Текст книги "Их двое"

Это настолько захватывает, что финальных движений Кота уже практически не ощущаю, такое впечатление, что мы в унисон дрожим и умираем. И Егеря, неотрывно глядящего в мои глаза, за собой прихватываем.

Когда мир вновь проявляется в моих глазах, приходит осознание своего положения, то даже пошевелиться не получается.

Кот не отпускает, так и лежит на мне, во мне, дышит тяжело и сдавленно матерится:

– Бля-а-а-а… Оно того стоило, стоило… Черт…

Смотрит на меня, легко отжимается на локтях, коротко и невыносимо сладко целует.

Я не успеваю ответить, он уже откатывается на бок, а меня тянет к себе Егерь.

Он тоже устраивается на кровати, но с другого бока, молча проводит ладонью по груди, царапая мозолями на подушечках пальцев.

– Красивая такая, няша, – шепчет он, и кажется, что в его голосе звучит удивление…

– Ага, – подхватывает Кот, придвигаясь ближе и упираясь мне в ягодицу членом, – только дура, конечно… Сама чуть на тот свет не отправилась, и нас заодно едва не прихватила… Разве так можно, Мась?

– Я-а-а… – я считаю необходимым объяснить ситуацию, хотя, что тут объяснять, когда и в самом деле дура? – я просто чистую одежду, понимаете? Белье…

– Одежду… белье… – задумчиво повторяет Егерь, рассеянно поглаживая грудь, которую его здоровенная лапа целиком накрывает, – ебанутенькая ты, няш.

– Ага-а-а-а… – тянет Кот, уже не прижимаясь, а потираясь членом, вполне себе готовым к дальнейшему труду, и это вызывает легкое удивление, им что, отдыхать не надо? Судя по вполне однозначным движениям, не надо… – дура прям полная. Я так не пугался… – тут он замирает, судя по всему, припоминая самые пугающие события в жизни, – блять! Да я никогда так не пугался! Ты охренительно задолжала нам, Мася! Просто охренительно!

Его лапа ложится на мою ягодицу, тянет к себе по-хозяйски. А у меня просто нет сил говорить больше хотя бы что-то. Только удивленно выдыхаю, смотрю на Егеря, в глазах которого полное одобрение подобного способа взыскания долгов…

Взыскание долгов

Говорят, что растирание окоченевших частей организма лучше всего способствует повышению тока крови, что очень важно для профилактики омертвения тканей…

Так вот, судя по тому, что сейчас происходит, у меня весь организм подвергся переохлаждению. И его везде надо растирать.

И особенно тщательно – изнутри.

Ну и плюс – взыскание долгов… Это тоже процесс долгий и трудоемкий. Много, очень много времени занимающий…

– Няш, возьми в руку, – командно хрипит Егерь, аккуратно придерживая меня за подбородок и целуя.

А сам ладонь мою ведет к своему здоровенному зверю внизу, заставляет обхватить пальцами, заставляет двигать по члену так, как ему нужно. Сама я не способна в этот момент на осознанные действия. Потому что Кот, мягко и длинно наполняющий меня сзади, нисколько не заботится о сохранности моего измученного сознания. Он придерживает за бедро так, чтоб раскрыть сильнее для себя, целует, облизывает плечо и шею, хрипло выдыхает в такт каждому движению. Меня словно пронизывает насквозь, хочется откинуть голову на гладкое плечо и закрыть глаза, позволяя сладкому, нежному мужчине делать с собой все, что он пожелает… Но не могу. Эта сладость, эта нежность – их мало почему-то. Нужно еще. Нужен жесткий грубый голос, покалывание щетины на груди, прикус сосков до боли. И тяжелый хват сильных пальцев на своей руке. Пальцев, правильно направляющих вектор движения. Это происходит практически синхронно. И долго, Боже мой, так долго!

