Текст книги "Иван Тургенев и евреи"

Тургенев никогда не принадлежал к моим «любимым» писателям, даже больше, было в нем что-то мне чуждое. Я, конечно, не говорю о его оценке как историк литературы. Его место в литературе, его значение я знал и отдавал ему должное. Но дело шло о внутреннем сродстве, о том, что заставляет к писателю вновь и вновь возвращаться, что делает его звеном в собственном духовном развитии. Иногда очень трудно объяснить, что определяет такое значение в личной жизни писателя, но впечатление остается на всю жизнь, мощное и неизгладимое.

<…> Жизнь и творчество Тургенева – подлинная трагедия, до сих пор неосознанная надлежащим образом человечеством. Он сам больше всего сделал для того, чтобы остаться непонятым. Ибо сам себя он понимал меньше всего. Кажется, Боткин в связи с тургеневским Фаустом писал ему, что он не знает, в чем сила его творчества. Он убеждал его отказаться от современности, а дать волю своему лирическому чувству, другими словами, довериться непосредственному инстинкту своего творчества. Фауст представлялся ему именно таким непосредственным выявлением творческого гения Тургенева. Но в том-то и была трагедия Тургенева, что он редко отдавался своему непосредственному чувству. Уже по самой природе своей он был необычайно к себе недоверчив и мнителен. Редко кто с такой настойчивостью добивался предварительного суждения друзей о новых вещах своих, мало кто так болезненно воспринимал отзывы после появления их в печати. И с необычайной податливостью менял Тургенев места, вызвавшие возражения, отказывался от целых страниц, встретивших отрицательное суждение. Может быть, именно это отсутствие веры в себя и толкнуло в дальнейшем творчество Тургенева на ложный путь. Необычайный успех Записок охотника, воспринятых на фоне борьбы за отмену крепостного права, внушил Тургеневу мысль об общественном служении его музы. Конечно, не так грубо было им воспринято свое призвание, но он всегда гордился, что в его романах отражается общественное движение его времени. А в сущности, Записки охотника ничего общего с «аннибаловой клятвой» не имели, и вся их сила – в непосредственной художественной силе Тургенева. Достоевский был совершенно прав, когда ни словом не обмолвился о заслугах Тургенева в борьбе с крепостным правом, но не побоялся поставить Записки охотника, по непосредственному выражению в них национального русского гения, в один ряд с произведениями Пушкина и Гоголя, а привходящий эпизод об Антропке назвать вещью «поистине гениальной». Во внутреннем сознании Тургенева произошло неправильное перемещение в оценке своего собственного творчества, а в силу общего «направленческого» характера русской литературы под этим углом зрения воспринимался и воспринимается Тургенев и до сих пор. <…> в широком сознании русского читателя Тургенев остался и остается все еще автором русского общественного романа. А эта сторона как раз и перестала находить живой отклик, воспринималась как обязательный материал школьного обучения. А «настоящий» Тургенев оставался, да и остается неизвестным. Да, по существу, он и недоступен для того возраста, когда принято читать Тургенева. Только имея позади долгую жизнь испытаний и разочарований, только постигнув на собственном опыте обманчивость счастья и приблизившись в жизненном опыте к тому пределу, когда начинаешь понимать, что существует «соблазн счастья», преодоление которого требует, может быть, наибольшего мужества и твердости, начинаешь понимать Тургенева. Но тогда становишься доступным и тому чувству грусти, которым овеяно его творчество и его жизнь [БЕМ А.Л.].

С огромным пиететом к имени Тургенева относился один из старейших русских символистов Константин Бальмонт, величавший его в свойственное ему выспоренной манере выражаться,

«первым поэтом русской прозы, равного которому доныне еще не было», «родным братом» и «полноправным наследником» А.С. Пушкина. И.С. Тургенев для К.Д. Бальмонта – «самый русский» прозаик, лучше других постигший «серебряный речной разлив родной нашей речи» и лучше других понявший «основные черты нашего народа и прихотливый ход нашей истории», равно как и «самый русский» поэт – А.С. Пушкин.

На чужбину, на Запад, по К.Д. Бальмонту, И.С. Тургенева откинули «русская грубость» и «русское кривопонимание», отчего писатель «всю жизнь томился этой разорванностью». И.С. Тургенев – «великан с серебряной головой» – занимает, уверен поэт, свое особое место как «лучший восхвалитель девического и женского лика», как «самый верный друг женщины».

Слова К. Д. Бальмонта об отношении И.С. Тургенева к христианству в контексте его мировоззренческих конфликтов с Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым удивительным образом перекликаются с мнением Д.С. Мережковского: И.С. Тургенев с его кротостью, добротой, прямодушием, честностью, прощением обид, благородством, щедростью и любовью христианином был, и «неизмеримо больше», чем «два великие его сверстника» – Ф.М. Достоевский с его «демоническими христианскими порывами» и Л.Н. Толстой с «пресным поддельным буддийским христианством». Тургенев – художник, по К.Д. Бальмонту, – тот «глубокий колодец, в который глядится Бог…», <…> один из лучших художников русской прозы, который всю жизнь оставался поэтом [ТИШИНА (II). С. 75–77].

Писатель Марк Алданов в статье «При чтении Тургенева (несколько заметок)» провел компаративную параллель между ним и Александром Герценом. Как публицист Тургенев для Алданова «не бог весть какой», по сравнению с блестящим публицистом Герценом, однако «как большой художник и очень умный человек он видел и понимал многое такое, чего не видело и не понимало большинство его современников». Так, например, в письме Герцену от 13 (25) декабря 1867 Тургенев, по мнению Алданова, «наметил те пределы, в которые жизнь замкнет политику на очень долгие десятилетия», – то есть «самому себе предоставленный русский человек», свергнув старую власть в 1917 г., оказался в «глуши, тьме и тирании» первых лет установления советской власти. Однако «хваленая» писателем наука – по выражению Алданова – «в одной чрезвычайно ученой стране» не оказалась спасительным лекарством против этих трех признаков «старообрядчества». Значение Тургенева как беллетриста Алданов видит еще и в том, что он:

всю жизнь искал новых форм в искусстве – это и само по себе заслуга немалая. Если не ошибаюсь, и сейчас не существует ни одной такой формы, которой он не испробовал бы. Иногда кажется, что он предвидел и кинематограф: «Сон, например, чисто кинематографический рассказ. Разумеется, не все его искания были удачны. Надо, однако ценить больших писателей по тому лучшему, что они дали. Совершенно справедливо говорит Б. К. Зайцев, что «в золотом веке нашей литературы место Тургенева в числе четырех – пяти первых [АЛДАНОВ (II)].

Знаменитый русский филолог и литературовед Михаил Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского» (1963) писал:

«Тургеневский сказ полновесно значим, и в нем один голос, непосредственно выражающий авторский замысел. Здесь перед нами простой композиционный прием… Преломлять свои мысли в чужом слове Тургенев не любил и не умел. Двуголосое слово ему плохо удавалось».

Бахтин т. о. выводит Тургенева из сферы «двуголосого слова», этой полифонии, как он называет основную черту романов Достоевского. <…> И благодаря Бахтину, в литературоведении XX века закрепилось мнение о том, что Тургенев монологичный, недостаточно интересный, не такой гибкий, как, например, Достоевский [ВДОВИН А. (I)].

О таинственных повестях как о художественном единстве впервые заговорил выдающийся русский литературовед Лев Васильевич Пумпянский. Он посвятил им отдельную статью «Группа таинственных повестей» (1929) и включил в нее одиннадцать произведений, разделив их на три подгруппы. В первой сверхъестественное находится в центре повествования «Призраки» (1863), «Собака» (1866), «Сон» и «Рассказ отца Алексея» (1877). К ним примыкают еще четыре, в которых таинственное выполняет функцию важной детали: «Фауст» (1855), «Несчастная» (1868), «Песнь торжествующей любви» (1881), «Клара Милич» (1882). Последняя подгруппа – «Стук… стук… стук!..» (1870), «Часы» (1875). И в наше время факт обращения Тургенева к теме «таинственного» вызывает особенный интерес у исследователей, – см. например, [ТОПОРОВ (I) и (II)], [АРИНИНА], [БЕЛЯЕВА И. (I)], [ГОЛОВКО], [КОНЫШЕВ]. Общепринятым является мнение, что тургеневский цикл «Таинственных повестей» был им создан отнюдь не случайно. Его нельзя объяснить лишь интересом писателя к сверхъестественному, в частности – спиритизму, который возник в конце XIX века в России и на Западе. Куда более важную роль здесь играли психофизиологические особенности личности Тургенева, определяющие характер его мироощущения и специфику «поведенческих структур» [ТОПОРОВ (II). С. 370].

