Текст книги "Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+"

5

Сексуальное, или половое, поведение человека (от лат. sexus – пол) – совокупность психических реакций, установок и поступков, связанных с проявлением и удовлетворением полового влечения человека. Сексуальное поведение является одной из форм взаимодействия индивидов. Сексуальное поведение человека является практической реализацией его сексуальности и является одним из вариантов социального поведения. Фактическое сексуальное поведение человека может не соответствовать его сексуальной ориентации.

Хотя сексуальное поведение человека тесно связано с репродуктивной функцией, однако оно, в отличие от полового поведения животных, определяется социальным развитием конкретной личности. Поэтому сексуальное поведение человека относительно автономно от его репродуктивной функции.

Этимология и семантика

Впервые слово sex было использовано в английском языке в 1382 году при переводе Латинской Библии на английский язык. В этом знаменитом переводе, выполненном Джоном Уиклифом, текст из Книги Бытия 6:19, в котором речь идёт о Ноевом ковчеге, содержал фразу «The maal sex and femaal». Здесь слово «секс» употреблялось в значении «пол», «вид», «раса». До конца XVIII века слово sex в английском языке употреблялось в значении обособленной группы, в том числе секты, религиозной группы, партии, касты и т. д. Лишь в XVIII веке значение этого слова сужается до процесса полового размножения. В начале XIX века появляется слово «сексуальность», которое включает уже не только физические, но и эмоциональные проявления.

В английском языке первое употребление слова «секс» в значении коитус зарегистрировано в 1929 году.

Немецкий сексолог Эрвин Хэберле при описании понятия «сексуальное поведение» выделяет три уровня его понимания, которые сменяли друг друга с течением времени.

Под сексуальным поведением понимаются действия, способные привести к зачатию потомства. Это самое старое и узкое определение этого понятия, и оно скорее подходит для животного мира, а не для человека.

Под сексуальным поведением понимается любая сексуальная реакция тела, включая гомосексуальное поведение, стимуляцию собственных половых органов и контакты с другими видами (межвидовые половые контакты у животных и зоофилия у человека).

Под сексуальным поведением понимаются все действия и реакции, связанные с удовлетворением полового желания, в том числе эротические фантазии, танцы, борьба, получение сексуального удовлетворения.

ВИКИПЕДИЯ

По улице Мира, медленно лавируя между выбоинами, ползёт черный внедорожник «Лендровер». Все его обгоняют, и даже – отечественные «вёдра с гайками». Но водитель этого шедевра мирового автопрома никак не реагирует на все эти вызовы.

Из расписанной граффити автобусной остановки выходит девушка-подросток в красных кроссовках, драных на коленях джинсах и чёрной кожаной курточке. На голове у неё красная косынка, повязанная на манер бонданы. Черты лица у девочки монголоидные: широкие скулы, узкие глаза, цвет кожи – кофе с молоком.

Перед ней «Лендровер» совсем останавливается. Девушка решительно распахивает дверь:

– Стас? – голос у неё неожиданно низкий для подростка, глубинно грудной.

– Фаня? – в ответ улыбается из-за руля крепкий, спортивного вида блондин с модно взъерошенной причёской. Он в ослепительно белой футболке и салатовых шортах по колено. Глаза у него серые, выразительные.

Девушка без лишних слов проскальзывает в кресло рядом, лишь интересуется:

– Куда поедем?

– А куда ты хочешь?

– У тебя деньги есть?

– Есть маленько. А зачем?

– Найдётся тыщи полторы? Надо купить коньяк и несколько лимонов.

Парень обалдело вытаращивает глаза:

– Коньяк? Там есть по три сотни!

– Ты, наверное, и коньяка не пробовал! Прости! Нам надо раскрепоститься, а не отравиться! Ты мне нравишься, поэтому я стесняюсь. – Фаня отводит раскосые угольные глаза.

Он радостно ржёт:

– Давай! Погнали! – включает скорость. – Но я же за рулём! – машина срывается с места.

– А ты, что, боишься?

– Да ничуть! – он молодцевато расправляет плечи. – Ты знаешь. Кто у меня предки? С такими никакая ГИБДД, никакая ГАИ не страшны!