Я лежу между ними, такими огромными, такими сильными, и сама себе кажусь куском масла между двух жерновов. Меня скоро в пыль разотрут, растерзают… И от осознания этого не страшно, нет. Сладко.

Пусть терзают, пусть растирают. У меня сейчас нет в голове ничего, кроме животных обжигающе честных инстинктов. Желания подчинения сильным.

Они так правильно, так опытно мучают меня, что ничего, кроме чистого, незамутнённого никакими мыслями восторга, я не способна испытывать.

И не собираюсь даже!

Мы сейчас – одни во всей огромной вселенной.

Мы – выжившие в этом мире ледяного безмолвия.

Мое измученное тело дрожит, плавится, гнется податливо в их направляющих руках, отвечает согласием на стремление получить как можно больше удовольствия, как можно сильнее почувствовать себя живыми. Живущими. Чувствующими.

Мне сладко. От тяжелых ударов прямо в самую сердцевину, кажется, всего моего существа, от царапающих пальцев по груди, от мерного ритма собственной ладони внизу, от тяжелой гладкости мощного ствола в руке… Это все сейчас – невероятно правильно, невероятно нужно нам всем.

Мужчины смотрят на меня, так смотрят, что поневоле ощущаешь себя безумицей, богиней древней, жрицей сладострастного божества, ради ночи с которой умирали…

Никогда ничего подобного… Никогда и ничего…

Я периодически схожу с ума, трясусь в невероятном кайфе, словно течная кошка, трусь о тела своих любовников. Комнату наполняет тяжелый аромат горячих тел, горячего кокосового масла на коже, нашего сбитого дыхания… И это не дает выплыть, еще сильнее погружает на самое дно.

У меня ощущение, что мы этим несколько часов уже занимаемся, я не могу понять, быстро идет время или медленно. Просто… Просто бесконечно.

– Няша-а-а-а-а… – хрипит Егерь, содрогаясь и жадно глядя мне в глаза. Его железные пальцы не отпускают мою ладонь до самого конца, а потом… Потом собирают сперму и подносят к моим губам. – Оближи, няш…

Я покорно открываю рот, обхватываю два пальца, всасываю с хлюпом в себя, кайфуя от вкуса и порочности происходящего. Сзади неразборчиво матерится Кот, кончая. Похоже, эта сцена служит катализатором, пределом, за которым – освобождение.

– Пиздец, Мась, просто пиздец… – шепчет он мне, тяжело дыша в шею, – знал бы, что ты такая, давно бы заставил Коня нас познакомить…

Напротив согласно угукает Егерь, а я не могу соображать еще и отвечать тем более. Нечем просто.

Обессиленно валюсь на живот и, кажется, мгновенно засыпаю.

Сквозь сон ощущаю, как пружинит кровать, как возятся мужчины рядом, потом меня прижимают с двух сторон, тяжелые лапы по-собственнически ложатся на талию и на ягодицы, а сверху еще и покрывало падает.

И становится тепло и спокойно.

Правильно, как и должно быть в мире выживших в жуткой ледяной пустыне.

* * *

Мне тяжело. Так тяжело, что вздохнуть не могу. Сквозь сон пытаюсь стонать, мычать, но не получается.

Ощущения странные. Одновременно – опасность и предвкушение. Во сне прямо.

И сил нет проснуться, среагировать… Это все – продолжение сладкой ночи, да… Или сон?

Непонятно…

А еще меня словно… Гладят? Тискают, точнее, словно мягкую игрушку… Сопят возбужденно… Кто-то большой и сильный… Приятно, черт…

Навалившееся тело чуть отпускает, но только для того, чтоб прижаться обратно… С очень определенными ощущениями. Которые ни с чем не спутаешь.

Так, кажется, если сейчас не проснусь, то рискую получить новый для себя опыт секса во сне.

Не то, чтоб я против… Но… Хотелось бы хоть в глаза посмотреть партнеру… Кто из них? Кот? Егерь?

В полусне-полуяви эмоции путаются, смазываются границы.

