Текст книги "Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+"

– Её отец, чтоб дурью не маялась, на почту пристроил. Пётр Инокеньтьич её и вызвал вместе со всеми.

– Это становится понятно. Скорую с полицией вызывали?

– Я как раз связывалась с ними, когда эти все бомжи пришли. Много народу! И там не все бомжи, половина одета вполне прилично.

– И они не дали вам звонить… Ясно. Врачебного освидетельствования смерти не было произведено. Значит, не были мертвы. Никто никого не оживлял.

– Вот и я говорю! – оживляется Дима. – Придуривались они! И Лео сто пудов с ведьмой заодно! Его всегда к таким тянет!

– Кто этот Лео?

Верочка опять вздыхает.

– Леопольд – местный непризнанный изобретатель. Не думаю, чтоб он знаком был прежде с той знахаркой. И она их действительно оживила!

Генерал набычивается:

– У вас медицинское образование?

– Нет, но…

– Никаких но! Эти террористы захватили Администрацию, взяли в заложники мэра и чиновника из области! И ещё много кого!.. Это что?? – неожиданно закричал генерал, тыча пальцем в один из экранов.

Там было ясно видно, что из парадного входа без спешки выплывают две немолодые женщины и мужчина, оживлённо о чём-то беседуя.

– Так это они и есть… – Безголосо шипит Дима.

– Кто «они»? – генерал спрашивает тоже неожиданно приглушённо.

– Так эти… Террористы…

На экране этих «террористов» окружают вооружённые парни в камуфляже и после недолгого разговора ведут их к замаскированному фургону.

13

Минет

У этого термина существуют и другие значения, см. Минет (фильм).

Мине́т (от фр. minette [МФА (фр.): [mi. nɛt]] – кошечка, faire des minettes – (разг.) щекотать, ласкать) – собирательное название орального секса, при котором половой член пассивно возбуждается ртом, языком, зубами или горлом принимающего партнёра.

Минет, помимо человека, обнаруживается у приматов и рукокрылых [1].

Синонимы: пенилинкция, фаллаторизм (др.-греч. φαλλός – половой член). В1890-е годы в русском языке был распространён вариант минетка (см. дневникиБрюсова); в 1920 1930-е годы слово «минет» употреблялось и для обозначения куннилингуса (см. дневники Хармса). Возможно выполнение ради достижения половым членом эрекции, при частичной эрекции, при эректильной дисфункции, а также как заменяющая форма половой деятельности при болезненном влагалищном половом акте.

Варианты и техники минета

Фелляция (лат. fello – сосу) – разновидность орального секса, подразумевающая пассивное возбуждение полового члена и/или мошонки посредством поцелуев, лизания, нежного покусывания или сосания со стороны принимающего партнёра. Как правило, наибольшее внимание уделяется головке полового члена. В качестве дополнительной стимуляции принимающий партнёр зачастую проводит возвратно-поступательные движения рукой или руками по стволу пениса.

Иррумация (лат. irrumatio – ir– – внутри + ruma – сосок) – форма активного орального секса, подразумевающая, в отличие от фелляции, самостоятельные фрикции полового члена в ротовой полости. Принимающий партнёр остаётся пассивным. Как особую форму иррумации рассматривают технику глубокое горло, которая подразумевает введение эрегированного члена в рот и в горло на всю длину и фрикции непосредственно в горле. Иррумация как одна из форм совершения проникающего полового сношения сопровождается выполнением активных толчковых движений половым членом в ротовую полость и глотку принимающего партнёра.

Аутофелляция (от др. – греч. αὐτός – Сам и лат. fello – сосу) – разновидность минета, форма полового самоудовлетворения, при котором половой член ласкается ртом и языком самостоятельно.

Игра в снежки (англ. Snowballing или «обмен спермой» (англ. Cum-Swapping) подразумевает эякуляцию в рот с последующей передачей спермы партнёру или нескольким партнёрам посредством поцелуя, сплёвывания или стекания. В результате смешивания со слюной и частого перемешивания сперма вспенивается и увеличивается в объёме, благодаря чему можно ей можно поделиться с партнерами, желающими её проглотить или использовать в дальнейшем. Техника часто встречается в порно.

История

В Древней Греции минет был известен, хотя отношение к нему было насторожённым. Существуют древнегреческие изображения минета между мужчиной и женщиной и между двумя мужчинами.

