Текст книги "Микеланджело. Жизнь гения"

Такие деятели культуры, как Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино, интересовались эзотерическими течениями античной философии, и в частности неоплатонизмом, который представлялся им средством примирить классическую философию и христианство. По той же самой причине, то есть в силу своей способности вдохновляться идеями, они восприняли эсхатологический мистицизм Савонаролы, апеллирующий одновременно и к интеллекту, и к чувствам. Однако неслыханной новизной поражали не столько сами их мысли, сколько осознание, что перед ними открывается бездна доселе невиданных возможностей, которые роятся, словно пчелы, вылетевшие из улья.

23 июня 1489 года, накануне празднества по случаю Иванова дня, во флорентийском соборе Санта-Мария дель Фьоре состоялись публичные дебаты. Главными противниками выступали доминиканский и францисканский монахи, оба интеллектуальные «звезды» своих орденов. Темой их диспута был грех или, говоря точнее: кто несет ответственность за его существование? Виновен ли в том, что он пришел в мир, Адам, который, ослушавшись Господа, согрешил в Эдемском саду? Или же за это ответствен сам Господь Бог, ведь Он, в конце концов, всемогущ и сотворил Вселенную и все, что ни есть в ней, включая грех?[250]250
  Kaye. P. 151–166.


[Закрыть]

Эти дебаты столь увлекли Лоренцо, что неделю спустя, 30 июня, он приказал заново провести их в палаццо Медичи. В них приняли участие еще двое академических философов, а также придворные интеллектуалы Медичи: Полициано, Фичино и Пико делла Мирандола. По сути, получился круглый стол, где были представлены все оттенки философской и богословской мысли.

Однако на самом деле эти дебаты во дворце Лоренцо вращались вокруг одного невысказанного вопроса, который в конце концов стал причиной глубочайшего раскола этой эпохи. Мнения разделились по поводу сущности человека: что он такое, падшее создание, самая тень надежды на спасение для которого зависит исключительно от благодати Божьей, или, как утверждал Пико делла Мирандола, он, сотворенный по образу Божию, способен к совершенствованию и может возвыситься, оторвавшись от земли и приблизившись к небесам, благодаря собственным попыткам поступать добродетельно? С точки зрения Микеланджело и его современников, то были проблемы первостепенной важности; они играли исключительную роль в творчестве художника, который создавал образы человека и Бога.

* * *

В конечном счете власть Медичи зиждилась не столько на общественном договоре в целом, сколько на договоре с главами могущественных флорентийских кланов, то есть олигархов, согласившихся признать в Медичи лидеров. С самого начала эти влиятельные флорентийцы усомнились в способности Пьеро возглавить правящее семейство. Одни поддерживали его, другие испытывали искушение принести клятву верности старшим и более опытным представителям младшей ветви семейства, Лоренцо и Джованни ди Пьерфранческо Медичи, потомкам младшего брата Козимо Лоренцо, двоюродного деда Лоренцо Великолепного[251]251
  Martines, 2006. P. 30.


[Закрыть].

Спустя всего несколько лет тесные профессиональные отношения будут связывать Микеланджело с Лоренцо ди Пьерфранческо, который станет его новым покровителем. В таком случае нельзя исключать, что он уже вошел в окружение этого нового мецената в 1493–1494 годах. Веру в новый режим, пусть даже слабую, Микеланджело утратил, когда через два года после прихода к власти юный надменный Пьеро столкнулся с тяжелейшим политическим кризисом, какой только разражался в Италии за последнее столетие.

В 1494 году хрупкое равновесие в итальянской политике было трагическим образом нарушено навсегда; потому-то впоследствии итальянцы стали вспоминать правление Лоренцо Великолепного как золотой век мира и изобилия, хотя на самом деле оно нисколько не походило на эру процветания: при Лоренцо то и дело обнаруживались заговоры, во Флоренции царила политическая напряженность, ощущалась угроза войны. Впрочем, означенное хрупкое равновесие ему удавалось сохранять, умело и искусно лавируя меж пятью главными игроками итальянской политики: Неаполем, Миланом, Папской областью, Венецией и Флоренцией.

После смерти Лоренцо крупные европейские державы, в особенности Франция и Испания, на протяжении долгих лет раздираемые междоусобными войнами и раздорами, стали переходить к более сильному централизованному режиму. Одновременно технологические новшества изменили самый характер ведения войны: отныне исход битвы решал порох, а значит, артиллерия.

Непосредственным поводом катастрофы послужило решение молодого французского короля Карла VIII (1470–1498) заявить старинные права на неаполитанский престол. Его опрометчиво поддержали итальянские политики, в том числе папа Иннокентий VIII и Лодовико Сфорца, герцог Миланский, которые надеялись, что французское вторжение хотя бы на какое-то время даст им ряд преимуществ перед врагами[252]252
  О военной кампании 1494 года см.: Setton. P. 448–482.