– Ты меня прямо волнуешь, Стас! Тормознёшь у «Девяточки»?

Он паркуется и достаёт бумажник, протягивает тыщу пятьсот. Она смеётся:

– Посмотри на меня, Стас! Кто мне алкоголь продаст?! Иди сам! Возьмёшь самый дорогой! И обязательно несколько лимонов! И не забудь права! Ты тоже не выглядишь пенсионером!

Он пожимает плечами и выбирается из машины.

И вот уже парочка катит по разбитой лесной дороге, выезжает на дикий пустынный пляж маленького, спрятанного в ельнике озерка. Фаня вынимает бутылку из коробки:

– Открой!

Стас срывает с горлышка яркий целлофан, под которым обнаруживается натуральная пробка. Он теряется:

– Чёрт! Штопора-то у нас нет!

– Жаль! А я бы выпила!

– Может, попробовать отвёрткой? – он открывает бардачок.

– Трахаться тоже отвёрткой будем?

У него отпадает челюсть. Слов нет. Юная Фаня вздыхает:

– Ладно, давай хоть искупаемся!

– Да ты что, Фаня!? Весна ещё! Май-месяц! Вода холоднючая!

– Что, слабо? А я пойду! Купальника только не взяла, ну да ладно, ты ж не покраснеешь? – она сбрасывает куртку, не поднимая на него глаз, стягивает топик вместе с косынкой.

Стас шумно сглатывает. Девушка острижена почти наголо. Лифчика на ней нет, груди маленькие, конусообразные, с тёмными вишенками сосков. Над левой – родимое пятно, похожее на бабочку. Кожа блестящая, оливкового цвета. Не останавливаясь, она скидывает кроссовки, расстёгивает и снимает джинсы вместе со стрингами. Парень шумно дышит, выпучив глазищи. Венерин бугорок Фани гладко выбрит, фигура совсем мальчишечья, если не считать грудок. Всё так же без задержек девушка отворяет дверь и неторопливо идёт к воде. Стас не может отвести взгляда от мерно подрагивающих округлых ягодиц, где на правой есть ещё одно родимое пятно – в виде звезды. В какой-то момент он, словно очнувшись, встряхивается и тоже начинает раздеваться. Оставшись в дорогих трусах с ширинкой на пуговичках, выбирается из машины и зябко обнимает себя за плечи. Молочно белая кожа его покрывается пупырышками в тот момент, когда его новая подруга входит в озеро. Дно тут круто уходит вниз, и девчонка почти сразу погружается по шею. И плывёт. Когда он подходит к кромке воды, она уже возвращается. Грудки упруго подрагивают.

– Перестань, Стас! Ты не закалён! Пошли в салон, а то ещё простудишься!

С понурой головой он бредёт за бодрой девицей. В машине она прямо на мокрое тело натягивает одежду, неторопливо наматывает косынку.

– Поехали! – она уже не просит, а приказывает.

– Куда? – Стас сильно обескуражен, и голос его сделался тоньше, тогда как у Фани – ниже, почти мужским.

– К тебе нельзя, верно? – он растерянно кивает. – Ко мне тоже. Там предки. Но я знаю, где нам найти штопор. На Северной живёт моя бабка Марьяна. Может, слыхал?

– Это ведьма, что ли?

– Сам ты ведьмак! Она знахарка! Все болезни лечит!

– А она пустит?

– А я попрошу!

Он пожимает плечами, слегка бледнея, и трогается с места. Когда они выезжают на раздолбанную шоссейку, Фаня смеётся:

– Ты хоть бы оделся, что ли! А то бабка сразу просечёт, зачем мы к ней!

– Зачем? – мозги у парня, похоже, совсем отказали.

Загадочно хмыкнув, девушка кладёт узкую ладошку ему на трусы. Которые тотчас вздуваются шатром.

– А как ты думаешь? Отгадай с трёх раз!

Он краснеет и, молча, пожимает плечами. Она убирает ладонь, и Стас тормозит у обочины. Избегая её взгляда, натягивает футболку и шорты.