Известный тургеневовед и исследователь «таинственных повестей» А.Б. Муратов писал:

Тема неведомого, странного, страшного, непонятного – одна из основных тем творчества Тургенева вообще и в той или иной мере присутствует в каждом произведении писателя. С этой точки зрения все они “таинственные”. Но очевидно, что когда речь идет о “таинственных повестях” как об относительно самостоятельном явлении, то следует иметь в виду группу повестей и рассказов, в которых эта тема становится центральной»[205]205
  См. об этом в: Иван Тургенев. Таинственные повести и рассказы / Составление и вступительные статьи А. В. Вдовина, А. С. Федотова. М.: Rosebud, 2019.


[Закрыть].

Однако в ХIХ в. критики усматривали этой тургеневской прозе поворот писателя от реалистического, «позитивного» изображения реальности в сторону мистицизма, таинственности и идеализма. В этой связи популярный в те годы поэт и переводчик Петр Исаевич Вейнберг поместил в сатирическом журнале «Будильник» нечто вроде открытого письма Тургеневу в стихах:

 
Я прочитал твою «Собаку»,
И с этих пор
В моем мозгу скребется что-то,
Как твой Трезор.
 
 
Скребется днем, скребется ночью,
Не отстает
И очень странные вопросы
Мне задает:
 
 
«Что значит русский литератор?
Зачем, зачем
По большей части он кончает
Черт знает чем?»
 

Огромная область научного тургеневоведения, возникшая в ХХ столетии, постоянно пополняется новыми исследованиями, которые подвергают ревизии и переоценке прежние о характере прозы Тургенева. Так, например, уже

в конце ХХ века, начиная с 1980–1990-х годов, и в Соединенных Штатах, и в Великобритании (там всегда было очень сильное тургеневоведение), и во Франции, где тоже всегда очень хорошо изучали Тургенева, и в России появились попытки <…> усложнить наше восприятие Тургенева.

<…> И немецкие, и французские, и англоязычные исследователи заговорили о том, что он разрабатывал в своих текстах особый тип психологизма, который <…> невозможно назвать монологичным. У Тургенева всегда есть подтекст, всегда есть игра точками зрения, всегда есть очень разные взгляды на одного и того же персонажа. Его авторская позиция очень тщательно скрыта в произведениях, в романах, и это можно сравнить с тем, как Достоевский, по Бахтину, дистанцируется от своих героев и передоверяет им самим высказывать свою точку зрения, свою философию. С другой стороны, исследователи заговорили о Тургеневе как о странном, ночном, мистическом, идеалистическом авторе. Фактически это было повторение на новом витке того, что ранее, в конце XIX века, говорили символисты [ВДОВИН А. (I)].

Глава IV. Тургеневская эпоха в контексте эмансипации европейского еврейства в ХIХ столетии

Предубеждение против евреев врождённо каждому христианину.

Иван Аксаков (1862)

 
Я – вор! Я – рыцарь шайки той,
Из всех племен, наречий, наций,
Что исповедует разбой
Под видом честных спекуляций!
 

Николай Некрасов «Современники» (1875)

 
Жиды! Жиды, какое это слово
Какой народ, что шаг то чудеса.
Послушать Христиан – ревниво и сурово
На них глядят святые небеса.
 
 
Победней нет, проклятей нет народа
Нет никому, такой как к ним вражды.
Но где есть Бог, есть чувство, мысль, свобода
Везде они – жиды, жиды, жиды!
 

Лев Мей (1860)

Процесс эмансипации евреев – «Хаскала»[206]206
  Хаскалá (Гаскала; הָלָּכְׂשַה, «просвещение), еврейское идейное, просветительское, культурное, литературное и общественное течение, возникшее во второй половине ХVIII в.; выступала против культурно-религиозной обособленности еврейства и видела в усвоении светского европейского образования и в продуктивизации труда залог улучшения положения еврейского народа. Хаскала была поворотным пунктом в новой еврейской истории и стала идейным источником всех центральных течений еврейской национальной мысли последующих двух столетий [ЭЕЭ].


[Закрыть], начался в результате усвоения идей Просвещений и Великой французской революции европейским обществом и по окончанию наполеоновских войн затронул все западноевропейские страны.

По мере того как буржуазное, промышленное и светское общество со всеобщими юридическими правами приходило в Европе на смену иерархическому обществу средних веков, эмансипация евреев становилась неизбежной: было немыслимо, чтобы целая группа людей, играющая первостепенную роль в области товарообмена и производства, оставалась в зависимости от особого режима и специальных законов. Накануне Французской революции эта эмансипация подготавливалась во всех странах Западной Европы в процессе взаимообмена гуманистических идей эпохи, которые распространятся вплоть до царской империи, где Александр I предпримет попытки улучшить положение рассеянного народа, предполагая даже взять на себя роль его всеобщего покровителя. Но именно революционной Франции принадлежит честь предложить миру картину полной эмансипации, соответствующей Декларации прав человека, и этому примеру последовало большинство других стран в то время, коша они оказывались под властью наполеоновской Франции. Это дало основания французской революционной идеологии приписать себе все заслуги в деле еврейской эмансипации [ПОЛЯКОВ Л. С. 25].

С конца 1830-х и по начало 1880-х годов – эпоха, на которую приходится жизнь и деятельность Тургенева, на общественно-политической и культурной сцене западноевропейских государств появилось большое число представителей эмансипированного еврейства. Само по себе это обстоятельство являлось феноменом, свидетельствующим о разрушении вековечного феодального социума, в котором евреи как «парии»[207]207
  «Парии» – согласно определению немецкого социолога Макса Вебера – бесправная группа населения, лишённая необходимых социальных контактов и возможности вхождения в другие социальные группы. Обычно такая группа имеет свою религию, оправдывающую бесправие и презрение.


[Закрыть] находились в условиях культурно-правовой изоляции и формально не участвовали в политической жизни христианского общества. Еврейская эмансипация шла под знаменем Великой французской революции, которая в числе прочих своих либерально-демократических актов в 1791 г. утвердила юридическое равенство евреев перед Законом. Это обстоятельство способствовало тяготению основной массы аккультурированых[208]208
  Аккультурация – процесс взаимовлияния культур (обмен культурными особенностями), восприятия одним народом полностью или частично культуры другого народа. Следует различать аккультурацию и ассимиляцию, при которой происходит полная утрата одним народом своего языка и культуры при контакте с другим, более доминантным. При этом, несомненно, аккультурация может быть первой ступенью на пути к полной ассимиляции, – см. об этом: Herzig Arno. 1815–1933: Emanzipation und Akkulturation: URL: https://www.bpb.de/izpb/7674/1815-1933-emanzi-pation-und-akkulturation.


[Закрыть] евреев к так называемому «левому» лагерю, что вкупе с их общественно-политической активностью не могло не вызывать страха и опасений у представителей другой части политического спектра. «Правые» – националистически настроенные традиционалисты, клерикалы, монархисты и иже с ними, выказывали неприкрытую враждебность к евреям-чужеродцам, идеологически мотивированную стереотипами вековечного христианского антисемитизма. Одним из апологетов расового антисемитизма, в этих кругах являлся крупнейший ученый-востоковед ХIХ века Пауль Антон де Лагард, который утверждал, что Германия должна создать «национальную» форму христианства, очищенную от семитских элементов, и настаивал на том, что евреи являются «вредителями и паразитами», которых следует уничтожать «как можно скорее и основательно»[209]209
  См. Chisholm Hugh. Lagarde, Paul Anton de/In: Encyclopædia Britannica (11th ed.). Cambridge: University Press, 1910–1911; Михман Д. Катастрофа европейского еврейства. Т 1. Тель-Авив: Открытый университет Израиля, 2001. С. 74–76.


[Закрыть].

