Текст книги "1850"

– Вы должны были предложить ей что-нибудь еще! – кривится Лоранс в ответ на мою триумфальную улыбку, с которой я возвращаюсь вниз, проводив клиентку.

– У нас вроде для прогулки с собакой ничего больше нет, – мнусь я, ожидавшая похвалы, а не критики.

– Для прогулки с собакой? – чешет темечко директриса, – Ну, как же ничего!? Вы могли бы предложить ей крокодиловые мокассины Тодз за 3000.

«Совсем за лохов русских держат», делаю печальный вывод я. Хотя, может, они и правы. Если куртка Гуччи достойна потешить круглые глаза той-терьера, то почему бы крокодиловай шкурке не порадовать собачьи зубки. Мне хочется спросить Лоранс, случается ли ей когда либо хвалить своих сотрудниц, или кроме мешка увесистых камней у нее для нас ничего больше не припасено. Пожалуй, что самой приятной фразой, которую можно услышать их ее уст является «На сегодня вы можете быть свободны».

Обретя эту столь желанную свободу, мы с Аней плетемся по сугробам домой.

– Как-то все не так, как я думала, – тянет разочарованно моя искательница олигархов, – Я думала, мы увидим шале…

– А ты присмотрись, видишь, крошечные огоньки наверху? Это и есть шале, – ворчу я в ответ, думая о своем.

Мне наплевать на все шале вместе взятые. Я даже представить себе не могу, что совсем скоро один из этих крошечных светлячков воплотится для меня в остросюжетное приключение. Если бы дар ясновидения был бы мне присущ, я бы уже сейчас бросила изображать из себя прислугу буржуинов, собрала бы свои пожитки и поспешила бы вернуться в надежные объятия Филиппа. О нем, кстате, я и думаю, утопая по колено в снегу и невнятно реагируя на Анины стенания. Думаю с концентрированной смесью обиды и грусти. Он сегодня не звонил, и меня терзает болезненная мысль, что, возможно, бывший жених, приняв мой выбор, смирился с ним и не стремится больше вернуть беглянку. Пока Филипп был рядом, я воспринимала его как нечто само собой разумеющееся, нечто стабильное, прочное и вечное. Одного факта его присутствия в моей жизни было не достаточно для «полного счастья». Мне хотелось экзотических островов, остроты ощущений и плечистого пиджака Бальман из новой коллекции. А стоило этому неотъемлимому элементу исчезнуть, как краски окружающего меня мира мгновенно потускнели. Предложи мне сейчас кто-то двухнедельную поедку на Сейшелы и полный ассортимент Бальмана на два сезона вперед, я не задумываясь предпочла бы этим щедротам теплое плечо Филиппа. Пусть даже на диване у телевизора, а не в спальне в костюмированной эротической потоновке из жизни кельтских друидов, только бы с ним рядом. Мне не хватает Филиппа, как тяжело заболевшему не хватает здоровья, которое он еще совсем недавно совершенно не ценил в погоне за более значимыми достижениями.

Я ужинаю Аниными макаронами, склизскими и безвкусными в отсутсвие перца, оливкового масла и пармезана, запиваю эту малосъедобную гадость созвучным ею по вкусовой гамме чаем, и проваливаюсь в сон.

Следующие дни проходят в таком густом непроглядном тумане, что тонкая грань между ними постепенно стирается, и они слипаются в один бесконечно длинный рабочий день. У меня создается впечатление, что едва выйдя за пределы магазина, я вновь оказываюсь в душной котельной с тухлой тряпкой в руках. Одна из русскоговорящих девушек рассказывает анекдот, который отлично передает наше состояние. Сидят два наркомана на лавочке. Один спрашивает другого: «Слушай завтра четверг?» «Не, завтра вторник» отвечает его дружбан. «А послезавтра четверг?» допытывается первый. «Неа, послезавтра среда». «Слушай, вчера что ли был четверг?» не унимается зануда. «Вчера был понедельник» следует ответ. «Выходит, четверга больше нету!» ужасается наркоман. Вот и у нас четверга больше нету. Вообще никаких дней недели нет. Один резиновый день сурка, начало и конец которого уходят в бесконечность. Мы функционируем на автомате как роботы, усталость не дает возможности мыслить. Plier, ranger, preparer! Vite [8]!