В Древнем Риме минет и иррумация считались допустимыми только в области внесупружеского секса, особенно гомосексуального. Минет и иррумация, как и пассивная роль в гомосексуальном акте, считались унизительными для делающего минет или принимающего иррумацию. Римляне различали иррумацию (лат. irrumatio) – «давание члена», часто предполагающее принуждение партнёра к минету – и фелляцию (лат. fellatio) – то есть совершение минета. У Катулла иррумация упоминается в качестве угрозы: лат. Pedicabo ego vos et irrumabo (Carm).

Подробное описание минета встречается уже в древнеиндийском трактате «Камасутра», начиная с первого века нашей эры. Камасутра описывает фелляцию в мельчайших подробностях и лишь кратко говорит о куннилингусе. Однако по Камасутре фелляция, прежде всего, характерна для евнухов (или, в другом переводе, для женственных гомосексуалистов или транссексуалов, похожих на современных хиджров Индии).

Культура Моче древнего Перу поклонялась повседневной жизни, включая половые акты. Они изображали фелляцию на своей керамике.

В некоторых культурах, таких, как маньчжурская, телугу, в сельских районах Камбоджи и Таиланда, поцелуи или прикосновения к пенису мужчины считаются не сексуальной формой привязанности или даже формой приветствия. Такая практика обычно снижается с урбанизацией и вестернизацией.

Современное использование

К минету прибегают во время предварительных ласк с целью усилить или вызвать эрекцию у партнёра.

Минет практикуется как самостоятельная форма секса, которой не предшествуют и за которой не следуют никакие иные формы сексуального контакта.

Женщины могут применять минет в заключительной фазе традиционного коитуса в целях предохранения от беременности, а также по просьбе некоторых мужчин, не получающих от обычных форм половой стимуляции необходимой эмоциональной разрядки.

Минет выступает как форма замещения влагалищного полового акта при возникновении болезненности в наружных половых органах и влагалище.

К минету целесообразно прибегать при беременности женщины в тот период, когда обычный секс доставляет неудобства или неприемлем.

В массовой культуре

В ряде художественных непорнографических фильмов были реальные сцены минета:

«Коричневый кролик» – Хлои Севиньи и Винсент Галло.

«Интим» – Керри Фокс и Марк Райланс (англ.) русск..

«9 песен» – Марго Стилли и Киран О’Брайан.

ВИКИПЕДИЯ

В фургоне включается громкая связь:

– Товарищ генерал, тут с вами хотят побеседовать.

– Ведите!

Троицу вводят в салон. Это Марьяна в образе старухи, Капа и Зрец.

– Товарищ генерал!..

– Я вижу.

Вперёд выступает Капа и говорит тихо и мягко:

– Поздоровайтесь…

Её опережает Зрец с протянутой рукой и улыбкой во всё лицо:

– Здравствуйте, товарищ генерал!

– Здравия желаю… – как-то придушенно отвечает тот, но руку пожимает. – Генерал Казанцев Артём Митрофанович.

– Завьялов Алексей Иванович. А это мои хорошие подруги: Марьяна и Капитолина.

– Очень приятно… – генерал начинает приходить в себя. – Так с чем пожаловали? На переговоры? Или сдаваться?

Отвечает Марьяна с едва заметной улыбкой на серых губах:

– Ни то, ни другое, Артём Митрофанович. Мы пришли пригласить вас на свою трапезу. Сейчас там, наверху разгорается костёр. Посидим, поговорим о том, о сём… Если хотите, мы и отнятое у нападавших на нас оружие отдадим. Пойдёмте! Что вам здесь париться?! Без воздуха, без звёзд… А там костёр! Сейчас мяска пожарим, винца хорошего попьём!.. Идёмте! Скоро уж и закат начнётся…

Зрец вдруг смеётся:

– Помните как на «Зарнице» у костра ваши кеды загорелись?!

– Господи! Откуда вам знать-то?! Я и сам давно забыл!.. – генерал теплеет лицом и стазу же снова сурово насупливается. – Вы что, там были? На вид молоды…

К нему подходит Капа, с улыбкой берёт за руку:

– Идёмте, Артём! У нас там хорошо!

Он неожиданно смеётся:

– Но как же генерал без свиты?!

– Берите своих приближённых! – смеётся и Марьяна. – Пусть даже и с оружием, нам-то что!..