…процесс освобождения и <быстрое внедрение> евреев <во все социальные институции> вызывает глубокое смущение во многих душах и пробуждает чувство новой неясной угрозы, напоминающей о средневековых легендах, сотканных вокруг «народа-богоубийцы»: приспособленные к вкусам эпохи, т. е. утратив религиозный аспект и политизировавшись, в своем окончательном виде они получат название «Протоколы сионских мудрецов»[210]210
  «Протоколы сионских мудрецов» – подложный антисемитский документ, в котором излагаются планы евреев по установлению мирового господства и разрушению христианского мира. Впервые опубликован на русском языке в 1903 г. под видом отчёта о тайных собраниях сионистов в Базеле и под названием «Протоколы собраний Сионских мудрецов». Текст «Протоколов» стал предлогом для антисемитов начала XX столетия и сыграл важную роль в обосновании теории «жидомасонского заговора», – см. Бен-Итто Х. Ложь, которая не хочет умирать. М.: Рудомино, 2001.


[Закрыть] [ПОЛЯКОВ Л. С. 26].

Со своей стороны либералы и – на «левом» фланге, социалисты, анархо-синдикалисты и революционные демократы, декларировавшие просвещенческие принципы «свободы равенства и братства», ратовали за построение гражданского общества, в котором независимо от религиозной принадлежности все равны перед законом и имеют одинаковые гражданские права. Однако в их рядах повсеместно звучало недовольство «евреями-эксплуататорами», высказывалась жесткая критика еврейской предпринимательской активности, особенно в кредитно-банковской сфере. Сам «еврейский вопрос» левые, как правило, предпочитали не выдвигать на повестку дня, но, если уж вступали в дискуссию, то выказывали толерантные взгляды, поддерживая в целом устремления евреев к гражданскому равноправию. Однако, как уже отмечалось выше, и в этом лагере имели место ярко проявлявшиеся антисемитские тенденции. Их выразителями выступали видные мыслители-демократы: социалисты Фурье и Дюрринг, анархисты Прудон, Марр и Бакунин, либерал Трейчке и др. Основные антиеврейские тезисы у них строились на презумпции антагонистической моральной и культурной ориентации евреев – представителей чужеродной для европейцев («арийские народы») семитской расы. При этом евреи объявлялись носителями всех грехов капиталистического общества, им приписывались такие пороки, как исключительное своекорыстие, торгашество, жажда наживы, обожествление денег и т. п. (см. Гл. I).

Что касается позиции власть имущих, то и монархические, и республиканские правительства Западного мира, начиная с 20-х годов ХIХ в., в целом проводили политику, способствующую еврейской эмансипации и уравнению евреев в гражданских правах с христианским населением.

Эмансипация несла в себе аккультурацию евреев, что предполагало принятие ими частично или, желательно, целиком культуры народа, среди которого они проживают, при сохранении своей религиозной идентичности. Если не эмансипированные евреи были отдельным народом с собственной культурой и религией, имели собственные общины, школы и профессии, иначе одевались, писали и говорили, то аккультурация превращала их в немцев, французов, датчан… «Моисеева закона». Иудаизм же в этих странах становился третьей равноправной государственной религией наравне с христианскими конфессиями – католицизмом и протестантизмом. Однако, как утверждал Карл Маркс в статье «К еврейскому вопросу» (см. об этом в Гл. I), при сохранении религии даже в форме «частного дела» граждан, «еврейский вопрос» отнюдь не исчезнет, поскольку будет сохраняться идейная между христианским и еврейским сообществами.

В ХIX в. для характеристики процессов эмансипации тех или иных народов широко употреблялся термин «ассимиляция», который подразумевает гораздо более радикальное их приспособление, чем аккультурация, граничащее с поглощением в среде титульного народа того или иного государства. В этом случае евреям со стороны европейских элит предлагалось (по умолчанию) полностью отказаться от своей национальной идентичности, чтобы в культурном отношении они стали немцами, французами и т. д. Некоторые сторонники ассимиляции предполагали, что эмансипированное еврейское сообщество примет, в конце концов, христианство и благодаря смешанным бракам в итоге исчезнет. К ассимиляции евреев призывали и социалисты, которые вслед за своим учителем Карлом Марксом полагали «еврейство химерической национальностью».

Включившееся в движение Хаскала евреи были не только потребителями европейской культуры, но и сами стремились участвовать в ней. Наиболее талантливые представители аккультурированного еврейства очень скоро стали играть заметную роль в искусстве, науке и литературе. Во второй трети XIX века в культурной и общественной жизни Парижа, Вены, Берлина и Праги самое активное участие принимали аккультурированные еврейские элиты[211]211
  Например, в Австро-Венгрии – второй по численности еврейского населения европейской стране, начала ХХ в. наиболее знаменитыми, вошедшими впоследствии в число классиков мировой литературы, были в основном писатели еврейского происхождения: Петер Адельберг, Артур Шницлер, Франц Кафка, Хуго фон Гофманисталь, Стефан Цвейг.


[Закрыть].

Участие эмансипированных евреев в экономической, научной и культурной жизни западноевропейских стран в целом поощрялось их правящими кругами, но, одновременно, встречало резкое недовольство традиционалистов, – см. например, [ХДЕРИ]. Выразителями антиеврейских настроений на культурной сцене выступали также и многие интеллектуалы. В первую очередь речь идет о «немецких романтиках» – таких, например, как поэты Ахим фон Арним, Клеменс Брентано, филологи-фольклористы братья Гримм. В своих романтических фантазиях они особое место уделяли «корням» и «почве» – т. е. исконно немецкой сущности, и для них евреи представляли чужеродное семя.

На политической арене антиеврейские позиции занимали националисты и клерикалы – как католики, так и протестанты. В семидесятых годах XIX в. в только что объединенной Бисмарком в империю Германии (Второй Рейх) развернулась жаркая полемике по «еврейскому вопросу»[212]212
  Германия, начиная с эпохи просвещения, в лице своих больших и малых мыслителей стала цитаделью теоретического антисемитизма, как правого, так и левого толка, см. [ЛОЗИНСКИЙ].


[Закрыть]. Именно в это время для характеристики отношения христиан к евреям-иудаистам стали использоваться такие понятия, как антисемитизм и его антоним – филосемитизм. Оба эти понятия появились практически одновременно. Немецкий журналист Вильгельм Марр – политический анархист, противник капитализма и страстный борец против еврейского засилья, впервые употребил термин «антисемитизм» взамен аналогичных ему понятий «антииудаизм» и «юдофобия» в своем памфлете «Путь к победе германства над еврейством» («Der Weg zum Sieg des Germanenthums über das Judenthum», 1880 г.)[213]213
  26 сентября 1879 года Вильгельм Марр основал в Берлине первое европейское антисемитское политическое объединение – «Лигу антисемитов», которая просуществовала до конца 1880 г.


[Закрыть]. Этот термин, несмотря на его псевдонаучность – семитами Марр считал лишь «расовых» евреев (sic!)[214]214
  Основу для возникновения теории расового антисемитизма, которая рассматривает евреев в качестве прирождённых носителей неких биологически ущербных признаков, заложили работы немецкого историка-востоковеда Пауля де Лагарда.


[Закрыть] – прочно вошел в международную политико-публицистическую лексику, – см. [PUSCHNER], [ХДЕРИ].

Значительный резонанс в среде немецкой социал-демократии получили идеи философа и политэконома Евгения Дюрринга, согласно которому причиной социального неравенства, эксплуатации и нищеты является насилие. Социалистическое преобразование общества, по Дюрингу, должно исключать революционный переворот и идти в духе мелкобуржуазного социализма Прудона, путём кооперирования мелких производителей. В своей апологии «еврейского засилья» в экономической и общественной жизни народов мира Дюрринг[215]215
  Дюрринг Евг. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру / Перевод 5-го издания. М.: 1906.


[Закрыть] приобрел стойкую репутацию отъявленного антисемита. С жесткой критикой его идей и личности выступали такие разные мыслители как Фридрих Ницше:

В самых священных местах науки можно было услышать хриплый, возмущённый лай патологически нездоровых собак, лживость и ярость «благородных» фарисеев. Я ещё раз напоминаю моим читателям, имеющим уши, о том берлинском апостоле мести Евгении Дюринге, который в сегодняшней Германии использует неприличнейшую и отвратительнейшую шумиху о морали. Дюринг – первейший горлопан из тех, кто сегодня есть среди равных ему антисемитов [ЙОНКИС],

– и Фридрих Энгельс. Этот основоположник научного коммунизма в своей знаменитой книге «Анти-Дюрринг»[216]216
  Цитируется по: URL: http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Antiduering/antid-1-14.html


[Закрыть], писал, характеризуя Дюринга:

Он не может изготовить свою философию действительности, не навязав предварительно своего отвращения к табаку, кошкам и к евреям – в качестве всеобщего закона – всему остальному человечеству, включая евреев. Его «действительно критическая точка зрения» по отношению к другим людям состоит в том, чтобы упорно приписывать им вещи, которых они никогда не говорили и которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга.

