Текст книги "Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+"

Женщина-смерть – 2
Книга вторая. ХХХ 33+
Марс Вронский

© Марс Вронский, 2016

ISBN 978-5-4483-4097-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

ПОЛОВОЙ ЧЛЕН – penis (по лат. буквально хвост), membrum virile, орган размером 8—10 см, в состоянии эрекции – 14—16, с двойной функцией: акта совокупления с выделением семени и выведения мочи. В человеческом члене различают задний широкий укреплённый конец (radix penis) и свободную часть; поверхности – переднюю или тыл (dorsum penis) при висячем положении и заднюю. Головка (glans penis) по форме тупой конус, выступающая над ним часть основания головки называют «венчиком» (corona glandis), позади венчика – круговая борозда (collum glandis), кожа у основания головки образует складку – крайнюю плоть (praeputium). На задней поверхности полового члена крайняя плоть соединяется с головкой продольной складкой, называемой «уздечкой».

ВИКИПЕДИЯ

Безлюдная улочка «частного сектора» провинциального городка. Обочины раздолбанной, как после бомбёжки, асфальтовой дороги зарастают свежим майским бурьяном. В котором полно старого мусора и торчат прошлогодние скелеты репейников в человеческий рост. Там же, на обочинах, стоят ивы с шаровидными кронами, кусты цветущего шиповника и сирени, дальше – покосившиеся изгороди из самодельного штакетника или металлической сетки. За ними древние срубы с подслеповатыми окошками и замшелыми набекрень шиферными и железными крышами. Чуть ближе к якобы проезжей части – автобусная остановка из четырёх изъеденных временем бетонных плит (крыша и три стены), также заваленная пластиковыми бутылками, разного рода пакетами и пакетиками, какими-то тряпками. Плиты расписаны подростковыми граффити, где главенствует «ОГРЫЗКОВО – РУЛИТ!!!».

В салоне микроавтобуса трое, не считая пожилого водителя: девушка с зелёно-бурым «опереньем» причёски и проколотой пирсингом бровью, молоденький капитан в летней полицейской форме и похожий на портретного Сталина (и стремящийся походить!) мужчина лет сорока – седоватая шевелюра, кустистые брови, усы. Внимание троицы обращено на два больших монитора, лейтенант объясняет, показывая пальцем на экран:

– По сути, тут две главные улицы: вот эта, Северная, и Мира. Остальные по именам великих литераторов Чехова, Рылеева… Ну и так далее. Но они уже не важны. Главный очаг – Северная. И её окрестности. Я думаю, все они выходили отсюда. С периодичностью два-три месяца…

Его нетерпеливо прерывает «Сталин»:

– Нам неинтересно, что вы думаете, молодой человек! – У него даже и лёгкий кавказский акцент.

Но и «Сталина» осаждает девица:

– Отчего же, Гурам! Лично мне очень интересно мнение участкового! Почему вы так думаете, Станислав?

Парень краснеет, опустив голову, вздыхает.

– Северная и Мира – единственно асфальтированы. Кроме того…

– Это вы называете асфальтом?! – опять взрывается «Сталин».

– Гурам Валерьяныч!!

– Простите, Зина!

Лейтенант промокает пот со лба платком и снимает кепи.

– Ну вот. Кроме того, по улице Северной расположены три двухэтажных казармы и два барака, официально не существующие. Я сейчас объясню. В плане города их нет, считается, что они были снесены ещё в двухтысячном. Ну, сами понимаете, деньги были выделены и потрачены.

– Как и на дороги. – Усмехается Зина.

В общем да. Заселены эти все дома лицами без определенного места жительства.

– Нищета, трущобы… Рассадник преступности. – Уже печально говорит «Сталин». – Как это похоже на всю провинцию!

Станислав усмехается.

– Насчёт нищеты я бы поостерёгся. Хотя, конечно, большинство из них законченные алкоголики, одевающиеся с помоек и пьющие технический спирт, но… По нашим данным в казарме номер восемь бывают очень состоятельные гости из обеих столиц. В основном дамы, жёны крупных чиновников, элита шоубизнеса и просто бизнеса. Но и господ немало. Все они, как умеют, конспирируются, оставляют свои «лексусы», «порше» и «мазерати» на Заимке. Есть у нас тут очень дорогой отель на Глубочихе, лесном озере. Но гостят они тут.