Он встает, одёргивает китель.

– Ладно. Пошли. Личная охрана со мной! – командует не оборачиваясь.

Приняв облик молодой девахи, она назвалась Инессой. Мои звали её Инкой. За общий стол её, конечно не пускали, тех, кого имеют, да и мало ли когда-то у кого-то отсосала, принципы важней. За столом вора шлюшкек нет. Хоть она этого вора и с того света вытащила. Тут не место демократиям.

Я уже начал помаленьку ходить, облачаясь в халат. Но пока что только по дому, благо, домишко был не маленький, сразу и не обойдёшь. Трудней всего мне давалась лестница, здание-то было в четыре этажа, да ещё с чердаком и подвалом. Вот на ней я и сосредоточился, чтоб упражнять едва не скопытившееся тело. Поначалу, бывало, торпедам приходилось уносить мой валящийся с устатку агрегат на руках. Но это продолжалось лишь две недели, потом телохранители мои заскучали. А со скуки – на все руки, сам знаешь.

Поднявшись на верхнюю площадку, однажды я увидел, что дверь на чердак приоткрыта. Из тёмного проёма донеслось приглушённое: «Ну, ты, сука!..» Затем – протяжно: «О-ох!..» мужским голосом. И вышла Инка, как ни в чём не бывало. Увидев меня, она улыбнулась и развела руки:

– Простите, так уж получилось…

В то время в моём существовании было слишком мало впечатлений, поэтому я заинтересовался:

– Что – получилось?

Девка махнула рукой, указывая за спину

Дурачок мне в женихи набивался… – и весело поскакала вниз по лестнице.

Я заглянул в чердачное помещение. Там, на полу в глубоком ауте лежал громила Дизель. Качок не отличался сообразительностью, трижды отсиживался за убийства с особой жестокостью. В основном голыми руками. Тем страннее было видеть его в таком положении. После свидания с крохой вдвое, а то и втрое меньше. Даже если мамзель училась где-то единоборствам, трудно было поверить, что она свалила эту гору мышц. И, тем не менее, на чердаке больше никого не наблюдалось.

По вечерам она втыкала мне в спину иголки. Я и спросил, как же ей удалось вырубить этого мамонта. Лица её я не видел, поскольку возлежал на пузе, но услышал:

– Я врач. И с китайским уклоном. Лучше всех вас знаю, где находятся самые болезненные точки. И умею наносить удары, какие вам и во сне не снились. В Поднебесной и это преподают.

– Ты бывала в Китае?

– Да. Я прошла курс в школе Пэн Цзу.

– Мне это ничего не говорит.

– Великий мастер Пэн Цзу учил здоровью и долголетию.

Я ядовито усмехнулся:

– Сами-то эти великие учителя почему-то живут не очень долго!

– Великий учитель прожил больше восьмисот лет, пока не надоело.

– Ты мне ещё про белого бычка расскажи!

– У него было девятнадцать жён и девятьсот наложниц.

– На хрена столько? Всё равно ведь не обработаешь всех!

– Он обрабатывал. Недовольных не было. Этому Великий Мастер научился у Жёлтого Императора Хуан Ди, который и до сих пор живёт на острове Пэнлай.

– Ты его видела?

– Нет. На этот остров попадают только бессмертные.

Тогда я ещё не верил во всю эту фигню. Да и теперь не очень-то, но как-то меня это заинтриговало, притянуло внимание, наполнило жизнь, хоть искусственным, но смыслом. Уже утерянным в нашей новой реальности.

Для чего вообще люди живут? Большинство, конечно, бездумно. Нужно просто вкалывать, чтоб был в холодильнике кусок колбасы и штаны с рубашкой в шкафу. Терпеть опостылевшую работу, до чёртиков надоевшую жену и тупых спиногрызов, чтоб выглядеть перед соседями и знакомыми прилично, чтоб казаться не тем, что ты есть.

А может они такие и есть? Без притворства. И мечтания их ограничиваются новой машиной, новым гаджетом и отпуском в Эмиратах. Всё! Отбарабанил восемь часов, купил пива и к телевизору! Или компу! Забыться до утра, а потом снова… Или они как-то научились обрезать крылья мечтам, как-то их кастрировать? Или вообще избавляться от них… И никаких тебе сумасбродных идей, никакого Царства Божия, нирваны или вечной жизни.