– Мы так никогда не отхватим себе олигарха! – вздыхает Аня, когда мы наслаждаемся двухчасовой паузой, поедая баснословно дорогие блины в Creperie de Tremplin, – Вечно усталые, с мешками под глазами, да еще и продавщицы! Они вообще на нас не смотрят. Подай, принеси, поменяй размер и до свидания. Надо хоть вечером ходить куда-то, а то приходим и падаем.

– Мне вечером хватает сил только до кушетки своей доползти. Ноги болят от ежедневного бега на каблуках. Если мы вечером куда-то пойдем, я засну за столиком.

– Блин! Зря что ли приехали! Катя, ну, давай сходим сегодня куда-нибудь! Мы даже в Caves не были!

– Ну, давай сходим, если не очень поздно отпустят.

Отпускают нас всегда в разное время, и этот момент является самым изощренным звеном череды ежедневных пыток. Изможденные продавщицы выстраиваются вдоль рядов одежды, демонстрируя своим видом, что клиентов нету, а следовательно пора бы и честь знать. Лоранс дефелирует мимо и выбирает, кого отпустить пораньше. Как правило, это счастье выпадает привилигированным француженкам. А мы мнемся на деревянных ногах, с унизительной надеждой заглядывая в глаза директирисы.

На сей раз нас отпускают рано и практически одновременно, что служит еще одним доказательством существования связи между Лоранс и дьяволом. Не будь таковой, эта отъявленная садистка задержала бы нас подольше, лишив таким образом запланированного выхода в свет. Но видимо, этот выход уже был отмечен ярким крестиком в дневнике моей судьбы и стереть его никому из действующих лиц будующей трагикомедии было не под силу.

Итак, я прилагаю все оставшие силы, чтобы реанимировать осунувшееся и посеревшее от беспросветной работы лицо. В ход идут пилинги, маски, крема и несколько слоев макияжа. В конце концов я все-таки перестаю походить на живой труп и преобретаю человеческие очертания. Платье Ванесса Бруно, сапоги Лоренци и парящий над упрямо нежелающими держаться кудряшками аромат Шанель Шанс дополняют образ собирающейся на бал Золушки. Бал имеет место быть в ближайшем лаундж-баре Fauteuil pour Deux, что переводится как «Кресло для двоих». Вдвоем мы в это кресло и отправляемся. Посетителей наблюдается немного, но среди них Анин меткий глаз сразу же определяет пару-тройку перспективных вариантов.

«Только одно условие, – шепчет она мне в ухо громким заговорческим шопотом, – «Мы – дочери профессора Тихомирова! В смысле – олигарха. Не думай представляться сезоньером, на это никто не клюнет».

