Текст книги "Облачные дороги"

– Корабли полетят в новую колонию?

– Да, наконец-то! – Звон всплеснул руками в радостном возбуждении. – Ждем не дождемся, когда ее увидим.

Он пригнулся, чтобы выскочить из комнаты, и Лун провалился глубже в подушки, бормоча:

– Хорошо вам.

Цветика села рядом с ним и подперла голову рукой:

– Лун, ты будешь снова летать.

Он помедлил:

– Ты уверена?

– Да. – Она положила ладонь ему на лоб. – А теперь отдыхай.

Было неважно, вложила ли Цветика в это слово какую-то магию или нет. Бодрствование требовало слишком много усилий. Было куда проще просто расслабиться и уснуть.

Лун проснулся несколько позже и обнаружил склонившегося над ним маленького темноволосого земного мальчишку. Тот пристально смотрел на него. На миг растерявшись, Лун затем узнал в нем Шипа, старшего из консортов Медного Неба.

Где-то поблизости Утес произнес:

– Видите? Никуда он не делся. – Шип потрогал Луна за нос. – Полегче. Помни, что я говорил.

Лун осторожно повернул голову. Утес сидел на полу в нескольких шагах от него. Он выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда Лун его видел. Синяки исчезли. Край раны от когтей, видневшийся над воротником его рубахи, утратил свой красный устрашающий вид и превратился в шрам.

– Мы тебе не поверили, – уведомила Утеса Стужа с таким видом, словно ей пришлось уступить в страшно важном споре. Юная королева сидела, прислонившись к боку Утеса, а младший консорт – Горький – сидел у него на коленях. Одежды обоих мальчишек были им чересчур велики, а на Стуже было лишь ожерелье из ярко-голубых и золотых бусин. – Все остальные куда-то подевались.

– Я знаю, что вы мне не поверили. – Утес приподнял Горького с коленей и сказал Луну: – Они хотели быть рядом с тобой, но мы боялись, что они не дадут тебе уснуть или станут толкаться. Учителя заботились о них вместе с остальными выводками.

Горький забрался на постель рядом с Луном и свернулся у него под боком. Лун машинально обнял его здоровой рукой. Он заметил, что кто-то снял с него грязные одежды и заменил их мягким, тяжелым халатом, а еще поменял перевязь на сломанной руке. О нем никто не заботился с тех пор, как умерла Скорбь, и ощущения были… странными. Он не привык зависеть от других хоть в чем-нибудь.

– Горький говорит, что теперь мы – твой выводок, – сказал Шип Луну. – Даже если у тебя нет королевы. – Уткнувшийся в его бок Горький согласно кивнул.

Лун, все еще полусонный, моргнул, услышав это. Он сомневался, что двору понравится эта идея.

– Эмм…

– Ты же нас нашел, – сказала Стужа так, словно спорить дальше было бессмысленно.

Лун решил пока оставить этот вопрос. Он спросил Утеса:

– Они видели, что произошло в их колонии?

– Да. – Утес потрепал волосы Шипа. – Бубенчик говорит, что иногда они об этом говорят. – Затем он прибавил: – И мы не станем звать мальчишку Горьким.

– Это же его имя, – возразил Лун. В этом споре он хотя бы чувствовал себя тверже. Он сказал Горькому: – Можешь называться так, как сам того хочешь.

Стужа сказала:

– Его полное имя – Горький Звездник. Это цветок, который раскрывается только ночью.

– Тогда мы можем называть его Звездник, – сказал Утес не терпящим возражения тоном.

– Я не собираюсь с тобой спорить. – Лун постарался, чтобы это прозвучало как угроза. Ему хотелось о многом спросить, но делать этого в присутствии птенцов, пожалуй, не стоило. Да и ему все еще нужно было прикладывать усилия, чтобы не уснуть.

Утес увел детей, когда Лун снова начал проваливаться в сон. Большую часть следующих двух дней Лун провел в беспамятстве, убаюкиваемый неспешными покачиваниями воздушного корабля. Цветика сказала, что на него так действуют остатки целительного сна, но у Луна не получилось пробыть в сознании достаточно долго, чтобы узнать побольше. Всякий раз, когда он задавал кому-нибудь вопрос, он засыпал прежде, чем успевал услышать ответ.

