Текст книги "Всемирная история в сплетнях"

Цезарь и пираты

Путешествуя морем, он попался в руки пиратам и, к великому своему негодованию, оставался у них в плену около сорока дней. Пираты потребовали выкуп в двадцать талантов. Цезарь возмутился: дешево же вы меня цените! И сам предложил им выкуп в пятьдесят талантов. Оставив при себе врача и двух слуг, он разослал остальных спутников в разные города для сбора денег. Вел он себя совершенно бесстрашно и даже высокомерно. Так, каждый раз, отправляясь спать, он посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели.

Плутарх:

«Тридцать восемь дней пробыл он у пиратов, веди себя так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи, декламировал их пиратам и тех, кто не выражал своего восхищения, называл в лицо неучами и варварами, часто со смехом угрожая повесить их. Те же охотно выслушивали эти вольные речи, видя в них проявление благодушия и шутливости».

Все мигом переменилось, как только Цезарь получил свободу. Сойдя на берег в Милете, он тотчас снарядил корабли и вышел против своих недавних тюремщиков. Он застал их еще стоящими на якоре у острова и захватил в плен большую часть из них. Захваченные богатства он взял себе в качестве добычи, а пиратов приказал всех до единого распять, как он часто предсказывал им на острове, когда они считали его слова шуткой.

Светоний:

«Даже во мщении обнаруживал он свою природную мягкость. Пиратам, у которых он был в плену, он поклялся, что они у него умрут на кресте, но когда он их захватил, то приказал сперва их заколоть и лишь потом распять».

Скандал с Помпеей

Первой его должностью по возвращении в Рим была должность войскового трибуна, присужденная ему народным голосованием. Цезарь вновь женился, взяв в жены Помпею, дочь Квинта Помпея и внучку Луция Суллы. Впоследствии эта дама дала веский повод для сплетен.

Плутарх:

«Выл некий человек из числа старинной знати, известный своим богатством и красноречием, но в бесчинстве и дерзости не уступавший никому из прославленных распутников. Он был влюблен в Помпею, жену Цезаря, и пользовался взаимностью».

Звали этого человека Клодий. Женские комнаты строго охранялись, а мать Цезаря Аврелия, почтенная женщина, своим постоянным наблюдением за невесткой делала свидания влюбленных трудными и опасными. Поэтому Клодий пошел на хитрость.

Римляне почитали богиню, которую они называли Доброй или Женской, так как поклонялись ей исключительно женщины. Ни одному мужчине нельзя было присутствовать на празднестве и даже находиться в доме, где справлялось торжество.

Даже сам хозяин дома – будь он консул или претор – должен был покинуть свой дом, когда наступал праздник.

Все священнодействия проводила его жена, главная их часть происходила ночью, сопровождаясь пением и музыкой.

Плутарх:

«В том году праздник справляла Помпея, и Клодий, не имевший еще бороды и поэтому рассчитывавший остаться незамеченным, явился туда, переодевшись в наряд арфистки и неотличимый от молодой женщины. Он нашел двери отпертыми и был благополучно проведен в дом одною из служанок, посвященной в тайну которая и отправилась вперед, чтобы известить Помпею. Так как она долго не возвращалась, Клодий не вытерпел ожидания на одном месте, где он был оставлен, и стал пробираться вперед по большому дому избегая ярко освещенных мест. По с ним столкнулась служанка Аврелии и, полагая, что перед ней женщина, стала приглашать его принять участие в играх и, несмотря на его сопротивление, повлекла его к остальным, спрашивая, кто он и откуда. Когда Клодий ответил, что он ожидает Абру (так звали ту служанку Помпеи), голос выдал его, и служанка Аврелии бросилась на свет, к толпе, и стала кричать, что она обнаружила мужчину. Все женщины были перепуганы этим, Аврелия же, прекратив совершение таинств и прикрыв святыни, приказала запереть двери и начала обходить со светильниками весь дом в поисках Клодия. Наконец его нашли укрывшимся в комнате служанки, которая помогла ему войти в дом, и женщины, обнаружившие его, выгнали его вон».

На следующий день по всему Риму распространился слух, что Клодий совершил кощунство и повинен не только в прелюбодеянии, но и в оскорблении святынь. Его многочисленные враги вспомнили все свои обиды и даже приписали ему наряду с прочими гнусными беспутствами связь с его собственной сестрой, женой Лукулла.