[Закрыть].

Карл VIII был мал ростом, безобразен, не особенно умен и всего на два года старше Пьеро. Идею итальянского похода он воспринял с восторгом, как возможность снискать славу и проявить мужество на поле брани. 2 сентября 1494 года он перешел через Альпы во главе гигантского по итальянским меркам двадцатипятитысячного войска, включавшего швейцарских ландскнехтов и ужасающее новшество – пушки[253]253
  Ibid. P. 461.


[Закрыть]. К 9 сентября он достиг городка Асти, к северу от Генуи.

В тот же день небольшой город Рапалло, находящийся южнее на берегу Лигурийского моря, был отбит у неаполитанского гарнизона передовыми силами французов под командованием герцога Орлеанского, находившегося в Италии с июля[254]254
  Leathes. P. 112.


[Закрыть]. Спустя два дня весть об этом поражении достигла Флоренции. Ландуччи мрачно заметил в дневнике: «Они бросились в горы, и все были взяты в плен или убиты, а флот короля Неаполитанского разоружен или уничтожен». Рапалло разграбили швейцарские ландскнехты.

Сомнительно, что подобным напастям смог бы противостоять даже столь блестящий политик, досконально знающий изощренные тактические ходы, как Лоренцо. Его неопытный сын Пьеро при приближении катастрофы выбрал наихудший сценарий. При поддержке римского клана Орсини, к которому принадлежали его мать и жена, он заключил союз с Неаполем и вознамерился соблюсти союзнические обязательства, чего бы это ни стоило, несмотря на все предупреждения. Тем самым он бросил вызов наиболее грозному вражескому войску на памяти своих современников-итальянцев.

Французы продолжали продвижение на юг, к Флоренции, и, не дожидаясь их появления, Микеланджело решил убраться из города подобру-поздорову; когда это произошло, точно не известно. Он поведал Кондиви странную историю о том, что именно подвигло его к побегу. В истории этой фигурирует музыкант – виртуоз игры на лире, любимец Лоренцо и его сына, которого он величает Кардьере (используя итальянизированную форму его имени; в действительности его звали Иоганнес Кордье, и он был одним из множества фламандских композиторов и талантливых исполнителей, весьма ценимых в Италии).

Этому Кардьере якобы привиделся кошмарный сон, в котором ему предстал дух Лоренцо Медичи, полуобнаженного, в лохмотьях, и повелел передать Пьеро, что «вскоре он будет изгнан из своего родного дома и не вернется более назад». Музыкант пересказал этот сон Микеланджело, и тот стал настаивать, что надобно поступить, как приказал призрак Лоренцо, то есть предупредить Пьеро, но Кардьере был слишком напуган. Спустя некоторое время, однажды утром, Микеланджело встретился с ним во дворе палаццо Медичи. Музыкант был явно опечален. Лоренцо вновь явился ему во сне и оттрепал за ухо: как это он посмел не выполнить его повеление? На сей раз Микеланджело уговорил его сделать так, как приказал призрак. Кардьере отправился на виллу Медичи в окрестностях города Кареджи, где в ту пору пребывал Пьеро со свитой. По пути он столкнулся с Пьеро и его приближенными, которые скакали ему навстречу, и поведал им о кошмарном предостережении духа, но те лишь высмеяли его.

Пьеро подозвал слуг и «велел им осыпать Кардьере насмешками». Тут секретарь Пьеро, впоследствии вошедший в историю под именем кардинала Биббиены, сказал Кардьере: «Вы безумец. Неужели вы думаете, что Лоренцо предпочитает вас собственному сыну?» Спустя два дня, опасаясь, что предостережение Лоренцо сбудется, Микеланджело бежал из города вместе с двумя спутниками[255]255
  Condivi / Bull. P. 16–17. Об установлении личности Кардьере см.: Cummings. P. 37–38, цит. по: Hirst, 2011. P. 21.


[Закрыть].

Кое-что в этой истории представляется вполне возможным. Бегство от реальности, которое с таким легкомыслием продемонстрировали Пьеро Медичи и его свита, нашло отражение в ряде писем именно того придворного, о котором упоминает Микеланджело, Бернардо Довици (1470–1520), будущего кардинала Биббиены. Эти письма, где полным-полно шуток и сплетен, автор отправлял из лагеря флорентийских союзников, папско-неаполитанских войск, в период со 2 сентября по 25 октября 1494 года. Судя по этим посланиям, Пьеро и его советники не желали замечать всей серьезности положения и закрывали глаза на грозящую опасность. Кроме того, опираясь на упоминающиеся в этих письмах факты, можно датировать бегство Микеланджело[256]256
  О письмах кардинала Биббиены см.: Moncallero.