– Не казино, нет? – Гурам Валерьянович достаёт откуда-то курительную трубку, но не закуривает, просто играет ей.

– Нет, там сто раз шмонали… Простите, обыскивали. Там нет даже туалетов и водопровода.

– Как же они там живут? – теперь удивляется Зина. – Я имею в виду бомжей.

«Сталин» смеётся:

– Ты наивная девочка, Зинаида Аркадьевна! Они же бомжи! Привыкли справлять нужду на улице!

– Ну да, туалет с выгребной ямой у них во дворе рядом с дровяными сараями. Колонка водопровода на соседней улице. Во всех казармах и бараках есть электричество, которое исправно оплачивается. Казармой номер восемь. На дрова они таскают срезки с пилорамы неподалёку. А средства к ним текут из мегаполисов, и немалые средства.

Зинаида встряхивает своим «опереньем»:

– За какие, хотелось бы знать, услуги…

Участковый щелкает по клавиатуре.

– Тогда вам надо познакомиться с обитателями этого дома. Дом двухэтажный, с двумя подъездами, в каждом подъезде – восемь однокомнатных квартир. Это по проекту. Но подвергался самовольной перестройке. В первом подъезде на втором этаже налево у Капы, – на экране появляется высокая плотная дама со строгим выражением лица, родинкой над верхней губой и длинными белыми локонами. – Капиталины Юрьевны Зеленской, содержательницы борделя, две квартиры объединены…

Гурам опять возбуждается:

– Почему, слушай?! Вы знаете, что там бордель и ничего не делаете?!

– На самом деле бордель не в казарме, там, типа, общага проституток. Капа со своими девочками каждый день ходит к престижным поездам и сажает их в СВ-вагоны к тем, кто ей платит. Поймать практически невозможно. Но определённое ведомство занимается ими.

Зинаида вздыхает:

– Ну да, Бологое – узловая станция, поезда стоят подолгу…

Далее. Сосед Капы по лестничной площадке в объединённых двух квартирах направо – некто Зрец. Не жрец, а Зрец. – На мониторе длинноволосый, похожий на Гойко Митича, мужчина с презрением в глазах. – Он экстрасенс-провидец. Завьялов Алексей Иванович, оттрубивший четырнадцать лет на Белом Лебеде вместо одного известного маньяка и отказавшийся от реабилитации. Не стал даже паспорта получать. Так тут и живёт после освобождения. Уже лет пять. У него три жены, он называет их Сивиллы. Не различая по именам. Это из-за него, Зреца, у правоохранительных органов не получилось ни одного из предпринятых восьми внедрений в Огрызково. Он наших раскусывает на раз. Хотя конечно стукачи есть. По поему неуважаемому мнению, – взгляд на Гурама. – они нам подсунуты и строго контролируются.

Гурам:

– Кем?

– Мы точно не знаем. Тут несколько авторитетов. Кроме Зреца ещё Санёк Каратист. – «Гойко Митича» сменяет крепкий, с лицом европейского типа (усы стрелками – десять минут одиннадцатого – и бородка тонким клинышком образуют перевёрнутую эмблему «Мерседес» только без круга) с самурайской причёской улыбающийся мужичёк в рубашке с закатанными рукавами и крупными кистями рук. – Нерозников Александр Евгеньевич. Он как раз у нас на очереди. У этого двухэтажная квартира с собственной лестницей. Живёт один, чем промышляет, непонятно. Периодически у него гостят недели по две-три птицы высокого полёта. Женского пола. Считается, что он проводит с ними курс похудания. И они ему за это платят. Как будто в Москве похудеть негде.

У Зинаиды даже рот открылся!

– Птицы высокого полёта ходят в туалет на улице и не моются по три недели?! В жизни не поверю!

Капитан смеётся.