Вот есть спортсмены, жаждущие стать чемпионами, самыми-самыми среди самых. То же относится к живущим своим делом, своей профессией или увлечением покорить непокорённые никем вершины, переплыть океан на плоту или в корыте. Счастливчики! Но их мало. Есть религиозные фанаты, Свято верящие, что они страдают за Веру, во имя спасения себя и человечества…

Во мне, к сожалению, нет ни спортивного, ни какого другого фанатизма, нет даже нормальной, без сомнений, Веры. Да, профессию я свою люблю. До сих пор испытываю всё тот же юношеский трепет, вскрывая чужое жилище, чужие тайны. Во мне вскипает шампанское азарта, когда я вижу видеокамеры, бронированные двери и приметы сложнейших сигнализаций. И – удовлетворение, если его владелец действительно богат, а значит и нагл, и скуп, и подл. А иначе ведь и не разбогатеть! Всё это так, но мне уже не перед кем гордиться достижениями, сложностью отомкнутых замков и обойдённых препятствий. Да и украденное куда теперь? Нет, какую-то мелочь я анонимно бросаю в Общак, что-то отправляю на зоны… Но уже нет того чувства солидарности, общности Цеха, я вижу себя просто лохом, на чьи средства кто-то будет кутить, улучшать свои жизненные условия, заказывать проституток… И оплачивать киллеров, ищущих до сих пор меня же. Я пережил своё время, выпал из среды, утерял смысл.

Эта азиатка явилась как перст Божий, наполнила меня, как наполняется лёгким газом воздушный шар. Всё! Я готов к полёту!

Инесса закончила курс иглоукалывания и составила список трав для приготовления укрепляющих настоев. Она и раньше поила меня всякими гадостями до и после еды, но тут, видимо, было что-то другое.

– Ты, Хозяин, захочешь женщину… – безо всяких ужимок посмотрела мне в глаза.

А я в это время лежал на диване с газетой в руках. Она сидела в кресле перед столиком у дивана напротив меня. Её я как женщину и не воспринимал.

– Не проблема. Ребята привезут… – ляпнул я, возвращаясь к чтению.

– Хорошо. Но сначала ты должен съездить со мной в одно место. Тут недалеко.

– Зачем?

– Чтоб обрести смысл.

Я отложил газету.

– Смысл чего?

– Новой жизни. К прежней ты не очень хотел выныривать… Да и теперь не хочешь. Твой дух сопротивляется выздоровлению.

– Откуда ты знаешь?

Она чуть заметно улыбнулась.

– Я тебя лечу.

Я тоже засмеялся:

– Ну да, ты же у нас китайский кудесник! Так куда мы едем?

– Переоденься и прикажи подогнать машину… – Инка легко поднялась и направилась к выходу. – Я буду ждать у крыльца. И ещё. Нам понадобятся какие-то продукты и бутылок пять водки – для подарков.

Сзади в своём спортивном костюме она выглядела как мальчишка-подросток, стриженый под ноль.

А через двадцать минут мы уже катили на внедорожнике по грунтовке. Я полулежал на заднем сиденье, врачиха впереди указывала дорогу водителю Снайперу. Его не зря так прозвали, этот парень был помешан на огнестрельном оружии, умел метко стрелять из всего, что в руке, и под верхней одеждой начинён автоматами и пистолетами под завязку. С ним можно было не опасаться нападения банды убийц.

За окнами машины мелькали перелески и пустоши с луговой травой и кустами, иногда – руины ферм и брошенных хуторов, а то и целых безлюдных деревень.

– Чёрт возьми, куда всё подевалось? – не выдержал я. – Колхозы, пашни с комбайнами, скотные дворы, пастбища с коровами!.. Ничего нет!

Снайпер горько хмыкнул:

– Это чужая страна, Хозяин. Не та, где мы родились. Та уже давно продана и пропита.

– Неужели тут ещё кто-то живёт?

Теперь ответила Инка:

– Живут… Вернее, доживают. Стоп! Вот в эту деревню сверни!

– Да там одни развалины!

– Сверни, сверни! – и перед таким же, как остальные обшарпанные избушки, домом. – Вот здесь.