По ощущениям, которые я не могу объяснить и определить, со мной явно кто-то один… Кто?

Кто такой наглый и нетерпеливый, что нормально разбудить не может? Или мне это все же снится? И я сейчас… Ах…

Стону, открываю глаза, уже когда меня вовсю имеют. Смотрю, как раскачивается кровать, как спинка ритмично бьется о стену, ощущаю, как здоровенный член мягко и напористо движется во мне, уже настолько предательски влажной, что волей-неволей поверишь в самостоятельный голос тела. Рядом с лицом падает татуированная лапа, гладкая грудь прижимает к кровати. И тут мужчине уже даже мурлыкать не надо, чтоб я поняла, кто это. Но он мурлычет, погружая меня в нирвану удовольствия:

– Мася, Мася… Прогнись чуток… Ух, вкусная. Дай свою попку…

Отклоняется, давая мне возможность вздохнуть свободней, рывком приподнимает за бедра, подсовывает подушку, выходит, жадно лижет там, внизу, вгоняя в кайф и стыд одновременно. Чувствуется, что для него нет запретных тем, вообще ни одной!

Горячий язык скользит влажно и бесстыдно. Я кручу бедрами, мгновенно растеряв все утренние мысли, выгибаюсь, показывая, что хочу больше, больше, больше!

И он, победно хмыкнув: «Пиздец, как течешь», тут же всаживает в меня до упора длинный член.

Я вскрикиваю, хватаюсь бессмысленно за спинку кровати и подчиняюсь, продолжая издавать отрывистые крики на каждое сильное движение в себе.

– Не, ну это невозможно же! – раздаётся от порога грозный разочарованный рык, – Кот, скотина ты! Дай ей хотя бы немного в себя прийти!

– Она. Уже. В себе. – отрывисто хрипит Кот, не прекращая двигаться, а я выпускаю спинку кровати и утыкаюсь в сомкнутые ладони горящим от стыда лицом. Почему мне сейчас безумно не по себе, учитывая, что со мной делали эти двое всю ночь, непонятно. Никому непонятно.

Но стыдно. А под взглядом Егеря еще и горячее и горячее становится. Отворачиваюсь, чтоб не спалили мою блядскую сущность и то, как сильно мне сейчас хочется еще выгнуться и пригласить Егеря присоединиться…

Это все уже ни в какие ворота. Это ужас ужасный, вот что я вам скажу!

А, самое интересное, что Егерь-то меня без слов понимает.

Рычит, матерится несдержанно, и через мгновение кровать прогибается и стонет под его мамонтовским весом. Он в полотенце, судя по всему, выходил в сени и принимал душ. А, учитывая, что вода там только холодная, если ее, конечно, никто не согреет предварительно, то поступок поистине героический.

Егерь пахнет свежестью и морозом. А его член, оказавшийся у меня прямо перед лицом, уже горячий и стоящий.

Похоже, завелся сразу, как вошел и увидел, что со мной делает Кот. И все остальные слова о том, что мне надо отдохнуть, чисто так, для красного словца.

– Возьми в рот, няш, – командует он, неотрывно глядя мне в глаза. И шипит сквозь зубы, когда я размыкаю рот и послушно обхватываю губами толстый ствол. Я его едва на четверть могу впустить, настолько он здоровенный, ласкаю языком уздечку, Егерь закатывает глаза и матерится.

– Пиздец, пиздец, пиздец, – ускоряется Кот, жестко прихватив меня за бедра и ритмично дергая на себя, – кайф какой, бля, кайф…

От изменения темпа меня пробирает предогразменной дрожью, хочу сильнее выгнуться и потребовать не снижать амплитуду, но Егерь не позволяет освободить рот, держит, равномерно и неглубоко двигаясь во мне и глядя в мои закатывающиеся от удовольствия глаза. А Кот в этот момент приникает ко мне всем своим горяченным телом, жарко кусает в шею и ведет пальцами по клитору. И я кончаю, широко раскрыв в стоне рот. Это настолько сладко, что даже то, что Егерь ускоряется и вталкивает в меня член чуть ли не до спазмов и слез из глаз, не мешает. Наоборот. Наоборот! Только ярче все, только сильней!

