Текст книги "Их двое"

Меня и в самом деле ничего не трогало.

И мысли были только там, в Канаде, где мои парни играли за один из самых крутых клубов страны.

И, судя по новостям, хорошо играли.

Я читала, смотрела фотографии и думала о том, как скоро перестанет болеть сердце.

Пока не переставало.

Они звонили. Каждый день звонили, писали, оба одновременно и по одиночке.

Первые две недели.

А потом – все реже и реже.

Я не дура. Я все прекрасно понимала.

Вот только сердце болело.

Мне, кстати, вполне уже можно было возвращаться в город.

Как и предрекал Борюсик, про нашу историю забыли через три дня, стоило только объектам травли исчезнуть из поля зрения.

И никому до меня дела не было.

Никому.

Хотя, нет. Вот, бывший вспомнил…

Я смотрю на него, холодного, злого такого, и ищу в себе ненависть… Ну ладно. Удивление. Удивление хотя бы.

И ничего не нахожу.

Вообще плевать на него. На его порушенную карьеру, неудачи в личной жизни и прочее.

Равнодушно киваю в ответ на злобные выпады.

И поднимаю опять берданку, полностью отдавая себе отчет, что выстрелю. Если двинется ко мне, выстрелю.

И жалко не будет.

Наверно, Женя что-то такое читает в моих глазах, потому что подчиняется и идет к калитке.

Я смотрю, как он уходит, а затем вспоминаю основной вопрос:

– Стой! А ты чего приезжал-то?

Он оборачивается, сплевывает красным на снег:

– Хотел помириться.

– Зачем? – удивляюсь я, – и как узнал, что я здесь?

– Тоже мне, сложность, – кривится он, – твои ебари тебя с собой не взяли, я проверил же. В квартире тебя не было. У матери тоже. У подруг не появлялась. Значит, здесь.

– А зачем мириться-то? – все еще не понимаю я мотивов, хотя, как выясняется, я вообще ничего не понимаю…

– Ну мало ли… – пожимает он плечами, – может, отозвала бы своих цепных псов… А то мое резюме даже не просматривает никто… Нигде.

– Я к этому отношения не имею.

– Ну конечно, – хмыкает он, – так я и поверил. Сучка. Готовься к гостям, блять.

– Ну-ну, – усмехаюсь я и невзначай щелкаю затвором, Женя дергается и бледнеет, – мне прямо интересно посмотреть на того идиота, который сюда попрется. Тут у нас недавно волчья стая ходила. Местные-то знают и не суются, а дебилы всякие как раз хорошо пойдут на прокорм. Как у тебя машинка, не подводит? А то мало ли… заглохнет посреди леса… Ты поберегись… И нервы побереги свои. А то я отношения к травле твоей не имею, но язык все же есть… И кое у кого память хорошая. И злая.

– Сука, – с досадой сплевывает он, – чтоб ты тут сдохла, овца.

– Ты, главное, сам будь здоров, – смеюсь я и неожиданно стреляю поверх головы своего бывшего. Он опять взвизгивает, словно баба, и бежит к машине.

– Штаны смени! – кричу я вслед, – а то застудишься!

Наблюдаю, как он запрыгивает в машину, пробуксовывает и срывается с места, оставляя неровную колею в снегу, качаю головой.

Да, ненадежная машина… Низковата опять же. Не то, что мой старичок.

Его, кстати, извлекли из ледяного плена, отморозили… И выяснилось, что патрик вообще не пострадал! Завелся бодренько так, словно и не стоял две недели по крышу в снегу.

А Борюсик мне, главное, продавай, продавай… Нет уж.

Пусть свой век в тепле и сытости доживает…

Захожу в дом, аккуратно ставлю ружье к стене.

Хорошая вещь, так выручала меня…

В доме тепло и уютно. Трещит огонь в печи, пыхтит чайник на плите.

И трезвонит телефон.

Сообщение от Борюсика.

Он не оставляет меня, спрашивает, как дела.

А у меня хорошо дела.

Кот отправил вчера утром фотку, где они с Егерем держат какой-то кубок. И народ вокруг них.

Я посмотрела, порадовалась.

За окном разгорается вьюжный день, фотографии моих случайных и теперь таких далеких любовников убеждают меня, что жизнь продолжается.