Мы вышли на вытоптанную от травы площадку перед калиткой. Инесса улыбнулась чему-то своему и, войдя во двор, постучала по наличнику окна костяшками пальцев. Затем, без малейшей задержки, скакнула на крыльцо и толкнула дверь. Приглашающе махнула нам и скрылась внутри. В сенях было темно, в доме тихо. Тихо и жарко до духоты. Большая русская печь, что громоздилась слева, была явно недавно истоплена. На ней под кучей тряпья кто-то шевелился. В комнате на круглом старинном столе работал телевизор. Без звука. И на кушетке под овчинным полушубком лежала старушка с обезьяньим личиком. Она смотрела телевизор. На нас она не обратила ни малейшего внимания, просто не заметила. Инесса с ходу полезла на печь и с долгими уговорами стащила оттуда дышащего на ладан старца. Клочьями торчащие белые волосёнки, такая же белая двухнедельная щетина, сеть морщин и выцветшие серо-зелёные глаза. Докторша наша называла старца Колькой. У Кольки дрожала на тоненькой шейке голова, потряхивало руки, он еле-еле держался на ногах, обутых в валенки. И он очень медленно соображал. Со страхом глядя то на Инку, то на меня тонко сипел:

– У нас ет-то, всё заплачено!.. – корявым пальцем показал на электросчетчик. – Вы, ет-то… Смотрите сами! Нюшка, ет-то, ходила с пензии… Всё платила, ет-то…

Инка смеялась:

– Ты посмотри на меня получше, Колька! Неужели Инессу забыл?! Сиван! Вспомни, чёрт старый!

Дед щурил явно ослабевшие глаза.

– Так вы, ет-то, не иншпекторы?

– Инессу Сиван ты помнишь? Где у тебя очки?

– Помню ет-то, Иньку помню… – хриплый вздох. – Померла, ет-то, поди… На пятнадцать лет старше была…

– Где твои очки, Коля-Николай?

– В серванте, ет-то, пожалуй… Ежели, ет-то, Нюшка не прибрала…

В углу справа, обросший сантиметровой пылью, покосился на один бок стеллаж с закрытыми ящиками внизу. Когда-то на нём, возможно, были и раздвижные стёкла. Порывшись в хламе на полках, докторша нашла очки с грязной резинкой вместо дужек, долго их протирала оконной занавеской. Тут-то её и увидела обезьяноликая бабуля.

– Ой!! – она, кряхтя, села, стала с ужасом переводить взгляд с одного незваного гостя на другого. – Вы кто? За свет я заплатила!

Старик затрясся в беззвучном смехе.

– Глухая она, ет-то!.. – нацепил очки. – Ох-ты, мать твою!.. Как на Иньку похожа!.. Внучка, чтоль? Сиван?

– Ты помнишь, Коля, как Инесса тебя в баню завела? У тебя баня-то цела?

– Байня-то? Байня-то ет-то… Сгорела байня!.. Иш-шо в семист восьмом!..

– А как тебя Инесса водила туда, помнишь? Тебе лет пятнадцать было! Помнишь? – докторша повернулась к Снайперу. – Слушай, парень, будь добр, принеси гостинцы!

Тот взглянул на меня, я кивнул, и он вышел.

Дед облизал порозовевшие губы, сладко сощурился:

– Эх, мать твою!.. Ет-то!.. Иньку, ет-то, не забудешь! Хуч и захочешь! Ох, и баба была! Огонь!.. А ты, ет-то, внучка, чавой ли?

Снайпер принёс коробку с продуктами и водку в пакете. Я стряхнул пыль со стула и присел, – ноги стали уставать. Докторша моя тем временем отыскала стакан, ополоснула его у латунного рукомойника и поставила на стол. Увидев водку, дед с бабкой заметно оживились. Дед повернул за плечи бабку к себе и во весь голос гаркнул:

– Капусту!! Ет-то! Капусту неси!! – пододвинул стул и тоже присел, масляно глядя на бутылку.

Бабуля зашаркала куда-то в сени. Докторша налила в стакан грамм пятьдесят.

– Давай, Коля-Николай! Помяни Инессу Сиван!

Старик протяжно вздохнул:

– Эхма! Жисьть моя жестянка! Похожа ты, ет-то, ох, похожа на Иньку! И голос-то! Ет-то! И повадка!.. Так перед глазами и стоит!.. – выпил мелкими глотками, крякнул, обтирая губы, и снова вздохнул. – Ить любил её, паскуду, ет-та! Давно померла-то?