Я не в пример своей тезке из известного фильма не заставляю себя упрашивать. Роль дается мне с легкостью, небольшого усилия требует разве что возвращение на место полезших на лоб при виде цен в меню глаз. В принципе я привыкла тратить деньги с легкостью, будь то родительские субсидии, собственная зарплата или спонсорская помощь Филиппа. Легкость эта всегда исходила из сознания, что каждая уплывшая с карточки сумма неизменно вернется обратно в ближайшее время. На данный момент я нахожусь в непривычном мне положении – сумма, переведенная на мой счет в начале месяца Филиппом уже практически полностью растрачена, а зарплата ожидается еще не скоро, следовательно мне не остается ничего другого, как ввести режим строгой экономии. Самым дешевым в меню оказывается вино, бокал которого оценен владельцем в шесть евро. Скрипя разбалованной душой, я делаю жалкий заказ. Аня, решив, видимо, для себя гулять – так гулять, заказывает стопку текилы, по стоимости превышающую мою виноградную кислятину ровно в два раза. Привлеченный то ли этим широким жестом, то ли Аниной яркой внешностью, к нашему столику подтягивается первый представитель местной фауны – розовощекий молодец в розовом же свитере Кучинелли. Помянуя стоимость кашемирового кардигана, Аня мысленно определяет в подкатившемся столь желанного олигарха и расплывается в доброжелательней улыбище. Они как-то сразу находят общий язык. До меня доносятся обрывки фраз: «В этом году Куршевель не тот…», «Ах, и вы только из Милана?» и «Да, Москва не резиновая». Я скучаю, даваясь отвратным вином и встречаясь время от времени взглядами с мужской частью посетителей бара. Некоторые смотрят вроде и заинтересованно, но как-то не особо настойчиво, другие и вовсе отворачиваются. Я решаю для себя, что, очевидно, уже окончательно вышла в тираж. Этот вывод не радует. Я меняю вино на водку с Ред Девилом – коктейль, который был популярен в мои 18 лет. Однако, прилива энергии и взрыва молодости я от него не испытываю, разве что уровень алкоголя в крови ползет наверх, искажая реальность. «Лет пятнадцать с плеч долой» – бормочу я себе под нос, – «окунуться с головой, Молодой человек, потанцуйте же со мной..» По-настоящему молодых в лаундже можно пересчитать по пальцам. Приглашать на танец они меня не спешат. И черт с ними. Аня тем временем опустошает третью рюмку текилы, хихикая над каким-то гениальным высказыванием краснощекого здоровяка. Мне надоедает на них смотреть. «Пойду покурю» заявляю я и, поднявшись с дивана, направляюсь к выходу. Сигарет у меня нет, и курить я не умею. Но ядерной смеси вина и коктейля на этот факт наплевать, они требуют от меня активных действий. Приоткрыв дверь, я по пожеланию любящего троицу Богу, в третий раз сталкиваюсь с обладателем синей Аляски. Будь моя жизнь романтической комедией или сентиментальным романом, создатель сего непременно впечатал бы на этом месте обмен многозначительными остроумностями между героями. В американском варианте это было бы нечто вроде: «Это опять вы? Не значит ли эта встреча, что нам пора уже слопать по сэндвичу и обсудить планы на будующее?» «О, да, вы мне нравитесь. Но не смутит ли вас моя неприязнь к отельному мылу?» Французский эквивалент я додумать не успеваю, потому как мой опьяневший мозг по средствам безрассудного рта начинает транслировать какую-то непредвиденную ересь.

– Денали, национальный парк на Аляске, 151 это широта на которой он находится…

Отчаянно вбиваемая в голову изо дня в день информация прет наружу в самый неподходящий момент. Мужчина смотрит на меня озадаченно, потом его лицо проясняется догадкой.

– Точно! Вы тоже там были?

Отлично. Во-первых русский, во-вторых сам предложил мне выход из дурацкого положения.

– Да, случалось, – кокетливо улыбаюсь я.

– Уже уходите? – растягивает губы в ответ он.

– Хмм, – заминаюсь я в мучительных поисках правильного варианта.

Мне нравится этот брюнет с Аляски. Раненое Филиппом самолюбие совместо с выпитым алкоголем настраивают на продолжении банкета, то есть общения.

– Шумно тут очень, – мямлю я неуверенно.

– Тогда, может быть, я приглашу вас в более тихое место? Заодно и познакомимся.

Прости меня, Аня. Я надеюсь твой румяный колобок не погнушится оплатить заодно и парочку моих заказов.

Мы выходим в морозную снежную ночь.

– Меня зовут Вадим, – представляется мой новый знакомый.

– Катерина.

– Очень приятно. У меня тут машина рядом припаркована. Предлагаю поехать наверх попить кофе или чего-нибудь покрепче.

Я легкомысленно не уточняю, на какой именно верх этот Вадим собирается меня везти. Машина оборачивается громадным черным танкоообразным Хаммером, какими обычно полнятся триллеры про мафию.

– Самая удобная и безопасная машина для местных дорог, – поясняет мне мужчина, садясь за руль.

– Ты давно приехала? – интересуется он, невзначай перейдя на более фамильярную форму общения.

– Неделю назад.

На самом деле мне кажется, что вся моя сознательная жизнь прошла на зеленом кавролине бутика.

– Я тоже примерно так же, – улыбается Вадим, следя за дорогой, – Ты в шале или в отеле?

Даже забудь я сейчас строгий наказ Ани, признаться в своей пренадлежности к низшей касте обслуги у меня язык бы не повернулся. А следовательно надо блефовать. Желательно поправдоподебнее.