Кот кончает, матерясь и напоследок всаживаясь в меня с размаха так, что мое тело толкает на Егеря, и я невольно беру член глубже, до горла. Непроизвольно сглатываю, и Егеря трясет от кайфа.

– Сука… – выдыхает он через пять минут, мягко привалившись к спинке кровати и поглаживая мои рассыпавшиеся по спине волосы, – я так кончусь тут. От кайфа. Кот, ты, скот, хоть немного совесть имей…

– Не-е-е-е… – сыто тянет Кот, лениво тиская меня за задницу, – смотри, какая попка? Ну какая совесть тут может быть?

– Это да-а-а-а… – соглашается Егерь задумчиво, а я разворачиваюсь и жалобно говорю:

– Помыться хочу.

– Пошли воду греть, Кот, – тут же отзывается Егерь, тискает меня напоследок, – слушай, няш, а там лохань здоровенная в сенях… Она для чего?

– А… – зеваю я, – это мы были маленькие… вытаскивали на улицу и мылись в ней…

– А если ее наполнить?

– Да вы что? Там ведер двадцать не меньше надо…

– Говно вопрос, – смеется Егерь, – валим, Кот. Устроим няше банный день.

– И сами… помоемся, – с паузой, многозначительной такой, говорит Кот, с готовностью подрываясь с кровати.

Я немного растерянно и сонно провожаю внезапно активизировавшихся мужчин. Ничего себе. То есть, у них вместо расслабухи послесексовой бодрость? Интересно…

Но думать на эту тему лениво.

Потому что я, в отличие от всяких там двужильных хоккеистов, нормальный человек. И иногда очень сильно хочу спать. И вообще… Отдыхать.

Я проваливаюсь в сладкий сон, без всяких сновидений.

И не собираюсь даже думать о том, насколько низко я опустилась… Потому что… Потому что похрен, ведь тут, на дне, настолько сладко, что ни о чем думать не тянет.

Полное разрушение личности, полное…

Деградация, мать ее…

И, кстати, что бы сказала мама, если б узнала?

Банный день

– Слушай, няш, – задумчиво тянет Егерь, – легко ведя по моему плечу здоровенной мокрой лапой, – а ты как себя чувствуешь?

– В смысле? – кошусь на него, дергаю плечом, показывая, что хочу немного приватности, хотя, понимаю, странное желание, учитывая то, что произошло ночью. И утром. И вообще…

Сейчас происходит.

Но, тем не менее…

– В смысле, там, – он указывает на мыльную воду, скрывающую низ живота, – все нормально?

– А ты недостаточно убедился? – язвлю я, в принципе, прекрасно понимая, о чем он, и досадуя на эту запоздалую заботу. Он бы раньше так переживал, когда в меня своего монстра загонял. С размаху. Интересно, почему у меня сейчас низ живота начало тянуть сладко от фантомных воспоминаний?

И еще интересно, можно за одну ночь в нимфоманку превратиться? Или это у меня какое-то другое психическое заболевание спрогрессировало внезапно?

Шизофрения, например… На фоне стресса от нахождения на пороге смерти… Ну а что? Достоевский, вон, после того, как в петле и с мешком на голове постоял, в жутко верующего мужика превратился… А до этого-то народоволец прям… Или, как их там…

Поймав себя в привычном сворачивании с темы реальности на кривую дорожку тупых рассуждений и ассоциаций, я прихожу в себя и настороженно смотрю на Егеря.

А тот… Блин, да он напрягается, ну надо же! И губы, вон, сжал так серьезно!

Обижается, что ли?

Так это моя прерогатива, вообще-то.