У всех.

Вот только… Живется в ней по-разному.

Интересно, когда перестанет болеть сердце?

Кот. Жесткий месяц

– Кот! Факинг эссхол! Кот! – у Элвина итоговое «т» получается мягким и глухим, да и первая «к» тоже того… подкачала немного. Но это не важно. Главное, запомнил, и то хлеб. А вот то, что мудаком обозвал, это не айс. Хотя, Борисыч и хлеще прикладывал… Потерпим…

Я подъезжаю к бортику и готовлюсь слушать, что этот придурок мне в очередной раз скажет. Слишком быстро? Медленно? Не туда? Не так? Кто тебя так учил?

Да никто, блять!

Нормальные люди учили! И у них не «фак» через слово шел, нет! Много других слов. А тут половина непонятна, чего вообще несет, слюной в рожу брызгая, хер разберешь…

– Понял?

– Андестенд…

– Что?

– Сука… – напрягаюсь и по слогам выдаю, – ан-де-стенд.

– Окей. И скажи этому медведю, что здесь не Россия! И не игра, а только тренировка! Не надо своих ломать!

– Сам скажи.

– Что?

– Сука… Окей.

– И не говори мне русских ругательств! Думаешь, я не понимаю? А я понимаю! Понял?

– Ес.

Элвин кивком отпускает меня обратно, я качусь, перехватывая по пути Егеря, недобро косящегося на тренерское место.

– Не борщи, придурок, мне надоело за тебя отхватывать.

– А че такое? Мне пусть скажет! – у Егеря и без того настроение не особо, а тут вообще заебись будет. Только и успевай уворачиваться.

– Ага… В прошлый раз начал говорить, а ты такую рожу сделал, что он подавился сразу! Говорил тебе, контролируй морду свою, нельзя так с ними, они боятся! Думают, бить будешь сразу! Они же не знают, что ты такой родился!

– Пошел нахуй!

– И не матерись. Он учит русский мат. Скоро понимать будет. И штрафовать.

Как всегда, тема штрафов для Егеря очень актуальна, а потому он только зыркает недобро и затыкается.

И то хлеб.

Смотрю на часы, прикидывая, сколько еще кататься. Получается примерно полчаса.

Потом раздевалка, разбор полетов и распределение итоговое на завтрашнюю игру, потом душ, домой и спать.

По пути отправить сообщение Масе. И попытаться дождаться ответа.

Она в последнюю неделю как-то неохотно отвечает.

И это бесит. Бесит. Бесит!!!

Меня бесит, а Егерь вообще на стену лезет, судя по поведению на тренировках и играх.

Нас реально боятся тут.

Сначала-то, пока пристрел шел, еще норм было.

Да и мы сами… Пристреливались.

А после первой игры – пошло-поехало.

«Русские звери», «Кувалда и стрелок», «Железный человек и снайпер»…

Как только не обзывали. А все почему? А все потому что буквально перед игрой мы с Масей пообщались. А она сказала, что Конь к ней пару раз уже приезжал. Туда. В домик. В наш, сука, домик!

И она это так легко говорила, спокойно… Улыбалась… И такая была сладкая на видео, такая трогательная… Трогать и трогать, трогать, сука, и трогать…

И мысли сразу, что не только я так хочу делать, или Егерь, которому, чего уж там, можно. Но и Конь, хоть и нехило впершийся за нас и Масю, но наверняка своих надежд не оставивший.

Не зря же катается к ней! Какого, спрашивается, хера?

Привез, продукты оставил и вали нахуй!

Но нет же… Катается… Лучший друг… Сучара…

Масе я, естественно, не стал ничего говорить, наоборот, нормально попрощались… А потом с Егерем переглянулись и без слов друг друга поняли.

А еще поняли, что нихера мы на расстоянии сделать не сможем.

Даже предъявить нечего этому утырку.

Тем более, что он – вообще не из пугливых. Это сейчас он – спортивный журналист, а раньше-то и по горячим точкам поездил, и вообще… Мало чего боится.

И сейчас, сука, пользуется моментом.

Непонятно только, чего до этого ушами хлопал и слюни размазывал.