[Закрыть].

Если Довици действительно присутствовал при осмеянии музыканта Кардьере и вместе с остальными осыпал его насмешками, а едва ли здесь можно что-то напутать, ведь Микеланджело знал будущего кардинала на протяжении десятилетий, то это означает, что данный случай относится ко времени до начала сентября, когда Довици уехал из Флоренции (поскольку, когда он вернулся в город, Микеланджело там уже не было). Следовательно, Микеланджело не стал ждать, когда французская армия подойдет к городу, а вместо этого решил поскорее спасаться бегством. Не исключено, что, близко узнав за несколько лет Пьеро Медичи, Микеланджело не питал особых иллюзий относительно его политической дальновидности. Впоследствии еще неоднократно, предвидя надвигающуюся опасность, Микеланджело будет заблаговременно спасаться. А затем, дождавшись, когда опасность минует, возвращаться на прежнее место.

В экземпляре «Жизнеописания» Кондиви, принадлежавшем Тиберио Кальканьи, ниже истории с Кардьере и его вещим сном наличествует приписка: «Он говорил мне, что слышал от других сведения, подтверждающие сон, однако, со слов различных граждан предчувствуя бегство Медичи, он бежал»[257]257
  Calcagni / Elam. P. 491, note 45.


[Закрыть]. В этой фразе что-то явно перепутано, смысл ее неясен, однако, может быть, Микеланджело хотел сказать, что, по его мнению, сон сбылся, но добавил, что многие из тех, с кем он говорил, предсказывали падение Медичи и потому-то на самом деле он и решил спастись бегством.

Подобный довод также представляется разумным. Микеланджело бросил службу при дворе, доход и родной город вовсе не потому, что какому-то фламандскому музыканту привиделся страшный сон. По Флоренции с невероятной быстротой распространялись мрачные предчувствия и темные предсказания. Не требовалось вмешательства сверхъестественных сил, чтобы догадаться, какая судьба ожидает город. Высока была вероятность, что Флоренция, один из богатейших городов Европы, будет, подобно Рапалло, разграблена войском северян, которых итальянцы в XV веке считали варварами.

Итак, не позднее середины октября Микеланджело бежал. 14 октября флорентийскому скульптору Адриано, переселившемуся в Неаполь, послал письмо его брат Амедео, оставшийся во Флоренции. Амедео сообщал, что Микеланджело бросил свою службу в саду скульптур и, никого не предупредив, отправился в Венецию и что Пьеро Медичи был чрезвычайно оскорблен его внезапным отъездом[258]258
  Elam, 1992. P. 58.


[Закрыть].

Через месяц режим Пьеро Медичи пал. Допустив серьезные просчеты на переговорах с Карлом VIII, Пьеро передал французскому королю стратегически важные крепости и цитадели, защищавшие город. Это, в свою очередь, привело флорентийцев в такую ярость, что 8 ноября Пьеро пришлось бежать из города; он проскакал мимо сада Сан-Марко и выехал из ворот Сан-Галло. Отныне он, как и его отец, получил прозвище. Но если Лоренцо вошел в историю как Великолепный, то Пьеро – как Il Fatuo, Злосчастный.

* * *

Микеланджело бежал в Венецию с двумя спутниками[259]259
  Condivi / Bull. P. 17.


[Закрыть]. Впрочем, там они провели всего несколько дней, поскольку вскоре ощутили нужду в деньгах, – счета оплачивал Микеланджело, а значит, его, девятнадцатилетнего, товарищи уже воспринимали как старшего, как начинающего мастера. Он решил вернуться во Флоренцию, но они добрались только до Болоньи, где внезапно вмешался случай.

С точки зрения флорентийца той поры, Болонья, как и Венеция, располагалась в чужих землях: она находилась по другую сторону Апеннин, там говорили на несколько ином наречии, почитали свою историю, гордились своей кухней и подчинялись своему правительству. Более всего Болонья славилась своим университетом, старейшим в Европе, где, как с любопытством мог заметить Микеланджело, уже много веков проводились публичные вскрытия трупов. Будучи в строгом смысле слова частью Италии, находящейся под управлением папы, то есть входящей в Папскую область, на практике городом и его окрестностями почти целое столетие правило семейство Бентивольо. В то время в Болонье было принято некое подобие архаичной визовой системы. Впервые прибыв в город, чужестранцам надлежало предстать перед Уффичо делле Буллетте – своего рода «визовым отделом» – и получить красную восковую печать, которую полагалось носить на среднем пальце правой руки[260]260
  Ibid.