Другой поклонник марксизма, национал-эконом и классик немецкой социологии Вернер Зомбарт в начале ХХ в. развивал теорию, согласно которой именно евреи создавали в Западной Европе предпосылки для развития капитализма современного типа. Делалось это ими, в частности, путём разрушения патриархальных принципов «традиционного» общества. По мере увеличения роли евреев в хозяйственной жизни Англии, Франции, Германии, Швеции, Польши… писал Зобат, на них со всех сторон сыплются стереотипные обвинения в «обмане» и в том, что они «лишают пропитания жителей страны»:

Главным образом здесь подразумеваются не формальные правонарушения, а разрушение обычаев, норм морали в области торговли – традиций, сложившихся в феодальном христианском обществе.

<…> Всё увеличивающаяся скорость изменений хозяйственной жизни достигает в развитом капитализме такого предела, что традиция, нарушенная каждым конкретным изменением, не успевает восстанавливаться. В результате, капиталистическому предприятию чуждо всё органическое, естественно выросшее, основанное на опыте человечества. Оно чисто рационалистически конструируется, является искусственным механизмом. Конкретно это осуществляется благодаря процессу, который Зомбарт называет «подчинением хозяйственной жизни торговым операциям». Вексель, ценные бумаги, биржа придают развитому капитализму анонимный, безличный характер. Если раньше, например, долг имел характер отношения двух конкретных людей, кроме денежной стороны включал в себя и чувство благодарности, то в форме векселя он отрывается от человеческих отношений, полностью теряет личный характер. А биржа, «рынок ценных бумаг», подчиняет этому новому духу всю хозяйственную жизнь в национальном и мировом масштабе.

Возникшее в средние века и сохранившееся в раннем капитализме мировоззрение исходило – беря за модель земледелие – из представления об «участке», с которого человек имеет право «кормиться». Это могла быть и определенная сфера деятельности, которую охраняли, например, гильдии и цеха. В связи с этим считались морально недопустимыми все приёмы, имевшие целью получить прибыль за счёт другого – посягательство на его «участок». Например, реклама или конкуренция с понижением цен, тем более продажа ниже себестоимости, для захвата рынков. Часто отвергалось применение машин, так как они могли многих лишить работы. Все виды подобного поведения считались «нехристианскими» (нем., unchristlich). Основой было представление о «справедливой цене», которая давала бы возможность производителю поддерживать традиционно сложившийся уровень жизни. Стремиться к большему, повышая цены или увеличивая размеры деятельности – считалось, как правило, неморальным и бессмысленным.

Высокоразвитый капитализм разрушает эти «патриархальные» черты. Более того, антитеза почти каждой из них относится к числу его самых характерных признаков, обеспечивающих его сказочную производительность: неограниченная конкуренция, свобода торговли, реклама, принцип «время – деньги» <…>. За эту производительность приходится, однако, расплачиваться тем, что человек подчиняется интересам и логике развития «организаций», теряет чувство своей значительности, осмысленности своей жизни. «Капитализм – это деконкретизация мира, сведение его к абстрактному принципу денег; разрушение конкретности, многообразия», формулирует Зомбарт. Капитализм добивается продуктивности, о которой люди предшествующих веков не могли и мечтать, заменяя живой человеческий труд и самого человека машиной, но зато человеческое общество он приспосабливает к машине, делает его стандартизованным и механизированным.

Именно эти новые черты, как утверждает Зомбарт, евреи и привносили в хозяйственную жизнь. Он подробно анализирует те жалобы, которые раздаются по адресу евреев.

<…> Зомбарт полагает, что евреи заложили также основу для подчинения хозяйственной жизни торговым операциям, что он считает одной из основных черт развитого капитализма. Евреи создали вексель и биржу. Внедрение векселя в хозяйственную жизнь Зомбарт связывает с необходимостью тайны, анонимности в финансовых операциях евреев, часто подвергавшихся преследованиям.

<…> Наконец, благодаря своим интернациональным связям, евреи способствовали денационализации хозяйственной жизни: интересы не только конкретных людей, но и государств стали подчиняться интересам международных трестов и банковских домов. Типичным примером такого интернационального банковского дома являлся банк, созданный Амшелем Ротшильдом. В XIX в. его сыновья возглавили банки в крупнейших городах Европы: Натан – в Лондоне, Джеймс – в Париже, Соломон – в Вене, Карл – в Неаполе, Ансельм – во Франкфурте[217]217
  Роль евреев в развитии капитализма: URL:https://web.archive. org/web/20070119231442/http://fivii.by.ru/ rol-vkapitall.shtml, см. также: Зомбарт В. Буржуа: этюды по истории духовного развития современного экономического человека; Евреи и хозяйственная жизнь / Пер. с нем. М.: Айрис-пресс, 2004.


[Закрыть].

Теоретические работы Зомбарта, пользовавшиеся огромной популярностью в дореволюционной России, вобрали в себя огромный эмпирический материал, иллюстрирующий все архетипические представления о евреях в ХIХ в. как хозяевах «золотого мешка» и врагов христианского традиционализма.

К середине ХIХ в. Германской и Австро-Венгерской империях, а в последней, напомним, имелась вторая по численности – после России, еврейская диаспора, евреи были практически уравнены в правах с христианами и официально считались «немцами Моисеева закона»[218]218
  При образовании новой германской империи евреи, за исключением одной лишь Баварии, везде пользовались всеми политическими и гражданскими правами [ЛОЗИНСКИЙ].


[Закрыть]. При этом ситуация с «еврейским вопросом» оставалась далекой от идиллической картины «доброжелательной толерантности», более того, по сути своей, как и ранее, была конфронтационной. В антисемитизме, как форме мировоззрения, не видели ничего зазорного. Политические партии, газеты, профсоюзы с гордостью называли себя антисемитскими, поднимали антисемитизм как флаг, даже если их основная программа и цели были куда шире еврейского вопроса. Антисемитизм вместе с национализмом, антипрогрессизмом и христианской религиозностью[219]219
  В эту эпоху между католиками и протестантами также не прекращалась ожесточенная грызня.


[Закрыть] являлся частью национальной самоидентификации консервативных движений, напуганных ростом капитализма, – см. [KARP-SUTCLIFFE].

Можно доказательно утверждать, что в ХIХ в. «еврейский вопрос» в странах Западной Европы, повсеместно использовался правоконсервативными силами, клерикалами и вышеназванными представителями левого лагеря в спекулятивных целях, в первую очередь – для продвижения и упрочнения своих общественно-политических позиций.

Социальные процессы, сотрясавшие западноевропейские страны, оказывали ощутимое влияние и на восточную часть Европы. В Российской империи, где проживала большая часть европейских евреев[220]220
  Российские евреи составляли около 2/3 всего еврейского населения мира [НАТАНС].


[Закрыть], процесс их эмансипации начался с более чем сорокалетним запозданием, – см. [КЛИЕР (I)], [НАТАНС], [ПОЛЯКОВ Л.], [КАНДЕЛЬ].

«Тургеневская эпоха» охватывает период царствования четырех русских императоров. Писатель родился на 18-ом году правления императора Александра I (1818), его молодость и становление как всероссийской литературной знаменитости пришлись на «Николаевскую эпоху», а стяжание мировой литературной славы – на годы правления Александра II «Освободителя»; ушел Тургенев из жизни на втором году правления императора Александра III (1883).