– Конечно, вы можете не верить, но я собственными глазами видел одну нашу суперзвезду эстрады, бегающую за пивом в магазин напротив. Сама-то она пиво вряд ли пьёт! А моются они все в летнем душе, дощатой кабинке с бочкой наверху. Зимой туда подводится электричество и в бочку опускается мощный тэн.

– Но всё равно, согласитесь, для звёзд это…

Гурам стучит трубкой по подлокотнику кресла.

– А вы не пробовали говорить с этими птахами? То есть птицами.

– Ха! Кто есть звёзды, и кто есть мы!.. – Участковый отворачивается к окну, вздыхает. – У них охрана, адвокаты, все права защищены… – Встряхивается. – Но продолжим. Первый этаж первого подъезда. Налево. В первой квартире проживает некто Рембо, Рукавишников Спиридон Олегович, трижды судим за мелкие кражи на железнодорожном транспорте. Прописан в давно сгоревшем доме, получает пенсию по инвалидности, шизофреник. – На мониторе фото тощего брюнета с чубом на глаза. – Что он делает в этой компании вообще непонятно.

Зинаида вздыхает.

– Живёт…

– Ну, ладно. Во второй квартире рядом с Рембо ненадолго останавливаются приезжие бомжи. Но ненадолго. День-два и адью! Далее. Очень интересный момент – третья и четвёртая квартиры, это направо. Уже пять лет проживают так и неустановленные лица. Откуда прибыли и чем промышляют – неизвестно. Ни в чём предосудительном замечены не были. Не алкоголики. В третьей – высокий качок, называющий себя Гошей. У него полная комната спортинвентаря… – Фото раздетого по пояс улыбающегося атлета сменяется на изображение его полной противоположности – тоже раздетого доходяги, обезображенного чудовищными шрамами. – Мы полагаем, что большинство этих шрамов – следы сведённых татуировок. Тюремных.

«Сталин» напрягается:

– А что же пальчики?

– А пальчики ничего! Ни у Гоши, ни у Николая Ивановича отпечатков пальцев нет. Никаких папиллярных линий! Конечно же, они каким-то образом уничтожены. Как и тату. Тесты на ДНК тоже ничего не дали. О себе они говорить отказываются, ссылаются на амнезию. Однако даже невооружённому глазу заметен тюремный опыт. Естественно у нас они под плотным колпаком. Ах да! Специалисты заметили у обоих следы высококлассных пластических операций. У этих никаких гостей замечено не было… – Станислав неожиданно встряхивается, подаётся к окну и почти кричит. – Вот!! Вот! Смотрите! Я же говорил – сегодня день Икс! С предыдущего прошло ровно два месяца! Правда, иногда они чуть-чуть опаздывают… Который час? Вот! Четыре тридцать восемь!..

Все трое спешно выходят из автобуса в прохладное майское утро.

Солнце ещё только-только показалось над горизонтом и позолотило верхушки деревьев. Уже цвела сирень. По относительно гладкой обочине обезображенной рытвинами дороги шёл человек. Но шагал он как-то странно – почти не сгибая коленей и широко разведя руки. С низко опущенной коротко остриженной головой, с неподвижным взглядом немигающих глаз себе под ноги. Одет он в лёгкую из натуральной кожи куртку, чёрные джинсы, недешёвые кроссовки и ослепительно белую футболку без единого пятнышка.

– Вот… Вот… – Продолжает бубнить капитан. – Я знал, что он будет…

У Гурама в руке профессиональная камера, он снимает.

Зинаида просто смотрит, приходя в себя, оборачивается к участковому:

– А вы уверенны, что он не укусит? – в глазах её страх. – Я слышала, зомби едят людей…

Офицер по-детски улыбается.

– Нет, наши, огрызовские, – не опасны. Я их уже четыре штуки видел. Только не трогайте его. Упадёт, не поднимите.

Зинаида, встряхнув зелёно-бурым «опереньем» и поджав губы, шагает навстречу шатающемуся парню. В кадре снимающего Гурама она разворачивается и подносит микрофон к лицу. Идёт рядом с мёртвым.