Но симпатяга Клодий был популярен у черни, и та взяла его под защиту. Идти против плебса ради справедливости не захотел никто из судей.

Цезарь тотчас же развелся с Помпеей. Однако, будучи призван на суд в качестве свидетеля, он заявил, что ему ничего не известно относительно того, в чем обвиняют Клодия. Это заявление показалось очень странным, и обвинитель спросил его: «Но почему же тогда ты развелся со своей женой?» «Потому, – ответил Цезарь, – что на мою жену не должна падать даже тень подозрения».

Благодаря этому остроумному ответу скандал раздуть не удалось. Клодий был оправдан. Он был весьма благодарен Цезарю и с тех пор стал его союзником вплоть до своей насильственной смерти в 52 году до н. э.

Сенека:

«Некоторые думают, будто деньги были заплачены в том суде, где Клодий обвинялся в тайном блуде с женою Цезаря и в осквернении таинств жертвоприношения. Верно, судьи получили и деньги, но вдобавок (и это куда позорнее денежной сделки!) возможность поблудить на закуску с замужними женщинами и подростками из знатных семей».

Дальнейшая карьера Цезаря

В должности квестора он получил назначение в дальнюю Испанию. Там он по какому-то поручению однажды прибыл в Гадес и увидел в храме Геркулеса статую Великого Александра. Цезарь вздохнул, словно почувствовав отвращение к своей бездеятельности, – ведь он не совершил еще ничего достопамятного, тогда как Александр в этом возрасте уже покорил мир, – и тотчас стал добиваться увольнения, чтобы затем в столице воспользоваться первым же случаем для более великих дел. На следующую ночь его смутил сон – ему привиделось, будто он насилует собственную мать; но толкователи еще больше возбудили его надежды, заявив, что сон предвещает ему власть над всем миром, так как мать, которую он видел под собой, есть не что иное, как земля, почитаемая родительницей всего живого.

С этого момента Цезарь начинает упрямо пробиваться к власти, не останавливаясь ни перед чем. Он даже впутывался в заговоры с целью захвата власти, но все они оказались неудачными.

Стараясь завоевать популярность. Цезарь всячески украшал Рим, строя новые портики, облагораживая улицы. Он устраивал разные представления для развлечения народа. Своих денег не хватало, и часто Цезарь привлекал кого-то для совместного устройства, но всегда старался представить дело так, что все заслуги приписывали ему одному.

Снискав расположение народа, он попытался через трибунов добиться какой-нибудь значимой должности. После нескольких неудач он стал домогаться сана верховного жреца – понтифика, осыпая храмы пожертвованиями и раздавая всем взятки. При этом он вошел в такие долги, что при мысли о них он, говорят, сказал матери, целуя ее утром перед тем, как отправиться на выборы: «Или я вернусь понтификом, или совсем не вернусь». Но ему повезло: он настолько пересилил обоих своих опаснейших соперников, намного превосходивших его и возрастом, и положением, что даже в их собственных трибах он собрал больше голосов, чем оба они во всех вместе взятых.

Заговор Катилины

Как раз во время избрания Цезаря претором, то есть исполнителем судопроизводства, был раскрыт заговор патриция Катилины, пытавшегося захватить власть.

Цицерон, Марк Катон и другие современники представляли Катилину исчадием ада, стремившимся ниспровергнуть сами устои государства и уничтожить всякую власть. Ему приписывали разнообразные прегрешения вплоть до сожительства с собственной дочерью и убийства своего брата. Однако, внимательно изучив материалы дела, современные ученые усомнились, так ли он был страшен.

Все это случилось в 63 году до н. э. Цицерон и Катилина соперничали из-за должности консула. Римлян смутило, что Катилина открыто говорил о своей готовности к революционным преобразованиям, и предпочтение было в итоге отдано Цицерону.

После поражения на выборах Катилина сумел привлечь на свою сторону значительную часть городской молодежи тем, что оплачивал им попойки и шлюх. Самые развращенные из этих молодых людей признали его своим главой и обещали способствовать захвату Каталиной власти. По Риму ходили сплетни, что, давая друг другу клятву верности, они заклали на жертвеннике человека и вкусили его мяса.

Конспирацией заговорщики явно пренебрегали, считая, что узнав об их замысле, многие сенаторы могут перейти на их сторону. Таковых действительно нашлось немало: Цицерон, опасаясь за свою жизнь, даже носил под тогой защитный панцирь и не выходил из дома без охраны. Когда у него появились первые улики, он вызвал Каталину в сенат и допросил его.