В эпоху правления сугубого традиционалиста императора Николая I «еврейского вопроса» в российском общественно-политическом дискурсе как бы не существовало. Он оставался в сфере сугубо правительственных проблем, подконтрольных Двору Его

Величества и исключавших какое-либо общественное обсуждение. К моменту появления на свет И.С. Тургенева (1818) и затем, всю первую половину его жизни,

Еврейское население черты оседлости[221]221
  Черта оседлости (полное название: Черта постоянной еврейской оседлости) – в Российской империи с 1791 по 1917. (фактически по 1915 г.) граница территории, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям (т. е. лицам, исповедующим иудаизм), за исключением нескольких категорий, в которые в разное время входили, например, купцы 1-й гильдии, лица с высшим образованием, отслужившие рекруты, ремесленники, приписанные к ремесленным цехам, караимы, горские и бухарские евреи. Площадь территории – около 1 224 008 км², – см. одноименную статью в [ЭЕЭ]: URL: https://eleven.co.il/jews-of-russia/history-status-1772-1917/14679/. Плотность еврейского населения в черте еврейской оседлости была очень высокой: в ряде городов и местечек в черте оседлости, евреи не просто составляли значительную часть населения, но, иногда, были его большинством. Еврейская среда в большинстве своем сохраняла традиционный культурно-бытовой уклад, в первую очередь иудейскую веру, которая была не только религией (иудаизм), но и основой этого уклада и всего стиля жизни. В черте оседлости евреи говорили на идише – профанном языке общения, а также бурно развивавшейся с середины ХIХ в. светской литературы и печати, и на иврите (гл. образом – интеллектуалы и священнослужители) – сакральном языке священных текстов, литургии и раввинистического дискурса. Таким образом еврейское население было «замкнуто на себе самом», что, впрочем, характерно было и для других этнорелигиозных групп населения Российской империи – мусульман (татар, башкир, кавказцев) и буддистов (калмыков, бурятов), обитавших бок о бок с русскими.


[Закрыть] жило замкнутой жизнью‚ стараясь оградить себя от внешнего влияния‚ а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими‚ их интересы не совпадали с интересами русского общества‚ они не разбирались в оппозиционных настроениях того времени [КАНДЕЛЬ].

В общем и целом, евреи в России были определены как особая, не подчиняющаяся общим нормам и правилам поведения и в конечном итоге «вредная» группа населения. «Еврейский фанатизм» и «еврейская эксплуатация» прочно вошли в бюрократический лексикон. Принятое в 1804 году «Положение о евреях» определяло двоякую задачу властей по отношению к ним: «исправить» самих евреев (в частности, превратив их в землепашцев) и оградить их соседей от последствий еврейского «паразитического» образа жизни. <…>

Культурная инаковость евреев была законодательно отмечена властями печатью отсталости и варварства. Об этом, в частности, свидетельствует закрепление за ними статуса инородцев в 1835 году (во втором «Положении о евреях»). Евреи были единственной проживавшей на Западе империи этнической группой, получившей такой статус. На первый взгляд, общим с другими инородцами («восточными», в основном кочевыми) у евреев было только то, что они исповедовали нехристианскую религию. В то же время с юридической точки зрения статус инородца определялся скорее не религиозными или этническими отличиями от «коренных жителей», а различиями в укладе жизни (при понимании, что инородцы находятся на более низкой ступени развития) [ГОЛЬДИН (II). С. 342–347].

Согласно точке зрения современных историков:

Поскольку Николай I в принципе стремился к построению в России цивилизованного правовому государству, его деятельность отличалась обилием законотворчества. И еврейский вопрос не стал здесь исключением. На эту тему при Николае Павловиче было принято порядка 600 законодательных актов. Причем в значительной степени в выработке этих актов принимал участие сам император!

В итоге российское законодательство пополнилось вопиющими образцами законодательного ограничения прав еврейского населения по самым различным вопросам жизнедеятельности. Например, в 1834 г. был издан специальный указ, запрещавший допускать евреев к подрядным работам в обеих столицах.

В 1835 г. эти законы были систематизированы в очередное «Положение о евреях», в основе которого, хотя и лежало половинчатое Положение 1804 г., но которое еще более жестко ограничило права евреев в России. Так, например, еврейским купцам законодательно было запрещено пользоваться правом повсеместной торговли, хотя 1/3 членов государственного совета высказалась «за». Евреям предписывался определенный, выше 12–13 лет, возраст для вступления в брак и пр.

Однако особое место император уделял вопросам воинской службы.

Рекрутчину император рассматривал как действенный способ, во-первых, заставить евреев послужить России в прямом смысле этого слова, а во-вторых, как способ оторвать их от иудаизма и обратить в православие.

Свой самый страшный для евреев указ Николай I подписал 26 авг. 1827 г. – о введении для евреев воинской повинности. По этому указу принимались к призыву еврейские дети в возрасте от 12 лет, которых до 18 лет отправляли в специальные батальоны кантонистов. До этого евреи, как прочие купцы и мещане, выплачивали рекрутский налог.

Институт кантонистов существовал в России с 1805 г. Однако, при императоре Александре I туда направляли солдатских сыновей, числившихся за военным ведомством, детей польских повстанцев, раскольников, цыган и прочих бродяг. Однако, поскольку раньше евреи не подлежали призыву на военную службу, институт кантонистов их не коснулся. Но с 1827 г. все изменилось. Более того, Николай I настоял на том, что еврейские общины должны были поставлять в российскую армию рекрутов в три, а потом и в пять раз больше (в процентном отношении к общине), чем христиане.

Квота призыва для еврейских общин составляла 10 рекрутов с 1 тыс. мужчин ежегодно, а для христиан – 7 с 1 тыс. через год.

Годы пребывания в кантонистах евреям не засчитывались в срок военной службы (25 лет). От еврейских общин, кроме того, требовали расплачиваться “штрафным” числом рекрутов за податные недоимки, за членовредительство и побег призывника (по два за каждого), причем разрешено было пополнять требуемое количество призывников малолетними. Эти обязанности возлагались на еврейские кагалы, т. е. органы самоуправления, которые с этого момента стали обладать не только судебными и фискальными, но еще и полицейскими функциями.

В общинах, естественно, процветала практика, когда богатые евреи откупались от призыва, и основное бремя рекрутчины пало на беднейшие слои.

Официально от призыва освобождались семьи раввинов, купцов и старшин кагала на время их каденции, а также еврейские сельскохозяйственные колонисты, которых с каждым годом становилось в результате все больше. Очень часто план по призыву в еврейских общинах выполнялся за счет малолетних. В основном сдавали детей-сирот, детей вдов (порой в обход закона – единственных сыновей), бедняков, а также детей 7–8 лет, которых по ложной присяге 12 свидетелей записывали в 12-летние.

Вскоре власти разрешили семьям заменять своего рекрута единоверцем-«добровольцем» из того же уезда, а с 1853 г. – евреями из других общин, не имевшими местных свидетельств и паспортов.

<…> Справедливости ради нужно сказать, что не все еврейские дети, попадавшие в кантонистские батальоны, оказывались в школах кантонистов, где учащиеся в основном и проходили круги ада. Однако среди евреев это число достигало 70–80 %. В целом евреи составляли 10–13 % всех кантонистов. Немногих не попавших в школы кантонистов определяли в села на постой, либо в ученики к ремесленникам, где они находились до 18 лет, когда их призывали на службу.

Попавших же в школы ждали очень тяжелые испытания не только в физическом, но и в моральном плане.

Военной службе евреев, как уже говорилось, власти придавали значение и как воспитательной мере, направленной на искоренение в их среде фанатизма, т. е. на обращение их в христианство. Именно поэтому еврейских детей направляли в особенно суровые по режиму школы, находящиеся, как правило, за тысячи верст от “черты оседлости”, а отданных на постой в села поручали особенно рьяным в смысле отправления православных религиозных культов, хозяевам.

В обязанности и этих хозяев, и унтер-офицеров – воспитателей в кантонистских школах входило обращение евреев в христианство. Начальников ждала награда за каждого новообращенного, и часто моральное и физическое воздействие офицеров, дядек – унтеров и конвоиров сводило около половины партии еще на пути к месту квартирования батальона в могилу.

В школе кантонистам запрещалось переписываться с родителями, говорить на родном языке, молиться, у них отбирали и сжигали молитвенники и другие предметы религиозного культа (тфиллин, цицит). Наряду с военной муштрой, обучением грамоте и счету, основным предметом был «закон Божий».

В 1843 г. правительство усилило меры по обращению кантонистов в христианство. В частности, крещеный еврей, профессор петербургской духовной академии В. Левисон составил для этой цели специальный «Катехизис» – руководство для наставления в вопросах веры. Противившихся крещению лишали еды, сна, пороли, окунали в воду до обмороков, выставляли раздетыми на мороз и т. п. В этих ситуациях часты были случаи самоубийства еврейских детей. При этом еврей, отказавшийся креститься и выдержавший все муки школы кантонистов имел немного шансов продвинуться по службе. Очередное воинское звание, начиная с унтер-офицерского евреям присваивались только за особую доблесть и с высочайшего разрешения Его Императорского Величества.