Но, видно, не думал, что его подружка свинтит так резко, да еще и к таким парням, как мы с Егерем. С нами-то конкурировать можно, лишь когда мы на расстоянии… Далеко.

Нечестный ход. Откровенно нечестный.

В ту первую игру мы с Егерем сорвались с цепи и молотили, как ненормальные.

Меня было не удержать, а его – не остановить. Короче говоря, Элвин понял, что клуб не ошибся, купив нас, но в то же время, что могут быть проблемы.

Вот с тех пор и старается нивелировать нашу общую боевую ярость, которая из игры в игру только растет.

И нихрена это не правильно, но по-другому никак.

Наша Мася там одна, совсем одна, в том гребанном домике посреди русского гребанного леса.

А мы тут.

Бесимся.

Причем, если я бешусь явно, то Егерь терпит. И это – на редкость херово. Потому что знаю я его, урода. Еще со спортивной школы знаю характер его гадский. Терпит, терпит… А потом… Ищи клочки по закоулочкам.

И получат канадцы ту самую жесткую игру, к которой привыкли. Помноженную на русский бешеный нрав и берсеркерскую ярость…

– К-о-от! – ох, это гребанное глухое «т» в финале! Бесит!!!

Уворачиваюсь, вытаскиваю шайбу из-под ног буквально, лечу к воротам. Меня пытаются перехватить, слышится глухой нечленораздельный рев Егеря, и дорога опять свободна.

Вгоняю шайбу, отъезжаю.

В стороне, возле тренера, стоит Егерь и с высоты своего роста слушает английский крепкий мат, перемежающийся с понятными русскими: сука, блять, ебтвоюмать.

Но в голосе Элвина скользят довольные ноты, а значит, все в порядке.

Нас отпускают через час, взмыленных и замученных.

Домой едем на автобусе клуба, прямо до квартиры, где живем вдвоем с Егерем.

Молчим.

Сил на разговоры нет совершенно.

Вообще, весь этот гребанный месяц выматываемся так, что даже лишний раз руками-ногами шевелить неохота.

И только вечером, если нет тренировки или игры, после звонка Масе, немного приходим в себя.

Она – стимул впахивать. Стимул выкладываться на двести пятьдесят процентов. Потому что только так мы сможем ее быстрее к нам перевезти.

Борисыч обещал помочь. И Элвин, хоть и сука хитрая, тоже обещал. Если игру финальную за сезон скатаем правильно.

Мы скатаем. У нас выбора нет.

Чем дольше здесь, тем больше понимаю, насколько неправильно поступили, поддавшись уговорам и оставив Масю там одну.

Нельзя было, нельзя!!!

Но она была так убедительна. И серьезна. И все правильно говорила. И тренер все правильно…

И, вроде, логично… Ну чего, месяц подождать… Показать себя… А потом – делай, что хочешь… Можно же, в итоге, и гражданство попробовать тут получить… И вообще… Это – нереальная возможность, это – прорыв. Будущее наше.

Только месяц потерпеть…

Тем более, что удалось основные проблемы уладить все же, до отъезда.

Да что там говорить! Мы даже рожу сахарную этому ушлепку, бывшему женишку Маси, успели начистить!

Правда, совсем немного, так, чтоб без видимых следов.

Моральное унижение же не примут в качестве доказательств физического вреда?

Мы постарались, короче. В финале Егерь не удержался и по харе таки съездил, но там уже камер не было…

А я смотрел на это белобрысое чмо, сначала хорохорящееся, делающее вид, что оно тут – невъебенно крутое, а потом тупо в штаны нассавшее от страха… И думал, что вот таким чмошникам почему-то везет заполучить чистых, красивых девочек. Таких, как Мася.

И хорошо, что у этого конкретного урода не хватило ума распознать и удержать, потому что в противном случае, нам с Егерем не обломились бы самые классные новогодние каникулы в нашей жизни.

И самая шикарная девочка в мире.

Которую ни он, ни я упускать не собираемся.

Причем, как-то сразу к этой мысли пришли, что удивительно. Для меня, само собой.

Егерь-то никогда особо не был любителем. То, что вешалось на него, то и трахал, особо не выдрючиваясь и не разбираясь в деталях. Ну такой вот он всегда был… Железный человек, бля.

