативные, но они не отнесены к разряду «стыдных» и не подлежат изменению. Можно предположить, что в ряде случаев «Победа и поражение» является редукцией основной сюжетной структуры, «Преступления и наказания», где вследствие умолчаний произошло своего рода редактирование «стыдного». Косвенным подтверждением этому является, во-первых, относительно низкая частотность «Победы и поражения» в текстах контрольной группы и ее абсолютное преобладание в текстах экспериментальной группы. Во-вторых, следует отметить серьезные различия в синтаксисе структурных элементов «Победы и поражения» в текстах контрольной и экспериментальной групп, которые будут детально разобраны ниже.

3. «Цвет-запах-вкус» – это сюжетная структура, достаточно часто встречающаяся в текстах контрольной группы и не присутствующая в текстах экспериментальной группы. Она состоит в описании переживания «Я-объектом» разнообразных чувственных впечатлений и связанных с ними эмоций. Ее трудно свести к элементам завязка-тело текста-развязка вследствие статичности: ничто не мешает рассматривать ее либо как экспозицию, за которой не следует продолжения, либо как коду при умолчании предшествовавших событий. Единственным событием этого блока является метаморфоза: указание на сущностное изменение персонажа (уже тогда я мог так сильно чувствовать; или: с тех пор я умею замечать это переживание). Отсутствие хотя бы фрагментов этой сюжетной структуры в текстах суицидентов косвенно вновь свидетельствует о том, что события внутреннего пространства, в котором и располагаются все события этого блока, включая метаморфозу, подвергаются ими жесткой редактуре и не становятся объектом описания.

10.8. Применение формализации к текстам экспериментальной и контрольной групп.

После создания формального способа описания сюжетных структур было проведено сравнение по выделенным критериям текстов экспериментальной группы. Было установлено, что все семь текстов ТМ, написанных суицидентами, представляли один и тот же частный вариант блока «Победа/поражение». После очень небольшой экспозиции (Мой главный поступок еще впереди) следовала завязка1, содержащая недостачу (Сейчас мое самочувствие еще не очень хорошее…, Пока мне еще не удалось справиться с тягой к алкоголю…, Сейчас моя работа не дает мне удовлетворения и плохо оплачивается...). Эта недостача, а также ряд других, не вербализованных в завязке1, успешно компенсировались в будущем (Но потом, когда самочувствие улучшится и у меня будет аттестат о среднем образовании…, Когда меня вылечат так, что тяга к алкоголю навсегда исчезнет и мой профессионализм будет оценен… когда удастся устроится на другую работу и найти много новых друзей...). Тело текста1, которое в нормальном синтаксисе функций должно помещаться между завязкой1 и развязкой 1, отсутствует (то есть является умолчанием). Зато непосредственно после развязки1 следует развязка2. В ней красочно и подробно, занимая более двух третей текстового объема, описываются блага победы: богатство и приобретенные благодаря нему предметы, слава, восхищение окружающих (именно в этом фрагменте скапливаются обобщенные фигуры из ZonC), любовь и уважение новых друзей (снова ZonC). Наличие развязки2 указывает еще на одно умолчание – отсутствие завязки2, которая однозначно реконструируется как описание недостачи (денег, вещей, славы, восхищения, друзей). Характерная особенность этих текстов состоит в двух регулярных умолчаниях: в отказе от описания конфронтации протагониста с недостачей 1, представляющей собой препятствие, и в отказе говорить о важнейшей недостаче 2.

Формально общая для всех семи текстов суицидентов сюжетная структура может быть представлена так:

F – > Z1 – > R1 – > R2 – > K;

умолчания распространяются на завязку 2 и на тело текста 1 и 2: Z2=0; T1=0; T2=0.

Синтаксис структурных элементов всех семи текстов суицидентов идентичен и единообразно представим в виде формулы:

F – > (Z1)&(Z2=0) – > (T1=0)&(T2=0) – > R1 – > R2 – >K.

В текстах контрольной группы сюжетные структуры блока «Победа и поражение» также иногда встречаются, но они разнообразны по как по умолчаниям, так и по синтаксису. В качестве примера приведем фрагмент текста контрольной группы.

Мы сидели с папой дома (F1), и вдруг нам захотелось мороженого (Z1). Мы оделись и пошли (T1). На улице было больше 20 градусов мороза (F2). В магазине мороженого не оказалось. Мы сначала расстроились (R1=Z2), а потом придумали (T2). Мы купили по пачке сливочного масла, развернули как мороженое и стали откусывать (R2). Мы шли по улице, лизали как будто мороженое, и все нам улыбались, и было вкусно. Честное слово! (K).

