Текст книги "Их двое"

Учить плохую девочку

– Слушай, давай мы сами с твоей тачкой решим? – в очередной раз спрашивает Кот, окидывая меня ленивым и довольным взглядом, – ну нахера тебе суетиться?

– Нет уж, – поджимаю губы, поправляя высокий ворот водолазки, чтоб следы засосов и укусов не были так сильно заметны, – я сама… Да и к Ленке надо, договаривались… И вам надо по делам, мне Егерь говорил.

– Вот пусть он и скачет, – Кот потягивается сладко, всем телом, а я моргаю, не в силах оторвать взгляд от его крепкой спины и мощных рук…

Спохватываюсь, ловя себя на этом кратком восторге, хмурюсь, нервно поправляя воротник опять.

Боже, вот я извращенка ненасытная все же… Сутки прошли уже с тех пор, как парни отправили Женю по делам. Сутки.

За эти сутки мы из кровати вылезали только впустить курьера, поесть и помыться.

У меня полное ощущение, что новогодние каникулы в том заброшенном домике продолжаются. И что во мне проснулось что-то жуткое. Ненасытное. Бешеное. Ну и развратное, само собой.

Потому что то, что происходило в эти сутки, не спишешь чисто на инициативу парней.

Никак не выйдет, даже при самом большом допущении.

Нет, в начале, когда за Женей закрылась дверь, а Егерь стащил с себя полотенце и молча нажал мне на плечи, опуская на кровать прямо перед собой, инициатива полностью была упущена.

Да она и изначально не находилась.

Какая может быть инициатива, когда тебя в рот имеют?

Грубовато, давая возможность продышаться и глотнуть воздуха, конечно, но всякий раз возвращая к прерванному занятию. Настойчиво и властно.

Это был не минет, вообще ни разу. Это был именно грубый трах в рот. И непонятно, почему повело от этого настолько сильно, что, когда Кот стащил с себя свои белые трусы и сунул пальцы мне между ног и сразу внутрь… Я кончила. Прямо с членом во рту, задыхаясь от недостатка воздуха и своего личного уровня падения. Небывалого, нереального до этого момента.

Не помню, как это было, в голове помутилось все, глаза закатились, судорога по телу прошла такой силы, что даже больно стало.

– Охренеть, ты зажигалка, – жарко дыша, прокомментировал ситуацию Кот, властным движением заставляя привстать и переместиться на колени. Егерь в этот момент выпустил меня, позволяя Коту командовать парадом и искать удобную позу, и просто придерживал за подбородок, медленно и словно задумчиво размазывая большим пальцем слюну по губам. Выражение небритой физиономии было хмурым и жестким.

– Непонятно, от чего так завелась, – пробурчал он, – женишка своего увидела, а?

– Че-го? – захрипел Кот, с размаху вгоняя в меня член и перехватывая у Егеря из рук. Он обнял меня поперек талии одной татуированной лапой, а вторую привычно уже разместил на горле, начиная жестко и сильно двигаться, – Егерь, ты совсем уже рехнулся? Или… Мася… Не шути с нами… Мы. Шуток. Не понимаем.

За каждым его словом следовал мощный удар жесткой плоти прямо, казалось, в самый центр меня, и я вскрикивала, ловя одновременно афтешоки от прошедшего волной оргазма и новые сладкие приливы от его движений.

Егерь, рассеянно водя кулаком вверх и вниз по мокрому от моей слюны члену, рассматривал нас с Котом и внимательно отслеживал выражение моего лица, словно важно ему было увидеть, как я среагирую на слова его друга.

А я не могла оторвать взгляда от его пальцев, скользящих по здоровенному стволу, непроизвольно облизывала губы и умирала сладко от мерных ударов Кота, от его властной, непреодолимой совершенно, силы, дыхания сбитого и несдержанного мата, с которым он вбивался в меня.

– Больше не будет никого, няш, – спокойно сообщил Егерь, отловив мой плывущий взгляд, – только мы, поняла?

Я опять облизнула губы, не особо вслушиваясь в тяжело падающие слова, и тогда Егерь потянулся к нам с Котом, тоже становясь коленями на кровати:

– Давай ее сюда, Кот, она хочет мой член в рот.

Кот, не прекращая двигаться, отпустил меня прямо в руки Егерю, и мне только и оставалось, что жадно насадиться губами на его горячую плоть.