Но затем одной ночью он проснулся, ощутил прохладный, влажный воздух, пахнувший свежей водой и зелеными растениями, и почувствовал себя таким бодрым, каким не был с тех пор, как Ранея попыталась оторвать ему крыло. Ему было не больно дышать, и его кости, похоже, перестали двигаться как попало и срослись друг с дружкой – а это наверняка означало, что он идет на поправку.

Зачарованный мох, набитый в корабельный подсвечник, осветил груду подушек и одеял на другой стороне комнаты, где спали по меньшей мере трое. Прищурившись, Лун разглядел Цветику, Звона и Душу.

Возможность выбраться наружу была слишком заманчивой, чтобы ею не воспользоваться. Лун высвободил свой халат из-под одеял, перекатился на здоровую руку и приподнялся на ней. Встав, он одной рукой оперся о стену, чтобы не упасть, – его все еще одолевала слабость, и его суставы болели.

Он пересек комнату, никого не разбудив, и вышел в открытую дверь. Узкий коридор вел в небольшой лабиринт трюма. В него выходили другие двери, и Лун слышал размеренное сонное дыхание множества раксура и чьи-то негромкие голоса впереди. Люк в потолке, который вел на палубу, был распахнут, через него в трюм поступал свежий воздух, и Лун видел над собой ночное небо, полное звезд. Лестница была крутой, но узкой, так что он смог опереться о стену, взбираясь по ней. Лун добрался до палубы, почти избежав неловких и болезненных столкновений с лестницей.

Корабль безмятежно плыл в ночи, а высоко в небе светила почти полная луна. Веер паруса был сложен, и дул несильный ветер, разносивший отчетливый запах пресной воды. На палубе тоже лежали спящие тела, завернутые в одеяла, многие – в земном облике. Корзины и свертки были привязаны ко всему, что могло служить надежной опорой. Далеко впереди, на носу корабля, дежурил одинокий арбор. Подняв глаза на смотровую площадку на мачте, Лун увидел, что и там несли вахту двое окрыленных. Второй корабль шел чуть впереди них, у носа по левому борту. Лун подошел к правому борту и облокотился на него, чтобы посмотреть вниз.

Они пролетали над обширным озером, примерно в пятидесяти шагах над его поверхностью, и вода сверкала серебром в лунном свете. Из озера росли деревья с изящными, похожими на перья листьями, и некоторые были такими высокими, что касались верхушками днища корабля. Вода была настолько прозрачной, что можно было разглядеть, как в ней мелькают разноцветные рыбешки.

Лун поднял голову. Ветер трепал его волосы и халат. Вдали он видел берег с густым лесом, во тьме казавшимся неясным пятном, из которого тут и там выступали раскидистые силуэты самых высоких деревьев.

Лун услышал за спиной тихие шаги и обернулся. К нему, пересекая палубу, шел Ниран. Островитянин облокотился на борт рядом с Луном. Стараясь говорить как можно тише, он сказал:

– Тебе уже лучше? Они говорили, что тебя смертельно ранили.

– Так и было. Мы быстро исцеляемся. – Лун снова посмотрел на озеро. От остальных он слышал достаточно, чтобы понять, что они направляются в какое-то конкретное место – в старую колонию, о которой знал Утес. – Где мы?

Ему показалось, что вопрос прозвучал немного взволнованно, но Ниран, похоже, не заметил.

– Мы движемся на юго-запад. Это все, что я могу сказать. – Он покачал головой. – Моя семья никогда прежде не заходила так далеко в глубь континента, и наши карты пусты. Я лишь добавляю свои заметки по ходу.

Лун попытался вспомнить, что говорил Утес. Одиннадцать дней быстрого полета только для того, чтобы выйти за пределы речных долин?

– Значит, мы не знаем, есть ли здесь города.

Ниран пожал плечами:

– Предположительно есть. Где-нибудь.