Сюжетная структура этого текста может быть представлена в виде следующей формулы:

F1 – > Z1 – > T1 – >\ F2 – > (R1=Z2) – > T2 => R2 – > K

Легко убедиться, что здесь ни завязка, ни тело текста не умалчиваются. Сама сюжетная структура состоит из двух циклов. Первым циклом все могло бы ограничиться, если бы первая развязка окончилась победой – то есть если бы в магазине было мороженое. Но в этом случае, видимо, история не была бы записана ее автором в виде рассказа из-за отсутствия в ней акта конфронтации: герои захотели мороженого, пошли и просто купили его. Правда, если бы исходно хотя бы один из героев страдал, к примеру, агорафобией или орторексией, текст из одного цикла был бы вполне возможен: конфронтация состояла бы в том, что они решились выйти на улицу либо в том, что они ели бы «вредный» продукт. Но поскольку о фобиях речи не шло, понадобились развязка с поражением и второй цикл, в котором это поражение успешно компенсировалось. Заметим, что тело текста T2, в котором происходила конфронтация, локализовалось не во внешнем, а во внутреннем пространстве, едином для обоих персонажей текста: (мы) придумали.

Указанные особенности принципиально отличают тексты блока «Победа и поражение» контрольной группы от текстов экспериментальной группы, в которых тщательно умалчиваются поражения, даже весьма условные, и акты конфронтации, расположенные как во внешнем, так и во внутреннем пространствах.

10.9. Интерпретация результатов.

Характерные умолчания исследованных текстов суицидентов разумно интерпретировать как последовательное проявление стыда, слабости и одиночества, обусловленного высочайшей степенью эгоцентризма. Именно стыд заставляет авторов текстов частично умалчивать «недостачу» завязки1 и полностью отказываться от вербализации недостачи завязки 2. О наличии этих недостач авторы проговариваются лишь в соответствующих развязках. Но особенно важны два умолчания тела текста. Описание, и, следовательно, обдумывание и переживание конфронтации с проблемой оказываются для авторов непереносимыми. При этом конфронтация 1, связанная с «внешними» проблемами, (болезнь, алкоголизм, отсутствие образования) такова, что ее еще можно вообразить – когда-нибудь в будущем, но конфронтация 2, связанная с проблемами экзистенциальными, невообразима и не решается изнутри: эти проблемы должны уничтожиться сами собой.

В текстах контрольной группы не встретилось не только полных повторов сюжетной схемы экспериментальной группы, но и, как и ожидалось, не удалось обнаружить полностью совпадающие между собой сюжетные схемы внутри самой контрольной группы. Наиболее характерными признаками текстов контрольной группы были следующие.

В контрольной группе наблюдалось абсолютное предпочтение сюжетной схемы «Преступление/наказание», в отличие от экспериментальной, где во всех семи текстах выбрана полная умолчаний репрезентация блока сюжетных структур «Победа/поражение». Это может быть расценено как еще одно свидетельство в пользу того, что переживание стыда, допустимое и переносимое для авторов текстов контрольной группы, совершенно исключено, как непереносимое, для авторов текстов экспериментальной группы. Поэтому если в текстах контрольной группы протагонисты регулярно совершают нечто условно плохое (дерутся, едят недозволенные лакомства, ревнуют, плачут и злятся), то с протагонистами текстов экспериментальной группы нечто плохое происходит помимо их воли; правда, по их воле ничего не совершается вообще (случилась болезнь, из-за тяжелых жизненных обстоятельств начался алкоголизм).

В каждом из текстов контрольной группы присутствует хотя бы одно описание конфронтации с проблемой. Хотя некоторые авторы контрольной группы также склонны подменять или редуцировать проблему, что обнаруживается в развязках, но описание любых конфронтаций вообще все же не подвергается регулярному умолчанию. Это может расцениваться как свидетельство того, что суициденты, в отличие от авторов контрольной группы, воспринимают себя бессильными и зависимыми от непобедимых обстоятельств до такой степени, что даже воображаемое сопротивление представляется им недоступным.

Тексты контрольной группы отличаются от текстов суицидентов уровенем эгоцентризма, выражающимся в количестве фигур в тексте и в заполнении текстовых зон. В текстах контрольной группы наличие только одной фигуры, расположенной в ZonA, и обобщенных фигур в ZonC, встретилось всего в 4-х текстах, в то время как в текстах экспериментальной группы других вариантов, кроме описанного, не наблюдалось. Это можно расценивать как репрезентацию тотального «эгоцентрического одиночества» в текстах суицидентов, протагонисты которых окружены миром, где вместо конкретных людей с именами, лицами, мыслями и чувствами встречаются только бледные проекции самого автора, единообразно его ненавидящие в «пространстве настоящего» или им восхищенные в «пространстве будущего».

10.10. Выводы.

Сравнение формализованных до сюжетных структур текстов экспериментальной и контрольной групп, таким образом, приводит к следующим выводам:

С теоретико-методологической точки зрения, сравнение позволило оперировать понятием полного и неполного подобия текстов. Полным подобием следует считать совпадение сюжетных структур по их типу, по синтаксису функций и по умолчаниям. Неполным подобием оказываются совпадения хотя бы по одному из предложенных критериев. Отсутствием даже неполного подобия будут считаться несовпадения по каждому из критериев.