– Что же такого ужасного делаю я, – ответил тот, – если, имея перед собой два тела, одно истощенное и гибнущее, но с головой, другое без головы, но сильное и большое, я сам приставляю к последнему голову?

– Раз я действую словом, а ты – оружием, между нами должна быть стена, – ответил Цицерон и принялся добиваться изгнания Каталины.

Катилина же собрал своих людей вокруг Рима, намереваясь взять город приступом, как некогда сделал Марий. В Риме орудовал его сообщник – Корнелий Лентул. Он верил в старинное прорицание, будто бы вычитанное им в Сивиллиной книге. Там якобы говорилось, что трем Корнелиям надлежит единолично править в Риме. Первым он считал Цинну, вторым Суллу, а себя – третьим. Ему приписывали зверские замыслы: согласно ходившим в Риме слухам, он собирался истребить всех сенаторов, затем большинство граждан и поджечь город. В живых он собирался оставить лишь детей Помпея, которых планировал взять в заложники.

Но ничего из этого ему не удалось: Лентул был арестован и казнен. Приговор надлежало вынести Цицерону, и он колебался. Решила его сомнения супруга Теренция, сообщившая о знамении, имевшем место на празднике Доброй Богини: из потухшей золы вновь вырвалось яркое пламя. Так будет и с заговорщиками, утверждала она: если Цицерон не истребит их немедля, то пламя заговора вновь разгорится.

Сенат почти единогласно осудил заговорщиков на смертную казнь: Цезарь единственный предложил разослать их под стражей по муниципиям, конфисковав имущество.

Светоний:

«При этом, живописуя народную ненависть, которую навеки навлекут сторонники более крутых мер, он нагнал на них такого страху, что Децим Силан, назначенный консул, решился даже смягчить свое первоначальное мнение – переменить его открыто было бы позором – и заявил, будто оно было истолковано суровее, чем он имел в виду Цезарь привлек на свою сторону многих, в том числе брата консула Цицерона, и добился бы победы, если бы колеблющемуся сенату не придала стойкости речь Марка Катона. Но и тогда он не переставал сопротивляться, пока римские всадники, вооруженной толпой окружавшие сенат под предлогом охраны, не стали угрожать ему смертью за его непомерное упорство».

В тот день он действительно рисковал жизнью. Ему угрожали оружием, его обвинили в принадлежности к заговору, сидевшие рядом сенаторы покинули его, и лишь немногие приняли его под защиту, заключив в объятия и прикрыв тогами. Лишь тогда в явном страхе он отступил и потом до конца года не показывался в сенате. Угрозы хоть и не на шутку напугали Цезаря, однако не заставили его сдаться или отступить от своей цели. Он продолжал показывать характер и всегда отстаивал свою точку зрения, даже если она была непопулярна. Еще не раз ему угрожали оружием прямо в сенате, и лишь под сильным нажимом он мог отступить.

Плутарх:

«…когда Цезарь выходил из здания сената, то на него набросилось с обнаженными мечами много сбежавшихся юношей из числа охранявших тогда Цицерона. Но, как сообщают; Курион, прикрыв Цезаря своей тогой, благополучно вывел его, да и сам Цицерон, когда юноши оглянулись, знаком удержал их, либо испугавшись народа, либо вообще считая такое убийство несправедливым и противозаконным».

Марк Туллий Цицерон не был родовит. Плутарх пишет, что его мать была знатного происхождения, об отце же не может сказать ничего. Чтобы восполнить недостаток сведений, историк добавляет, что слово «цицеро» означает горошину, и отца великого оратора прозвали так, потому что у него на носу была небольшая вмятинка, похожая на горошину. Прозвище казалось многим смешным, и Марку Туллию советовали его сменить, но тот заявил, что прославит это имя так, что оно станет рядом с самыми прекрасными именами древности.

Когда будущему оратору исполнилось 15 лет, его семья переехала в Рим из небольшого городка Арпина. Таких переселенцев римляне называли «новыми» людьми; сделать карьеру им было, несомненно, труднее, чем отпрыскам древних римских родов. Часто, чтобы добиться известности, Цицерону приходилось идти на нешуточный риск. Так, одна из его первых судебных речей была направлена против любимого вольноотпущенника диктатора Суллы.

В Риме существовал страшный обычай: неугодные диктатору лица заносились в так называемые проскрипционные списки – тем самым они объявлялись вне закона, и любой имел право их убить. Имущество убитых распродавалось с публичных торгов за гроши. Надо ли говорить, что часто люди подвергались репрессиям не за реальные преступления, а именно потому, что кто-то хотел заполучить их деньги. Бывали даже случаи, когда человека сначала убивали, а потом задним числом за взятку заносили в проскрипционный список.

Попал в эти списки и был убит некий Росций. Его имущество приобрел вольноотпущенник Суллы Хрисогон, заплатив две тысячи драхм. Сын убитого возмутился, так как реальная стоимость имущества была в сотню раз выше. В ответ Сулла возбудил против молодого Росция уголовное дело, обвинив того в отцеубийстве. Молодой человек оказался в изоляции, так как все боялись не только помочь ему, но даже принять его в своем доме. Защищать Росция взялся юный Цицерон – и выиграл дело, вызвав всеобщее восхищение. Боясь гнева Суллы, он вынужден был уехать из Рима в Афины, где продолжил совершенствоваться в ораторском искусстве и вернулся в Рим лишь после смерти диктатора.

По возвращении Цицерон женился на невесте с богатым приданым. Супругу его звали Теренцией, и была она дамой далеко не робкой и не кроткой. По признанию самого Марка Туллия, она гораздо охотнее вникала в его государственные дела, чем делилась с ним своими домашними. Ее решительность и сильный характер восполняли соответствующие недостатки самого Цицерона, и часто именно Теренция помогала мужу принять и осуществить верное решение.

Цицерон мечтал о славе, он добивался ее долго и упорно, но она пришла к нему сама после раскрытия заговора Каталины, Катон даже назвал его «отцом отечества».

Именно в это время берет начало конфликт Цицерона и Цезаря, который долго не мог простить оратору обвинений и угроз. Неприязнь эта усилилась и после того, как Цицерон отклонил предложение стать союзником Цезаря в борьбе за власть, предпочтя остаться сторонником умиравшей республики.

Чтобы разделаться с Цицероном, Цезарь использовал Клодия: после истории с Помпеей этот человек превратился в его послушную марионетку. К тому же Клодий имел и личный зуб на Цицерона: во время суда тот свидетельствовал против него.

Вокруг Клодия собралась настоящая банда подонков, угрожавших Цицерону физической расправой. Опасаясь за свою жизнь, тот предпочел тайно покинуть Рим. И правильно сделал: разозленный Клодий поджег дом Марка Туллия, а также задним числом провел в сенате постановление об его изгнании. Предлогом стало решение Цицерона о казни участников заговора против Каталины, вынесенное с нарушением формальностей.

Прошло шестнадцать месяцев, и эдикт был отменен, а самого Клодия зарезал некий Милон, которого Цицерон безуспешно защищал в суде. Речь его была не слишком хороша, очевидцы сообщают, что великий оратор заикался и дрожал всем телом. И немудрено: ведь Помпей собрал на окрестных холмах вооруженные отряды. Их доспехи сверкали на солнце, и вдобавок воины нарочно бряцали оружием. Конечно, это подействовало: Цицерон не был ни смелым, ни воинственным человеком. Он всегда и во всем предпочитал мирные методы.

Даже в Киликии, куда он был назначен наместником после гибели Красса, он правил, не прибегая к оружию. И – о чудо! – сумел усмирить воинственные племена, заслужив их уважение своей кротостью, справедливостью и неподкупностью. А ведь только что эти же самые племена разбили отряды воинственного Красса, а его самого казнили жутким способом: влив ему в горло расплавленное золото.

Консульство Бибула

Консулов в Риме одновременно было двое, это должно было гарантировать большую объективность их решений. Цезарь стал консулом вместе с Бибулом. Чтобы добиться этой должности, ему пришлось отказаться от триумфа, на который он мог рассчитывать, так как командовал войсками в Испании. По обычаю триумфатор должен был остановиться за городом и ждать, когда торжественный въезд – триумф – будет подготовлен. Но срок выборов был уже назначен, и время подачи заявок подходило к концу. Если бы Цезарь так поступил, он бы лишился возможности стать консулом. Поэтому от триумфа он отказался.