Это меня всю ночь имели так, что как только на части не разодрали, фиг знает. Могу немного погрубить после всего, что было? Могу.

– Не злись, – неожиданно примирительно говорит Егерь, а его лапа возвращается на мое красное от горячей воды плечо, поглаживает, – мы с Котом, конечно… Ну, не очень аккуратно… Но тут, понимаешь… Ситуация…

Последнее слово он выдыхает прямо-таки с мукой. Судя по всему, не особо этот титулованный зверюга любит объясняться. Ну так и я не особо люблю слушать объяснения. Так что у нас тут полное совпадение вкусов и интересов.

– Понимаю, – мне сейчас жутко хочется уйти с головой под воду. Ну, а почему бы нет? Лохань позволяет вполне.

Набираю воздух и погружаюсь в восхитительно горячую воду. Сразу становится хорошо так. Все звуки пропадают, остается только ток крови, бегущей по венам. Сильный, жесткий, словно бит в рэпе.

Выныриваю, уже когда задыхаться начинаю.

– Я думал, тебя опять спасать придется, – хрипит Егерь, внимательно разглядывая мое лицо, – давай, спинку потру…

– Отвали от нее уже, мамонт сибирский! – рявкает с порога Кот, разувается, проходит в комнату и ставит на плитку чайник с водой, – задолбал уже! Пока я, как проклятый, воду таскаю из колодца, ты тут опять клинья к Масе подбиваешь! Иди лучше за чайником следи, я сам ей спинку потру!

– Пошел нахер, – коротко реагирует на предъяву Егерь, сверля приятеля злобным взглядом.

Тот отходит от чайника, молча топает к нам и улыбается. Совсем не весело, а очень даже страшно.

Так, похоже, вынужденное сексовое перемирие завершилось… Надо бы мне побыстрее домыться и свалить наверх прежде, чем они тут драку устроят…

– Я уже помылась, спасибо, – поспешно прерываю нарастающую лавину бреда, встаю из воды.

И тут же, по резкому торможению Кота и жадному взгляду Егеря, понимаю, что поторопилась. Зря так быстро встала. Без предупреждения и подстраховки.

В комнате, натопленной по-банному, становится уже даже не жарко, а душно до головокружения.

Машинально прикрываюсь руками, что, опять же, выглядит на редкость нелепо, в разрезе творящегося бреда, ежусь под горячими масляными взглядами, говорю, стараясь не дрогнуть голосом:

– Покрывало мне принесите… Пожалуйста…

Кот хлопает ресницами, медленно так, словно под гипнозом, а Егерь тянется ко мне обеими лапами, подхватывает за талию и ставит на пол. Рук не убирает. Скользит по телу мокрыми пальцами, дышит тяжело:

– Няш… Зачем тебе покрывало? Иди ко мне…

И в ту же секунду Кот делает шаг вперед, словно завороженный…

Я понимаю, что сейчас будет продолжение ночи, тело опаляет таким жаром пополам с предвкушением, что стоять сложно! И дышать сложно! А еще, когда они так смотрят… И Егерь – полуголый, в одних джинсах. А Кот – в свитере тонком, снегом чуть присыпанный…

И они такое могут сделать… Так хорошо, так сладко… Я знаю это, я это помню.

И так легко поддаться. Так легко про все забыть и снова окунуться в этот неисчерпаемый океан похоти. Именно похоти, не страсти!

Страсть – это нечто более цивилизованное, что ли…

А то, что между нами тремя – никакого отношения к цивилизованности не имеет. Это – животность в чистом виде. Похоть.

Прикусываю до крови губу, тормозя себя, свое сошедшее с ума тело.

Решительно выворачиваюсь из горячих лап Егеря, иду к дивану и прихватываю там накидку, заворачиваюсь в нее до самых пят. И все это – под дикими взглядами обоих мужчин.

Прямо удивительно, что не набросились сразу. Ждут чего-то… Чего?