Старая, всё так же замедленно шаркая, вернулась с тарелкой квашеной капусты, поставила на стол и скромно присела в сторонке. Докторша налила и ей.

– А ты, я думаю, Савельева Анька? – тоже закричала во весь голос.

Но та даже не шелохнулась. Ответил старик:

– Савельева, ет-то, Савельева Нюшка! Она, ет-то, по губам угадывает! Инька, ет-то, я спрашиваю, давно померла-то?

Докторша тронула старушку за плечо и подала ей стакан:

– Давай, Анюта! Будь здорова! – та кивнула, выпила одним глотком, взяла щепоть капусты и зачамкала ей.

Докторша принесла из угла стул, смахнула с него какой-то тряпкой и тоже присела. Налила ещё, взглянула на меня. Я качнул головой отрицательно.

– Из одной посуды… – Закон есть закон.

Тогда она выпила сама. А дед не унимался:

– Так давно она, ет-то…

– Так она и не помирала, Коля! Как она тебе говорила? Забыл? Уеду в лес на чёрном быке! Верно?

У деда отвалилась челюсть. Стало видно, что зубов у него уже нет. Челюсть мелко задрожала.

– Да, ет-то!.. На чёрном, ет-то, быке! Она тебе сама сказала? Меня просила, ет-то, чтоб помалкивал! Какой-то еёный, ет-то, Лёха, что ли, уехал на чёрном быке!..

– Лао! – засмеялась докторша. – Лао-Цзы уехал в горы на чёрном буйволе!

– Точно, ет-то! Точно! – он промокнул тыльной стороной ладони глаза. – Внучке, ет-то, сказала… Любил я её!..

– А она мучила тебя, спустить не давала, а, старый? – продолжала она смеяться.

– Ну, ет-то… Не могла ёна, ет-то, внучке такое!..

– А потом в рот брала, да, Коля?

– Да, ет-то, как же?! – дед ошарашено вытаращил глаза. – Сказать не могла ет-то!.. Внучке!! А!! – лицо его озарилось догадкой. – Хтой-то подглядел!!

– Ага! – докторша зашлась в хохоте. – В тёмной закрытой бане!

– Всё одно, ет-то, любил её, бесстыдницу!

– Точно любил? – Инка шлёпнула деда по руке. – А тело-то её помнишь? Родимые пятна! Сколько у неё было? Помнишь, где? Ты же мыл её!

– Ну… Ет-то… – он похлопал себя по грязной рубашке на груди. – Одна, ет-то, на сиське… Как бабочка!.. Налей, ет-то, ещё! Другая, ет-то, вроде звёздочки на попке…

Она с улыбкой налила.

– А на какой сиське ты не забыл?

Старик поднял стакан, задумчиво глядя в него, тяжело, с хрипотцой, вздохнул.

– На левой, ит-тить-кудрить… И на правой половинке попы… – опять вздохнул и выпил.

Взгляд его сделался стеклянным, обращенным в себя, вернее, в своё прошлое. Инесса налила и старухе, подмигнув мне:

– Сейчас и ты захочешь!.. – подождав стакана, она снова плеснула в него и подняла перед собой. – За чудеса, в которые мы не верим!

А потом… Потом она совершенно спокойно сняла олимпийку и футболку. Лифчика она не носила, да и зачем он ей при такой груди, вернее, при её отсутствии. Над крупным тёмно-коричневым соском лиловела бабочка. И это было не тату, – проглядывались тонкие волоски, какие иногда бывают на родимых пятнах. Приспустив штаны справа сзади, она продемонстрировала нам и звёздочку.

– Да не!.. – неожиданно громко крикнул дед. – Ет-то не передаётся! Ет-то ты намулевала!..

Да, мне, признаться, тоже очень захотелось выпить. Я взял со стола ещё закрытую бутылку, своим ножом сковырнул пробку и приложился к горлышку. Хотя я всё равно ещё не верил до конца. Не мог поверить. Уже в машине я скорчил злодейскую ухмылку:

– И сколько ж тебе, выходит, лет? Сто? Сто пятьдесят?

Инесса пожала плечами:

– Уже не помню. Раз десять я меняла документы. Якобы теряла и прикидывалась потерявшей память… – из заднего кармана брюк достала сильно потрёпанную корочку, открыла и подала мне. – Это мой предпоследний паспорт.