– Уважаемые телезрители, мы обещали показать вам настоящих зомби. Пожалуйста! – Широкий жест. – Здесь в Огрызково, пригороде Бологое, происходят очень загадочные явления. Этот бредущий куда-то человек на самом деле мёртв. И мёртв уже около часа. Очевидец, пожелавший остаться неизвестным, сообщает, что ходячие мертвецы появляются здесь уже давно. Он видел уже четверых. Хотя, разумеется, их было гораздо больше. Местные СМИ, всецело контролируемые городской администрацией и правоохранительными органами, не в состоянии обеспечить население правдивой информацией. Эту функцию на себя взял наш Независимый канал. А сейчас, пожалуйста, уберите от экранов детей и слабонервных, если вы не в состоянии присутствовать на хирургической операции, выключите на время телевизор. Но только на время, потому что посёлок Огрызково просто переполнен шокирующими тайнами! Наш очевидец случайно слышал заключения врачей и патологоанатомов. А они гласят, что в этих всё ещё двигающихся телах напрочь отсутствует кровь. И мы сейчас в этом убедимся.

В кадре появляется еще некто в медицинской маске и со скальпелем. Он хватает парня за кисть руки. Но тот сразу же валится, как подкошенный. Продолжая, однако же, и в горизонтальном положении перебирать ногами, как при ходьбе. Маску это не останавливает, он делает глубокий надрез на запястье поверженного. Крови действительно нет. Никто не вопит от боли. И на удивление худое лицо парня остаётся застывшим, без единой эмоции.

– Всё! Достаточно! – выдыхает Зинаида, машет рукой Гураму.

Тот, тоже вздохнув, опускает камеру.

– Ну и что теперь делать с этим?

– А вызвать Скорую! – она поворачивается к маске над шевелящимся покойником. – А ты, давай, с участковым отгони автобус! Мы тут ещё поснимаем.

Водитель, а это оказался под маской он, пожимает плечами, идёт и лезет в кабину.

– Потом звякните! – бросает не оборачиваясь, заводит двигатель и отъезжает.

Труп продолжает вскидывать ступни в кроссовках.

Гурам набирает на мобильнике и громко рапортует:

– Алё! На въезде в Огрызково, на улице Мира, у остановки, мертвяк шевелится. Он точно мёртвый! Я пульс искал, а он и холодный уже! А ножонками дрыгает! – Выключив телефон, со вздохом оглядывается на Зинаиду, которая шарит в сумочке. – Зин, как бы… – тон его радикально меняется.

– Чего тебе? – она достаёт пачку сигарет, распечатывает её.

– Я знаю другой способ снять возбуждение.

Она пристально смотрит ему в глаза:

– У тебя, что, встал?

Он дёргает плечами:

– Ну, немного…

– Пойдём за остановку!

За остановкой она присаживается на корточки и расстёгивает «молнию» на его джинсах. Достаёт вялый член и без колебаний берёт в рот. Энергично сосёт, сжимая основание в кулачке.

– Погоди! – он опускает громоздкую камеру на землю и гладит её крашеные волосы. – Давай!

Зинаида отрывается от своего занятия:

– Ты, смотри, не кончи мне в рот! Я же тоже хочу!

– Ну, давай как-нибудь!

Они быстро поднимается, не выпуская члена из руки, другой поднимает юбку и приспускает трусики. Наклоняясь, поворачивается к оператору задом и направляет его орудие в себя. Гурам, придерживая её за бока, начинает фрикции. Девушка зажмуривается, закусив губу. В этот момент на дороге раздаётся шум подъезжающей машины. Зинаида хватает партнёра за джинсы, хрипит:

– Нет!.. Нет, чёрт возьми!.. Не останавливайся!! – и болезненно стонет, когда он отсоединяется. Член его уже висит тряпочкой.

Троица опять в салоне подъехавшего микроавтобуса. У Зинаиды горят глаза, движения резкие, быстрые. Она достаёт из пачки сигарету, закуривает. Гурам недовольно морщится:

– Зинаида Аркадьевна, мы же договаривались!..