<…> При крещении детям меняли имена и давали фамилии по имени крестного отца, а имевшим ярко выраженную еврейскую внешность – фамилии, образованные от еврейских корней (Руфкин, Гершкин). Многие крещеные кантонисты продолжали втайне исповедовать иудаизм, а некоторые возвращались к нему после завершения 25-летней службы.

Выкрестов лучше одевали, кормили, освобождали от муштры. Со временем военное начальство сообразило, что трудно ожидать большого героизма от рядовых, которые знают лишь притеснения. В 1832 г. Николай I разрешил производить евреев в унтер-офицеры, но лишь «за отличия в сражениях против неприятеля». Еще через 4 года было разрешено награждать евреев за боевые подвиги военными орденами, а в 1837 г. комитет министров предложил дать право жительства в Николаеве и Севастополе престарелым родителям евреев-матросов, отбывающих там службу. Однако и тут государь наложил резолюцию: «Дозволять одним вдовым матерям». Солдатам – евреям было разрешено вступать в брак, но с условием, чтобы их дети зачислялись в кантонисты.

<…> В середине 40-х гг. императором было дано очередное поручение тщательно проанализировать все стороны жизни евреев в России с тем, чтобы прийти к однозначному выводу о способах эффективной интеграции евреев в российское гражданское общество. Результатом этих исследований стал секретный законодательный акт – «Положение о евреях 1844 года».

Главной проблемой во взаимоотношениях евреев и остального населения империи провозглашалось «отчуждение евреев от общего гражданского устройства и от полезного труда». Причинами этого вредного явления, согласно Положения 1844 г. являлись: засилье талмудического учения в системе еврейского образования и кагалов в ущерб общей системе управления; непререкаемый авторитет раввинов; внешний вид, связанный с ношением национальной одежды (кипы, лапсердака); широкое распространение непроизводительного труда среди евреев и как следствие – большой процент лиц без определенных занятий в еврейских общинах.

Образование еврейских детей и юношества носило действительно национально-религиозную окраску. Такое положение вещей побудило в конце 30-х гг. ХIХ в. министра народного просвещения Уварова возложить на правительство деятельную заботу о еврейском образовании. Уварова поддержало значительная часть представителей еврейской интеллигенции, исповедующая принципы Гаскалы. <…> Уварову также удалось убедить в необходимости реформы императора, который, однако, видел в этих реформах только способ разрушить устои еврейского быта, тесно связанного с религиозными устоями. В конечном итоге, именно это и привело к краху всей идеи «казенных школ».

Если ортодоксы и хасиды с самого начала с тревогой наблюдали за деятельностью реформаторов, усматривая в ней стремление власти, отвлечь еврейскую молодежь от религии, то уже к середине 40-х гг. даже представители просвещенных еврейских кругов заняли отрицательную позицию.

<…> В итоге планы Уварова потерпели провал – они не нашли понимания в еврейской среде. Массового принятия основ окружающей культуры, а также массовых крещений, как это было в Германии, в России не произошло [ЭНГЕЛЬ. Тема 6].

Александр II взошел на трон 18 февраля 1855 год, в самый разгар Крымской или, как ее часто называют, Восточной войны России против Англии, Франции, Турции и Сардинского королевства (1853–1856). Проигранная Россией Крымская война показала необходимость кардинальных изменений в социально-экономической – в первую очередь тут на повестке дня стоял вопрос об отмене крепостного права – и политической сферах. Немедленного разрешения требовал и национально-конфессиональный вопрос. Было понятно, что необходимо объединить страну, модернизировать ее, реформировать ее экономику и политику в соответствии с требованиями времени. Естественно, что реформы, проводимые в стране не имеющей выборной парламентской системы, по инициативе ее абсолютного монарха, не могли быть полными и последовательными. Тем не менее, они кардинально затронули все сферы общественной жизни Российской империи:

в экономике: Манифестом от 19 февраля (3 марта) 1861 года было отменено крепостное право и упразднено крепостническое хозяйствование, препятствовавшее ее позитивной динамике и тормозившее развитие капитализма.

<…> В целом реформа 1861 г. была для России самой важной из реформ за всю ее историю. Она послужила юридической гранью между двумя крупнейшими эпохами российской истории – феодализма и капитализма. <…> Главным из этих условий явилось личное освобождение 23 млн. помещичьих крестьян, которые и образовали рынок наемной рабочей силы, – здесь и ниже [ТРОИЦКИЙ Н.];

во внутренней политике: поскольку успешно управлять огромной страной из единого центра новых экономических и политических условиях стало невозможно, была осуществлена губернская и земская реформа, которая бы обеспечила участие в управлении регионами выборных представителей от всех слоев общества;

в финансовой системе: Александр II повелел отменить с 1 января 1863 г. откупную систему, при которой отдавался на откуп частным лицам сбор косвенных налогов с населения за соль, табак, вино и т. д. Вместо откупов, изобиловавших злоупотреблениями, была введена более цивилизованная акцизная система, которая регулировала поступление косвенных налогов в казну, а не в карманы откупщиков. В том же 1860 г. был учрежден единый Государственный банк России (вместо прежнего многообразия кредитных учреждений) и упорядочен государственный бюджет: впервые в стране начала публиковаться роспись доходов и расходов;

в сфере народного образования: нарождающиеся капиталистические отношения настоятельно требовали подготовки квалифицированных кадров, повышения образовательного уровня населения в целом.

18 июня 1863 г. был принят новый университетский устав. Он возвращал университетам автономию, впервые дарованную при Александре I в 1804 г. и отмененную в 1835 г. при Николае I. С 1863 г. все вопросы жизни любого университета (включая присуждение ученых степеней и званий, заграничные командировки ученых, открытие одних и закрытие других кафедр) решал его Совет, а должности ректора, проректоров, деканов, профессоров становились выборными, как в 1804–1835 гг. 19 ноября 1864 г. Александр II утвердил и новый устав гимназий. Купцы, мещане, крестьяне вновь получили право учиться в гимназиях, которое было им предоставлено в 1803 г. Александром I и отнято в 1828 г. Николаем I. <…> В начале 70-х годов стало наконец возможным в России высшее образование для женщин;

в армии: огромная армия, построенная на муштре и долгосрочной (25 лет) службе части населения, вооруженная устаревшим оружием, применявшая устаревшие стратегические и тактические схемы ведения военных операций, была по существу не боеспособна. Поэтому преобразования в армии носили особенно радикальный характер. Они растянулись на 12 лет, с 1862 по 1874, но столь взаимосвязаны, что специалисты обычно воспринимают их как единую военную реформу. <…> Инициатором и руководителем военной реформы был Дмитрий Алексеевич Милютин[222]222
  Тургенев дружил с братьями Н.А. и Д.А. Милютиными (товарищем министра внутренних дел и военным министром).


[Закрыть] – генерал (будущий фельдмаршал) по службе и либерал по убеждениям, <…> Милютин сумел придать военной реформе столь необходимые тогда в России рационализм и культуру. <…> Были облегчены условия солдатской службы, отменены телесные наказания от кнута и шпицрутенов до розог. Улучшилась боевая подготовка войск. В отличие от николаевского времени, солдат стали готовить больше к войне, чем к парадам.

<…> С 1862 г. началось перевооружение армии нарезным (вместо гладкоствольного) оружием. <…> более современной стала подготовка офицеров. <…> Главным из всех военных преобразований стала реформа комплектования армии. <…> 1 января 1874 г. был принят закон, который заменял систему рекрутских наборов всеобщей воинской повинностью. Закон 1874 г. значительно сократил сроки военной службы: вместо 25-летней рекрутчины, для солдат – 6 лет действительной службы, после чего их переводили в запас на 9 лет, а затем в ополчение; для матросов – 7 лет действительной службы и 3 года запаса. Лица с образованием служили еще меньше: окончившие вузы – 6 месяцев, гимназии – 1,5 года, начальные школы – 4 года. Фактически 6–7 лет служили только неграмотные, но они-то и составляли тогда абсолютное большинство (80 %) призывников. Новый закон позволял государству держать в мирное время уменьшенную кадровую армию с запасом обученных резервов, а в случае войны, призвав запас и ополчение, получить массовую армию;

в судебной системе: проведены преобразования обеспечившие, независимость судей, введения адвокатуры, бессословного суда присяжных и пр.

