Текст книги "1850"

– Вы должны знать сток наизусть. В лыжном отделе вы должны уметь с закрытыми глазами за секунду найти требуемую куртку.

Тут следует заметить, что курток этих не две и не три. Их плотные молчаливые ряды своим немым могуществом смутили бы и многочисленное войско Александра Македонского.

– Вы должны знать все марки и все модели имеющиеся в отделе. А так же уметь моментально найти подходящие брюки, полер и шапку. Наш девиз – vite, rapide et efficace! Куртки вывешены по размерам, от наименьшего по нарастающей.

– Хорошо, что на вешалках есть значки с размерами, – радуется одна из француженок.

Лоранс давит эту радость на корню элегантным носом сапога Сантони.

– Все значки будут сняты. Размер вы должны уметь определять на глаз и безошибочно находить. И зарубите себе на носу – мы никогда не спрашиваем у клиента его размер!

– А как же..? – испуганно тянет кто-то.

– А вот так же! Размеры надо уметь распознавать на глаз.

Однако! Похоже, некоторые, преобретенные за долгие годы учебы, навыки мне все-таки здесь прогодятся. Черт оказался в сто раз страшнее, чем его малевало мое воображение. Впрочем, времени на лирические отступления не остается, недооцененный мною персонаж продолжает свою воспитательную речь.

– Каждого клиента мы встречаем доброжелательной улыбкой и приветствием «bonjour madame, bonjour monsieur». Запомните, мы никогда не говорим просто bonjour.

Мне не к месту вспоминается колченогий попрошайка, обосновавшийся в непосредственной близости от нашего подъезда. Каждый день, когда я проходила мимо, он жалобно гундел «bonjour madame» и выжидающе заглядывал в глаза. Мне было неприятно, и я отворачивалась.

– Мы никогда не молчим, никогда не оставляем клиента одного и никого отпускаем без покупки.

Тюрьма народов какая-то. За руки, за ноги что ли их хватать, чтобы не ушли ни дай Бог без Боттеги или Селин.

– У вас есть два дня на то, чтобы выучить сток. Начните с лыжного отдела. Берите ручки, бумагу, записывайте. Немецкая фирма Богнер. Основана Вилли Богнером в 1932 году.

Я приседаю на корточки, пытаясь подчинить обрывок бумаги обглоданной ручке.

– Не сидеть! – обрушивается неожиданно на мою светлую голову ударом кнута возмущенный возглас Лоранс.

Я подскакиваю как ужаленная.

– Продавщицы не сидят! Никогда ни при каких условиях! Вы, кстате, сейчас присели, у вас полоска спины сзади видна была. Такого быть не должно. Клиенты не обязаны разглядывать ваши оголенные позвоночники и куски стрингов. Всем ясно?

Собравшиеся оцепенело кивают. Я чувствую, как краска горячей волной захлестывает щеки. Мне хочется плюнуть в некрасивое лицо этой тюремной надзирательницы и послать ее подальше вместе с Вилли Богнером. Я сжимаю зубы и утыкаюсь в свой листок. Лекция продолжается. Лоранс демонстрирует золотое напыление на куртках Орум, вышитые стразами логотипы Эммеджи, индейские мотивы Hell is for Heroes (название произносится ею как Элли Ейроуз и потому мне не сразу удается правильно перенести его на бумагу) и отделанные норкой изделия Тони Сайлер. Она объясняет, что прежде всего надо предлагать клиенту все самое дорогое, броское и безвкусное, что есть в магазине. Таковым на мой взгляд являются вычурные куртки Фенди, сотворенные из резанной клеенки и синтетического меха. Сильвия Фенди и Мадам Пугачева оценили это сомнительное творение в 3000 евро.

– Теперь будем мерять куртки и смотреть, как они сидят, – командует предводительница.

Продавщицы послушно натягивают на себя Богнеры, Эммеджи и Фенди.

– Ой, тут стразы отвалились! – замечает кто-то.

– А у меня молния заела!

– Это нормально, что здесь нитки торчат, и шов кривой?