С клинико-психологической точки зрения, сравнение формализованных сюжетных структур является эффективным диагностическим инструментом, который позволяет с высокой долей точности по специфике текста сделать предположение о склонности его автора выходить из фрустрирующих ситуаций, прибегая к аутоагрессии. Следует отметить, что описываемый диагностикум удовлетворяет критерию достаточности, но не необходимости. Другими словами, если текст, исследованный с помощью описываемого диагностикума, демонстрирует специфическую сюжетную схему с двумя умолчаниями конфронтаций в T1 и T2 и пр., то его автора следует отнести к группе риска, однако если это условие не выполнено, то склонность или несклонность автора к суицидальному поведению остается непроясненной.

Сравнение выявило хорошую согласованность сюжетной структуры с выбором бинарных переменных стандартного списка. В частности, малые значения параметра in и ag одновременно с большими значениями tА и числом Nf < 3 при расположении фигур исключительно в ZonA и ZonC соответствуют блоку сюжетных структур с характерными для суицидентов умолчаниями. Это позволяет адаптировать процедуру анализа под задачу, стоящую в каждом конкретном случае. Так, при анализе большого массива текстов, например, при скрининге группы людей с целью выявить группу риска, удобно обсчитывать тексты по 15 точкам стандартного списка. Напротив, при психотерапевтической работе с одним конкретным человеком следует начать именно с выявления сюжетной структуры его письменных текстов для получения вероятностного ответа на вопрос о склонности к аутоагрессии, и лишь затем, в случае получения положительного ответа, переходить к подтверждению соответствий выбора бинарных переменных СТАНДАРТНОГО СПИСКА. При этом обнаружение в тексте умолчаний завязок и конфронтаций служит эффективным планом психотерапевтической работы, в которой нуждается автор текста.

Важно уточнить, что устные спонтанные тексты клиента, полученные в ходе психотерапевтического диалога, являются менее надежным материалом, чем письменные, так как в процессе диалога у каждого из его участников происходит неосознаваемое подстраивание под синтаксические модели собеседника. Этот эффект лингвистического подражания крайне полезен с терапевтической точки зрения: вслед за психотерапевтом клиент начинает использовать внутренние предикаты и агенсные конструкции, которых ранее системно избегал. Однако с точки зрения диагностики проблемы это создает известный информационный шум.

10.11. Проблема теоретической интерпретации.

Полученные результаты технически оказались вполне удовлетворительными, однако в теоретическом аспекте остались труднообъяснимыми, в частности, не получил объяснения тезис о универсальном, инвариантном «архисюжете». Он подтвердился с помощью успешной формализации, но вопрос о причинах этого явления остался открытым.

В отличие от текстовых параметров, о которых шла речь выше, единообразие выборов говорящего при построении сюжета представляется значительно менее объяснимым. Действительно, если при выборе между агенсной или неагенсной конструкцией говорящий стоит перед решением бинарного характера – он может свободно выбрать либо то, либо другое, но несвободен отказаться от акта выбора, то выбор сюжета, казалось бы, предлагает бесконечное многообразие решений, вплоть до отказа. Почему же в практике таких решений обнаружилось ограниченное количество?

Здесь уместно вновь обратиться к пропповским аналогиям.

Пропп не осмыслял сам факт того, что любая волшебная сказка описывается с помощью конечного набора функций как последовательность их комбинаций произвольной длины. Он довольствовался принципом «достаточности» обнаруженного списка функций для описания любой сказки. Объяснения открытых им функций сводились к общему рассуждению о том, что принадлежность к устной традиции побуждала рассказчиков повторять из поколения в поколение одни и те же формулы и сюжетные ходы. Позднее, в осмыслении Леви-Стросса и, вслед за ним, более поздних авторов компаративистического направления, неизменность функций объяснялась восхождением к общему источника – мифу, редукцией и рефлексом которого сказка и является (Ср., напр., Топоров).

Но тексты ТМ, сюжетные структуры которых успешно описывались принципиально сходными функциями, не имели ничего общего с генезисом волшебной сказки. Они располагались вне какой-либо очевидной устной традиции, их жанр не оценивался их авторами как нечто заранее заданное и лежал целиком в поле их свободного выбора. События, описываемые в текстах ТМ, предлагались как реально произошедшие с конкретными людьми в конкретном месте и времени, в отличие от сказочных, которые осмыслялись как вымышленные или, по крайней мере, невозможные в том месте и времени, где пребывали и рассказчик, и слушатель. Помимо всего вышесказанного, сказки и тексты ТМ различались по цели высказывания. Первые имели жанровую задачу: поучение, развлечение и пр. Вторые такой задачи иметь не могли, поскольку были спонтанными и располагались вне жанра. Напротив, вопрос о цели написания текста регулярно задавался участниками эксперимента в процессе его проведения и по инструкции оставался без ответа. Таким образом, сказка и текст ТМ имели фундаментальные различия с точки зрения свободы выбора сюжетной структуры. Ниже представлены их основные различия.