В России до 1864 г. отсутствовал институт адвокатуры. Николай I, считавший, что именно адвокаты «погубили Францию» в конце XVIII в., прямо говорил: «Пока я буду царствовать, России не нужны адвокаты, без них проживем». Так и получилось. «В судах черна неправдой черной» (по выражению А.С. Хомякова) Россия была веками, но после отмены крепостного права оставаться такой она не могла. Александр II это понял и, к чести его (а главное, к благу России), <…> 20 ноября 1864 г. <…> утвердил новые Судебные уставы. Они вводили вместо феодальных сословных судов цивилизованные судебные учреждения, общие для лиц всех сословий с одним и тем же порядком судопроизводства.

Отныне впервые в России утверждались четыре краеугольных принципа современного права: независимость суда от администрации, несменяемость судей, гласность и состязательность судопроизводства. <…> Созданы были три типа судов: мировой суд, окружной суд и судебная палата.

<…> Единой кассационной инстанцией для всех судов империи являлся Сенат – с двумя департаментами: уголовным и гражданским. Он мог отменить решение любого суда (кроме Верховного уголовного), после чего дело возвращалось на вторичное рассмотрение того же или другого суда;

в сфере межнациональных отношений: Россия, разросшаяся за счет присоединения государственных образований и территорий Кавказа и Закавказья, а в 1870-х гг. и Средней Азии, из конгломерата национально-религиозных групп, объединенных военной силой, присягой царю и наличием в некоторых случаях внешней опасности, превращается в имперское государство, стремящееся к созданию единой российской нации, путем слияния своих народов – в первую очередь славянского происхождения, в национальную общность.

Развитие капитализма требовало участия всех субъектов экономической жизни империи в решении проблем ее хозяйственного и политического управления [ЗАЙНЧКОВСКИЙ (I)]. В немалой степени это обстоятельство касалось и евреев – крупнейшего неславянского этноса, проживавшего на территории Российской империи и практически не участвовавшего в экономической и культурно-общественной жизни страны. Рассматривая процессы, происходившие в «черте оседлости» в «Тургеневскую эпоху» с точки зрения вкладываемого в понятие еврей содержания, следует выделить четыре <…> компонента: существовавшие и прежде религиозный и социальный, а также вновь появившиеся культурный, а затем и политический. Во второй половине XIX века к этим четырем компонентам добавились расовый и идеологический.

Утверждение слова еврей как нормы в официальной терминологии отражает важность религиозного компонента. Религиозная принадлежность – исповедание иудаизма – являлась для властей базовым и главным отличием и определением евреев, при этом евреи сначала рассматривались как единая группа нехристиан <…>. Опираясь на существовавшую традицию, государство со времен Екатерины II считало, что «евреи, по самому существу своей религии, суть противники христианства и притом противники опасные для господствующей церкви ввиду предполагаемого в них прозелитизма». В то же время самый известный текст, написанный русским чиновником о евреях, – «Мнение…» Гавриила Романовича Державина (1800) [ДЕРЖАВИН] опирается в оценке евреев на интерпретацию «самого Священного писания» <…>. «С одной стороны называется избранным от Бога, с другой – родом неблагодарным, строптивым, неверным и развращенным», – говорит о еврейском народе Державин. Библейская история доказывает, по его мнению, склонность евреев к мятежам и смутам. Религиозное образование евреев (здесь Державин переходит от древности к реалиям современной ему еврейской жизни, добытым эмпирическим путем), извращая с помощью толкования Талмуда «начальные основания их чистого богослужения и нравственности», поощряет простой народ «к одним пустым обрядам и к ненависти к другим народам». «В помрачении своем» евреи ожидают Мессию, который возродит храм Соломона и их древнее могущество. Среди мер, предлагаемых Державиным по отношению к евреям, с тем чтобы уменьшить их потенциальный «вред», упоминается строжайший запрет обращать в свою веру христиан, а также поддерживать сношения с Палестиной.

Культурное определение евреев было тесно связано как с религиозным и социально-экономическим определениями, так и с тем антропологическим и культурным изумлением, которое евреи вызывали у русских администраторов. По словам могилевского губернатора Михаила Васильевича Каховского (1773 год), «евреи – народ хотя и трезвый, но ленивый, обманчивый, сонливый, суеверный, к нечистоте приобвыклый, в домостроительстве неискусный». Г.Р. Державин пытается дать более пространную и взвешенную оценку положительных и отрицательных качеств евреев:

«Жиды умны, проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы, воздержаны, не сластолюбивы, и прочее; но, с другой стороны, неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, любостяжательны, пронырливы, коварны, злы и тому подобное». В этом описании Державина несомненные способности и достоинства евреев потенциально опасны для окружающего христианского населения.

<Таким образом> уже в конце XVIII – начале XIX века <т. е. к моменту появления на свет И.С. Тургенева (sic!) – М.У.> евреи были определены как особая, не подчиняющаяся общим нормам и правилам поведения и в конечном итоге «вредная» группа населения. «Еврейский фанатизм» и «еврейская эксплуатация» прочно вошли в бюрократический лексикон. Принятое в 1804 году «Положение о евреях» определяло двоякую задачу властей по отношению к ним: «исправить» самих евреев (в частности, превратив их в землепашцев) и оградить их соседей от последствий еврейского «паразитического» образа жизни.

Культурная инаковость евреев была законодательно отмечена властями печатью отсталости и варварства. Об этом, в частности, свидетельствует закрепление за ними статуса инородцев в 1835 году (во втором «Положении о евреях»). Евреи были единственной проживавшей на Западе империи этнической группой, получившей такой статус. На первый взгляд, общим с другими инородцами («восточными», в основном кочевыми) у евреев было только то, что они исповедовали нехристианскую религию. В то же время с юридической точки зрения статус инородца определялся скорее не религиозными или этническими отличиями от «коренных жителей», а различиями в укладе жизни (при понимании, что инородцы находятся на более низкой ступени развития).

На рубеже 50–60-х годов XIX века русское общество вступило в эру инициированных самодержавием реформ, целью которых была быстрая экономическая и общественная модернизация страны. Правительственная политика по отношению к евреям при Александре II [АЛЕКСАНДР II], [ЯКОВЛЕВ А.И.] <…> ставила своей целью «слияние этой нации с коренным населением, поскольку моральное состояние евреев позволит это». Теперь цель «слияния» должна была быть достигнута «выборочной интеграцией» (выражение Б. Натанса [НАТАНС]) отдельных категорий еврейского населения с русским обществом. Правительственные меры в отношении евреев (разрешение отдельным их категориям, более готовым к интеграции, покидать черту оседлости, предоставление получившим образование евреям равных с христианами возможностей) можно рассматривать как часть Великих реформ, которые были связаны с ними идейно и персонально – фигурами проводивших реформы бюрократов и чиновников.

В результате процессов модернизации и принятых правительством шагов евреи «внезапно» появились на авансцене русской жизни – и как численно заметная группа, и как влиятельная часть экономической и интеллектуальной элиты. За сорок лет (1859–1897) число евреев в губерниях европейской России за пределами черты оседлости увеличилось в 10 раз (с 11 900 до 128 000). Эти данные не включают евреев Прибалтики (более 80 тыс.) и «незаконно» проживающих евреев – по оценке, только в Санкт-Петербурге в конце XIX века проживало около 70 тыс. евреев. Если в 1865 году евреи составляли 3 % всех учащихся гимназий, то через пятнадцать лет – 12 % (и более трети – в черте оседлости). Еврейская «плутократия», владеющая банками и строящая железные дороги, стала неотъемлемой частью экономической жизни страны.

Религиозное определение еврея как человека, исповедующего иудаизм, по-прежнему оставалось для правительства основным и в эпоху реформ. Еврей, перешедший в христианство, немедленно переставал рассматриваться законом как еврей, и накладываемые на евреев ограничения его уже не касались. Это не означало, однако, что он воспринимался обществом как «свой», причем власти также неохотно разрешали евреям менять фамилии на «нееврейские» [ГОЛЬДИН (II). С. 342–347, 349, 352–353].