На чёрно-белой фотке три на четыре азиатское личико, год рождения – двадцать второй. Инесса Яновна Си-Ван-му. А они все, азиаты, на одно лицо.

– И это тот самый Пэн тебя научил? Столько жить. И молодой!

– Пэн Цзу, Вэй Боян, Сым Цянь… Ещё кое-кто.

Если честно, меня вся эта фигня просто с толку сбила. Нужно было время, чтоб как-то переварить, осознать, попривыкнуть, что ли… У крутящего руль впереди Снайпера волосы стояли торчком, а уши сделались мертвенно бледными. Молчала и докторша, деликатно глядя в окошко на бурьян и развалины. А когда мы, наконец, доехали, Снайпер припарковал машину у ступеней крыльца и резко обернулся к нам. Почти не разжимая губ, прошипел:

– Вы должны и меня… Это… Чтоб долго жил… Научить…

Инесса улыбнулась:

– Конечно, парень. Но и ты помалкивай, хорошо?

– Да чтоб я!..

Даже чудовищная усталость от поездки не могла меня сморить, слишком невероятна была полученная информация. Я размышлял о том, как такое можно сфальсифицировать. Слишком много жуликов я видел в жизни, устраивавших такое, что вообще ни в какие ворота!.. Вот и тут. Хотя – зачем? Надо было, прежде всего, найти смысл этого представления. И вообще всего происходящего. Уже только вытаскивание с того света вора в законе для врача смертельно опасно. Тем более такого, находящегося в бегах и от своих, и от ментов. Поэтому, возможно, Инесса и отказалась от вознаграждения. И оставила прежнюю жизнь. Ей пришлось выбирать между прежним спокойствием и, как ей, наверное, показалось, безымянной могилкой… Хотя она ведь могла меня и не вытаскивать. Или без труда травануть. Ведь никто из моих архаровцев ни хрена не разбирался в том, чем она меня пичкала. Да она могла бы и их!.. Мне стало не по себе. Всё это время я вместе со всей своей командой очень сильно рисковал, позволяя докторше в свободное время крутиться на кухне. Ведь в её распоряжении было неограниченное разнообразие веществ, доставаемых ей даже из закрытых аптек и с китайских рынков! И она в этих веществах знала толк. Но вместо того, чтоб избавиться от нас, она закрутила эту странную интригу. Что ей надо?

– Эй! Кто там, в коридоре! – крикнул я и постучал по столику у кушетки. – Принеси мне коньячку! И позови Инку!

Через минуту передо мной стояла бутылка с бокалом, тарелка с нарезанным лимоном и в кресле сидела докторша. Она молчала, чуть заметно улыбаясь. Я налил себе полный бокал и выпил. Долго смотрел на действительно девичье личико со скромно опущенными раскосыми глазами.

– Ты сосёшь. Верно я понял?

Она засмеялась, сверкнув жемчужинами зубок:

– Уже захотел женщину? Должен был бы только завтра

– А ты знаешь, как на зоне относятся к тем, кто сосёт?

– Там это делают извращенцы. Это противоестественно.

– А когда шлюха – это естественно? Мне кажется, для естественного есть другое отверстие!

– В половых органах, и мужских, и женских, хранится жизненная сила… – теперь она даже и глаз не опускала.

– И ты её забираешь, чтоб долго жить? – я налил себе ещё, пожевал дольку лимона, стараясь не производить шума, поднялся, подошёл к двери и выглянул в коридор.

Боец сидел в самом конце и играл на мобильнике.

– Боишься, что подслушают? – усмехнулась она

– Ты не ответила на мой вопрос… – вернувшись, я выпил, закусил и лёг.

– Да, я всё делаю, чтоб долго жить.

– Но это ты, баба, можешь так продлять жизнь. А что делать мужику? То же самое? Бабу лизать? – я презрительно скривился.

Она же снова захихикала, опустив голову. Затем вдруг выпрямилась, серьёзнея:

– Возможно… – Инесса сощурилась и слова цедила сквозь зубы. – Тебе придётся выбирать.