– В шале, – выбираю я.

– И я тоже, – радуется доверчивый, – В шале всегда чувствуешь себя уютнее. Я когда первый раз приезжал, остановился в Les Airelles. Но потом мне знакомые объяснили, что лучше снимать шале.

Я киваю, выражая полную солидарность с этими неизвестными мне знакомыми Вадима. Хаммер, грозно урча, с легкостью взбирается по заснеженной дороге к вершине Олимпа.

– Если хочешь, зайдем в бар в Cheval Blanc. Там можно спокойно пообщаться, – предлагает мой новый знакомый, останавливая машину у освещенной статуи троянского коня.

Я хочу. Хочу, наконец-то, побывать хоть в одном приличном месте этого расписного Куршевеля. Хочу вырваться за пределы железного трехугольника бутик-студио-бутик и вернуться хоть на мгновение в тот мир, который когда-то мне пренадлежал и от которого я добровольно отказалась.

Мы проходим в окутанный мягким приглушенным светом бар и располагаемся на кожаном диване. Вадим просит чернокожего официанта принести чашку кофе и выбранный мною бокал горячего вина. Под негромкую ласкающую ухо музыку и потрескивание дров в камине мою голову начинает укачивать сон. Мне лень расписывать выдуманного папашу, который якобы оплачивает мой недешевый отдых, лень закатывать глаза, восторженно описывая проведенный на трассах день. Впрочем, Вадим избавляет меня от тяжкой необходимости врать. Он заводит вдохновеленный монолог о себе, и мои переодические вялые поддакивания его вполне устраивают. Я смотрю на его озаренное отблесками пламени лицо и пытаюсь понять, нравится мне он или нет, есть ли для него свободная ячейка в сотах улья моей жизни. Чем меньше в моем бокале остается вина, тем ближе подползает стрелка к положительному ответу. И что странно, отсутствие недвусмысленно горящих взглядов и намеков на сближение с его стороны тоже играет на стороне белых. Или черных, если по старой привычке полу-замужней девицы воспринимать влечение к чужому мужчине как происки дьявола. В любом случае эти черные съедают королеву и объявляют овдовевшему королю мат. О чем там вещает одобренный как подходящий объект для флирта мужчина? Как дрался в школе из-за девочки. Похвально. Но неприятно. Из-за меня в школе никто не дрался. Хотя, вру, дрались две одноклассницы, за право быть моей единственной самой главной подругой. Делюсь этим фактом своей биографии с Вадимом. Тот безразлично кивает, раздосадованный моим вероломным вмешательством в гладкий ход своего повествования.

Кофе давно выпито, на дне высокого винного бокала корчится раздавленный ломтик апельсина, на часах половина первого. До начала следующего рабочего дня остается шесть с половиной часов. До момента соприкосновения моих рук с тошнотной тряпкой на два часа больше. Моя тыквенная карета заждалась меня. Вадим вызываться отвезти меня в шале. Это любезное предложение вызывает по началу всплеск негодования, но я к счастью быстро соображаю, что имеется в виду мое шале.

– Там у меня подруга в Кресле осталась. Ты лучше туда меня отвези, я ее заберу.

Не хватает гениальной конспираторше оказаться высаженной посреди ночи на вершине горы на пороге какого-нибудь неизвестного шале. Оттуда потом на попе до дома не съедешь.

Вадим останавливает своего резвого коня, который по своим впечатляющим габаритам скорее тянет на гиппопотама, у входа в бар. В моей голове идет напряженная работа, целью которой является поиск ответа на животрепещущий вопрос «Что делать, если он захочет меня поцеловать?» Привелеченные к проэкту специалисты ошалело листают философские трактаты в поисках определения измены. Поцелуй это уже шаг за грань или еще робкое топтание в непосредственной близости от нее? Считать ли мой отъезд точкой в отношениях с Филиппом, или же блестящее на моей пальце кольцо все еще связывает нас в пару? Когда эти крошечные человечки-нейроны поднимают свои серые головы от научных статей, печатные листки выпадают из их тоненьких ручонок. Они не успели найти ответ. Их подопечная в очередной раз поступила по принципу «сначала сделал, потом подумал». Поцелуй затягивается, рассылая по всему телу настойчивые импульсы желания. Это именно то якрое, сочное, красочное желание, которое выпорхнула в окно в тот вечер, когда к нам с Филиппом впервые заглянул сморчек-быт. Я с трудом заставляю себя оторваться от губ малознакомого мужчины.