Либеральные реформы в отношении евреев Александра II:

<…> Фактически правительство Александра II выполнило необходимые условия для обеспечения капиталистических реформ в России применительно к еврейскому населению: были сняты практически все ограничения на купцов 1 гильдии, были даны все возможности для получения евреями престижного образования и престижных профессий, что открывало им путь к реальной мягкой интеграции в российское капиталистическое общество.

<Вместе с тем, как и раньше,> евреям отказывалось в праве называться народом с присущими ему традициями, обычаями, бытовыми пристрастиями (причем народом, равным прочим, населяющим империю) и пр., а вся проблема уводилась в русло межрелигиозной конфронтации с сопутствующими ей проблемами экономического и политического характера.

<…> В целом реформы 60–70-х гг. 19 века сыграли выдающуюся роль в истории евреев России. Они дали толчок к разрушению патриархальной еврейской общины, реальной интеграции части еврейского населения с русским обществом, привели к созданию довольно обширного класса еврейской интеллигенции. В то же время эти реформы в силу своей половинчатости создали предпосылки для активизации антисемитских тенденций в русском обществе (евреи продолжали восприниматься как неравноправная и беззащитная часть населения империи) и не привели к необратимости произошедших изменений [ЭНГЕЛЬ].

Писатель Марк Алданов (о нем см. [УРАЛ (III)]) – большой почитатель личности императора Александра II, автор романа «Истоки» об эпохе «Великих реформ», в статье «Русские евреи в 70–80-х годах» писал:

Будет вполне естественно, если будущее историографы русской интеллигенции, как дружеские расположенные к евреям, так и антисемиты, начнут новую главу ее истории, с тех лет, когда евреи стали приобщаться к русской культуре, так как роль евреев в культурной и политической русской жизни в течение последнего столетия было очень велика. Главу эту следует начинать с конца 70-х и начала 80-х годов минувшего века. Целое поколение русских евреев к этому времени уже принимало участие в русском революционном движении, хотя их роль в движении была незначительной. Среди революционеров конца 70-х годов евреи были, но численно их было немного и командных высот в русском революционном движении они не занимали. <…>

Относительно второстепенная роль, которую евреи играли в революционном движении того времени не, объясняется, разумеется, прежде всего тем обстоятельством, что лишь незадолго до того евреи вообще стали приобщаться к русской культуре. Но тут действовали и другие причины. Русские евреи в то время гораздо меньше ненавидели царя и Царское правительство, чем в последние годы.

Александр II не был антисемитом. Можно, пожалуй, при желании даже сказать, что он был расположен к евреям, особенно в первую половину своего царствования. В законах о судебной реформе, осуществленной в 1864 г., не имеется нигде каких-либо ограничений для евреев. В училища и гимназии евреи принимались на равных правах с другими учащимися. Евреи имели право держать экзамены и получать офицерские чины. Они также могли получать дворянское звание и нередко получали его. Получив чин действительного статского советника или тайного советника, орден св. Владимира или первую степень какого-нибудь другого ордена, еврей становился дворянином.

Несправедливости для евреев были связаны с отбыванием воинской службы. Немногим известно, что при Николае I евреев солдат была пропорционально больше в отношении численности еврейского населения, чем солдат-христиан, так как при рекрутском наборе евреи обязывались поставлять 10 солдат на тысячу, а христиане – только 7. Этим объясняется, что в войнах 1828, 1830 и 1854–55 годов принимало участие очень много евреев. Но с введением всеобщей воинской повинности эта несправедливость отпала. Почти все позднейшие ограничения евреев были проведены уже в царствование Александра III.

Можно, во всяком случае, утверждать, что в эпоху Александра II вся богатая еврейская буржуазия была совершенно лояльно настроена по отношению к монархии. Именно в это время создались крупные состояния Гинцбурга, Поляковых, Бродских, Зайцевых, Болоховских, Ашкенази. <…> В начале царствования Александра II откупщик Евзель Гинцбург основал в Петербурге свой банк, который вскоре занял в столице первое место в банковской сфере <…>. Владелец нового банка стал гессенским консулом в Петербурге, и он оказал немало услуг гессенскому великому герцогу в Дармштадте. За это Гинцбурги получили в 1871 г. от великого герцогства баронский титул. Супруга Александра II <Мария Александровна> была сестрой великого герцога Гессенского, и Александр II, который никогда ни в чем не отказывал своим бедным немецким родичам, немногим позже, по просьбе великого герцога, утвердил баронский титул Гинцбургов и в пределах России.

Дом барона Горация Гинцбурга, второго члена баронской династии, посещали выдающиеся представители русской интеллигенции: Тургенев[223]223
  С Тургеневым Гинцбурга связывали весьма тесные дружеские и деловые отношения, см. об этом в Гл. VII.


[Закрыть], Гончаров, Салтыков, братья Рубинштейны, Спасович, Стасов[224]224
  В 1863 г. Гораций Гинцбург участвовал в создании Общества по распространению просвещения среди евреев, в 1878 г. стал его председателем.


[Закрыть]. Гораций Гинцбург поддерживал добрые отношения с высшей аристократией и даже некоторыми членами царствующего дома, особенно с принцем Ольденбургским.

Почти в то же время другой еврей, Самуил Поляков, приступил к сооружению железных дорог. Он построил 6 железнодорожных линий. Гораций Гинцбург был одним из учредителей Института Экспериментальной Медицины и Археологического Института. Поляковы жертвовали на лицей цесаревича Николая, на училище Дельвига, на дом студента имени Александра II. Поляковы пожертвовали не менее двух миллионов рублей на благотворительные цели. Эти евреи искренне любили царя и горько плакали, когда первого марта он был убит. Как бы странно это ни звучало, но также были настроены и многие бедные евреи, которые не пользовались никаким почетом, не получали ни титулов, ни медалей.

Русско-еврейский писатель Лев Леванда (автор весьма плохих романов на русском языке <…>) отнюдь не был состоятельным человеком, но в 60-х годах он был стопроцентным монархистом. <…> в 1864 году он был редактором «Виленских Губернских Ведомостей», что было бы абсолютно невозможно во времена Александра III или Николая II. Леванда писал в высшей степени консервативные и даже реакционные статьи, подчас вызывавшие решительная возмущение в русской либеральной печати.

<…> <При всем этом> Леванда подчеркивал свою принадлежность к еврейству, защищая своих книгах и статьях евреев, он в то же время отмечал их приверженность царскому трону <…>. Одна из его статей даже привела в восторг известного реакционного журналиста Каткова, писавшего, что в евреях «Россия могла бы приобрести полтора или два миллиона преданных и лояльных граждан». Правда, Катков при этом выдвинул неожиданное и, можно сказать, нелепое в устах такого умного человека условие: «Чтобы евреи молились на русском языке»! Один из романов Леванды «Горячее время» заканчивается призывом к евреям: «Пробудитесь под скипетром Александра II!»

<…> Я не взялся бы обосновать эту мысль, но думаю, что и евреи-революционеры в ту пору не испытывали к Александру II той ненависти, которую испытывали к нему некоторые русские террористы-дворяне, как Герман Лопатин, Екатерина Брешковская или Вера Фигнер. Социал-психолог мог бы заметить, что революционеры, вышедшие из народных низов, сохранили в глубине своей души память о том, что всё же Александр II освободил крестьян от рабства, – в то время, как для русских дворян цареубийство было в какой-то мере «традицией» (вспомним судьбу Петра III и Павла I). <Вот и> несколько евреев, принимавших участие в покушении на жизнь Александра II, сочли нужным подчеркивать, что в мировоззрение доминировал социалистический, а не революционный и террористический элемент.

По-видимому, у многих революционеров-евреев было на первом плане стремление к социальной справедливости, укрепившись в них от сознания, в каких тяжких экономических условиях находилась в России преобладающая часть еврейского населения. Нужно сказать, что даже русская полиция не рассматривала тогда евреев как специфически революционный элемент. <…> Я абсолютно не склонен все это изображать как идиллию. Экономическое положение еврейских народных масс при Александре II было ужасно. Но, по-видимому, евреи обладают двумя <исторически – М.У.>, сложившимися характерными особенностями: стремлением к социальной справедливости и чувством благодарности, – или, по меньшей мере, отсутствием слишком острой враждебности к тем властителям, которые проявляют к ним доброту или просто терпимость [АЛДАН (III). С. 49–51].

Александр Солженицын в своем анализе состояния «еврейского вопроса» в годы правления Александра II делает упор на доброжелательное в целом отношение русской общественности к вхождению евреев в русскую жизнь: