Текст книги "Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+"

2

Наружные женские половые органы тазовой области носят название вульва (vulva – лат.) Они составляют преддверие влагалища и окружающие его структуры. Преддверие влагалища ограничено спереди и сверху клитором и передней спайкой малых половых губ. Вход во внутренние половые органы женщины прикрыт двумя парами складок кожи и слизистой оболочки, идущих по сторонам половой щели от лобка назад. Внешние, более плотные из-за подкожного жира ткани, служат границами половой щели. Это большие половые губы. Внутри них находится пара белее тонких складок слизистой оболочки – малые половые губы, спереди сходящиеся у клитора, образуя его кожный покров – крайнюю плоть клитора. При половом возбуждении пещеристые тела клитора, как и мужской половой член, наполняются кровью, это называется эрекцией клитора. Очень большое количество нервных окончаний, содержащихся в клиторе и малых половых губах, реагируют на раздражение эротического характера, поэтому стимуляция (поглаживания, поцелуи и тому подобные действия) могут привести к половому возбуждению женщины вплоть до оргазма. Над клитором в нижней части живота находится небольшое утолщение, у взрослых женщин покрытое волосами, оно называется венерин бугорок. Чувствительность влагалища (vagina – лат. Ножны, футляр) настолько невысока, что менее 12% вообще способны ощутить прикосновение к его стенкам. И, тем не менее, гинеколог Э. Грэфенберг описал точку G на передней стенке влагалища, на глубине 2—4 см. Он считал, что, воздействуя на эту точку мануально, можно доставить женщине приятные до экстаза ощущения. Хотя это и не подтверждено научными исследованиями.

ВИКИПЕИЯ

Саша Каратист (усики и бородка стрелками образуют перевёрнутую эмблему «Мерседес», самурайская причёска растрёпана) спит в своей каморке на деревянном самодельном топчане, едва укрытый несвежей простынёй. Неслышно отворяется дверь и в комнату проскальзывает коротко остриженная девушка монголоидной расы. Она в длинном банном халате без пояса, придерживает расходящиеся полы. Загадочно хмыкнув, девушка приближается к вольно раскинувшемуся мужчине и приподнимает простыню, осматривая «семейные» трусы. Затем суёт ладошку под резинку и гладит его достоинство. Каратист улыбается во сне, ему это нравится. Восточная красавица тоже улыбается и оттягивает резинку вниз, освобождая набухающий орган. Плотоядно облизнувшись, она склоняется и втягивает головку в рот. Каратист стонет. Она устраивается поудобней и ритмично дёргает головой. На щеках её возникают глубокие ямки, говорящие о вакууме внутри. Саша снова стонет, на этот раз протяжно, и содрогается всем телом. Проснувшись, туманным взором смотрит на также бесшумно уходящую стриженую девушку.

Дворами вдоль лавочек с бабушками и снующих и громко хохочущих детей бредёт Саша Каратист. Он заметно припадает на правую ногу. Под мышкой целлофановый пакет с чем-то. Рядом с огороженными мусорными баками группа возбуждённо кричащих людей. В основном это подростки, но в центре два рослых парня напирают на молодую женщину в слезах, чего-то от неё требуют. Она же прячет что-то за полу ветровки, плачет и отвечает наседающим на неё обормотам тихим умоляющим голосом. Саша сразу же меняет курс, направляясь к галдящим. Неожиданно громким и низким голосом кричит:

– Стоять! Бояться! Руки не прятать! – проходит в самую гущу. – Кто зачинщик? Быстро! Смотреть мне в глаза! Кто?..

– Вон, она… – ноюще произносит один из подростков, не из рослых. – Она щенка нашего забрала…

– Ну, так я у вас его покупаю! – достаёт бумажник, из бумажника – тысячу и отдаёт одному из высоких.

Тот вместе со своим товарищем сразу же уходят.

– А нам? А нам? – шумят детишки помельче.

– А вы у них спросите! – рыкает Каратист. – Дадено на всех! – берёт всё ещё плачущую даму под руку и тихо, с улыбкой спрашивает. – Можно вас проводить?

Женщина тоже улыбается, утирая слёзы тыльной стороной ладони.

– Спасибо… Они его мучили… – показывает из-под ветровки мордочку чёрного щенка. – А что это у вас на голове?

– Что? А! Это причёска самурая. Или борца сумо. Точно не знаю.

– Это что, мода такая?

– Ну да! Просто в наше село ещё не долетела.

– А мы не в селе живём. Мы живём в городе Бологое!

– Да что вы говорите?! А я даже как-то и не сразу понял!

– Вы смеётесь надо мной!

– Ну что вы! Боже упаси! Вы мне очень нравитесь. Давайте прогуляемся! Где вы живёте? Я проводил бы вас. А то вдруг опять кто пристанет! – и словно бы невзначай. – Меня Саней зовут.

– Ладно… – она поджимает губы, задумавшись. – А вы что, богатый такой? Тыщу отдали!.. Может, покормим собачку?

– Давайте! А что он у вас ест? И как его вообще зовут? А вас? Я, между прочим, представился!

Женщина вздыхает, опустив глаза, тихо произносит:

– Я – Валя. А у него нет ещё имени.

– Идёмте, Валя-Валентинка! Заодно и имя придумаем! – резко разворачивает её. – Тут ближайший магазин… – ведёт.

– Нет! – она вдруг останавливается. – С собакой нельзя! Оштрафуют! Давайте я лучше тут подожду!

Он задумчиво трогает свою замысловатую причёску, наконец, решается:

– Ладно! Но ждать вы будете у магазина. Потому что нам надо к Озеру.

Валентина, потупившись, размышляет и с очередным вздохом соглашается.

Из супермаркета Саша выходит с двумя пакетами, заполненными доверху. Дама изумляется, распахивая глаза:

– Боже мой! Это всё ему? Ему столько не съесть!

Каратист отвечает совершенно серьёзно.

– Придётся ему помочь. Тем более что вино в таком возрасте…

– Вы что, вина купили? Я с вами пьянствовать не буду! Тем более на улице!

– Какая улица? У нас будет пикник на берегу прекрасного Бологовского озера!

– Там алкоголики собираются!

– Они там от полиции прячутся. А нам ведь тоже посторонние глаза ни к чему?

Подневольное соглашение с новым вздохом.

– Всё равно вино не буду… – Они переходят улицу, направляясь за здание Администрации.

А там тихая спокойная гладь вод, красивая берёзовая роща на другом берегу, а на этом старые, склонившиеся над берегом ивы. Под ивами же самодельные лавочки и приспособленные для сидения коряги и брёвна. Выбрав удобное местечко, Саша раскладывает снедь на доске. Валентина пугается:

– Ой, зачем вы эту жирную колбасу купили? Маленьким щенкам этого нельзя!

– То, что нельзя щенкам, придётся есть нам. В том числе и этот «Брют». – Вынимает из пакета бутылку.

– Что значит «Брют»? Он дорогой, наверное?

– Да обычное шампанское! Просто не русское.

– Да? А я думала, вы меня будете портвейном спаивать!

– Ну что вы! Мы будем спаивать вас французским вином!

– Французским?! Никогда в жизни не пробовала! – Валентина распаковывает сыр, отщипывает крошки и даёт выпущенному на волю щенку. Украдкой ест сама.

Саша показывает зажигалку, совмещённую со штопором.

– Вы поглядите, до чего дошёл прогресс! Кстати, вы не курите? – с трудом извлекает пробку, часть напитка с пеной проливается.

– Не курю… Ой, ты всё расплескал! Оно же дорогущее, наверное?

– Не дороже денег! – Саша наливает в два пластиковых стаканчика. – Давайте скрепим наше счастливое знакомство глотком этого замечательного напитка! – подаёт Валентине.

Она смущается, но посудину принимает.

– Никогда в жизни не пробовала! – они символически соединяют стаканчики и выпивают.

Женщина сразу же разламывает нарезной батон и изготавливает два бутерброда с ветчиной и сыром. Подкладывает и жадно поглощающему пищу щенку. Падаёт почти самураю:

– Это тебе. Мы же теперь на ты? – с аппетитом ест. – Мне даже неудобно, ей Богу! Обычно в компаниях после выпивки все сразу закуривают. А я закусываю!

– Кушайте на здоровье! Мне приятно смотреть на вас. – Наливает ещё. – Давайте теперь имя нашему другу придумаем!

Но собеседница вдруг надувает губы, отложив бутерброд. Всхлипывает. С надеждой и слезой в глазах смотрит ему в глаза:

– А вы где живёте? Можете себе этого малютку взять? – отпивает вина. – Понимаете, мне некуда его нести. Я живу в Гостинице… Сами понимаете!

– Конечно, могу! Успокойтесь! У меня две комнаты на меня одного! А в Гостинице, наверное, очень дорого?

– Ой, слава Богу! – со вздохом улыбается, выпивает и опять принимается за еду, говорит с полным ртом. – А мне не дорого, я в подсобке живу. Мою там коридоры, номера убираю… В буфете меня подкармливают… А чем ты занимаешься? У тебя так много денег!

– Сегодня есть, завтра нет! Я предприниматель. Звучит как жулик. Как бывшему спортсмену друзья помогли открыть курсы физкультурные… Вот и все дела. Когда вам надоест гостиничная жизнь, перебирайтесь ко мне! В том смысле, что комнату вам выделю.

Снова чёрно-белое кино. Перед длинным, на двенадцать подъездов бараком собралась небольшая толпа людей с вёдрами и сумками. Тут же стоит и Лёха с авоськой, и его мама, похожая на Раневскую, и толстяк с лоснящимся небритым лицом, но без вихрастого сына. Напротив барака через улицу стоит большой каменный дом за красивым, штакетным забором. Толстяк злится, глядя туда, время от времени даже топает ногой в сапоге. Наконец резная калитка открывается, выходит баба в шерстяной кофте. Толстяк нетерпеливо машет рукой, дескать, давай побыстрей! Как раз в это время на улицу въезжает грузовик, все люди перестают говорить, поворачивают лица к нему. Баба в кофте почти бегом присоединяется к группе. Грузовик останавливается, на подножку выскакивает водитель, молодой парень в кепке набекрень. Он осматривает собравшихся, кивает, соскакивает и, обойдя машину, манипулирует с механизмом задней части кузова. Ныряет назад в кабину. Грузовик разворачивается перед людьми и начинает поднимать кузов. Это самосвал. Люди поспешают к заду машины, толкаются. Из-под приоткрывающегося борта сыплется картошка. Она ещё не высыпалась до конца, а люди уж накидываются, как голодные псы. Лёха тоже бросается в гущу со своей авоськой. Но что-то его откидывает. Он едва удерживается на ногах. Он недоумённо моргает и, набычившись, снова бросается в свару. Его снова отбрасывает. На этот раз он падает, в глазах его кипят слёзы. Но он, уже и, не поднимаясь, на четвереньках лезет к картошке. И его снова отталкивают. И он замечает, что толкает его именно жирный толстяк! Мальчишка рыдает не в силах что-либо предпринять.

Двор того же самого барака. Стайка мальчишек, председательствует в которой вихрастый и белобрысый сын Жирного. Все сидят на бревне, он один стоит, широко размахивая руками, объясняет:

– Там обычное стёклышко! Вот, как в окошке! А за ним люди разные! Ходят там, разговаривают, поют… Вечером кино показывают! Каждый вечер! Понятно?

Мальчишки в задумчивости молчат. Лёха недоверчиво кривится, чешет стриженый затылок. Вскакивает чернявый, явно кавказских кровей:

– А как они там? Живут, что ли, в ящике? Ты ж говоришь, маленькие!..

– А по ночам выползают крошки со стола тырить! – Вставляет Лёха.

Все весело смеются.

– Не, он им туда, в ящик, по кусочку сала подкидывает! – добавляет ещё кто-то.

– Что, не верите? А я правду говорю! – Кричит уже с истерическими нотками вихрастый. – Вон, ящик, как у приёмника! По приёмнику только разговоры и музыку передают, а тут ещё и кино! В кино мы за экраном смотрели? Смотрели! Нету там никаких людей! А на экране есть!..

– Компания смолкает. Лёха встаёт, отряхивая шаровары сзади, презрительно сплёвывает.

– Врёшь ты всё, Припадочный! В голове у тебя тараканы, а не в ящике! – Идёт в сторону.

Остальные, кроме вихрастого, направляются за ним. Тот кричит им вслед:

– Пойду у батьки спрошу разрешения! Отведу вас показать! Где вы будете?

В Красивой посадке в Казаки-разбойники играть. – Сообщает кто-то.

И вот уже вихрастый Припадочный ведёт ораву к своему каменному дому. Все мальчишки робеют, пригибают головы, даже Лёха то и дело сглатывает, озираясь. Они проходят по уложенной кирпичом дорожке вдоль ухоженного огорода, поднимаются на крыльцо и через тёмную и тесную прихожую попадают в залу. Здесь их ждёт тёть-Оля, хозяйка, за вязанием. На полу поверх ковра постелены дерюжные мешки.

– Так. Ничего не трогать! Ложитесь, чумазые, на пол! – строго говорит она, подходит и щелкает выключателем на лакированном ящике, похожем на радиолу.

– Впрочем, ведь и радиолы никто из них, живущих в бараке, никогда не видел. Как и лакированных шкафов, сервантов с посудой, резных комодов и трюмо. И ковра-то ни у кого из них нет. Мальчишки укладываются на дерюгу. На ящичке светится окошко, в котором действительно видны люди. Люди те разговаривают о каких-то непонятных вещах, что-то друг другу доказывают. Припадочный торжествует.

Каратист бредёт по раздолбанной улице Мира, за ним еле поспевает маленький щенок.

Навстречу ему медленно едет серый микроавтобус, огибая дорожные ямы. Поравнявшись с пешеходом, машина тормозит, дверь отъезжает на роликах. Две могучие руки хватают Сашу и стаскивают в салон. Внутри трое полицейских в форме. Они смеются.

– Ну, шо, Каратист, добегавси? – с хохлятским акцентом насмехается чернявый здоровяк-сержант. – Тапереча ты долго своих московских сучек не увидишь!

– Я-то имел с ними дела, – смеётся Саша. – А тебе на них только по ящику любоваться!

– Ну, теперь и ты будешь на ящик слюни пускать! – Угрожающим тоном осаждает его другой амбал.

Его заводят в Отделение полиции. Слева стеклянная будка дежурки, справа зарешёченный «обезьянник». Туда его и сопровождают. Громко щёлкает замок.

Некоторое время Саша ковыляет по клетке взад-вперёд, заложив руки за спину. Присаживается на лавочку, снова поднимается и прохаживается. Подходит к решётке и начинает стучать по ней ладонями. Кричит:

– Эй, начальник! Давай горшок! Или веди в сортир!.. Давай горшок, начальник!..

Дежурные, их двое, не обращают на него ни малейшего внимания. Один читает газету, другой занят компьютером. Саша продолжает шуметь. И, наконец, не выдерживает:

– Я сейчас тут, в коридоре, лужу наделаю!

Тот, что с газетой, поднимает на него свиные глазки:

– Ну, может, хватит?

– Так мочевой-то пузырь не спрашивает, старшой! Неужели у вас сортира нету?

– Нету, нету! Делай в штаны!

– В штаны-то я не буду, а в коридор наделаю!

– Не наделаешь! Не то станешь отбивной!

– Пусть отбивной, но с сухими штанами! – при этих словах Каратист достаёт своё хозяйство и облегчается сквозь решётку наружу.

Свиные глазки превращаются в рачьи. Пока он хватает воздух, будто мошек зубами ловит, Саша застегивается с чувством глубокого удовлетворения, как говаривал незабвенный генсек. Однако удовлетворение требовалось не только ему. Полицаи тут же отворяют клетку и начинают пинать хулигана по бокам, исполняя пожелание свинорылого.

Останавливает их входящий в поле зрения полный и плешивый майор.

– Ну ладно, хватит, хватит! – добродушно бурчит он, стоя в луже. – Он уже всё понял! Пошли, Александр Евгеньевич! А что это у вас тут мокро?

Дежурные делают морды кирпичом и молчат. Как, впрочем, и задержанный. Когда они уже поднимаются по лестнице, майор удивляется:

– И чем это ты их так расстроил, Александр? Только не надо мне лапшу на уши вешать!

– Да зачем, Василий Семёныч?! Вы и без меня знаете, что эти ребята по жизни расстроенные! – они идут по коридору, останавливаются перед дверью с табличкой «Начальник уголовного розыска В. С. Розанов». Майор отмыкает дверь.

– И то верно. На вашего брата никаких нервов не хватит… – он делает приглашающий жест. – Присаживайся! Я знаю, ни на какое сотрудничество ты не пойдёшь. Я и не надеюсь. Просто послушай, посмотри и скажи своё мнение. Но и панику в городе мы поднимать не будем – трепаться об этом на углах, верно? – и сам гнездится в кресле за своим столом.

– О чём? Никаких обещаний я пока не давал.

– Обещаний я и не прошу. Надеюсь на твою порядочность.

Саша хмурится.

– Когда Угро раскидывается комплиментами, жди неприятностей! Верная примета.

Розанов кисло ухмыляется, показывает карандашом на портрет Сталина:

– Два кабинета за этой стенкой занимает бригада особого назначения. С научным уклоном. Нас, провинциалов, столичные ни в грош не ставят! Полгода роют. Два исследовательских института подключено.

– И кого ловят? Бюрократов-казнокрадов?

– Эта компания пошла на спад… – он поворачивает монитор к Каратисту. – Двигайся сюда, посмотрим видео.

Тот подтаскивает стул поближе. Не каждый день начальник Уголовного Розыска показывает бомжам кино. Кино чёрно-белое, и поначалу неподвижное, как просто фото перекрёстка Кирова и Кооперативной у памятника Ленину.

Это запись с регистратора машины ДПС. Обрати внимание, четыре часа утра… – комментирует Василий Семёнович.

Изображение оживляется раскачивающимся на ходу юношей в джинсах и футболке. Качания акцентируются мотающимися на нём одёжками, как на скелете.

– Нарик. – понял Саша.

– Смотри дальше!

Регистратор записывает и звуки. Там, в салоне кто-то матерно ругается, подкрепляя его догадку, дескать, развелось наркоманов дальше некуда! К мальчишке направляется плотный сержант. И, едва он трогает его за плечо, тот падает. Странно, что и лёжа на асфальте, он совершает движения идущего человека. Переставляет ноги, дёргает руками и головой. Сержант, всё больше нервничая, суетится над парнем, шлёпает его по щекам, пытается поднять. Но тот всё падает и якобы шагает, размахивая руками. Сержант, явно не бегун, трусит к своей машине, бурно дыша, выпаливает в окно: «Передоз по ходу! Вызови Скорую!»

Василий Семёнович тыркает толстым пальцем в ускорение. Мальчишка продолжает дёргаться на асфальте. Уже на нормальной скорости подъезжает Скорая, доктор в расстёгнутом халате склоняется над неуёмным худышкой, производит какие-то врачебные манипуляции, хоть это и не легко. И вдруг отпрыгивает, даже обронив шапочку. С вытаращенными глазами и раскрытым ртом. К нему бежит сержант и возвращается назад примерно с такой же физиономией, как у доктора. «Прикинь, это труп!.. – сверкая белками глаз, докладывает он. – Это не я! Это вон, его заключение!» «Ну да, но он же сильно шевелится!..» «А я что?! Иди сам разберись!»

Во второй серии сюжет тот же, изменилось лишь место действия. На этот раз всё происходит у Вокзала. И парень немного выше и волосатей, хотя такой же худющий и невменяемый. И сражается с ним уже транспортная полиция. При помощи вокзального медика, а потом и подкатившей Скорой.

– Ну и что вы мне хотите этим сказать? – не выдерживает Саша. – Это записи трёхлетней давности!

– Молодец, что заметил! Вся эта хренотень именно три года и продолжается. Столичные аналитики уже во второй раз подъехали! У нас на руках семнадцать трупов. Семнадцать! И все – сопливые юнцы по шестнадцать-восемнадцать лет, до двадцати! Вены целые, никаких наркоманских дорог на руках. В крови, вернее, в её остатках чисто. А может, мы просто не можем найти, что конкретно они курят или нюхают. Не знаем вещества. Хотя печень, почки и прочее у них в полнейшем порядке! Очень мало крови и совсем нет жировых прослоек. Семнадцать высушенных призывников! Я могу тебе их всех показать, хочешь?

Саня мотает головой:

– Зачем? Какое я имею к ним отношение? Мне давно не шестнадцать и даже не двадцать. И у меня нет друзей такого возраста. Что вы от меня хотите?

– И тебе их не жаль?

– Жаль. Но что я могу поделать? Мне жаль и всех детей-наркоманов, которых стало значительно больше семнадцати за эти три года. И уж не знаю, сколько их двинуло кони от передоза. Ничуть не меньше.

– Знаешь, какое у тебя к ним отношение? Все эти зомби шли из Огрызково. Хотя там не проживали. Мы уже на всех выездах из вашего района поставили скрытые камеры. Но пока ещё не вычислили, откуда конкретно они ковыляют.

– В Огрызково завёлся Дракула, это вы хотите сказать?

– Только его жертвы не лезут пока из могил. Есть ещё один момент, – две трети ходячих мертвецов не курили и почти все – занимались спортом. Вот почему меня злость берёт! А ещё одним из них оказался сын московского чиновника. Очень крупного! У него тут дача в районе.

– Но все они подсели на этот стимулятор, который их высушил. Верно я понимаю?

Василий Семёнович тяжело вздыхает, опускает глаза.

– Понимаешь, Санёк, они вроде как и не подсаживались… Самое большее, отсутствовали сутки. Вышел из дому нормальный парень, а следующей ночью мы вылавливаем уже ходячую мумию. Вот в чём загвоздка!

– В натуре Дракула! Но самое смешное, что я его не знаю.

– Ты живёшь в своей бомжацкой республике уже больше десяти лет. Местная фауна тебя очень уважает. Рано или поздно до тебя дойдёт, кто это. Его нужно уничтожить. Я даже не прошу сдать, я прошу уничтожить. И ещё – не трепаться об этом деле. Я уже нарушил Инструкцию, подключая тебя.

– Так я ещё и согласия не давал…

– Если сам не сможешь, шепни Жуку, вашему Смотрящему.