– Вот именно! – глухо вторит ему участковый, явно чем-то недовольный. – Не надо было его трогать!..

Зинаида фыркает:

– Ему уже всё равно, а вы получите свой гонорар! Как же иначе было убедить публику, что это не розыгрыш?!

Полицейский вздыхает.

Гурам, наклонившись к двери, открывает её.

– Вы же знаете, что я бросаю!..

Зинаида напряженно смеётся, хлопает полицейского по руке.

– Да ладно тебе, начальник! Хватит дуться! Давай-ка, рассказывай дальше, что у вас там с казармой номер восемь? Ведь мы ещё не со всеми её обитателями познакомились?

Станислав снова вздыхает, щёлкает по клавиатуре. На экране возникает курчавый, рыжеволосый и конопатый парень.

– У нас осталось ещё две загадочные личности, одна из них Степан. Так он себя называет. Степан Степанович Степанов. Его отпечатков пальцев и ДНК нет ни в одной базе данных ни одного ведомства. Этот живёт с престарелыми женщинами солидного возраста за их счёт, хоронит их и не торопится получить наследство по завещанию. Не удосуживается выправить документы. За пять лет, что он здесь, схоронил уже троих. Конечно, его таскали, пару раз закрывали, но отпускали за отсутствием улик. Никто не знает, откуда он взялся и кто он вообще. Не алкаш, не наркоша, но и не работник. В данный момент живёт с Софьей Гавриловной Удальцовой, владелицей двух квартир в городе и прописанной в одной из них. Но она туда не возвращается, а существует тут, сожительствуя со Степаном. Фото нет, поскольку это легальный, уважаемый член общества, Заслуженная, между прочим, учительница Российской Федерации! Эти голубки занимают две квартиры на первом этаже во втором подъезде налево. Ну и, наконец, Марьяна. – На экране старуха явно восточного, монголоидного типа, изборождённое морщинами лицо, узкие щелки глаз под углом к горизонту, седые космы редких волос из-под вязаной шапочки. – Тоже чудо природы. По самому настоящему паспорту ей сто семнадцать лет. Прописана где-то на Северном Кавказе. Во рту у неё полно собственных зубов, и очков она не носит. Марьяна у нас знаменитая целительница. Порошками собственного приготовления лечит внутренние болезни вплоть до онкологии. Моего тестя вылечила от алкоголизма на раз, – налила пол стакана воды, плюнула туда и дала выпить. Если, говорит, хочешь бросить, выпьешь, а нет – и суда нет! Тесть пересилил брезгливость и уже четыре года – ни капли!

В этот момент через открытую дверь автобуса, словно из ниоткуда, влетают чёрные гении мщения. Грубые мужские голоса: «Лежать!! Не двигаться!! Морда вниз!!» Всех выволакивают из салона, укладывают на разбитый асфальт. Вместе с водителем. Гурам пытается что-то сказать, но его бьют тяжёлым армейским берцом в бок.

Имитация старого чёрно-белого с бурым оттенком, с полосами царапин на плёнке, кино. В открытом фургоне грузовика, битком набитом детьми и взрослыми в одежде середины шестидесятых, эпохи молодого Брежнева. Крупным планом лицо стриженного наголо мальчонки и его суровой, похожей на Фаину Раневскую, мамы. Все одеты не в затрапезное, по парадному. Машину болтает на кочках, люди раскачиваются на лавках.

Наконец приезжают. По навесной, сваренной из арматурных прутьев, лестнице люди спускаются из кузова. Они у двухэтажной школы, где уже толпится небольшая толпа. Первый звонок. Дети в сопровождении взрослых строятся в шеренгу на усыпанной песком площадке. Камера останавливается на одутловатом, лоснящемся лице плохо бритого мужчины и его вихрастом, белобрысом отпрыске. И опять на стриженом мальчонке с суровой мамой. Перед ними выступает полная обрюзгшая учительница. Детей, как под конвоем, ведут в здание школы.