И кончить опять. От безумия, окружающего нас привычно плотным коконом.

Парни тоже не задержались, слишком уж мы были на одной волне, до секунд понимая и ощущая друг друга.

Потом был долгий, сладкий секс с нежными ласками, когда меня всю обцеловали, облизали, затискали, заставляя кончать опять, уже без прежнего безумия, но долго и вкусно.

Потом принесли пиццу, и мы ели.

После спали.

Просыпались.

Занимались сексом.

Мылись.

Занимались сексом в ванной.

Ели.

Спали.

Занимались сексом…

Ну и дальше по кругу.

Без разговоров особых, с приколами, просмотром какого-то, на редкость тупого ситкома по телевизору, ленивым обсуждением совершенно ненужных и неважных вещей…

Мы словно специально, намеренно, обходили стороной все темы, которые могли бы вывести нас из этого тягуче-сладкого безвременья, этого теплого кокона, в который никому не было хода. В котором не хотелось никаких лишних эмоций, звуков, новостей…

Телефоны, оставленные на беззвучке, постоянно горели сообщениями со всех мессенджеров и звонками от дикого количества народа. У парней. И у меня тоже, как ни странно.

Но я даже не смотрела на входящие, полностью погрузившись в нас.

И не думая ни о чем, не желая понимать, что в любой ситуации есть финал. Финиш.

И вот теперь, спустя длинные, невероятно длинные и невозможно тягучие сутки удовольствия, мы, с огромным сожалением, вынуждены возвращаться в реальность.

В этой реальности у Кота и Егеря есть обязательства перед клубом, тренером, еще кем-то, кто их будет тренировать там, в Канаде…

У меня есть мои заказчики, которым после новогодних праздников понадобилось все и сразу. Есть мой милый патрик, который все это время уныло мерз на обочине в рязанской глуши, и его надо было как-то вытаскивать оттуда.

Ну и Ленка объявилась, захотела встретиться.

Были еще миллион сообщений от Коня, которые я просто не открывала, и такой же миллион от Жени, которые я удалила, даже не заглядывая в них.

Коня гляну потом, без моих ревнивых любовников, может, даже позвоню ему… В конце концов, наверно, я должна поблагодарить его за инициативу? Если бы не он, разве удалось бы мне испытать все те эмоции, которые до сих пор сладким обухом бьют по голове?

Но, в любом случае, это будет потом, когда…

Когда они уедут.

Я смотрю на сыто потягивающегося Кота, лениво переругивающегося с Егерем, как раз вышедшим из ванной и в жесткой матерной форме пояснившем приятелю, что он думает о его инициативе все проблемы и разгребания вопросов скинуть на плечи Егеря.

Я слушаю, приходя к выводу, что все нормально со словарным запасом у него. Вполне себе… богатый…

– Так я и оставил тебя тут одного, с няшей, – ворчит Егерь, натягивая через голову свитер, облепляющий его мощную фигуру, словно вторая кожа. И да, я залипаю уже на него.

Моргаю, с огорчением убеждаясь, что неисправима. Неизлечима.

И это даже не беспокоит. Просто дзен. Будь, что будет. А пока что – ловим удовольствие и пользуемся моментом.

Мы выходим все вместе, ребята – на встречу со своим агентом, потом еще куда-то. А я – к Ленке, у нее муж работает в службе эвакуации машин, и мы уже практически договорились, что моего мальчика заберут из снежной ловушки.

Вечером Егерь в приказном тоне велел оставаться на месте, у подруги. Они с Котом собирались меня забрать. И куда-то отвезти. Куда – загадочно молчали, но обмолвились, чтоб готовилась пару дней в доме отсутствовать. И да, трусы можно тоже не брать.

В лифте Кот жмется ко мне, ластится, словно мало ему, заразе хитрой, было этих безумных суток, целует взасос.

Егерь только косится, вроде как рожа каменная, а взгляд – жжет. Пожалуй, правильно они придумали насчет еще двух дней… Не насытились мы друг другом, не получается никак оторваться…

Так и вываливаемся на улицу, с Котом в обнимку, он держит за плечи, урчит что-то на редкость пошлое в шею. А Егерь под локоть поддерживает, потому что от бормотания Кота голову ведет и ноги не держат. Спотыкаюсь…

А на улице нас ослепляют вспышки фотокамер, сразу откуда-то появляется куча народу с телефонами и микрофонами.