Разворачиваюсь к ним, твердо смотрю в глаза сначала одному, затем – второму.

– Я хочу пойти наверх. Одна.

Последнее слово выделяю интонационно. И делаю паузу, ожидая реакции.

– Маа-а-ась… – предсказуемо тянет Кот, меняя черную похоть во взгляде на обманчиво мягкое участие и показушную легкость, – ну что ты, в самом деле?.. Ну случилось так… И чего? Морозиться будешь теперь? Не ожидал, честно…

Егерь ничего не говорит. Просто смотрит, все так же бешено, остро.

– Не собираюсь сейчас ничего… – и какого хера я оправдываюсь? – мне надо отдохнуть.

Разворачиваюсь и быстро иду наверх.

Каждую секунду, если честно, ожидая треша какого-нибудь.

Например, что меня схватят, стянут вниз, выковыряют из покрывала и поставят на колени… Ох… Нимфоманка, блять. По-другому не объяснить, какого хрена у меня при одной мысли об этом все внутри закаменело от предвкушения…

Но твердо печатаю шаг, иду по скрипучим ступенями наверх, ежусь от влаги с волос, уже пропитавшей все покрывало сзади, и от не менее жестких, изучающих взглядов…

И кажется мне, что именно сейчас происходит нечто важное. Нечто основообразующее. Нечто, от чего потом пойдет отсчет в нашей истории. Новый отсчет.

В комнате первым делом натягиваю страшенную бабушкину ночнушку и закручиваю волосы в жгут. Смотрю на кровать, носящую все следы непотребства, которое творилось тут ночью и утром. Пахнет кокосовым маслом и сексом. Смешение запахов, дикое совершенно, бьет в голову.

Прислушиваюсь, не скрипит ли лестница, но нет. Вроде, все тихо. Никто за мной не топает, никто не собирается опять трахать… Приставать… И это хорошо, да?

Внизу явно какое-то шевеление, бубнящие голоса, плеск воды, потом грохот, оглушительный мат…

Плевать. Все равно не спущусь. По крайней мере, пока.

Сдираю с кровати простыни и покрывало, остервенело роюсь в сундуке в поисках замены.

Господи, как хорошо, что бабуля у меня была – та еще тряпичница! Ничего не выбрасывала, все простыни, все белье постельное сохраняла в хорошем состоянии! Даже крахмалила, как раньше делали!

В сундуке находятся и новое постельное, и покрывало. Причем, последнее даже с вышивкой. Оно-то тут откуда?

Но сейчас это не тот вопрос, над которым стоит думать.

Застилаю новое белье, достаю еще один плед и закутываюсь в него с ногами и головой.

Забираюсь в кровать. И выдыхаю. Впервые за… Сутки? Да, наверно…

Глаза закрываются сами собой, но я не сплю. Слепо таращусь на седые космы метели за окном.

Мне надо понять, что делать дальше.

Надо проработать стратегию поведения…

Мысли о том, насколько я шлюха, сейчас не к месту. Ну, случилось и случилось, чего уже теперь плакать? Не наивная девочка все же, не девственница… Знала, что так бывает, видела даже… В порно, ага.

Но на себя не примеряла, как-то казалось всегда, что чересчур… А оказалось, нормально. В самый раз.

Но сейчас не об этом. Не об этом!

Я попала в тупую, водевильную даже, ситуацию.

Как в классическом триллере: метель, домик, отрезанный от всего мира, я и двое мужиков не самого правильного поведения и самой неправильной репутации…

И я всю ночь с ними трахалась. С двумя. И это – уже не триллер нифига. Это уже порно. Тоже, кстати, классическое.

Вопрос теперь только, по какому пути мне дальше следовать? Триллер или порно?

Если первое, то должны быть африканские страсти и затем взрыв в финале… Катарсис и все такое. Отрицание и боль от переживаний и собственного падения. Это, если исходить из моих скудных познаний в жанровом и сценарном…

Если второе… То у меня впереди еще море открытий. И сладкий финал. Здесь, в этой локации.

А когда мы отсюда выберемся… Скорее всего, только сны будоражащие останутся.

Потому что не дура же, вполне понимаю, почему они на меня так набросились. Ну, кроме обстоятельств, естественно, удручающих. Может, в самом начале ничего и не хотели…

«Ага, не хотели, – внутренний паскудный голос тут как тут, – то-то Егерь тебя тискал в первый же вечер, а Котяра рядом вился, терся без конца…»

В поведении мужиков, однако же, ничего удивительного. Мы тут одни, они, судя по тем же интернет-заголовкам, те еще секс-террористы…

Вот и попала между ними, как зернышко между жерновов…

Ну что тут скажешь? Плакать точно не буду. И убиваться тоже. И нет, по стенам ходить не собираюсь.

Случившееся этой ночью – определенно, самое яркое впечатление в жизни.

Жалеть о нем? Да пошли вы нахрен!

А вот повторять… Судя по настрою мужчин, они рассчитывают меня тут иметь, как только хочется, весь период нашего вынужденного затворничества.

Не знаю, как между собой договариваться планируют, потому что, исходя из увиденного сейчас, внизу, они друг к другу ревнуют. И делиться не хотят. Хотя, факт – втроем им понравилось не меньше, чем мне. Может, не в первый раз такое? Может, ту девчонку, что подала на них в суд за изнасилование и побои, они тоже… Вдвоем?.. Может, она отказывалась, а они… Настояли?

Это я, овечка развратная, не стала кочевряжиться… А она, может, оказалась более морально стойкой, правильной овечкой?

Черт… Надо было этот вопрос прояснять до того, как в постель с ними легла…

Ладно, спишем все на стресс. Это удобно, это безопасно, это правильно, в конце концов!

Метель резко бьет снегом в окно, отвлекая меня от самокопания.

Вздрагиваю, плотнее укутываюсь в покрывало.

Интересно, сколько еще мы тут просидим?

Послезавтра Новый Год…

Буду здесь отмечать… С Егерем и Котом. В одной комнате. За одним столом. В одной…

Невольно поджимаю пальцы на ногах от сладкой судороги. Откидываюсь на изголовье кровати. Скрипит, и сильно. Расшатали совсем…

Вспоминаю, как дико билась деревянная спинка о стену… И все внутри сжимается.

Наверно, я должна быть стойкой. Наверно, я должна быть… Правильной? Они – чужие. И они исчезнут из моей жизни, едва пройдет метель… И я не должна…

Метель бьет в стекло, скрипят внизу деревянные полы, бубнят мужчины, так сладко, так безумно целовавшие меня этой ночью…

Почему должна от этого отказываться? Из-за чего? Из-за их репутации в интернете? А не плевать ли мне? Правильно Борюся… Конь говорил – сейчас ничему верить нельзя. Вполне возможно, что все не так, как там описывают. Потому что по моему опыту… Не требуется таким мужикам применять силу… И нежная фиалка просто не может оказаться в их орбите, не может остаться с ними двумя наедине… Это мне не повезло. Или повезло. Ну так, я и не фиалка…

А если все именно так… И я себя сейчас успокаиваю, слушая не голову, а… то, что значительно ниже… То надо это выяснить, наверно? Хотя бы выслушать их… Но сначала поспать… Да, поспать. Одной. А потом уже решать буду…

Скрипит лестница, да так тяжело, что становится понятно: сразу двое по ней поднимаются.

Черт… Непослушные какие, нетерпеливые… Если сейчас полезут, то я буду, пожалуй, сопротивляться.

– Настюш, – первым ожидаемо скребется Кот, показывает из-за двери умильную бородатую рожу, – мы тут одежду кое-какую принесли…

– И пожрать, – грохочет сзади Егерь, – чай и бутеры.

Ох… Кавалеры сотого левела, однозначно.

И как тут сопротивляться?