Мы с Аней переглядываемся. Может, собака мадам не зря так откровенно продемонстрировала нам сегодня утром свое отношение к продаваемой продукции? Ей-то виднее, чем тут ее хозяйка торгует, она, видать, не первый год в этом бутике де люкс тусуется. К нашему великому удивлению Лоранс информация об изъянах дорогостоющих костюмов нисколько не смущает.

– Ничего страшного, – категорично заявляет она, – Клиенты не заметят.

Слепые они что ли, эти олигархи? Блеск монет их напрочь ослепил? Ну, да, ладно. Не заметят, так не заметят, директрисе лучше знать.

– К завтрашнему дню вы должны знать все бренды и все модели. Будем устраивать тесты на знание стока, тесты на умение прода [4] вать и тесты на знание английского.

Будующие гении продаж переминаются с ноги на ногу как нерадивые ученики, узнавшие о предстоящем заковыристом экзамене по нелюбимому предмету. Кто там говорил «я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро»? Виктор Цой? Помнится это глубокомысленное высказываение было нацарапано на обшарпанной стене рижского супермаркета, мимо которого лежала моя дорога в школу. Только теперь, спустя многие годы, стоя на негнущихся от усталости ногах по середине шикарного бутика в Куршевеле я в полной мере осознаю, что чувствовал тот, кому эта фраза пришла в голову.

– Русофоны все поняли?

Так точно, госпожа русофобиха. Одной этой высокомерной ремаркой Лоранс разрезала нашу удрученную кучку на два лагеря, ясно выказав свои предпочтения.

– Вам работать будет легче чем вашим французским коллегам. Кузенов в период праздников много, и на цены они не смотрят. Если хоть один уйдет без покупки – je vous arrache la tete.

Как я уясню для себя позже, эта невинная угроза, означающая в вольном переводе «секир башка», является одним из любимых лексических оборов дериктрисы.

Завершив таким многообещающим образом ликбез, Лоранс удаляется, оставив нас наедине с внушительными колоннами Богнеров, которые к следующему дню нам предстоит знать поименно.

– Во что ты меня втянула? – шепчу я Ане, теребя огрызок волчьего меха на одной из курток.

– Кто же мог знать, что так будет? – вздыхает в ответ она, поскребывая ногтем золотое напыление, – Как только встретим олигархов, сразу сделаем ноги.

– Ага, если нам до этого не поотрывают головы и не скормят собакам. Ты видела, как они кровожадно на нас погладывали?

– Вы не переживайте, – замечает невысокая блондинка, так же как и мы пренадлежащая к нижшей рассе русофонов, – Мне первый год тоже было тяжело, я каждый день плакала. А потом ничего, привыкла. Надо показать, что вы сильнее.

Это что конкурс на выживание что ли? Последняя оставшаяся вживых продавщица? Какого черта я обрекла себя на это хождение по мукам? У меня семеро по лавкам есть не просят, муж-уволень деньги на выпивку из меня не тянет, мафия за долги не наезжает, в ипотеку я тоже не вляпалась. Ради чего тогда, спрашивается, расходовать понапрасну влагу организма и доказывать что-то какой-то мымре? «Хе», хмыкает, распрямив плечи, здравый смысл, «Ну, так чего же ты ждешь? Пакуй свой чемодан и возвращайся, поджав хвост, в домашний уют под бок к изменнику. Признайся ему жалобно, что без него ты – ничто, и попроси прощение за своевольничество. Не хочешь к изменнику, катись к родителям. Свернись клубочком под их надежным крылом и нажалуйся в волю на судьбу-злодейку». Так или иначе выйдет, что сама по себе я – ноль без палочки. Стоило жизни впервые толкнуть меня в воду, так я бестолково плещусь, захлебываюсь и без посторонней помощи рискую пойти на дно. «Нет уж, дудки!» как говорит мой папа. «Буду плакать и скрипеть зубами, но выплыву сама».