А я… Я любил поскакать. Посмотреть, поиграть… И выигрывать тоже любил. И думал, что, если и женюсь, то лет через десять, не раньше… Или вообще… Нахер мне это счастье? Смотрел на своих женатых приятелей и реально ничего хорошего не видел.

А вот теперь…

Теперь понимаю, есть оно… Хорошее.

Хорошая.

Самая клевая.

Самая сладкая.

Веселая.

Нежная.

Как мы ржали тогда, в домике, что-то обсуждали, перекидывались приколами… И легко так было. Весело. Редко такое бывает, чтоб с девчонкой можно было не только сладко потрахаться, но еще и потрепаться обо всем на свете.

А Мася… Она именно такая. Легкая и в то же время живая. Глубокая.

Понятно, почему Конь педальный от нее столько лет не отлипал, даже в прочной френдзоне сидя. Не терял желания затащить в кровать.

Потому что такое чудо не сразу распознаешь.

С виду-то она показалась обычной. Милая, ебабаельная, когда не орет дурниной и табуретками не кидается.

А вот потом… Когда распробовал… Черт, и не оторвешь ведь.

До сих пор кровит внутри. Там, где сердце было.

– Она не отвечает, – рычит Егерь, тыча мне в лицо планшет, – почему, блять, она не отвечает???

Егерь. Грани безумия

Няша не отвечает. Час, полтора.

За это время я успеваю заказать билеты в Россию, оплатить, позвонить Элвину, получить от него порцию матерных «факов» и воплей о том, что меня ждет грандиозная неустойка, если завтра не явлюсь на игру, что он снимет последние штаны не только с меня, но и с Кота, а мне похер.

Она там одна.

В лесу.

О чем мы, блядь, думали, оставляя ее одну там? О чем???

Она же…

Она же маленькая такая… Хрупкая… Одни глаза только на лице худеньком выделяются…

– Егерь, не борщи, а? Ждем еще час. Есть время. Все равно, раньше не вылетим.

Кот тоже не в себе слегка, но пытается меня придержать немного.

Я не могу. Не могу. Не могу!

Хожу, как заведенный, по нашей квартирке, только что хвостом не бью по стенам. Был бы хвост – бил бы, определенно.

– Алло, Конь?

Замираю.

Кот дозвонился наконец-то до этого утырка, которому я лично вырву ноги, когда приеду за няшей в Россию. Надо было до отъезда вырвать еще, но он выполнял важную миссию, прятал мою, то есть, нашу с Котом девочку от тех тварей, что посмели…

Зубы скрипят, кулаки сами жмутся. Крови просят.

Мало, мало этому червю всандалил! Даже зубы целые остались, наверно!

Но там Кот удержал, да и слова тренера все время в башке вертелись… И Конь рядом скакал тоже… Короче говоря, не дали нормально развернуться порядочному человеку… Места для замаха не оставили. Пришлось коротко по смазливой харе.

– Конь, а ты давно у Маси был? Она чет не отвечает… Да? Ко-о-онь… – голос Кота становится опасным. А взгляд острым, – Коняшка-а-а… А ты не пиздишь? Да? Мы ведь приедем… Билеты уже взяли… Похуй на игру. Похуй, говорю тебе… Нет. Да. Через полчаса вылетаем. Утром у тебя на пороге, Коник…

Резко подхожу, вырываю трубку:

– И если ты, сучара, ее у себя прячешь… Я тебя урою, понял? Я тебя просто…

– Егерь, иди, бля, успокоительных тяпни, идиота кусок! – голос Коня усталый и недовольный. И ему, паскудине, вообще не страшно. Да че такое происходит-то? Почему меня никто, кроме придурков-канадцев, не боится? – Хотя нет, стой! Вам же нельзя перед игрой! Тогда терпи! Подыши глубже, дурак. Я не в курсе, почему она вам не отвечает. У нее все нормально было, я только сегодня ездил…

– Нахуя ты к ней катаешься все время? – ору я, уже не имея сил сдерживаться. Ну ладно, два раза я стерпел, но он опять! Опять! – Конь! Я с тебя копыта вместе с ногами выдеру!

– Кота дай, придурок неуравновешенный!

Кот отбирает трубку у меня чуть ли не силой.