Всю ночь я метался, как раненый зверь. Спал урывками, проваливаясь в жуткие кошмары и выскакивая из них в поту, с барабанным сердцебиением и воплем, застрявшем в глотке. ФАРШМАК! ФАРШМАК! – тарахтело в моей голове так, что вскипал мозг. Перед глазами стояла картина изнасилования, произошедшего в Крестах у меня на глазах. Мальчишка лет двадцати хвалился, как он умеет доводить девок до экстаза языком. Все его вещи моментально оказались на асфальтном полу. А положили его вначале среди мужиков. Кто-то из старых зэков ногой отфутболил его пакеты в угол опущенных: «Твоё место в петушатнике!» «Почему? Я же не…» «Отныне будешь!» А ночью с него содрали штаны и дрючили по очереди до утра, разодрав задницу в кровь. Я никогда не был сторонником таких удовольствий. Ни садизма, ни мужеложства. Случалось, я опускал разоблачённых стукачей, крыс (это те, кто крадет у своих же в заключении) и разного рода интриганов. Мне это полагалось по статусу. Но я делал это иначе, – просто мочился на них. После этого они уже навсегда переселялись в петушатник и не допускались в мужские дела и разговоры, даже и ели отдельно. А фаршмануться на малолетке означало сесть за один стол с этими отбросами, пожать кому-то из них руку или пользоваться их вещами. Они – неприкасаемые.

Вот почему меня так колбасило. Почти тридцать лет, в общем, я отбыл за решёткой, и в те недолгие отпуска на воле, естественно, соблюдал все тюремные правила. Да я в жизни никогда ни с кем не целовался! Для меня это было унизительно. А тут такое!.. Даже то, что эта докторша-соска готовила мне отвары, было уже смертельным ей приговором. Я должен был придушить её сразу же, как только узнал, что она берёт в рот, и при этом готовит мне напитки.

Утром я пригласил к себе Снайпера. Он не хуже моего знал Понятия и тоже наверняка маялся перед выбором. Ведь он слышал признания Инки и хотел жить долго. Использовать против него огнестрельное оружие было безрассудством. Я несколько раз выхватил нож из потайных ножен, надеясь успеть. Но пришедший вместо Снайпера Бригадир растерянно развёл руки:

– Нет его, Хозяин… Свалил, видать… Тачки все на месте…

– Так он что, пешком ушёл?

– Выходит так. К тебе врачиха просится. Говорит, процедура…

– Давай её сюда!

На душе у меня было неспокойно. Хотя я понимал, что Снайпер обрёк себя на недоверие, сбежав от меня. Теперь ему хрен кто поверит, что я принимаю чаи и отвары из рук минетчицы. Тем более, если он заговорит о вечной жизни! Но он может открыть новым ворам, где я нахожусь.

После короткого стука вошла на удивление бодрая, даже с румянцем на щеках, которого я раньше как-то не замечал, Инесса.

– Привет, Хозяин! Э-э, ты что-то плохо выглядишь! А я уж хотела рекомендовать тебе девушку… Ты что, не спал?

Я вздохнул.

– Поспишь тут! Ты знаешь, что Снайпер свалил?

Она засмеялась.

– Знаю. Хочешь поймать его?

– А ты знаешь, что после твоих вчерашних признаний я стою перед выбором.

Инесса, хохоча, даже запрокинула голову.

– Лизать, иль не лизать, вот в чём вопрос!

– Вопрос в другом. По понятиям я должен придушить тебя. Или, по собственному разумению, прирезать Снайпера. Пока он не раззвонил.

– Ты сейчас в силах съездить со мной? Недалеко, километра три-четыре.

– После вчерашнего твои приглашения меня как-то напрягают… – я налил и выпил ещё коньяка.

Алкоголь уже почти не брал, и усталость тяжёлой ночи не отпускала. Но я пересилил себя, прихватил со столика початую бутылку и направился к выходу. Дежурный боец в коридоре тренировался в метании дротиков дартс. Мишень висела поверх старинной картины. Это был очень серьёзный сорокалетний карманник Хворь, тонкий и гибкий, как пружина.

– Ты машину водишь, Хворь?

– А то!

– Пошли. Снайпер куда-то подевался. Может, напился…

– Скорей обкурился. Он больше на траву…

Он подогнал тачку к подъезду, мы с Инкой сели на заднее сиденье. Пока ожидали, я посоветовал ей не очень распространяться о своих сексуальных пристрастиях, а то и с Хворём придётся решать. Поэтому в салоне она сразу отвернулась к окошку, плюнув через губу:

– Всё время прямо.

А тут и была всего одна дорога к трассе. Восемь километров по сосновому бору. Насквозь пронизанному утренним, ещё медовым, солнцем.