– Если хочешь, поедем завтра вместе кататься. А вечером можем попариться в сауне и поплавать в бассейне у меня в шале, – предлагает Вадим, откинувшись на спинку кресла.

– На день я с подружкой договорилась, а насчет вечера посмотрим.

Он довольно улыбается, явно предпочитая совместные посиделки в сауне совместному спуску с горы на лыжах. Я выхожу из машины, оставив номер телефона и обрывок девичей чести. «Будешь грызть меня завтра по время уборки», отмахиваюсь я от совести, которая уже угрожающе скалит остронаточенные зубы.

В моей квартире неожиданно обнаруживается Аня.

– Явилась, не запылилась! – приветствует она меня не слишком радостным возгласом.

Не запылилась, это точно подмечено. Нашелся желающий сдуть пыть.

– Извини меня за дизертирство. Мне показалось, я вам с олигархом только мешала, – нахально перевожу стрелки я.

– Это был не олигарх, – вздяхает Аня, мгновенно изменив интонацию с воинственной на печальную.

– Да, ладно! А как же «Москва не резиновая»? – недоверчиво хлопаю ресницами я.

– Видно, резиновая. Да, он вообще не из Москвы. Белорус из Минска. Сезоньер!

– Не может быть! – оседаю на стул я.

«Сезоньер» в Аниных устах звучит как «прокаженный».

– Ага. Втирал мне черти что, а как счет принесли, признался, что работает портье в отеле и денег у него нет. Представляешь, мне пришлось заплатить за его текилу!!! Вот где позор! И за твою водку тоже кстате!

– За водку я тебе отдам. И за вино с Ред Девилом тоже. Надо же! А как же свитер Кучинелли?

– Не знаю, – вздыхает Аня, – Может, олигарх какой подарил. Или олигаршиха.

– Не все то золото, что блестит, – делаю глубокомысленный вывод я.

Золото ли Вадим? Или за ярким фасадом тоже кроется постная начинка-сезоньер? Вроде не похоже. Машина, шале… Хотя, какая мне по большому счету разница. Это ведь Аня, а не я приехала сюда охотиться на редкий вид идеальных толстосумов. А я так, с боку-припеку. Отдраивая в ванной уставшее лицо от косметики, я раздумываю, как бы мне не заразиться от подруги золотой лихорадкой. Забравшись под одеяло, беру телефон, чтобы поставить будильник, и обнаруживаю на экране несколько пропущенных звонков и сообщений от Филиппа. Бывший жених пишет, что ему меня очень не хватает, и грозится приехать. Я засыпаю с довольной улыбкой на губах.

Утро наступает раньше, чем мне бы этого хотелось. Будильник урчит в ухо свои противные позывные. Не успевшая отдохнуть и выветрить впитанный алкоголь голова отзывается недовольным гулом. Я выкорабкиваюсь из теплой колыбели кровати и шлепаю в ванну. Во время скудного завтрака телефон транслирует мне два сообщения, полученных практически одновременно. «Ты мне снилась. Вадим» и «Я очень скучаю» с номера Филиппа. Эти послания маленькими кусочками сахара услащают мой зеленый чай и поднимают настроение над нулевой отметкой.

Сегодня моя очередь убирать лыжный отдел, а, следовательно, ненавистую пыль вытирать не надо. Вместо этого мне предстоит перебрать все тысячу и одну куртку, чтобы убедиться, что размеры висят в нужном порядке. Я вклиниваюсь в плотные вражеские ряды, с трудом разжимая синтетические челюсти в поисках этикетки. Пуховики сопротивляются, царапают мне руки зубастыми молниями, ломают ногти непослушными кнопками. Мне хочется сорвать их с вешалок, бросить на пол, затоптать ногами, а потом поджечь. «34, 36, 38, 40, 41..» машинально отчеканивает мозг.