В классе, усадив теперь уже первоклашек за парты, родители со слезами и улыбками целуют своих чад, прощаясь. Только мама, похожая на Раневскую, не целует, просто гладит по неровно стриженой голове, шепчет на ухо: «Терпи, сынок! Мы с тобой терпеливые!»

В следующей сцене уже рассупоненные мальчишки с портфелями в руках после занятий в школьном коридоре. Все что-то галдят. Головастый сын «Раневской» оказывается самым маленьким в этой своре. Вихрастый и белобрысый на голову выше его. Он победоносно ржёт, тыча пальцем в меньшего: «У него мать тюремщица! А отца вообще нет!» Все смеются. Малыш размахивается своим непомерно большим портфелем и бьёт им в лицо обидчика. Тот падает и колотится в конвульсиях, «Убил!.. Убил!..» – кричат все вокруг. Мальчонка пробивается сквозь толпу к выходу, выскакивает из школы и, сломя голову, мчится по улице.

Понурившись, он бредёт вдоль лесополосы. Ботинки, связанные шнурками, висят через плечо, в руке огромный портфель. Босые ноги стёрты до крови. Неожиданно навстречу ему из-за кустов выходит забородевший и помоечно одетый мужичок. Расставив грязные ладони в стороны, он ухмыляется. Зубов у него нет.

– Ага! Попался!

Малыш, как ни странно, ничуть не пугается.

– Портфель не отдам! Даже если ты Карабас!

Мужичок вздыхает.

– А что в портфеле-то? Жратвы нет?

– Есть. Мамка хлеб намазала, а я…

– Не голодный?

– Голодный. Только они все там с колбасой жрут…

– Постеснялся… Всё ясно. В каком классе-то?

– В первом…

– Ну… Для первоклашки ты высок!

– Только другие ещё выше!

– Да-а, давненько я с людьми не виделся! Уж и забывать стал!

– Ты бродяга, наверное? А где бродяги живут?

Мужичок чешет лохматую голову.

– Хочешь в гости ко мне?

– Ну! Мне теперь тоже придётся бродягой стать.

У бездомного бедолаги подскакивают брови, и открывается рот.

– И с чего это?

– Да я убил там одного…

– Ну, ничего себе!.. Сколько ж тебе лет?

– Семь. Я ж сказал, что в первый класс пошёл! Так ты меня ведёшь к себе?

– Ну да, ну да… – мужичок разворачивается и идёт вглубь лесополосы.

Мальчик следует за ним.

– А чего ты босой-то? – не оборачиваясь, интересуется абориген.

– Натёр ноги с непривычки

Они выходят на маленькую полянку с односкатным шалашом и кострищем. Под навесом притащенное откуда-то сено.

– Ну, присаживайся, убивец! Тебя как зовут-то?

– Лёха. – Малец присаживается на сено, раскрывает портфель, достаёт обёрнутый бумагой хлеб. – Угощайся. – Один ломоть даёт бродяге, другой оставляет себе.

– Спасибо, Лёха! Ты настоящий друган! – Ох, давненько я такого не едал!

– А тебя? Как тебя зовут?

Бродяга вздыхает

– А, зови меня Карабасом! Ведь похож? – Молча, едят. – Слушай, Лёха, а за что ты его грохнул-то?

– А-а! Так! Начал про мою мамку говорить!..

– Ну и правильно! Мать это святое. Кто за неё ещё постоит?! Ты, выходит, без отца растёшь?

Мальчик морщится, как от зубной боли. И молчит.

– Ясно. – Бродяга вытирает руки об одежду. – Ты уж прости, что угостить ничем пока не могу! Я сейчас на мели. Но это временно. Даже курить, вон, нету!

– У моей мамки есть! Хочешь, принесу?

– Нет! – Карабас серьёзно хмурит брови, сердится. – Никогда! Ты понял, никогда ничего не тащи в доме! В тюрьме таких крысами называют! Кто ворует у своих.

Мальчонка таращит глаза.

– Ты что, в тюрьме был?

– Случалось.

Лёха задумывается, вздыхает.

– Мамка тоже была.

– Вот как?! Очень интересно. Сколько ж она отбыла?

Мальчик пожимает плечами.

– Не знаю.