И я, скрипя, берусь за бескрайние просторы лыжных курток. Замечу, что все в элитном бутике организовано с целью затруднить задачу работающих там продавщиц. Товар развешен не по моделям, не по брендам и не по цветовым сочетаниям. Как мне пояснят позже, расположение курток определяет неоспоримый авторитет – мадам хозяйка. И если, не приведи Господь, какой-то непослушной продавщице вздумается перевесить какой-нибудь Тони Сайлер на двадцать сантиметров, оторванная голова покажется этой несчастной пустяком по сравнению с теми проклятиями, что обрушатся на оставшийся на плечах черенок. Мы дергаем туда – сюда злощастные одежки, некоторые из которых выглядят уже весьма замыленными, пытаясь запомнить их по именам. Вот богнеровская Нуара, а это Найки Эммеджи. Хотя нет, какая это Найки. Найки короткая, а это ее долговязая сестра-близнец Никки, представленная в трех цветах. Каких, кстате? А чем сайлеровские брюки Сестриер отличаются от Орфелин? А вы знаете, что к моделе Пикабо имеется подходящий полер и штаны? Секундочку, а что вообще такое полер?

В семь часов Лоранс отпускает истощенный мощными мозговыми усилиями персонал по домам.

– Завтра можете еще одеться так же, а с субботы никаких джинсов и ярких цветов. Чтобы все были в черном! – бросает она на прощание, – И улыбайтесь. Вы же в Куршевеле!

Выкатившись из инквизиционных застенков в морозный горный вечер, я облегченно перевожу дыхание. Телефон призывно дребежжит, и я автоматически принимаю вызов. Голос Филиппа в трубке кажется незваным гостем из другого измерения. Он злится, требует объяснений, забрасывает меня вопросами. Отряхнувшись от этого аудио-вороха, я нахожу в себе силы ответить.

– Я в Куршевеле, как и писала. Работаю продавщицей. Точнее работать пока не начала, зато учусь в поте лица.

Филипп недоверчиво замолкает. Похоже, он не поверил, что я способна на подобную решительную глупость. По его мнению я должна была затихориться у Ани или Сильвии, выжидая слезного раскаяния. Ан-нет, унесла меня таки нечистая в этот проклятущий Куршевель. Переварив информацию, экс-жених выходит из ступора и начинает каяться. Изабель это его детсадовская подруга, в общении с которой всякие поцелуйчики и обнимушки – дело нормальное и вполне естественное. Кристель – на столько давняя знакомая, что он давно запямятовал, как она вообще выглядит. А в том, что у нее память оказалась значительно лучше, мой герой не виноват. Что касается всяких прочих лягушек, то тут вместо аргументированного разъяснения следует какое-то невнятное «ты должна мне доверять». Видимо, воображения на обоснование «секса без табу» у сказочника не хватило.

– Давай я за тобой приеду, – подводит итог Филипп, очевидно считая себя благополучно прощенным.

«Давай» пищит сердце, слегка закашлевшееся, но все таки протолкнувшее в горло хилую байку про доверие.

– Не надо, – озвучивает мой голос мнение той моей части, которая решила выплыть самостоятельно, – Я поработаю пока, а ты подумай, чего ты хочешь от жизни. Если жениться не готов, тебя никто не заставляет. Тусуй своих Кристелей хоть до пенсии.

– Катрина, почему ты мне не веришь? Мне кроме тебя никто не нужен.

Неоригинально. Оригинальности в мире в целом негусто. А мужское население планеты вообще ею не сильно наделено.

Снежинки путаются в волосах, цепляются за ресницы и съезжают вниз по щекам, оставляя за собой тонкие темные полоски. Я топчусь у подъезда, который мне предстоит в ближайшие месяцы считать своим. Филипп еще что-то бормочет в трубку, я предлагаю ему отложить этот разговор на другой раз. В маленькой, но теплой квартире меня терпеливо ждут мой верный плюшевый слон и пустой холодильник. От голодной смерти меня избавляет зачинщица этой добровольной ссылки Аня, которая заявляется спустя пол часа с пачкой макаронов и бутылкой красного вина. Разлив пурпурную жидкость по разнокалиберным бокалам, она седлает своего любимого конька и под ярким флагом «лучше русских в мире нет мужчин» галопирует на нем весь вечер. Когда она уходит, я забираюсь под одеяло и, вжавшись в слона, призываю на выручку сон. Но ему, оттесненному многочисленными строями Эммеджи и Богнеров, не сразу удается прийти мне на помощь. Утро находит меня настолько помятой изнутри и снаружи, как будто мой верный слон с компашкой друзей всю ночь отбивали на мне чечетку. Скомканно начавшийся день продолжает активно комкаться и дальше. Так называемый экзамен на знание английского проводит сама Ее Величество, грозно хрипя прокуренным голосом.

– Как будет по-английски duvet [5]?

Толпа продавщиц озадаченно копается в заплесневелых залежах школьных знаний.

– Даааааааааун! – обрушивается на нас ножом гильотины.

Я не сразу понимаю, что этот гневный возглас призван не заклеймить конкретную незнайку, а является всего лишь ответом на поставленный вопрос.

– Даун джекет! А как вы скажите клиенту, что эта куртка не из натуральной кожи?

– False leather? Syntatic leather? Leather imitation? – неуверенно гадаем мы.

– Фэээээээээээйк! Фейк лэдэ! – грохочет генеральша и разочарованно демонстрирует нам затянутую в Кучинелли спину с шарпеевскими складками на талии.

«Набрали идиотов» доносится до самых ушастых, в числе которых к сожалению оказываюсь и я. Лоранс и Лариса, чей огород покорежил этот камень, закатав рукава черных дизайнерских свитеров, берутся переделывать идиотов в продавщиц класса люкс. Нас делят на нормальных и русофонов. Вторая команда готовится обслуживать зажравшихся москвичей. Мне выпадает роль продавщицы, лебезящей перед изображающей из себя клиентку Ларисой.

– Вот к этой курточке Селин у нас есть отличные ретузы, – закрепив покрепче широченную улыбку заявляю я.

Лариса сползает куда-то в глубину курток, и выныривает оттуда не сразу.

– Так! Во-первых, вы не в детском саду! У нас нету ни курточек, ни шапочек, ни штанишек! Строго – куртки, шапки, брюки. Никаких усю-пусю. Во-вторых, что это за слово такое «ретузы»?

– Нормальное слово. Русское. Народное.

В том, что и дело, что народное. А товар бутика предназначен не для простого люда, а для знати. А эта знать, по словам Ларисы, знать – не знает никаких ретузов. Ей подавай – леггинсы!

– Да, какие это леггинсы, – пытаюсь спорить я, разглядывая вязанные крупной вязкой светлые портянки.

– Чтобы никаких ретузов я от вас больше не слышала! – категорично отрезает Лариса, – Наши клиенты вас просто засмеют.

Ну, кто кого засмеет, это мы еще посмотрим. Если, скажем, заявится Киркоров в золотой жилетке и красном плаще, я вряд ли сумею совладать со своим лицом.

Закончив истязать нас дурацкими сценками, Лариса передает изнуренную команду в умелые руки местного гуру-стилиста, который должен пробудить в нас чувство прекрасного. Этот персонаж моей повести не отличается по своей яркости и самобытности от описанных выше: маленький чернявый мужичок с прикрывающей прорезающуюся лысину крашенной челкой, и нахлобученной на затылок кепкой, чей экстравагантный облик успешно завершают шейный платок МакКуин и расклешенная юбка, происхождение которой мне не удается определить на глаз.

– Manifique! Великолепная коллекция в этом году! – дивится маэстро, любовно поглаживая огородные штаны Ботега, – Давайте-ка, демуазель, подберите мне наряд из трех элементов – Гуччи, Миссони и Ботега. Две минуты на раздумье.

Мы кидаемся в разные стороны, судорожно хватаемся за вешалки словно шопоголики на распродаже. Бросив пару украдчивых взглядов на одеяние стиляги, я примерно определяю, что может ему понравиться, и воплощаю это что-то в смелом ансамбле расшитой железяками кожаной куртки Гуччи, мини-платья Ботега и лосинов Миссони. Знаток награждает меня довольной улыбкой и одобрительным кивком маленькой, но стильной головы. Некоторые девушки не в пример мне пытаются проявить ростки собственного вкуса, что, впрочем, не вызывает энтузиазма ни у самого мастера, ни у собравшихся вокруг зевак – Лоранс, Ларисы и Мадам. Эти титулованные зрители, пристроившись на ступеньках лесницы, смотрят на нашу возню свысока, оценивая способности каждой отдельно взятой работницы. Вскоре к ним присоединяется уже известный нам по истории с собачьми испражнениями Жиро, сильно беременная дочь Мадам и сами собаки. Под их неусыпными взорами мы носимся туда сюда с вешалками, пытаясь доказать свою дееспособность. Последний раз я ощущала себя подобным образом на защите диплома. Впрочем, надо отдать должное комиссии, в тот раз в ее составе не было ни беременных, ни животных. Черный лабрадор откровенно зевает при виде моего очередного коплекта, а долговязая овчарка озадаченно почесывает за ухом.

Рабочий день тянется мучительно долго. Когда в конце концов дверь бутика захлопывается у меня за спиной, мне хочется упасть носом в снег и не подниматься. Разве я когда-то могла подумать, что труд финансового аналитика по сравнению с обязанностями обычной продавщицы это просто прозябание в шезлонге у бассейна с бокалом Мохито в руке. В глубине моего противоречивого существа просыпается некое подобие ностальгии по моему тесному кабинету, заваленному бумагами столу и пыльному монитору компьютора. Измученный экзаменами персонал высыпает на свежый воздух. Как известно, наличие общего врага или общего горя объединяет. А при условии, что имеется и то и другое, малознакомые люди способны просто породниться за считанные часы. Что мы и делаем, заказав пару бутылок недорогого вина в ближайшем баре Oxygen. Сдается мне, что алкоголь станет моим неотъемлимым спутником в этом сомнительном походе за славой. Развязавшиеся от вина языки моих коллег спешат на перебой посветить друзей по несчастью в подробности своей биографии. Все француженки оказываются работницами торговли в то время как так называемые русофоны менеджерами, директорами, капитанами милиции. Мы хохочем над крутым поворотом своих судеб, чью извилистую дорогу сбил с прежнего курса неисследованый до конца феномен любви. После одиннадцати кто-то наиболее трезвый вспоминает, что всей честной компании предстоит завтра быть на рабочем месте и встречать доброжелательным перегаром первых вип клиентов. Мы оплачивам каждый свою часть и закутывамся в теплые одежки. На выходе из бара я сталкиваюсь с пуховиком Богнер, и не смотря на засилье промиллей в мозгу безошибочно определяю его пренадлежность к мужской серии «Аляска, Денали». Пуховик сторонится, пропуская меня. Я выхожу, едва скользнув взглядом поверх двухцветного воротника. Пока подвыпившие продавщицы определяют, кому в какую сторону, я мысленно воспроизвожу увиденную картинку. Темные волосы, карие глаза… Те акценты мужской внешности, которые привлекали меня до того момента, пока я не умудрилась влюбиться в сероглазого мускулистого спортсмена-шатена. После встречи в Филиппом мои очи заволокла пелена, за которой все прочие мужчины сделались невидимыми. Я глядела мимо них в спортивном зале, отворачивалась от улыбок на улице, тщательно стирала предложения знакомства с интернетных сайтов. Я была верной как лебедь-однолюб. И вот сейчас впервые за три года я неосознанно смерила мужчину оценивающим взглядом. Это открытие озадачивает меня. Впрочем, усугубленная вином усталость не дает мне продвинуться дальше в самоанализе, я возвращаюсь в свое студио и едва нахожу в себе силы смыть макияж.

Вместо того чтобы отдыхать, неугомонный мозг всю ночь мучает меня бездарными сновидениями. Мало того, что бездарными, так еще и отвратительно однообразными. Зажеванная видиопленка сто раз прокручивает одну и ту же сцену – стиляга в кепке, страшно смахивающий на фашистского диктатора, заставляет меня подбирать креативный ансамбль. Я собираю комплект и демонстрирую ему. Коротышка с претензией отметает мое творчество кратким «trop classique [6]». Я мечусь по бутику в поисках нового варианта, но в конце концов тащу на его рассмотрение точно такой же наряд, который эстет клеймит той же фразой. И так напротяжении всех семи часов сна. «Trop classique» бормочу я в ответ на трель будильника, оповещающую начало первого реального рабочего дня. «Финансовый аналитик торгующий куртками Фенди» думаю я, купая ложку в безвкусной кофейной жиже, «Какой пассаж!» Однако, как оказывается, сама по себе торговля это еще не самое дно той ямы, в которую я добровольно согласилась опуститься.

– Взяли тряпки и стираем пыль! – командует Лариса, когда мы показываем носы из убогой передевалки, – Туалет и лесницу будете мыть по очереди. Эту неделю моет Сандрин.

Мы с Аней таращим друг на друга усталые глаза с плохо прокрашенными ресницами. «Мыть туалет? Мы так не договаривались! Не барское это дело!» читается в наших взглядах аналогичная мысль. Сандрин, похоже, это задание не коробит, она, запасясь ведром и тряпкой, активно берется за работу.

– Девочки, вы не слышали что ли? – торопит шокированных белоручек Лариса, – Тряпки в шоффри, пшыкалки там же. Шевелитесь.

Не совсем оправившись от тяжелого удара мы берем таки в руки противные на ощуп куски ткани и приступаем к уборке.

– Вас не покоробит один раз пыль протереть! – недовольно пыхчу я, ползая по ковру в брюках Валентино.

Я чувствую себя Золушкой, которая щедро отвешенного судьбой принца продула в казино.

– Разговорчики в строю! – шипит на нас Лоранс, шевствуя мимо с ворохом вешалок в руках, – Вы, мадмуазель, вообще все время вместе. Ну-ка разойдитесь!

– В смысле? – обалдеваю от такой откровенной наглости я.

– Я мужчин плохо знаю, – аргументирует наш совместный труд в мужском отделе pret-a-porter Аня.

– В смысле работать надо, а не языками чесать! Если вы, Жулия, плохо знаете мужчин, отправляйтесь наверх протирать туфли вместе с Жиро!

– Меня Анна зовут! – протестует моя подруга.

– Неважно. Я сказала – наверх к Жиро. Поторапливайтесь, скоро клиенты появятся. Tout doit etre nickel [7]!

Я остаюсь протирать пыль и коленки дорогущих брюк в полном одиночестве. У меня внутри закивает чайник, переполненный до краев злостью.

Обещанные клиенты начинают забредать в магазин только после обеда. Первая волна состоит в основном из французов и англичан, которые заходят исключительно потешить очи. Во второй просматриваются и нацеленные на более активные действия наши соотечественники.

– Могу ли я вам помочь? – обращаюсь я к копающейся в шапках женщине с прической точь в точь копирующей разбитое на темечке яйцо.

Обладательница желтушной головы неуверенно качает ею.

– В прошлом году у вас были хорошие шапки из норки, а теперь черти что, – расстроенно вздыхает она.

– Ну, вот есть красивая шапочка! – снимаю с полки модифицированный труп какого-то бобра я, мысленно упрекнув себя за детсадовское слово, – Очень элегантный вариант.

– Говно шапка, – печалится покупательница еще больше.

«Точно подмечено» мысленно соглашаюсь с ее мнением я, «Но моя задача вам это говно продать. Как же это сделать?»

– Ну, а вот эта? – вытаскиваю я выпотрошенного кролика в форме шара.

Клиентка только молча крутит головой, благородно щадя мои уши от комментариев по поводу этого очередного шедевра. Отчаявшись прикрыть свою яичницу, дама выходит из магазина, не попрощавшись и не поблагодарив. Стоит ей скрыться из виду, как ко мне подлетают Лоранс и Жиро.

– Почему она ничего не купила? – страшно вращая глазными яблоками, набрасываются на меня они.

– Сказала, что это de la merde, – пожимаю плечами я.

– Надо было переубедить ее!

– Каким образом? Выколоть ей глаза?

– Послушайте, Эвелина, вы должны разговаривать с клиентом, улыбаться, предлагать множество вариантов, настаивать, наконец, заставлять померить!

Надо было, короче, нахлобучить ей эту шапку-говно на голову и подтащить к зеркалу.

– Меня Катерина зовут.

– Как модель валенок Здар со стразами, – отмечает Жиро, – Я запомню.