– Эй, ты чего там застряла? – окликает меня сражающаяся напротив с мужскими куртками коллега по несчастью.

– Тут у Тамми Эммеджи 41-го размера нету. Купили что ли? – озадаченно бормочу я, теребя кроличью подкладку.

Девушка смотрит на меня с откровенным сочувствием.

– Вы пили что ли вчера?

Я покаянно опускаю голову. Мда, 41-ый размер можно искать до конца сезона.

– Давай заканчивай уже женщин, пойдем потом вместе детей делать, – торопит меня она, возвращаясь к своим Фениксам.

Делать детей мне еще рано. Надо сначала остепениться, построить дом, посадить дерево. Пару месяцев назад мне казалось, что фундамент моего дома уже заложен, и строительство движется семимильными шагами, не говоря уже о бонзае, которое я собственноручно вкопала в горшок. А теперь балки занесло снегом, деревце сбросило листья, а я заглядываюсь на чужие двухместные Мазератти, где нет места ни собаке, ни ребенку.

Углубившись по уши в эти мысли я машинально продолжаю сортировать Эммеджи и Богнеров. Уловив какой-то чужеродный шум за спиной, оборачиваюсь и врезаюсь ошарашенным взглядом в полуголого мужчину, любующегося своим обнаженным торсом в зеркале. «Чур меня!» щипаю я себя за запястье. Это мне что ли вместо зеленых человечков этого Геркулеса послали? Как предупреждение, что надо срочно завязывать с алкоголем, а так же следует прекратить целоваться в машине с малознакомыми олигархами. Картинка отказывается промаргиваться. Мужик подтягивает полупрозрачное термобелье, которое в следствии своей тонкой структуры выставляет на общее обозрение символ его мужской пренадлежности.

– Как тебе? – неожиданно обращается ко мне этот Бахус, поправляя упомянутый выше символ.

– Вам очень идет, – слабеющим голоском бормочу я, ретируясь на шаг назад.

– Вроде жмет немного, не кажется тебе? – выдает эксгибиционист-любитель, демонстрируя мне покрытую густой растительностью и паутинкой ткани пятую точку.

И тут меня охватывает страх. Все девчонки куда-то подевались. Я наедине с этим психом, который заставляет меня созерцать свою нелицеприятную задницу. Кто знает, что от него ждать дальше. Вообще непонятно, из какой табакерки вылетел этот черт.

– Э-э, что вы, что вы, это ваш размер, – мямлю я, ищя пути к отступлению.

– Тебе нравится? – продолжает допытываться голый, делая шаг вперед.

От ответа меня спасает появившаясь очень кстати коллега.

– Вот я вам трусы принесла. XL как вы просили! – щебечет она, отводя глаза от откровенной картины.

– Я просил XXL, – громогласно гневится обладатель весомого достоинства.

– Ой, простите, мне показалось.. Я сейчас…

– Нет, уж, – хватаю ее за локоть я, – Оставайся с клиентом, я сбегаю принесу трусы XXL.

Пусть сама разбирается со своим извращенцем. Надо же с утра пораньше такое счатье свалилось на голову.

– Куда вы так спешите, Катарина? – любопытствует Лоранс, корда я вихрем проношусь мимо.

– Там мосье мериет трусы и термобелье, – докладываю я.

– Трусы не мериют!

– Ну, идите сами ему объясните. Он там голый по всему отделу расхаживает. Вы мне не подскажите, где у нас мужские трусы XXL сложены?

Заслышав ключевые слова «голый мужчина» и «XXL», Лоранс теряет ко мне всякий интерес и загипнотизированно спешит в лыжный отдел полюбоваться на сиё чудо. Мне на короткое мгновение становится ее жаль. Двадцать долгих лет на унизительной службе у мадам превратили эту женщину в бездушного робота-надзирателя. А ведь наверно когда-то у нее тоже было сердце, ну и все остальные органы, предписанные женщинам от природы.

Продефелировав перед восхищенными зрительницами (в числе которых меня, слава Богу не было) в обтягивающих боксерах, довольный оказанным его XXL’у вниманием клиент решает продлить свою минуту славы, затребовав носки для примерки. Вслед за этим я приношу ему кофе, которое невоявленная звезда смакует, выседая на табуретке в трусах и носках.

Когда Геракл уходит, захватив все примеренные элементы градероба, Лоранс и Лариса вздыхают в унисон и, смахнув скупую слезу, принимаются шпынять нас с удвоенной силой. «Какая бездарь повесила штаны попой вперед? Кто на миллиметр передвинул манекен в костюме Фенди? И вообще чего тут все сгустились, а ну-ка быстро рассосались!» Мы послушно рассасываемся. Несмотря на недосып чувствую я себя достаточно сносно. Воспоминания о вчерашнем легком пригрешении ярким попловком держит меня на плаву, не позволяя захлебнуться нелицеприятной реальностью рабочего дня.

Во время положенного узницам бутика двухчасового перерыва мне звонит Филипп. Я перессказываю ему, смакую детали, утренний эпизод. Он смеется, разделяя мое веселье, шутит в своей привычной манере, поднимая тем самым в моей душе тоскливый ветерок привязанности.

– Я приеду, как только закончу проэкт, и забиру тебя из этого зоопарка, – обещает он, и на мгновение мне очень хочется, чтобы так оно и случилось.

Не нужны мне чужие Мазератти (или, если уж на то пошло, Хаммеры), буду стряхивать снег с фундамента дома и возвращать к жизни загрустивший бонзай. Родной голос Филиппа в трубке убеждает меня, что именно этого и хочет женщина в моем лице. Когда кипящая вода предупреждает меня о готовности дребежжащих в ней дешевых сосисок, на едва успевший перевести дух после разговора телефон поступает эсэмс. Вычеркнутый из дневника жизни легким взмахом пера мужчина вероломно лезет обратно. Вадим желает знать, в силе ли наши планы на вечер. Мне следует ответить: «Нет! Я другому отдана и, несмотря на некоторые его проступки, буду таки век ему верна». Надо придушить в зародыше этого цветастого мотылька, пока он не вымахал до опасных размеров. «Можем встретиться в девять» печатают между тем мои непослушные пальцы-предатели. А кусок мозга, отвечающий за дурацкие поступки, начинает разрабатывать варианты наряда на вечер. «Когда уже моим поведением будет руководить голова, а не всякие другие непотребные части тела?» задаюсь риторическим вопросом я, заедая зеленый чай долькой шоколада. Вадим предсказуемо радуется моему согласию встретиться и еще более предсказуемо интересуется, люблю ли я тайский массаж. Меня охватывает скука и я начинаю сомневаться, достоин ли шаблонный мужчина душевного трепета.

Переполненную этими сомнениями меня зажевывает вторая часть трудового дня. Клиенты идут косяком, одинаково красные и неуклюжие как телепузики в своих лыжных ботинках.

– Девушка вы уверены, что я в этой куртке не замерзну? – гнусавит тощая как сельдь клиентка с накладными ресницами и губами.

– Одените вниз термобелье, полер и не замерзните. Это же гортекс, – заученно бубню я.

– А вы сами пробовали в нем кататься? – выдает привереда вопрос на засыпку.

Я вообще ни в чем никогда кататься не пробовала. Разве что в школе на детских лыжах. Термобелья на мне тогда не было, это я точно помню. Зато были ретузы.

– Зааец, ну, я не знаааю, – тянет костлявая, разглядывая свой крошечный зад в зеркале.

Заец, который скорее похож на волка из «Ну, погоди», лохматый носатый кавказец устало качает головой.

– Зайчонок, бери, что хочешь, только побыстрее.

Выходит, они оба – зайцы. Один обычный русак, а второй уменьшительно ласкательный кролик.

– Вам очень идет, – твержу я свое неизменное.

– Я не уверенаа. Куртка еще вроде ничего, а вот штаны мне не нрааавятся.

– Да, нормальные штаны! – выступает на моей стороне крупный ушастик, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Если бы были поуже, я бы взяла. А то это шаровары какие-то!

– Вы хотите поуже? Их есть у меня! – догадка озаряет мой мозг упавшей звездой.

Еще вчера Лоранс предупреждала нас о поступлении новой партии облегающих лыжных брюк fuso. Сейчас мы этим фюзо и убъем обоих зайцев. Я бросаюсь на поиски и через несколько секунд возвращаюсь с победоносным видом.