Лун навалился на борт и поморщился, когда его рука и плечо отозвались пульсирующей болью. Он не знал, каково сейчас его положение при дворе, злятся ли они за то, что он привел к ним Сквернов, или готовы простить за то, что он нашел Стужу и ее братьев, и как ко всему этому отнесется Жемчужина. Он смутно помнил, как просил Жемчужину убить его и что она отказалась, но он точно не знал, изменилось ли что-нибудь. Лун был вполне уверен, что Нефрита не желала ему смерти, но между этим и желанием принять его в качестве своего консорта была огромная разница.

Ниран прокашлялся:

– Утес сказал, что, когда мы прибудем на место, крылатый отряд сопроводит меня обратно, чтобы я смог вернуться с обоими кораблями одновременно. – Он замолчал, задумчиво глядя на Луна. – Моя семья в долгу перед тобой, и я знаю, что дедушка будет рад снова увидеть тебя.

– Вы ничего мне не должны. – Но возможность вернуться на Золотые острова и получить больше времени, чтобы восстановиться, Лун принял с облегчением. С большим облегчением. – Но спасибо. Я… буду иметь это в виду.

Ниран вернулся на свой пост. Лун остался у борта, глядя на блики на воде и прислушиваясь к дыханию спящих.

Через некоторое время из люка, почесывая затылок, вышел Звон. Он заметил Луна у борта, подошел и взволнованно, с напором, сказал:

– Тебе нельзя выходить наверх. Если ты заболеешь…

Лун вспомнил один из вопросов, на который должен был узнать ответ:

– Ты знаешь, как погибла Тычинка?

– Ох. – Звон заколебался. Затем шагнул к борту. – Да, Бубенчик мне рассказал. – Он неуверенно замялся. – Ты не хочешь спуститься вниз?

– Нет, мы разбудим Цветику и Душу. Я хочу остаться здесь.

Они сели на корзины у наружной стены штурманской рубки, потому что там никто не спал.

Звон поведал ему, что во время нападения на колонию погибли сорок семь раксура, почти все из них солдаты, несколько окрыленных и одна учительница – Тычинка. Звон тоскливо сказал:

– Бубенчик говорит, что они были в яслях, когда внутрь ворвались дакти, и она просто кинулась на них. Она думала, что Скверны собираются убить выводки, и попыталась дать другим учителям шанс их унести. У них получилось вытащить несколько выводков из яслей, но кетели преградили путь наружу, учителя не могли перевоплотиться и так попали в плен.

Лун прислонился к стене рубки, не зная, чего испытывает больше – печали или гнева. У Тычинки не было оснований думать, что дакти не убьют выводки. И даже если бы она знала, что Скверны задумали сделать с ними, она все равно могла поступить точно так же.

– Мы знаем, почему Скверны не тронули тела? Почему они их не сожрали?

Звону, похоже, стало не по себе, когда он вспомнил об этом.

– Точно нет, но Набат сказал, что дакти-наставник разозлился из-за того, что Скверны убили стольких членов двора. Может быть, он так наказывал их, не давая прикоснуться к телам.

Ранея говорила, что Эраз хотел отправиться в колонию, даже несмотря на то, что это было небезопасно.

– Может быть, он следил за вами так долго, что решил, будто он – один из вас.

– Фу, – коротко сказал Звон.

Луну эта мысль тоже не нравилась. Он сменил тему:

– А что Елея?

Звон покачал головой:

– Она на втором корабле, сторонится всех. Думает, что все произошедшее – ее вина.

Это было смешно.

– Никакая это не ее вина. Она не в ответе за то, что с ней сотворили Скверны.

– Да, и… – подначил Звон.

Лун нахмурился, глядя на него:

– Что?

– Ты тоже не виноват. Я знаю, что ты так считаешь. Ты все твердил другим, что Скверны пришли за тобой. Ты едва говорить мог и сказал нам об этом.

Лун посмотрел за борт на медленно приближающийся берег. Ночные светящиеся букашки танцевали вокруг вершин водных деревьев, искрясь во тьме. Он рассказал им, потому что желал, чтобы они знали. Он не хотел их сочувствия, когда они должны были проклинать его.

– Звон…

Звон недовольно сказал:

– Хорошо, ты виноват в том, что родился консортом и жил один, став для них хорошей мишенью. Елея виновата в том, что Скверны поймали ее, а Жемчужина виновата в том, что пыталась разобраться с ними в одиночку. Цветика и другие наставники тоже виноваты, раз не смогли понять, что не так с колонией; Утес виноват, потому что не вернулся раньше и не заставил нас уйти, а Нефрита виновата в том, что слишком юна и не смогла заставить Жемчужину действовать. Я могу продолжить. Медное Небо виноваты в том, что их застали врасплох и уничтожили, из-за чего они не смогли прийти к нам на помощь, когда мы в них нуждались.

Лун неловко повел плечами и поморщился, когда случайно потянул больные мышцы.

– Ладно, ладно, ты прав, – все еще неохотно признал он.

Звон вздохнул:

– Найдутся те, кто с этим не согласится. Но я не считаю, что тебе самому нужно так думать.

Низкий голос тепло произнес:

– Я тоже так не считаю.

Лун осторожно запрокинул голову, чтобы посмотреть вверх. Нефрита сидела на краю крыши рубки, глядя на них сверху вниз и сверкая в лунном свете голубой и серебристой чешуей.

Лун собирался ответить, но чихнул, и его пронзила острая боль. Он бы упал с корзины, но Звон прыгнул вперед и поймал его за талию.

– Видишь, вот поэтому мы и не хотели тебя сюда выпускать. У нас очень слабые легкие.

Нефрита спрыгнула с крыши кабины и подхватила Луна на руки.

– Я могу и сам дойти, – запротестовал он, стараясь зарычать. Рык получился довольно жалким.

– Я знаю. Но тебе не придется, – сказала Нефрита и отнесла его обратно в трюм.

Той ночью Лун еще немного поспал, не подхватив при этом никакой легочной болячки и не скончавшись скоропостижно, как ему зловеще пророчили Звон и Душа. Но утро, казалось, тянулось вечно. Единственной радостью его наполовину бессознательного состояния было то, что он не скучал. А теперь, когда Лун полностью пришел в себя, ему оставалось лишь сидеть и ждать, когда он оправится и наконец сможет перевоплощаться.

Днем Утес снова привел Стужу, Шипа и Горького. Лун был рад отвлечься. Горький и Шип игриво боролись друг с дружкой и рычали, отчего становились похожи на двух разгневанных пчелок, Стужа надменно сидела в сторонке, а Утес приговаривал что-то вроде: «Не хлопайте здесь крыльями, а то убьете кого-нибудь».

Наверху по палубе целый день кто-то ходил, и Лун по большей части не обращал на это внимания. Он мельком успел заметить, что день выдался солнечным и безоблачным, и все наверняка повылезали наружу, чтобы им насладиться. Затем он почувствовал, как корабль замедляет ход – его деревянный корпус возмущенно заскрипел и застонал. Лун приподнялся на здоровой руке:

– Что происходит?

Птенцы, похоже, почувствовали напряжение в его голосе. Они все замерли и склонили головы набок, прислушиваясь, но Утес оставался невозмутим.

– Они замедляются, чтобы сблизиться со вторым кораблем и дать двору возможность устроить общую встречу.

Приободрившись из-за спокойствия Утеса, Стужа опустила шипы. Консорты вернулись к игре, Шип перевернулся на спину, чтобы Горький мог на него прыгнуть. Лун, хмурясь, посмотрел в потолок. Он сидел здесь и все пропускал.

– Что они там обсуждают?

Утес потянул Стужу за гребешки. Видимо, решив, что ее достоинство принижают, она увернулась и стукнула его по руке. Утес сказал:

– Тебя, Лун.

– Мен… Ой. – Лун снова опустился на подушки. Видимо, выглядел он так же встревоженно, как и чувствовал себя, потому что Стужа подошла и села на постель рядом с ним. Лун спросил: – А ты почему не с ними?

– Все и так уже знают, что я об этом думаю, – сказал Утес. Возможно, Лун сам должен был догадаться, что думал Утес, но он не имел ни малейшего понятия. Лицо Утеса было непроницаемым. – Кроме того, Нефрита и Жемчужина будут драться, а я не хочу, чтобы они откладывали это дело из-за меня.

– Драться? – Лун изумленно уставился на него, потихоньку начиная злиться. – И ты не собираешься ничего предпринять?

Утес усмехнулся:

– Лун, королевы дерутся. Это в порядке вещей. А у этих двоих полным-полно разногласий, с которыми нужно разобраться. – Он пожал плечами: – Все будет хорошо. Арборам не понравится, если дело зайдет слишком далеко, и они обе это понимают.

Лун снова посмотрел в потолок. Он не мог расслышать ничего, кроме шорохов и приглушенных голосов.

– Для них так важно, что думают арборы?

Утес наклонился, чтобы помочь Горькому высвободить когти, которыми тот зацепился за планку в полу.

– Я тебе уже говорил, что арборы всем заправляют при дворе. Они находят пищу, воспитывают выводки, помогают в сражениях, создают все, что нам необходимо. Им не нравится, когда королевы слишком много дерутся или когда консорты несчастны.

Плечо Луна снова болезненно запульсировало, и он заставил себя расслабиться, облокотившись на подушку.

– То есть, если арборы захотят, чтобы я остался, Жемчужина не сможет меня выгнать?

Утес тяжко вздохнул:

– Лун, Жемчужина хочет, чтобы ты стал ее консортом. Они из-за этого дерутся.

Либо Утес шутил, либо и правда сошел с ума.

– Жемчужина меня не выносит. Совсем.

– Она не выносит тебя в качестве потенциального консорта Нефриты. А вот если ты станешь ее консортом – это другое дело, – нетерпеливо пояснил Утес. – Неважно, что они там решат, – ты все равно станешь первым консортом, тем, кто будет говорить от имени остальных. Первые консорты необязательно принадлежат правящим королевам, просто чаще всего так получается. – Он покачал головой и признал: – Я не ожидал, что Жемчужина захочет взять тебя себе. Она столько циклов не интересовалась ничем, даже двором, но теперь вдруг проснулась и снова решила стать правящей королевой. А еще ей, видимо, захотелось, чтобы у нее был консорт. У Нефриты на этот счет имеются возражения.

Лун все еще не мог себе этого представить. Но после нападения на колонию Цветика говорила, будто Жемчужина им заинтересовалась. Тогда он подумал, что Цветика просто неправильно истолковала ситуацию. «Видимо, это я ее неправильно истолковал». Что ж, не в первый раз, да и многие события сразу представали в ином свете. Это объясняло растущую неприязнь Потока. И слова Жемчужины о том, что Нефрита солгала Луну о выводке. «Она разозлилась, потому что ты сказал ей, что переспал с Нефритой». Он знал, что Жемчужина решила их рассорить, но неверно понял почему. «Идиот».

Стужа пристально посмотрела на Луна:

– Тебе нужна королева. Иначе от тебя будут одни неприятности.

Утес сказал:

– Поверь, это к лучшему. У Тумана Индиго уже давно не было настоящей королевы. Теперь к нам вернулась Жемчужина, и Нефрита займет свое законное место королевы-сестры и наследницы.

Шум на палубе то усиливался, то стихал. Что бы там ни происходило, у всех, похоже, было свое мнение. Лун недовольно сказал:

– А кого-нибудь волнует, чего хочу я?

– Когда-нибудь они сообразят, что тебя нужно об этом спросить, – насмешливо сказал Утес. – Но дело вовсе не в тебе. Как я и сказал, им просто нужно разобраться между собой.

Время тянулось, и Лун ерзал на месте. Он пытался смотреть на то, как играют птенцы, и подавить желание расспрашивать Утеса и дальше. Наконец Нефрита спустилась по ступеням и вошла в кабину. Ее шипы были встопорщены, но она, похоже, была не ранена.

– Разобрались? – спросил ее Утес.

– Да. – Нефрита мрачно посмотрела на него. Похоже, Лун не один был наполовину убежден, что в происходящем как-то виноват Утес.

Затем Стужа вонзила коготки в рукав Луна и зашипела на Нефриту:

– Мой.

Нефрита присела, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Через несколько мгновений Стужа отпустила Луна и приняла облик арборы, а затем отошла и вскарабкалась Утесу на колени. Оказавшись в безопасности и на высоте, она снова зашипела на Нефриту. Утес утешительно похлопал ее по макушке и сказал:

– Она, похоже, будет еще той занозой.

– Да уж, только этого мне и не хватало. – Нефрита села рядом с Луном, прижавшись теплым бедром к его боку.

Разрываясь между облегчением и раздражением, Лун сказал:

– Даже не стану спрашивать, победила ты или нет. Судя по всему, это не мое дело.

– Сразу видно – раз ворчит, значит, ему уже лучше, – сказал Утес Нефрите.

Нефрита склонила голову набок, глядя на него:

– Праотец нашего рода, не мог бы ты отвести выводок к учителям?

– Пожалуй, это хорошая мысль, – согласился Утес. Он взял Стужу и Шипа на руки, а Горький вскарабкался ему на плечо.

– Вам нужно найти королев для Шипа и Горького и консорта для меня, – приказала Стужа.

– Мы позаботимся об этом чуть позже, – сказал ей Утес, вынося их из кабины.

Нефрита устроилась рядом с Луном поудобнее. Она сказала:

– Ходили разговоры о том, чтобы переименовать колонию, раз столь многое изменилось. Некоторые охотники предложили название «Нефритовая Луна», и я видела, что Жемчужине это не понравилось. Я, думая, что поступаю тактично, предложила «Жемчужный Дождь». – Лун вспомнил, что Дождем звали консорта Жемчужины, который умер много циклов назад. Он и не знал, что дворы называют именами королев и консортов, но не удивился этому. Нефрита закончила: – Тогда Жемчужина предложила «Жемчужная Луна». – Ее шипы дернулись от воспоминания.

Он не собирался спрашивать, примут ли его остальные. Как и сказал Звон, кто-то примет, а кто-то нет, и беспокоиться об этом стоило Луну, а не Нефрите.

– На чем порешили? – спросил Лун.

– Решили оставить «Туман Индиго». – Она опустила на него взгляд, теплый и серьезный. – Я могу предложить тебе защиту двора и, надеюсь, уютный дом, когда мы прибудем на место.

Ошибившись однажды, Лун хотел уточнить:

– В качестве твоего консорта?

Нефрита вздохнула:

– Нет, Лун, я думала, мы просто будем друзьями. Все-таки я всего лишь пригрозила Жемчужине оторвать за тебя голову. – Она положила руку ему на грудь. Ее тепло ощущалось даже сквозь шелк, и Луну захотелось забраться ей на колени. – Да, в качестве моего консорта.

Он чувствовал себя немного виноватым перед Жемчужиной.

– А она в порядке?

– Все с ней хорошо, – сухо ответила Нефрита. – У нее есть Поток и множество других воинов, готовых помочь ей зализать раны. – Она откинула гребни назад. – Мы и когти-то почти в ход не пускали, больше орали друг на друга.

Лун хотел спросить у нее кое-что еще, хотя уже, похоже, и сам догадался. Он постепенно начинал понимать, как устроены дворы раксура, но хотел знать наверняка:

– Почему ты не пометила меня запахом?

– Я говорила тебе, что хочу, чтобы ты отправился в Солнечный Ветер, если у нас не получится освободить двор. Им было бы труднее подобрать для тебя королеву, если бы ты уже был занят. – Она косо посмотрела на него: – А что?

Он не собирался снова разжигать вражду между ней и Жемчужиной.

– Просто спросил. – Затем Лун понял, что так и не ответил на ее вопрос, и сказал: – Да.

– Что «да»?

Он уткнулся лицом в ее шею, внезапно смутившись.

– Да, я стану твоим консортом.

– Хорошо. – В ее голосе звучало облегчение и немного усталости, словно в его ответе были какие-то сомнения. И они, конечно, были, но сейчас это казалось неважным. Нефрита провела пальцами по его волосам. – Ты чего-нибудь хочешь? Золота, украшений…

Она, похоже, не шутила.

– Рыбу?