– Вы недостаточно активны, – гнет свою линию Лоранс, – Проснитесь! Вас на работу взяли не стену подпирать. Идите вон помогите Жулие с китайцами.

Ане, которая с легкой руки Лоранс, отхватила себе новое имя, действительно требуется помощь. Появившись невесть откуда, китайцы мощным потоком затопили весь магазин. Я вижу, как моя подруга, утопая в этом водовороте, активно посылает мне сигналы о помощи. Азиаты, окружив ее плотным кольцом, галдят, жестикулируют, самовольно хватают с вешалок лыжные костюмы.

– Which you prefer rouge or noir? – доносится до меня слабый голосок Ани, которая балансирует перед носом плотной китаянки два богнеровских пуховика.

Узкоглазая женщина озадаченно хлопает подаренными природой щелочками, пытаясь разгадать смысл этой билингвальной сыворотки. Меня останавливает коренастый китаец с просьбой подобрать лыжный костюм для его сынишки. Я запихиваю противящегося такому произволу малыша в красный комбинезон, параллельно подбирая забракованные кем-то вещи небрежно разбросанные по полу. Когда я поворачиваюсь, чтобы узнать мнение папаши насчет одеяния его детяти, малого уже и след простыл. Я вижу сквозь стекло витрины, как 500-евровый алый комбинезон катается по снегу. Позволить малолетнему вору уйти с четвертью моей зарплаты я не могу, потому кидаюсь следом в туфлях по сугробам. Кто бы мог подумать, что наша беспонтовая с виду служба так опасна и трудна. Когда экзотические покупатели отбывают, нагруженные весомыми пакетами, мы чувствуем себя жителями Тибета, которым удалось вернуть себе независимость. Поясница рассыпается на части от усталости, голова противно гудит. Хочется присесть и, прислонившись к стене, вздремнуть. Я собираюсь уже было зарыться лицом в куртки, воспользовавшись затишьем перед новой битвой, как дверь бутика вновь отворяется, пропуская в теплые недра магазина потенциальных покупателей. На сей раз это пара европеоидов весьма презентабельного вида: красивая дама упакованная с ног до головы в норку и мужчина в куртке Богнер, чье лицо мне кажется смутно знакомым.

– Катя, сложите-ка полеры, – отрывает меня от наблюдения Лариса и направляется к клиентам, натянув на свое неприятное лицо доброжелательную маску.

Складывание полеров – поистине увлекательное занятие. Стоит тебе выстроить аккуратненькую стопочку, строго соблюдая субординацию размеров, как какой-нибудь любознательный псевдо-покупатель моментально умудрится сунуть в нее свой вездессущий нос и вытянуть из середины парочку слоев. Полапает, понюхает, попробует на зуб и идет дальше, оставляя тебя с этими руинами Пизанской башни, требующими срочной реставрации. Вот я и реставрирую, наблюдая краем глаза как Лариса работает с клиентами. Не для того, должна признаться, чтобы подчерпнуть бесценный опыт, а скорее в надежде выхватить из цепочки ее монолога гнилое звено ошибки. Лариса как и полагается, предлагает даме аляповатые изделия Фенди. Пока та рассматривает некачественные творения известного кутюрье (не говорят ведь «кутюрьихи?), ее кавалер скучает на деревянном табурете. Благодаря понатыканным повсюду зеркалам, которые служат средством наблюдения за работниками, я могу хорошенько разглядеть обладателя немецкого пуховика, оставаясь в то же время скрытой от его глаз. Так и есть, именно в него я вчера впилилась на выходе из бара. Что хочет сказать судьба, выставив повторно этот персонаж на моем пути? Если откинуть в сторону суеверные сентименты, то можно объяснить подобное стечение обстоятельств следующим образом – в следствии ограниченности территории пафосного курорта одни и те же отдыхающие попадаются с завидной переодичностью. Потому будет неудивительно, если к концу сезона я буду знать поименно всю необъятную китайскую группировку. А симпатичный все-таки мужчина. Есть в его лице что-то такое-эдакое, необъяснимо притягательное. О фигуре судить не могу, ее полностью поглотило в себе дутое произведение Вилли Богнера. За плотными слоями гортекса может равносильно скрываться и накаченный торс и худые, покрытые кудрявой порослью ключицы. Я предпочитаю для полноты образа представить себе первый вариант. Мое существо пытается привычно отторгнуть чужеродный зародыш влечения, но я заслоняю его тонкие листики ладонью и вместо того, чтобы дернуть хрупкий стебелек из земли как сорняк, заботливо поливаю почву.

– Катерина, вы целый день собираетесь полеры складывать? – возвращает меня пинком на землю голос Лоранс, – Там ваша кузина совершенно одна шапки смотрит.

Моя кузина сидит сейчас в своей уютной рижской квартире и смотрит «Давай поженимся», а очередная желтоголовая тетка слава Богу ни в каком родстве со мной не состоит. Придумали тоже мне прозвище! Так называемая «кузина» мусолит наманикюренными пальцами вязанную богнеровскую шапочку утыканную стразами Сваровски. На мое предложение помощи она смеряет меня высокомерным взглядом из-под идеально очерченной дуги брови и произносит силиконовыми губами совершенно неожиданную фразу.

– Мне нужны ретузы!

На деревенскую бабульку дамочка не похожа. Силикон, нутрия и сумка Келли от Эрмес выдают в ней скорее сливку московского бомонда.

– Могу предложить вам отличные кашемировые леггинсы Кучинелли, – заявляю я, поминуя наказ гуру.

– Девушка, – недовольно гнусавит кузина, – Я же сказала – ретузы! Если нету, то так и скажите, нечего мне голову морочить. У вас вообще что-нибудь нормальное есть?

«Есть. Выходная дверь» мысленно скрежещу зубами я, пряча досаду за доброжелательным оскалом. Если все клиенты будут такими, долго я здесь не продержусь. Честь дороже денег.

– Мне нужна куртка, чтобы гулять с собакой!

Специфические требования однако.

– У нас очень обширный выбор. Может быть вы могли бы уточнить? – делаю я пробное па.

Как показывает дальнейший поворот, зря я его делаю.

– Ну, такая куртка, чтобы просто пиздец! – объясняет мне эта правнучка Пушкина.

Куртка пиздец это Фенди. И по виду и по качеству. Но она подходит скорее для прогулки на собаках, чем для променада с домашним любимцем. А судя по виду этой животнолюбки таковым является какой-нибудь стильный дохляк той-терьер. В общем, я отправляю девушку в отдел прет-а-портэ мерить коричневую Гуччи. На мой взгляд именно этот цвет точнее всего передает суть будущего предназначения одежки. Дамочка загружает свое насоляринное тело в шелковистую обертку и принимается крутиться перед зеркалом.

– Очень хорошо сидит на вас. Просто п.., ну, в общем, то, что вы хотели, – бормочу я, задев взглядом недовольную физиономию Лоранс, требующую от меня по средствам мимики более активных действий, – В принципе, это универсальный вариант. Можно не только с собакой гулять, а, скажем, с котом.

Error! Компьтер выдает ошибку. Экран темнеет. Тонкие веточки бровей сходятся на загорелой переносице.

– Девушка! – сверлит дрелью по моим ушам раздосадованная таким глупым предложением клиентка, – Я же сказала – мне надо только для прогулки с собакой!

– Ну, для собаки само собой, – ретируюсь я в глубь Селиновских плащей, мысленно заслонившись от удара.

Я чувствую, как мою спину кромсает на куски злобный взор директрисы, почуявшей нутром недовольство покупательницы. Кривляка продолжает отражаться в зеркале, очевидно мысленно рисуя рядом с собой четвероногого любимца и вопрошая себя, достойно ли гуччевское творение составить ему компанию. Я чувствую себя поверженным гладиатором, чью судьбу поднятым вверх или опущенным вниз пальцем решает эта вертлявая лингвистка. Мой противник-палач в лице Лоранс уже поднял свой наточенный меч и, ехидно ухмыляясь, готовится рубануть мою неспособную к коммерции голову. На мое счастье небольшому мозгу красавицы удается все-таки воссъединить собаку и куртку воединое. Я бегу упаковывать одобренную вещь.