– Где машину остановить? – хмуро бурчит он, когда они въезжают на Северную.

– Да где хочешь!

Он паркуется перед бараком №8, у магазинчика.

Квартиру на втором этаже она отворяет своим ключом и подносит палец к губам, мол, потише!

– А где ведьма? – шепчет Стас, склоняясь к ней.

– Не знаю, но всё равно ни гу-гу! – она берёт его за руку и ведёт в пропахший сухими травами сумрак. Толкает одну из дверей и, втянув его вовнутрь, замыкается на щеколду. Шепчет:

– Сюда бабка редко заходит. Сейчас у неё время приёма больных, так что она занята. Только всё равно нам шуметь нельзя. И раздеваться не будем совсем, мало ли что!..

Два окна в комнате задёрнуты плотными шторами, но можно разглядеть посередине низкую печь-лежанку, заправленную как постель, столик рядом, лавки и стеллажи вдоль стен. Фаня чиркает спичкой и зажигает свечу на столике. Стас, робея, переминается с ноги на ногу. Пространство комнаты оживляется тёплым светом, становится уютней. Девушка улыбается:

– Ну, что ты как не родной! Присаживайся, вон, хоть на лежанку! Я сейчас тут всё приготовлю!

Парень неуверенно подходит и присаживается. Она ставит перед ним бутылку, кладёт штопор. Пока она ходит за бокалами и режет лимоны, Стас ввинчивает штопор и с характерным «пум!» раскупоривает бутылку. Помявшись, наливает по половине бокала. Фаня опускается рядом с ним, берёт бокал.

– Ну, за знакомство! В реале ты лучше, чем в Инете!

– Да… ты тоже…

Хрусталь мелодично поёт, когда они соединяют сосуды. Стас выпивает всё одним махом, Фаня делает лишь глоточек. Она довольно жмурится:

– Хороший коньяк! Я боялась, что подделка попадётся!

– Повезло… – с полным ртом подтверждает кавалер.

Некоторое время они сидят молча.

– Ангел пролетел… – вздыхает девушка.

– Мент народился! – уже пьянея, ухмыляется парень. И обнимает её за плечи.

Она не противится:

– Стас, а ты целоваться умеешь?

Он прижимает её к себе и целует в губы. Она обнимает его за талию. Когда он, запыхавшись, отрывается, она благодарно чмокает его в щёку и кладёт голову на плечо. Мурлычет:

– А ты везде можешь целовать?

Он не понимает:

– На улице, что ли?

Она беззвучно смеётся:

– Да и на улице тоже! Ты грудь мне поцелуешь?

– Давай!

Она поднимает топик, и он склоняется к ней.

– Погоди! – она ложится головой на подушку. – Так удобней будет! Я тебе тоже потом кое-что поцелую!..

Он несдержанно хмыкает и наклоняется над ней, пристраиваясь к вишенке соска. Девушка громко дышит, нежно направляет его к другой груди. Протяжно простонав, шепчет с закрытыми глазами:

– А ты мне ТАМ поцелуешь?

– Легко! Только давай сперва тяпнем! – тянется к бутылке.

– Ну ладно!

Он наполняет свой бокал почти до краёв, она отстраняет горлышко от своего, выпивая снова глоток. Стас приканчивает своё до конца, набивает рот лимоном и невнятно бухтит:

– Ну ладно, что?.. Куда там тебя ещё поцеловать?

Девушка опять откидывается на подушку, быстро расстёгивает джинсы и вытаскивает одну ногу из штанины и трусиков. Нежно мурлычет:

– А ты знаешь, куда надо целовать?

– Не-а!

– Я тебе сейчас покажу. Давай сюда подсвечник! Посвети!

Он подносит свечу к её раскинутым бёдрам. Фаня раздвигает бритые половые губы:

– Тут бугорок видишь? На ножках.

– Ну!..

– Это клитор. Его и надо целовать. Можно ещё вот эти маленькие губки, они тоже чувствительны. Соображаешь?

– А ты мне потом отсосёшь?

– Обязательно!

Он ставит подсвечник на место и склоняется к её вагине. Девушка мычит от удовольствия. Он вдруг отрывается:

– У тебя так сильно течёт!

– Тебе неприятно?

– Да нет, пахнет чёрной смородой.

– Ну, продолжай!

Он снова склоняется и причмокивает, посасывая. И постепенно делается совершенно безвольным, теперь он только мычит, выпучив глаза, и вылизывает её вульву, видимо, найдя её выделения особенно вкусными.

Фаня, заметив это, ощупывает через шорты его детородный орган, который находится в плачевном состоянии, совершенно вялым. Бесцеремонно оттолкнув его голову, она сползает с лежанки и укладывает на своё место этого уже ничего не соображающего дебила. Быстро расстёгивает ширинку на шортах и трусах, достаёт пенис и решительно втягивает головку в рот. Мощный вакуум создаёт обильный приток крови, член быстро твердеет. Доведя его до кондиции, девушка взбирается на парня верхом. По сути это выглядит как обычный трах, если бы на идиотское выражение лица парня, её энергичных толчков и того, что он сразу же кончает. Причём, не так, как у всех, секундно, его оргазм длится и длится. На бессмысленную физиономию вместо выражения начального удовольствия наползает маска смертельной муки. Но он уже ничего не может поделать, он целиком и полностью во власти этой девочки-подростка.

Четыре часа она не сползает с него, и четыре часа он непрерывно кончает. На глазах превращаясь в мумию. Хищным своим влагалищем она высасывает из него все соки. И в какой-то момент обнаружив, что парень уже не дышит, хоть и подёргивается, Фаня сползает с него. Удовлетворённо хмыкнув, допивает коньяк из своего бокала, аккуратно застёгивает на нём трусы и шорты. Посидев немного, со вздохом поднимает его себе на плечи. Выглядит это не совсем реально – тонкая девчушка и длинный костлявый самец. Но она довольно легко несёт его по лестнице вниз, вокруг барака на дорогу. Там ставит его на ноги и, шлёпнув по заднице, направляет в сторону вокзала.

Лёха жмётся на каком-то драном тюфяке в тёмном подвале с подтекающими трубами, утирает слёзы. Ему холодно, он то и дело вздрагивает. Наконец решительно садится, поразмышляв, поднимается и пробирается к выходу. В городе поздний вечер, почти все окна в плотно стоящих пяти-девятиэтажных домах уже темны. Кодовых замков на подъездах ещё нет. Он входит и осматривает почтовые ящики, отмечая заполненные. Бежит на второй этаж и звонит в квартиру. Тишина. Возвращаясь, он вытаскивает из почтового ящика газету и выходит на улицу. Мочит газету в луже и, компактно сложив её, суёт в карман. При этом его передёргивает. Однако он решительно и ловко взбирается на козырёк подъезда, проходит по газовой трубе на уровне второго этажа до нужного окна. Наклеивает мокрую газету на стекло форточки и выдавливает его. Оказавшись в квартире, Лёха первым делом берёт какую-то тряпку и обтирает форточку внутри и снаружи. Затем идёт на кухню и, не включая света, открывает холодильник. Выкладывает на стол дефицитные по тем временам сыр и колбасу, ставит чайник на газ. Хлебница, увы, пуста, но воришка не расстраивается, накладывает на ломтик колбасы пластинку сыра и ест. С полок, обернув ладонь тряпкой, снимает жестяные банки и проверяет их содержимое. В крупе обнаруживается рублей триста мелкими купюрами. К тому времени закипает чайник. Лёха, не торопясь, заваривает чай и проходит в залу всё с той же тряпкой в руке. Открывает стеклянные дверцы серванта и осматривает всю посуду, стараясь не оставлять отпечатков. Тут пусто, если не считать драгоценностей в шкатулке. К которым он и не притрагивается. Он возвращается на кухню, наливает уже настоявшегося чаю и, прихлёбывая его, возвращается в залу. Закончив осмотр тут, направляется в спальню. И почти сразу же в белье находятся две пачки в банковской упаковке достоинством по десять и двадцать пять рублей. Лёха рассовывает деньги по карманам, доедает колбасу с сыром, запивая чаем, и всё с той же тряпкой уходит через дверь.

И вот он уже днём при промозглой весенней или осенней погоде с верой моросью стоит, скукожившись на каком-то перекрёстке, и поглядывает по сторонам. Заприметив приблатнённого вида мужчину, идёт за ним. Но, разглядев не татуированные кисти рук, разворачивается. И тут он скорее уж по запаху обнаруживает лоток с горячими пирожками. Пристраивается в хвост очереди и, пока стоит, замечает сгорбленного старичка с палочкой, у которого вся левая кисть руки исколота до синевы. Тут и перстни, и купола, и кресты по всем костяшкам… Лёха следует за ним на отдалении, пока тот не сворачивает в скверик и не присаживается на лавочку. Парнишка присаживается рядом.

– Здравствуйте, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Старичок чуть заметно улыбается.

– Отчего ж не мог бы? Могу…

– Тогда подскажите, пожалуйста, как мне найти смотрящего этого города?

Старик заметно напрягается, оглядывается и говорит уже совсем другим, не благодушным тоном:

– А зачем тебе, малец, смотрящий? И вообще, ты знаешь, кто это?

– Кто это, я узнал в местах не столь отдалённых. Мне надо узнать кликуху и адрес смотрящего. Есть дело.

– Вот как? И где же ты бывал в «местах не столь отдалённых»?

– По мне, наверное, видно, что я малолетка. И сидел я в Сосновке, естественно. Ну, не считая тюрем, конечно…

– Ясно. А кто ж сейчас там, в Сосновке, сморит?

– Каравай смотрит. А в Крестах вор Палёный.

– Вижу, что знаком со спецификой… А зачем тебе смотящий?

– Он мне нужен. Разговор есть.

– Интересный ты парень! А чего ты, слушай, пирожков-то не купил? Ты ж в очереди стоял!

– Боялся вас потерять.

– А жрать-то охота… – старик шарит в сумке, достаёт пирожок и отдаёт Лёхе. – Сам-то кто? Чем промышляешь?

– И ты бы представился, прежде чем такие вопросы задавать. – Жадно съедает пирожок.

– А и то верно! Хох! – усмехается. – Давненько я уж в наш родимый дом не хаживал! Зовут меня Решка, но ты зови дедом Макаром. На ещё пирожок захавай!

– Спасибо. Я могу и сам купить. Дед Макар!

– Дык кто ты?

– Лёха я. Форточник.

– Ну и сколько ж у тебя, Лёха, намотано на этих форточках?

– Две судимости, восемь лет…

– Эт за форточки восемь лет?!

– По совокупности. Это ещё висит. Ну и прибавят кое-что по мелочи…

– Значит, червончик тебе корячится! А ты всё бегаешь… – старик, кряхтя, поднялся. – Пошли уж! Сперва хавку домой отнесу… – они поднялись со скамейки, старик сурово окинул взглядом мальчишку. – Чё ж ты, форточник, одет по-летнему? Спёр бы себе пальтишко какой!..

– «Когда я был большой дурак, носил ворованный пиджак…» – бубнит Лёха.

Старик усмехается.

Большой двор двухэтажного дома. Во дворе много голых сырых деревьев, беседка, мокрые скамеечки. Дед Макар насупливается:

– Жди тут. Я мигом. – И медленно, вразвалку, уходит в подъезд.

Через некоторое время туда же отправляется и мальчишка. Подъезд сквозной, с чёрным ходом. Парень ускоряется и выбегает на улицу с другой стороны дома. Дед Макар стоит под деревом и курит.

– Ты что, дед, свалить хотел? – запыхавшись, почти ревёт малец.

– Хотел бы свалить, свалил, – огрызается дед. И, отвернувшись, шагает по тропке между кустами. За ним поспевает парнишка.

По каким-то едва заметным тропинкам они минуют один двор, другой… Выходят к зданию заводского общежития. Дежурный вахтёр, очень маленькая, седенькая старушка, здоровается:

– Здравствуй, Макар. Чего это ты с пацаном? Али внук?

– Ну, какие в нашей жизни внуки, Степановна? Обогреть мальчонку надо… Константин Иваныч тут?

– С утра он всегда у себя.

Старик оборачивается к парнишке, кивком зовёт за собой и поднимается по лестнице, в это время безлюдной. Коридорный на втором этаже, очень интеллигентный, в костюме с галстуком и в очках лысый джентльмен, тоже приветствует посетителя, отрываясь от газеты:

– Привет, Решка! Как твоё драгоценное?

– Здравствуй, Мулат! – Макар жмёт ему руку. – Как всегда в семьдесят. Как Жора?

– Если ты к чифирю, то успел. Это кто?

– Лёха. Искал смотрящего.

– Вот как! Ну, идите, раз так.

Они входят в общежитскую комнатушку, обставленную как тюремная камера: двухъярусный шконарь, стол без скатерти, лавки у стола, на стене полка с посудой, под зарешёченным окном тумбочка… Разукрашенный тюремными татуировками, по пояс голый и тощий, как скелет, мужик с недобрым взглядом из-под лохматых бровей сидит за столом и прихлёбывает из закопчённой солдатской кружки. Кивком приглашает Макара за стол. Лёха остаётся стоять.

– Что привело?

– Да вот, малый просил встречи с тобой… – старик принимает предложенную кружку и, сделав глоток, возвращает. – Ты не смотри, что он сопливый, по его словам у него уже две ходки и восьмерик ещё корячится. Если, как я понимаю, не считать последнего побега.

Жора разворачивается всем корпусом к Лёхе и осматривает его с ног до головы.

– А ко мне-то чего? Аль пожалеть некому?

Лёха утирает сопли рукавом, говорит срывающимся голосом:

– Я тут на твоей территории обнёс кой кого… Должен на общее… – достаёт из-за пазухи все украденные накануне деньги и бросает на стол.

Смотрящий с Макаром переглядываются. Дед закуривает, пошевелив бровями.

– Ты ж даже пирожка не купил! Али что ещё занычил?

Мальчонка говорит уже совсем другим тоном, как ощерившийся волчонок:

– Нет такой привычки! А вообще-то я хотел глянуть в глаза смотрящему!.. Я уж три года даю на общее, а за колючкой меня, кроме ментов, никто и не привечает!

Жора недобро ухмыляется.

– А ты думал, тебе там ковры стелить будут? Как тебя величать-то? И где побывал?

– Сидел-то в Сосновке. Лёха я. А тюрем и пересылок даже всех и не упомнить… Я быстро сбегаю.

– Красная полоса на деле?

Парень пожимает плечами:

– А у кого из блатных её нет!..

– А ты, выходит, из блатных?

– Да я на зоне из шизо не вылезал! И на этапах отдельно возят!..

– И как же ты у нас оказался?

– Со «столыпина» ушёл. А что за город, даже и не знаю.

– Ну, так знай, я вор Жора Тверской, смотрю за районом в Твери. А ты сам-то откуда будешь?

– С Кубани я, из Тихорецка. Там мамка осталась… Она тоже двенадцать отмотала…

– А мамке-то не помогаешь?

– Хотел помочь… Да не берёт она краденого!

– Ладно… – вор хлопнул ладонью по столу. – Сейчас тебя, Лёха Тихорецкий, Мулат накормит и уложит отдохнуть. А мы пока пробьём, что ты за блатной… Кстати, как у тебя фамилия будет?

Людмила и Александр выпивают у прогорающего камина. Она в стареньком хозяйском халате, он в джинсах и футболке. Причём Людмила старается выпить поменьше, она-то отпивает совсем по капельке, то

сливает водку в какую-то банку. Заранее, видимо, подготовленную. Он же старается вовсю.

– Ты… Видишь… Эти… Камеры?.. – глаза Саши уже стекленеют, движения рук неуверенные.

– Нет, не вижу. Он точно сказал, что тут камеры?

– Рэмбо не ошибается!.. – удар кулаком по подлокотнику кресла. – Где ж… Они… Есть?

Людмила резко встаёт и, прищурившись, обходит комнату. Поднимается на «ватные» ноги и Саша, сильно хромая, идёт к холодильнику.

– Думаешь, их спрятали в морозилку?

– Я сейчас… Беру пузырь… И иду… К Рэмбо…

– Точно! Приведи его, пусть он покажет! – И в полголоса. – Мне ещё не хватало в парнушке сняться!

Саша ковыляет с бутылкой к выходу, спускается, цепко держась за перила, по лестнице. И вот он стоит уже в другом подъезде на первом этаже, стучит костяшками пальцев по двери налево. Никто не открывает. Из соседней налево квартиры выходит натуральный хиппи: длинная борода, спутанные по плечи волосы, затасканный джинсовый костюм.

– Ну, чё надо?

– Мне… Ик!.. Нужен Рэмбо.

Рэмбо теперь далеко, где-то в Центральной Гвинее. Ловит бабочек.

– Че-го?!

Рэмбо сказал, у него не бывает кошмаров. В хмельных снах он ловит бабочек в Гвинее. А тебе, друг, выпить не с кем? Может и я на что сгожусь?

– Ты… Ик!.. Это самое… Ик!.. Сможешь найти… Ик!.. Камеру слежения?.. Ик!..

– У тебя икота, брат. Тебе надо попить мелкими-мелкими глотками тёплую водку. С солью.

– Да ты лекарь, друган! От одних твоих слов меня чуть не вывернуло, но икота прошла.

По лестнице со второго этажа спускается Зрец. Он в атласном, малиновом халате, длинные с проседью волосы рассыпаны по плечам. Усмехается:

– Он не лекарь, просто покурил что-то не то. Верно я говорю?

– О! Сосед! Ты можешь это… Найти эту хреновину… Камеру слежения? – Санька качнуло.

– Зрец неожиданно выпучил глаза и поджал губы, остановившись на ступеньках выше.

– Да ты влюблён, Саня! Как ты умудрился при своём образе жизни?!

– Я? Да ладно! Ты мне камеру найди! – оборачивается к «хиппи». – Он может! Он все пред… Пруд… Короче, все вещи насквозь!.. – широкий жест, от которого чуть не падает.

– Легко. – Зрец, не смотря на свой шикарный халат, опускается на грязную ступеньку задом. – Давай сначала это выясним. В кого это ты умудрился так втрескаться?

Саша бессмысленно смотрит вытаращенными глазами, присаживается рядом и отворачивает пробку с бутылки. Глаза его стекленеют.

– Я эту женщину всё время перед собой вижу… Я оболдеваю, Зрец! Выпьешь со мной?

– Выпью. Но не на лестнице же! Пошли ко мне!

– Нет! – Саша трясёт головой. – Пойдём ко мне!.. И ты покажешь мне камеры!..

– Ладно. Отдай бутылку парню, и пойдём. – Поднимается и отряхивается.

– Так а?.. Выпивать не будем, что ли?..

Зрец отнимает у него бутылку и отдаёт бомжу.

– Пойдём-пойдём! Что у тебя последняя, что ли?..

«Хиппи» оттопыривает губу:

– Брезгуете…

На что Зрец резко оборачивается:

– Брезгуем! Ты вчера лысого с язвой на шее, своего же собрата, обобрал! И сегодня у нашего Рэмбо ветчину слямзил! Иди с миром! – берёт Сашу под руку и ведёт из подъезда мимо оторопевшего бомжа. – Оборачивается. – Тебе, парень, лучше линять отсюда по-тихому!

Мужчины проходят из одного подъезда в другой, поднимаются по лестнице, встречая старую Марьяну.

– О, Мари! Пошли к нам! Остограмимся! – радуется Саша.

– Он уже настаграмился, видишь? – бубнит Зрец.

– У тебя ж, змей, клиентка киснет! – возмущается Мари, но идёт за мужчинами к Саше.

Все входят в комнату. Удивлённая Людмила привстаёт из кресла.

– Здравствуйте… Я даже не ожидала!.. Простите за внешний вид…

– Ничего! – улыбается ей Зрец. – У нас в России и не такое возможно!

– Мы Сашины соседи. – Хрипло объясняет Марьяна. – Надо же человеку помочь! Меня зовут Марьяна. Бабка Марьяна. А этот волосатый – Зрец.

– Жрец? А какого культа? – Людмила приподнимается из кресла. – Я – Людмила. Из Петербурга.

Зрец хочет что-то сказать, но его перебивает Мари:

– Он не жрец, а Зрец. Прозвище такое. У нас тут ещё есть Рэмбо, Котяра и прочие!.. Имён мы частенько и не знаем, да и не интересуемся!

– Он Зрец, потому что всё зрит в корень! – заплетающимся языком поясняет Саша. – Рэмбо ужрался, вот, Зрец нам покажет, где камеры. Верно я говорю, Зрец?

– Верно, Саша, верно… – внимательно смотрит на Людмилу. – Можно вас на кухню? На пару слов.

– А я?! – возмущается Саша. – Это моя кл… Это моя женщина!

Зрец улыбается змеиной улыбкой:

– Можно, конечно! Разве я против?! – идёт к холодильнику, берёт из него бутылку коньяка и вслед за всеми (старуха примкнула) выходит на кухню. – У тебя тут посуда на всех найдётся?

– Я мигом! – Саша возвращается в залу за бокалами.

– А Зрец тем временем продолжает:

– Вы, Людмила Анатольевна, совсем даже не из Санкт-Петербурга… – отворачивает пробку с бутылки и пробует напиток, причмокивая. – Когда я трону камеры, я смогу сказать, на кого конкретно их направляли… Уж не на вас ли, доктор Махрова?

Людмила опешивает и безголосо сипит:

– Вы, собственно, из какого ведомства?

– Я из небесной, а может и преисподней канцелярии. Я оттрубил четырнадцать лет в одиночке на Белом Лебеде. Оттуда я всё и знаю. И сдавать вас не собираюсь. Мне интересно, зачем вам, Институту Человека США, понадобился наш Александр. Похитить его мы вам не дадим.

– А я знаю зачем! – выступает вперёд старуха, отбирая у Зреца бутылку и тоже прикладываясь к ней. – Они хотят его изучить и использовать на благо американского народа. А может деньжат хапнуть! Верно я говорю, красотка?

Та пожимает плечами и оправдывается, глядя в пустоту перед собой:

– Александр Евгеньевич уникум, каких вообще нет. И быть не может. Его надо изучать.

Появляется Саша с пустыми руками и глупой улыбкой пьяного.

– А чего это мы, как заговорщики, прячемся? Да и хрен на них, на эти камеры!.. Пошли пить туда, на место!..

Зрец улыбается:

– И в натуре, не верь, не бойся, не проси! А ежели кто смущается, мы их глазки жвачкой заклеим! Найдётся у тебя жвачка, Александр Евгенич?

– Да хрен знает!.. Можь где и завалялась…

Все идут из кухни в комнату. Людмила заметно нервничает, кутаясь в драный халат. Марьяна берётся хозяйничать, заметно, что она тут как дома. Зрец сразу подходит к полочке с книгами и достаёт оттуда миниприбор. Говорит словно бы сам с собой:

– Поставил мент… Невысокого звания… Но эта штука не его… Это связанно с московским телевиденьем… Какой-то частный канал…

Людмила вздыхает и крестится.

– Слава Богу!.. А это можно как-то стереть?

Зрец ухмыляется:

– Милая, это всего лишь передатчик! А где приёмник, я не знаю.

Женщина снова хмурится. А Саша пристально смотрит на коньяк, оставленный на столе. Затем он решительно идёт к холодильнику, выбирает нужную ему бутылку…

Резкий, энергичный стук в дверь заставляет всех в комнате вздрогнуть и обернуться.

Дед Макар, стукнув в дверь, входит в переоборудованную в тюремную камеру общежитскую комнату. Смотрящий читает газету на нижнем ярусе койки.

– Здравствуй, Жора! Как там пацан?

– Здрасьте и вам наше! Пацан слопал кило вареников. Мышка лепила. И вырубился. До сих пор спит. А ты чего интересуешься?

– Хочу поучить его. Он же форточник, в замках не шурупит…

– На сейфы будешь натаскивать?

Ну, эт как пойдёт. Насколько руки не кривые. А характер подходящий!