– Сядь, выдохни, – командует и прикладывает телефон к уху, – слушай, ты можешь набрать ей прямо сейчас? Может, что со связью?

И тут приходит видеовызов. На экране фотка сонной няши, я снимал, как раз, после первого нашего раза или второго… Они же, практически, одновременно шли…

Кот тут же бросает трубку, а я нажимаю на значок ответить.

Мася смотрит на нас привычно спокойно, весело даже. Улыбается. И, судя по обстановке, она в нашем домике, и все с ней хорошо.

Облегчение накатывает настолько сильно, что даже сказать ничего не могу, только булькаю, как дурак, горлом. И таращусь на нее.

– Ребят, привет! – голос бодрый такой, – я не слышала, как раз мылась, а потом грелась!

Она смеется, Кот с облегчением что-то говорит ей, свое, котячье, привычно-сладкое, вот ведь нервы, как канаты… Словно не он только что бледной молью сидел, лишь черная борода выделялась на роже контрастно.

– Матвей? Ты чего смотришь, словно я привидение? – удивляется няша, а я наконец-то открываю рот.

– Няш… Ты не пугай так больше… Я же… Су-у-ка…

Облегчение невыносимо, и в груди жжет.

– Мы переволновались, Мась, – серьезно отвечает Кот, – ты не отвечала…

– Ну говорю же, я просто мылась. А вода холодная только, вы же в курсе… Я потом грелась. Печь пожарче растапливала, а еще какао делала себе с коньяком, как вы тогда мне делали, помните?

Еще бы…

Это случилось в конце второй недели, на пятый или шестой день нашего сладкого уик-энда, уже после того, как мы няшу спасли… И в кровать затащили…

После гребанного ледяного душа.

Я ей щедро ливанул тогда в какао коньяк. Няша захмелела, стала такая послушная, податливая… Сладкая… И нам с Котом не составило труда уговорить ее на тот эксперимент.

В голове вспышкой – разложенный диван внизу, от печки – жар, а еще больший жар – от нее. Самой сладкой бабы в моей жизни.

Она лежит на Коте, мягко толкающемся в нее, специально не набирающим серьезного темпа, и оглядывается на меня через плечо.

Взгляд у нее плывет, язык, розовый, остренький, скользит по губам, и я не могу отказать себе в удовольствии, чуть тяну ее на себя и опускаю губами на член. И это настолько горячо, что еле сдерживаюсь, чтоб не начать вдалбливаться уже по-серьезке в нее, до горла, чтоб задыхалась, сокращалась, привычно утаскивая нас троих в сладкий морок кайфа.

Перехватываю вопросительный взгляд Кота, уже тоже ощущающего, как подкатывает, и еле держащегося на плаву, в сознании, и мотаю башкой. Потерпим. Потерпим, чтоб потом еще больше кайфа…

Длины моей руки вполне хватает, чтоб трогать няшу внизу, там, куда мне дико хочется попасть, но пока не удавалось. Все же, габариты у нас с Котом отличаются, ему в этом плане проще…

А я – слишком большой. Иногда это – нихрена не повод для гордости.

Но сегодня… Сегодня все будет. Только надо аккуратней. Она – маленькая такая. Везде. И там – тем более. Хочется, чтоб кайф был ей. Тогда и нам тоже будет сладко. Она умеет как-то это все передавать. По цепочке. Словно она – источник питания, замыкающий цепь.

Пальцы у меня мокрые, скользкие, проникают легко, няша давится членом и чуть гнется, а затем дрожит от очередного оргазма, на которые так щедра ее натура.

И это – тот самый момент.

Кот тихо выдыхает, дергает ее на себя, заставляя выпустить член изо рта и проталкивает свои пальцы между губ.

– Сладкая такая… – шепчет он, внимательно глядя в ее красное от возбуждения лицо, – потерпи сейчас…

Я щедро мажу член слюной и начинаю входить.

В голову тут же шибает таким запредельным кайфом, что еле сдерживаюсь, чтоб не кончить. Но терплю, мягко раскачиваюсь, не сводя взгляда с места соединения наших тел. Это – заводит сверх меры, будит все самое глубинное, животное, бешеное.

Мне хочется сразу и без церемоний, до упора. Но нельзя. Нельзя пока что. Она – маленькая слишком. Ей больно будет.

И потому – аккуратно.

Покрываясь потом от напряга и сдерживаемого удовольствия. И даже в этом – находя свой особый смак…

Няша стонет, выгибает поясницу и прикусывает пальцы Кота, вцепляется в его плечи ноготками.

А я не могу оторвать взгляда от шикарного перепада талии и бедер, от острых тонких позвонков, худенькой спины, каскада темных волос…

Зарываю пятерню в них, тяну на себя чуть-чуть… И захожу до упора.

Она вскрикивает, и Кот тут же начинает утешающе шептать ей что-то на ушко. Встречаюсь с ним взглядом и вижу отражение собственного безумия в нем. Это настолько ярко ощущается, словно реально мы в одной замкнутой цепи и теперь ток по нам скользит, постепенно усиливаясь.

Двигаюсь, тихо-тихо, аккуратно, чуть выходя и погружаясь, умирая каждый раз от невероятного, острого, сумасшедшего ощущения тесноты, плотности и тяжести. Это – реально самое лучшее, что я когда-либо испытывал. Исключая тот наш общий первый раз с няшей.

Там – было вообще космическое что-то.

А сейчас – очень земное. Очень острое. Очень правильное.

Кот ловит момент, когда наша девочка расслабляется немного, привыкает настолько, чтоб можно было присоединиться, и тоже начинает двигаться.

А няша неожиданно отталкивается от его груди и приподнимается, вскрикивая на каждое наше движение и… и двигаясь сама! Клянусь, она сама хочет! Сама жмется, чуть насаживается даже!

Это… Это выносит. Просто выносит!

Перехватываю ее за волосы, рычу, не умея больше сдерживаться и тяну на себя, чтоб поймать губы.

Ловлю, погружаясь во влажный рот языком, полностью замыкая наш круг.

Кот внизу несдержанно и восхищенно матерится, отрывает от меня няшу, укладывает ее на себя, целует тоже, а я упираюсь руками по обе стороны и с упоением скольжу всем телом по мокрой, горячей коже нашей неожиданной сладкой любовницы, дышу ее ароматом, густо перемешанным с нашими, и это – самый лучший афродизиак на свете, заставляет двигаться все сильнее, все несдежраннее. Заставляет в какой-то момент потерять себя, упасть за край, умирая от невыносимого удовльствия.

Когда я покидаю измученное тело нашей самой лучшей в мире девочки, Кот с рычанием переворачивается вместе с ней на диване и в пару жестких движений кончает одновременно с ней.

И то, как это выглядит со стороны, продлевает мой кайф. Делает его еще ярче и круче.

Мы все трое – безумцы.

Мы – просто не сможем теперь по-другому.

Это понимание приходит неожиданно, в тот момент, когда няша, тяжело дышащая и вымотанная до предела, прижимается к моей груди, что-то сонно мурлычет. А Кот, выбросив влажные салфетки, которыми обтирал ее кожу, укладывается с другого ее бока и рассеянно тискает гладкое бедро.

Мы встречаемся с ним взглядами. И, как всегда, без слов понимаем друг друга. И глубину пропасти, в которой оказались.

Мы оба – залипли в этой женщине, во всех смыслах этого слова.

Я не знаю, что должно случиться, чтоб кто-то из нас смог бы променять то, что сейчас творилось, на другое. Мы не можем даже представить себе это другое.

Ничего круче нет. Ни по эмоциям, ни по ощущениям. Ни по полноте. Ничего нет и не будет.

Няша… Она, как и все женщины, не умеет мыслить стратегически, а мы с Котом уже в тот момент поняли, чем нам это все грозит.

Поняли и приняли.

Нормального мужика всегда отличало не умение попадать в ситуации, попасть – большого ума не надо. А вот принять это, как должное и суметь выбраться… Это искусство.

И мы с Котом умеем.

Каждый – по-своему. А сейчас – вместе.

Я смотрю в глаза няши на экране и вижу по расширенным зрачкам, что она – тоже вспоминает именно тот случай, после какао, на диване, перед печуркой… И Кот вспоминает. И мы молчим втроем и смотрим. Мы с Котом – на нее. Она – на нас.

И это – тоже своего рода секс.