– Вот эти брюки идеально подойдут к выбранной вами куртке. Я уверена, что это именно то, что вам нужно.

Я с воодушевлением показывающего фокус мага разворачиваю перед заинтригованными зрителями принесенные штаны. Ни радостных возгласов, ни апплодисментов не слышно. На заячьих лицах застывает презрительный вопрос, который они, понемногу прийдя в себя, адресуют неудавшемуся чародею.

– Вы что это нам такое предлагаете? – обретя дар речи, злобно хрипит зайчара-кавказец.

Не понимая, чем вызвана такая необычная реакция на обычные лыжные брюки, я поворачиваю демонстрируемый товар к себе передом, к зайцам задом. На том месте, которое изощренные модницы отводят под интимную прическу, коричневые нитки разлезлись, и меж раздавшихся в стороны краев ткани зияет круглая дыра диаметром в… На ум некстате приходят весьма пошлые сравнения. Скажем, размера XXL.

– Что вы такое делали в этим штанах? – немного оттаяв, расплывается в гаденькой улыбке русак-самец.

– Пойдем отсюда, зая! – злится самка, срывая с себя куртку, – Продают черт знает что! Вам должно быть стыдно, девушка.

Мне стыдно. Но еще сильнее стыда рвущийся наружу смех. Пользуясь короткой передышкой, я запираюсь в туалете и беззвучно хохочу до слез. На выходе сталкиваюсь нос к носу с кассиршей. Она глядит на мою растекшуюся тушь с пониманием и сочувствием.

– Я тоже первый год часто плакала. Сама Мадам на меня кричала! Она так кричит, что мало не покажется! – делится она заговорческим шопотом, – Ты знаешь, Мадам нас называет betaille [9]…

– Да, ладно! – дивлюсь я, пытаясь выудить из шкатулки своего словарного запаса перевод этого незнакомого на первый взгляд словечка.

Девушка печально кивает, сменяя меня в кабинке уединения. Как будто специально в подтверждение ее слов на отдел pret-a-porter обрушивается грохочущей лавиной возмущенный возглас хозяйки.

– Toutes les chemises en vraaaaaaaac! Comme des torchooons [10]!

Я спешу по ступенькам наверх, уворачиваясь от вербальных снарядов.

– Не стоит плакать, – с напускным сочувствием замечает Лариса, когда я шествую мимо, – просто в следующий раз вы лучше сложите рубашки.

Она выглядет непривычно довольной. Ей удалось втюхнуть дородной украинке комбинезон Фенди, в котором бедняга страшно напоминала разъевшуюся не на шутку Снегурочку.

Рабочий день заканчивается разбором полетов. Лоранс, давлея своими завернутыми в черные одежды 1.80 над утомленной стайкой продавщиц, допытывается у каждой в отдельности о количестве проданного за день товара. Мне похвастаться особенно нечем, я тушуюсь, бормочу что-то невнятное. Лоранс проявляет снисходительность, решив видимо не добивать меня окончательно, ибо весь магазин уже гудит о том, что я рыдала из-за неудашейся продажи, а в последствии сделалась эпицентром извержения недовольства Мадам.

Оказавшись в своей берлоге, я начинаю остервенело собираться. Я договорилась встретиться с Вадимом у Форума в половину десятого. До назначенного времени остается жалких тридцать минут. Совершенно смешной временной отрезок, если считать, что за него мне надо успеть превратить изможденную продавщицу в роковую женщину. Одако, я таки справляюсь с этой с виду непосильной задачей.

Черный Хаммер Вадима виден за километр не смотря на застилающий обзор снегопад. Владелец сей громадины приветствует меня добродетельным поцелуем в щеку. Перед выходом из дома я дала себе зарок дальше поцелуев и легкого дружеского петтинга ситуацию не запускать. Однако, сие решение не помешало мне предварительно побрить ноги и облачиться в кружевное белье Лиз Шармель. На всякий пожарный. Филипп ведь тоже ходил на встречу с банкиром гладковыбритым и надушенным. По дороге Вадим распрашивает меня о якобы проведенном с подругой дне.