Его коллега занимал должность чисто формально, будучи не в силах противостоять напористому Цезарю. Некоторые остроумцы, подписываясь свидетелями на бумагах, даже помечали их в шутку не консульством Цезаря и Бибула, а консульством Юлия и Цезаря, обозначая, таким образом, одного человека двумя именами; а вскоре в народе стал ходить и такой стишок:

 
«В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было:
В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего».
 

Будучи консулом, Цезарь показал себя щедрым по отношению к сторонникам и совершенно беспринципным по отношению к своим противникам. Марка Катона, выступившего в сенате с запросом, он приказал ликтору вытащить из курии и отвести в тюрьму Луция Лукулла, который слишком резко ему возражал, он так запугал ложными обвинениями, что тот сам бросился к его ногам. Наконец, он нанял доносчика против всей враждебной партии в целом: тот должен был объявить, что его подговаривали на убийство Помпея, и назвать условленные имена подстрекателей. Но так как одно или два из этих имен были названы напрасно и только возбудили подозрение в обмане, Гай Юлий разочаровался в успехе столь опрометчивого замысла и устранил доносчика ядом.

Галльская война

Около того же времени Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Луция Пизона, своего преемника по консульству, а свою дочь Юлию выдал за Гнея Помпея, отказав ее первому жениху Сервилию Цепиону. При поддержке зятя и тестя Цезарь получил в управление провинцию Галлию, которая своими богатыми возможностями и благоприятной обстановкой сулила ему триумфы. Окрыленный радостью, он похвалился перед сенатом тем, что теперь наконец достиг цели своих желаний, несмотря на недовольство и жалобы противников, и что теперь-то он их всех оседлает. Кто-то оскорбительно заметил, что для женщины это нелегко; он ответил, как бы шутя, что и в Сирии царствовала Семирамида и немалой частью Азии владели некогда амазонки.

Светоний:

«С этих пор он не упускал ни одного случаи для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследовании положении в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю. Но когда его дела пошли успешно, в его честь назначались благодарственные молебствия чаще и дольше, чем для кого-либо ранее».

Дела в провинции Цезарь повел вполне по-мужски, собрав и обучив сильную армию. Именно там им были написаны знаменитые «Записки о галльской войне».

Светоний:

«Оружием и конем он владел замечательно, выносливость его превосходила всякое вероятие. В походе он шел впереди войска, обычно пеший, иногда на коне, с непокрытой головой, несмотря ни на зной, ни на дождь. Самые длинные переходы он совершал с невероятной быстротой, налегке, в наемной повозке, делая по сотне миль в день, реки преодолевая вплавь или с помощью надутых мехов, так что часто опережал даже вестников о себе».

Древние биографы уделяли много внимания военной тактике Цезаря, отмечая, что она сочетала осторожность и смелость. Он никогда не вел войска по дорогам, удобным для засады, не разведав предварительно местности; в Британию он переправился не раньше, чем обследовал пристани, морские пути и подступы к острову. И он же, узнав об осаде римских лагерей в Германии, сквозь неприятельские посты, переодетый в галльское платье, проскользнул к своим.

Никогда никакие суеверия не вынуждали его оставить или отложить предприятие. Даже когда он оступился, сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»

Светоний:

«А лошадь у него была замечательная, с ногами, как у человека, и с копытами, расчлененными, как пальцы: когда она родилась, гадатели предсказали ее хозяину власть над всем миром, и тогда Цезарь ее бережно выходил и первый объездил – других седоков она к себе не подпускала, – а впоследствии даже поставил ей статую перед храмом Венеры-Прародительницы».

Когда распространялись устрашающие слухи о неприятеле, он для ободрения солдат не отрицал и не преуменьшал вражеских сил, а напротив, преувеличивал их собственными выдумками. Так, когда все были в страхе перед приближением Юбы, он созвал солдат на сходку и сказал: «Знайте: через несколько дней царь будет здесь, а с ним десять легионов, да всадников тридцать тысяч, да легковооруженных сто тысяч, да слонов три сотни. Я это знаю доподлинно, так что кое-кому здесь лучше об этом не гадать и не ломать голову, а прямо поверить моим словам; а не то я таких посажу на дырявый корабль и пущу по ветру на все четыре стороны».

Если же его войско начинало отступать, он часто один восстанавливал порядок: бросаясь навстречу бегущим, он удерживал воинов поодиночке и, схватив их за горло, поворачивал лицом к неприятелю. А паника бывала такова, что однажды схваченный им знаменосец замахнулся на него острием значка, а другой знаменосец оставил древко у него в руке.