– Матвей, прокомментируйте заявление ваших адвокатов о полном снятии с вас обвинений в домогательстве!

– Ярослав, что вы скажете по поводу информации, что ваша жертва недавно выступила в передаче «Нам говорят» с новыми обвинениями в изнасиловании?

– Анастасия, как вы относитесь к обвинениям ваших спутников?

– Анастасия, вы боитесь отвечать? Вас принуждают к сексу? Егерский и Котов – ваши любовники или ваши насильники?

Разрубить узел

– Идиоты гребанные, что, сложно трубку взять было? – орет Борюсик, в прошлом – Конь, яростно сигналя резво подрезавшей нас шкоде, – ну ладно, не берете трубку, вы хоть сообщения смотрите! Мась, я от тебя не ожидал!

Я сижу на заднем сиденье его джипа, вытираю слезы со щек и тупо хлопаю ресницами. Шок – он такой. Неожиданно случается. И сразу в задницу погружает.

Я в ней с той минуты, когда первый мерзкий вопрос услышала.

Вот как так? Только что – эйфория, предвкушение приятного вечера с подругой, а потом – двух дней беспробудного секса…

И неожиданно – бац!

И вот это все.

Если б была одна, кажется, меня бы прямо там в снег втоптали. Потому что растерялась, задохнулась от неожиданности и стыда, попыталась метнуться обратно в подъезд… Короче говоря, повела себя так, как нравится этим падальщикам. Ох, они бы взвыли от удовольствия!

Но, к счастью, парни к такому более привычные, а потому меня просто окружили с двух сторон, закрыли лицо, натянув пониже шапку и капюшон, и начали продвигаться к такси.

Я настолько ошалела от происходящего, что только дрожала в страхе, как овца дурацкая. И еле ноги переставляла.

Жмурилась, пряча лицо в ладонях, а вокруг мерзким пеплом оседали вопросы, вопросы, вопросы… Жуткие, отвратительные, гадкие до обморока.

Я изо всех сил старалась их не слышать, но слышала.

– Вы встречаетесь сразу с двумя мужчинами, Анастасия?

– Как к этому относятся ваши родные?

– Эй, Настя, дай мне эксклюзивное интервью, хорошо заплачу!

– Тебе нравится, когда тебя бьют?

Каждый вопрос бил по щекам, наотмашь, до красноты. До синяков.

Я не осознавала, куда меня тащат, но по жуткой ругани Егеря поняла, что такси нас не дождалось, уехало, оставив на растерзание стервятникам.

– Давай обратно, Кот, – скомандовал Егерь, я споткнулась на ровном месте, тогда Кот просто подхватил меня на руки и попер к подъезду, а Егерь привычно занял позицию защитника, резко отпихивая и бортуя самых наглых.

Мне ничего не оставалось, только уткнуться лицом в грудь Кота и рыдать от стыда и неожиданности.

Потому момент, когда перед нами затормозил черный джип Борюсика, я не отследила.

Пришла в себя, уже сидя на заднем сиденье и глядя полными слез глазами на творящийся за окном беспредел.

Журналисты, если их, конечно, можно так назвать, поняли, что добыча ускользает, и начали стучать по капоту машины.

– Твари бесстрашные, – оскалился Егерь, дергая ручку с намерением выйти и разобраться по существу вопроса, но Борюсик спешно заблокировал двери и рванул прочь со двора, ругаясь не по-журналистски.

И вот теперь мы едем по заснеженным улицам столицы, Кот утешает меня, гладит по щекам, прижимает к себе, ожидая, пока приду в себя. Егерь с переднего сиденья постоянно оглядывается на нас и тянет свою длинную руку, чтоб обхватить горячей ладонью мои судорожно сжатые пальцы.

А Борюсик матерится. Долго, со вкусом и упоминанием многочисленной родни всех присутствующих здесь лиц.

– Ты вообще как тут оказался? – переключается на него Егерь, когда убеждается в том, что я пришла в себя немного.

– Да я только с утра узнал, блять, – рычит с досадой Борюсик, – сначала не поверил, начал уточнять, не фейк ли, у нас же, сам знаешь, конкуренция хлеще, чем садке с бойцовскими рыбками! Если кто чего узнал, то нихрена не скажут, пока сами не снимут эксклюзив! Но тут урод, который это сделал, постарался. И слил нескольким каналам. Мне чисто по дружбе маякнули, потому что знали, что я с вами общаюсь… Я звонить – нихера! Нихера! Писать! Нет! Я тогда сюда, пока доехал, пока шифровался, хотя имя Насти уже все знали, и где живет – тоже. Шустрые, скоты… Так-то никто не в курсе был, что вы вообще в городе! Ждали не раньше послезавтра, когда контракт заключать будете! Там я знал, что должен быть пиздец перед зданием и кабинетами. А тут инфа про то, что вы в городе! И с новой соской! Прости, Мась. И четко знали, что вы именно тут, караулили. Я, как увидел, давай опять звонить! Писать! Не подойдешь же без палева, меня знают! Думал, что все же дозвонюсь, чтоб не выходили ни в коем случае! И нифига! Придурки! Хоть бы в окно выглянули… Хотя, они тоже шифровались… И, возможно, разъехались бы через сутки… А тут вы! Оба! И с девчонкой! Подарок судьбы, бля!

– Конь… – рычит на низких оборотах Егерь, – если узнаю, что это ты… Блять…

Борюсик делает резкий поворот рулем, бросая джип сходу с левого ряда в правый, наперерез экстренно споткнувшемуся троллейбусу, тормозит на запрещенном для стоянки месте и разворачивается к немного ошалевшему от таких эквилибристик Егерю:

– Вот сейчас я тебе въебу, – спокойно говорит он, и только белые совершенно скулы выдают, до какой степени мой старый приятель зол. Я видела его в таком состоянии пару раз, я знаю. Обычно за этим следует бросок и знаменитая хватка бультерьера в горло. И после этого Борюсика можно лупить, колоть, убивать даже, он только хрипеть будет и пальцы сжимать сильнее. Судя по посерьезневшему напряженному лицу Егеря, он тоже про эту способность Бори знает, а потому становится очень спокойным. Осторожным, я бы сказала.

– Спокойно, Конь, – говорит он, – я не говорю, что это ты. Но больше некому, по сути, ты же понимаешь?

– Не понимаю, – так же безжизненно и тихо отвечает Борюсик, – и не хочу понимать, где вы, два урода, светанулись. Могу только предполагать, но не больше. И да, вас, тварей, я бы, может, еще и мог бы вложить… Подумал бы об этом, по крайней мере. Мысль бы допустил. Но я никогда, слышите, никогда, блять, в жизни не сделал бы ничего, что могло бы повредить Масе! И не смейте меня даже подозревать в этом, два конских урода!

– Борюсь… – подаю я голос, – они не со зла… Я… Уверена, что ты бы…

– Мась, – он разворачивается ко мне, осматривает внимательно зареванное лицо, распухшие губы. Тяжелые ладони Кота на коленках. Кривится непроизвольно. – Ты меня знаешь. Я – тот еще… Но… Да, ты меня знаешь. И еще… Я тебя, блять, предупреждал. Дальше будет хуже.

– Конь… – вступает предостерегающе Кот, но Борюсик его перебивает:

– Завали. И ты, Егерь, тоже. Вы, когда начинали это все, должны были предполагать последствия. Вам похер. Вы в любом случае свалите. Никакой скандал не помешает. Я узнавал. Борисыч уже все решил и бабки взял. Назад не открутят. А вот она… Вы ее подставили, уроды. Ей тут жить, работать… У нее мать тут. Семья. Клиенты. Хорошо, что ее мало кто в лицо знает, но в любом случае, сейчас ее имя и фотка из каждого гребанного экрана будут. И все это – закономерно. Я вас предупреждал. Я ее предупреждал. Но вам же похуй. Вы всегда делаете все, как сами хотите. А разгребать другие люди будут. Она в том числе.

– Конь, мы разберемся…

– Нет. Не разберетесь…

– Мась, – Кот разворачивает меня к себе, берет в ладони лицо, смотрит тревожно и серьезно, – Мась, мы все решим, поняла? Все. Решим.

Я только киваю. Да, они решат.

И я решу.

Черт… Это, оказывается, так больно.

Решать.

Возвращение на круги своя

– Знаешь, – говорит Женя, печально глядя на опушку леса, я ведь действительно тебя любил…

Мне эта игра в одного актера на одного зрителя надоела еще пятнадцать минут назад, когда машина бывшего жениха объявилась у калитки.

Но человек проделал большой путь, от Москвы в рязанскую жопень, а потому пустила погреться.

И зря, как выяснилось.

Потому смотрю сейчас на него, на одухотворенное лицо, когда-то казавшееся красивым и искренним, самое главное, и гадаю: где мои глаза-то были, блять? Какого хера вообще? Год! Год целый! У него что, приворотное зелье какое-то имеется?

Если так, то нельзя с ним ничего пить, жрать и курить. Да я и не собиралась, собственно.

А вот потроллить за все хорошее, что устроил мне… Пожалуй…

Потому отвечаю максимально нейтрально:

– Себе-то хоть не ври… – но потом все равно срываюсь, – как тебе, в образе рогоносца, кстати? Круто, да?

– А ты злая, я и не знал, что настолько…

Ой, обидка… Печа-а-аль…

– Ты хорошо на меня повлиял в этом вопросе… Помог…

– Не будь пошлой… – морщится Женя, – тебе не идет… Хотя… Чего еще ждать от провинции… Кристина мне всегда говорила…

– Нахуй пошел.

– Насть… Я не в том смысле… – тут же сбавляет он обороты, но мне все окончательно надоедает и потому давлю:

– А я в том. Пошел. Нахуй. Это туда. – И фирменным жестом Егеря указываю дорогу, а то мало ли… Запамятовал вдруг.

– Настя, давай перестанем уже ругаться и спокойно обсудим наши отношения…

– У нас нет отношений, Жень. Свали уже. Зря я тебя пустила. Зря я вообще с тобой…

– Зря? – он неожиданно шагает ко мне и резко хватает за локоть, и лицо его в этот момент становится настолько жутким, что приходит понимание – не стоило пускать… Идиотка… – Зря? – продолжает шипеть Женя, сжимая пальцы на локте уже до боли, – это когда ты решила, деревенщина тупая? Когда тебя тут два кобеля ебали? Всегда знал, что ты – тупая сучка! Только пиздой и думаешь!

– Как ты заговорил красиво! – рычу в ответ, теряя контроль и страх, нашариваю за спиной хоть какое-то орудие для защиты и страшно жалею о собственной глупости и сострадательности, – а как же потомственный московский интеллигент? Куда делся?

– Да ты недостойна того, чтоб с тобой по-другому… А-а-а!

Он отшатывается от меня и визжит неожиданно высоким голосом, закрывая голову руками.

Но я с некоторых пор потеряла возможность сострадать, а потому размахиваюсь еще раз и бью снова со всей силы разделочной бабушкиной доской, которую, кстати, тоже дед делал из цельного дубового полотна, прямо по рукам, прикрывающим макушку.

– Свалил отсюда, пока живой!

Приказываю и удивляюсь, что голос-то спокойный. Наверно, предел наступает критический, порог, после которого – все, прекращаются страдания. И начинается логика.

Женя отползает в сторону двери, гремит в сенях ведром, вываливается наружу, прямо в снег.

Отставляю доску, которой соприкосновение со слабенькой черепушкой бывшего никакого ущерба не нанесло, и подхватываю берданку, удачно оставленную Егерем прямо у двери в сени, справа, возле вешалки.

Проверяю патрон, выхожу на крыльцо.

Гостя дорогого провожать.

Проводы с гарантией, так сказать.

Женя сидит на снегу, красном от крови, но не настолько, чтоб это было критичным.

Крепкая, все же, черепная коробка.

Непонятно, почему, кстати, защищать-то там вообще нечего.

– Живой? – спокойно спрашиваю и указываю берданкой путь, – пошел!

– Су-у-учка… – стонет Женя, вытирая кровавую руку о снег, – вот ты су-у-учка… Я же по-хорошему хотел…

– Мне не интересно.

– А зря… – Он усмехается, неожиданно напоминая злобного хорька, – жди гостей теперь… В прошлый раз понравилось?

– А тебе? Работу как, нашел новую? – и по ставшим еще более злыми глазам понимаю, что прямо в точку.

Женя свое получил, конечно, ребята постарались перед отъездом, но, судя по всему, тоже пожалели… Или посчитали, что достаточно. А оказалось, нет. Ну ничего, я работу за них доделаю сейчас.

– Это ты, значит? Сука! Да ты знаешь, сколько я работал, чтоб это место получить?

– Плевать. Добрее надо быть к людям.

– Тварь… Не надо было с тобой связываться… Все вы твари… И она… Она тоже…

– Да, я в курсе. Замуж выходит летом, да? Тебя на свадьбу-то пригласила? Как лучшего друга?

– Да пошла ты…

Он неожиданно закрывает лицо руками и плачет. Реально плачет, навзрыд буквально!

Раньше я бы, наверно, пожалела. Да и совсем недавно пожалела бы, несмотря на все то, что он сделал со мной.

Но не после его злобы, его слов и хватания за локоть.

Нет уж.

Пусть сам. Большой мальчик уже.

– Все вы… Сучки… Когда бабки зарабатывал, вес имел, был нужен… А теперь…

– Слушай… – я опускаю ружье, смотрю внимательно на того, кого, как еще совсем недавно, смешно вспомнить, два месяца назад буквально, думала, что… Люблю? Нет, наверно, всегда отдавала себя отчет в том, что не люблю. Но просто… Подходящий для жизни. Спокойный, надежный… Какая дура была, боже мой… – А зачем ты вообще со мной… Ну, я же так понимаю, что ты Кристину свою любил и любишь? Почему ты со мной вообще?..

Он замолкает резко, успокаивается, вытирает лицо снегом, затем со стоном поднимается на ноги.

И ошпаривает меня исподлобья злым холодным взглядом.

– Кристина не может иметь детей. Она сама предложила расстаться, потому что полноценной семьи не создаст со мной. Настояла. Тогда я решил вопрос по-другому.

– В смысле? – вот уж такого я точно не ожидаю. Много чего передумала за это время, одиночество способствует, знаете ли… Но Жене удается меня удивить.

– Женился бы на тебе, завел ребенка. А потом развелся и отсудил ребенка себе.

Я даже рот открываю непроизвольно. Нифига себе… Вот нифига себе… Санта Барбара, блять…

– Женя… У тебя с головой как? Нормально? Ты думаешь, я бы отдала тебе ребенка?

– А кто тебя бы спрашивал? У меня связи есть… Были… Блять… Я консультировался. Меня уверяли, что ничего сложного. У меня – стабильная работа, карьера, жилье и перспективы. А ты… У тебя даже самозанятости нет. Налоги все это время не платила. Официально безработная. Нарисовать тебе диагноз, при котором опека над ребенком невозможна… И все. Никаких проблем. У меня был бы ребенок и Кристина… Сука… Ты во всем виновата! Ты и ебари твои! Но ничего… Ничего…

Он подается ко мне, неожиданно угрожающе, но я выставляю перед собой ружье.

– Стоять, сука. У меня рука не дрогнет. Ты на моей территории. Никакой закон не поможет. Тем более, в твоей ситуации сегодняшней.

Смотрю в его белые от злости глаза, в очередной раз поражаясь себе, идиотке слепой… Это как я так? Проморгала сумасшествие у мужика, с которым спала? Поделом мне мои нынешние страдания. Нельзя быть настолько беспечной и доверчивой.

А я – то, дура, думала, что он тут появился извиняться. И, хоть и зла была сильно, но в то же время считала, что Женя свое уже получил по полной.

С работы его уволили, и Борюсик уверял, что никуда в нормальное место он точно не устроится. Квартиру в столице пришлось сдать банку, она была в ипотеке. Машину тоже поменял, смотрю, на нашу отечественную. И, вишенкой на торте, Кристина его ненаглядная нашла себе богатого мужика, за которого в этом году выходит замуж. Уже все таблоиды раззвонили, какая интересная невеста у стального короля. То есть, Женя для нее, я так понимаю, просто перевалочным пунктом был, жилеткой и решателем проблем. А теперь другой чувак проблемы все решает. А Женя… Женя оказался не у дел. И это для него, карьериста, нарцисса и выпендрежника, оказалось самым жутким наказанием. Еще хлеще, чем если б его парни побили, как хотели сразу, после того, как выяснили, кто сдал мое имя и адрес прессе.

Борюсик говорил, что тогда их удалось образумить только тренеру, который рявкнул, что, если продолжится скандал, то ни о какой Канаде речи не пойдет. И секс-скандал еще простят, тем более, что обвинения в изнасиловании реально все сняли. А та девка, которая везде звонила про свою горькую судьбу, сама оказалась под следствием за ложные обвинения и прочее, не помню, что там уже было в перечне у адвокатов Кота и Егеря.

Мимолетно вспоминается, уже, что характерно, без боли и слез, наше дикое путешествие по улицам Москвы сразу после нападения журналистов.

И то, как я потом сидела на диванчике в офисе хоккейного клуба и пила воду. И руки свои дрожащие помню.

Яростный рев Егеря, ледяное шипение Кота. Успокаивающий говор Борюсика.

И окончательный рык тренера:

– Все, хватит! Сидим на жопах ровно и ждем меня, блять!

И мы сидели. И ждали.

Парни обнимали меня с двух сторон, откровенно плюя на взгляды окружающих и гневное шипение Борюсика, чтоб пришли в себя уже и перестали нагнетать и компрометировать. Себя и меня.

Я же все никак не могла прийти в себя, цеплялась за них обоих. Словно единственные якоря в жизни. Да так оно, собственно, и было.

Телефон трезвонил. Мои подруги, мама, все хотели меня. И еще были звонки с незнакомых номеров. Там меня тоже хотели.

А я сидела и никак не могла осознать произошедшего. И не могла даже думать о том, что будет дальше. Пустота какая-то. Провал.

Тренер парней вернулся через час.

– Сидите? Идиоты, блять… – он прошел к себе за стол, тяжело опустился в кресло. – Черт… Я иногда ненавижу свою работу. И вас, дебилов, ненавижу…

– Борисыч… – начал Егерь, но тот перебил его:

– Что Борисыч? Оно мне надо? Надо? Ладно… – он оглядел нашу троицу, выдохнул, – ситуация такая: сейчас надо исчезнуть. И не как в прошлый раз. Вы, – тренер кивнул Егерю и Коту, – сегодня валите по месту контракта. Билеты заказаны, вас там встретят.

– То есть? А контракт? – удивленно спросил Кот, пока Егерь открывал рот, а я леденела от сказанного. Билеты… Заказаны…

– Все на месте подпишете. Оно лучше будет, шумихи меньше. Там до ваших дел никому никакого интереса… А вот если останетесь и начнете мстю тут мстить… То все проебете. А это невозможно. Я поручился.

– И бабки взял, – негромко добавил Борюсик, глядя в окно.

– И бабки, – тяжело кивнул тренер, метнув на моего друга жесткий взгляд, – не без этого.

– Мы не можем сейчас, – решительно заявил Егерь, и Кот, сдавленно хрипнув горлом, тут же закивал, поддерживая, – мы ее не оставим. Тем более в такой ситуации… И вообще…

– Идиоты, – спокойно диагностировал тренер, – как вы медосмотры проходите-то, особенно психиатра? Еще раз, для вас специально: ситуация критическая. Если останетесь, раздуют историю до небес. Ее – затаскают. Вас – затаскают, а я знаю, вас на эмоции вывести – нехер делать. И все это знают, кому надо и не надо. Разок кому-нибудь морду набьете, и все – финал карьеры. Даже в за занюханный зажопинск не пустят кататься, просидите на банке всю жизнь. Сейчас, пока волна не пошла, надо все четко сделать. Визы у вас есть, потому – нахуй из страны. Ее – пока нельзя, да и невозможно с вами. Сами понимаете, не в один день все делается. И вообще… У вас сейчас основная задача – там закрепиться, показать себя. И потом делайте, что хотите. С визой ей помогу, решу все. Приедет через месяц к вам. Если захочет.

В этот момент все четверо посмотрели на бледную меня, кусающую губы и перемывающую в голове только два слова: билеты и сегодня.

Билеты.

Сегодня.

Сегодня.

Сегодня.

– Мася… – Кот аккуратно повернул к себе за подбородок, Егерь тут же по-собственнически обвил лапами за талию, – Мась… Скажи что-нибудь… Мы… Никуда не поедем… От тебя. Никуда.

– Идиот, бля… – раздался стон Борюсика от окна, но тренер перебил жестко:

– Не лезь.

А я смотрела в темные глаза Кота, отмечая в который раз про себя, что совсем он не смешливый, а очень даже наоборот. Жесткий такой. Серьезный.

– Мась… Ты не думай… Мы решим…

– Идиоты…

– Не лезь, я сказал!

– Няш, – прогудел на ухо Егерь, – забудь, нахер. Уедем в твой домик и там пересидим. А потом… Решим все.

От его дыхания становилось сладко-тревожно, до озноба.

И спокойно так. Правильно.

– Настя, – услышала я голос тренера, – вы поймите, у них сейчас единственный правильный вариант… Ну вы же должны понять, что другого шанса не будет? Надо только подождать… А потом – или они приедут к вам, или вы – к ним. Кстати, второй вариант лучше, там все же… Э-э-э… Общество более толерантное… У вас здесь работа? Семья?

Помотала головой. Нет. Квартира только… Но это – такая ерунда…

– Ну, тогда проще все. Повлияйте на этих идиотов, Настя.

– Борисыч, не лезь, – рыкнул Егерь, – мы сами решим. Решили уже. Прав Кот. Ее нельзя оставлять. Ее тут… заклюют. А виноваты мы во всем. Не она. Вот и будем разгребать последствия сами.

– Нет, – мое спокойствие никуда не делось, только усилилось. В самом деле, прекрасный вариант же. – Нет. Вы поедете, а я… Я подожду. Это же недолго?

– Мась… Нет. Мы тебя не оставим, – Кот переглянулся с Егерем, затем повернулся к тренеру, – Борисыч… Пойми нас… И прости…

Я закрыла глаза и собрала последние силы. Все ошметки, все, до самого донышка.

Открыла глаза и твердо посмотрела в лицо Коту…

Боже, да я даже под сывороткой правды не вспомню, что именно говорила тогда, какие доводы приводила, чтоб убедить парней ехать.

Борюсик молчал, понимая, что его вмешательство сделает только хуже.

Тренер только кивал солидно в ответ на мои аргументы.

А Кот и Егерь… Они не хотели слушать. Уговаривали, убеждали, что все решат, что все разгребут. И что меня ни в коем случае нельзя оставлять.

И что я должна быть с ними.

В итоге мне удалось их убедить.

До сих пор не знаю, как.

Наверно, звезды сошлись правильно… Для всех.

Ребята уехали. Спешно.

И мне не удалось их проводить. Не удалось больше остаться с ними наедине, вдоволь нацеловаться, натрогаться, насмотреться.

Все произошло быстро. Мгновенно просто.

Только-только они сидели рядом, держали меня за руки, гладили. Смотрели…

И все.

Я одна, на здоровенном кожаном диване в кабинете тренера.

А они – в аэропорте.

В тот же день Борюсик отвез меня сюда, в мой милый домик.

Мы не заезжали домой, я не виделась с мамой, с Ленкой, вообще ни с кем не виделась.

Маме позвонила только, выслушала удивленные вопросы, сказала, что это все не ее дело и у меня своя жизнь, и положила трубку.

Мы потом поговорим, когда все придут в себя.

Борюсик привез меня сюда, проверил наличие сотовой связи, припасов, потом сгонял в город, довез все необходимое и уехал.

Разговаривать со мной он особо не стремился. Сказал только, что вопрос с Женей решит самостоятельно. Или припашет, кого потребуется.

Уже потом я узнала, что за время, пока я отпаивалась валерьянкой в кабинете тренера после прощания в ребятами, они втроем успели сгонять в Жене. И поговорить с ним перед дорогой.

Результаты этого разговора выбили моего бывшего из строя примерно на неделю, потому что с синяками на физиономии ходить не комильфо, а доказательств, чтоб предъявить обвинения в избиении, у него не было. Опыт, как говорил Борюсик, не пропьешь.

А после всего этого Женю неожиданно сократили на работе, да еще и с волчьим билетом. Без выплаты пособий по сокращению и даже с какими-то штрафами, я не вдавалась в подробности.

Это все мне Борюсик рассказал, он же через две недели скинул ссылку на новости про бывшую Жени и ее новое счастье.

Я читала. Смотрела фото, на которых Кристина была улыбчива и счастлива… И даже немного жалела Женю.

Хотя нет, вру.

Не жалела.

Нисколько.

Я вообще как-то равнодушно ко всему отнеслась.

Словно выгорела изнутри, и теперь ничего не трогало.