[Закрыть]. Этого Микеланджело и его спутники сделать не позаботились, и потому их задержали и отвели в указанный «визовый отдел» неподалеку от Пьяцца дель Комуне. На них наложили штраф – пятьдесят мелких монет, называемых болоньини (bolognini), а таких денег у Микеланджело не было.

Что и говорить, неловкое положение, но тут судьба послала Микеланджело спасителя в лице болонского дворянина Джан Франческо Альдрованди. Он входил в число так называемых Шестнадцати (Sedici Riformatori), наследственного совета патрициев, которые правили городом, а значит, начальствовали и над мелкими бюрократами, ведавшими печатями для чужестранцев[261]261
  Ibid. О Джан Франческо Альдрованди см.: Ciammitti Luisa // Palazzo Vecchio. 1999. P. 139–141.


[Закрыть].

Альдрованди, увидев Микеланджело, приказал освободить его, «особенно же узнав в нем скульптора». Последнее замечание позволяет предположить, что Альдрованди, восхищавшийся тосканской культурой и часто бывавший во Флоренции, уже знал Микеланджело, по крайней мере в лицо, и слышал о его таланте (а значит, их встреча была не столь уж и случайна). Он предложил молодому художнику поселиться в его палаццо, расположенном по соседству, на что Микеланджело ответил, что, «к несчастию, с ним двое товарищей, коих он не может оставить, но не хотел бы навязывать их общество гостеприимному хозяину». Дворянин же возразил: «Любой отправится с вами куда угодно, хоть за тридевять земель, если вы станете оплачивать его счета!» Это убедило Микеланджело, и в конце концов он решил бросить своих спутников. А посему, вывернув карманы и отдав им все свои наличные деньги, он последовал за Альдрованди.

Весь этот эпизод напоминает авантюру, почти безумную выходку, вот только едва ли она позабавила товарищей Микеланджело, которым пришлось как-то сводить концы с концами, имея в своем распоряжении только отданную Микеланджело мелочь. Совершенно очевидно, что Микеланджело был в восторге оттого, что впервые в жизни выбрался из Флоренции, вырвался из когтей собственной семьи и клана Медичи. Даже когда изгнанник Пьеро со свитой объявились в Болонье, его бывший придворный скульптор и хранитель коллекции древностей не присоединился к ним. По словам Кондиви, он остался у своего нового покровителя в его доме на Виа Галльера, фешенебельной улице в центре Болоньи. Альдрованди «оказывал ему великие почести, восхищаясь его умом и талантом». Каждый вечер болонский патриций просил Микеланджело читать ему вслух, иногда «из Данте, иногда из Петрарки, а иногда из Боккаччо, пока не засыпал»[262]262
  Condivi / Bull. P. 17–18.


[Закрыть].

Описание Кондиви наводит на мысль о настоящей идиллии, возможно даже любовном романе, хотя мы не располагаем никакой иной информацией об отношениях Микеланджело и Джан Франческо Альдрованди. Однако, судя по этому отрывку, от Полициано Микеланджело узнал не только сюжет «Битвы кентавров», но усвоил значительно больше знаний из области литературы. Чтобы читать стихи вслух, требуется их понимать. Совершенно очевидно, что в возрасте двадцати лет Микеланджело уже был хорошо знаком с произведениями великих классиков, писавших на тосканском наречии: Боккаччо, Петрарки и Данте. Следовательно, уже в юности он обнаруживал задатки двойного дарования, которым прославился впоследствии, сделавшись и художником, и поэтом.

* * *

Первыми работами, которые Микеланджело выполнил в Болонье после бегства из Флоренции, стали три миниатюрные статуэтки на религиозные сюжеты. Из «Жизнеописания» Кондиви можно заключить, что заказы эти он получил совершенно случайно. Однажды вечером, когда его гостеприимный хозяин показывал Микеланджело Болонью, они зашли в церковь Святого Доминика, где еще не были завершены пышные и причудливые скульптуры, украшающие гробницу святого Доминика. Нескольких небольших мраморных фигур еще недоставало на этом каменном реликварии, известном как Рака святого Доминика (Arca di San Domenico)[263]263
  Ibid.


[Закрыть].

Рака святого Доминика. Ангел. 1494–1495

Монахам-доминиканцам важно было завершить саркофаг основателя своего ордена. Сам святой, умерший в 1221 году, наказал похоронить себя в простом, выложенном кирпичом склепе. В 1234 году, после его канонизации, эту скромную гробницу заменили другой, более роскошной, с резными украшениями, но в 1469 году сочли и ее недостаточно внушительной[264]264
  О Раке святого Доминика см.: Dodsworth.


[Закрыть].

Скульптору по имени Никколо было поручено выполнить для гробницы сложный «футляр», двухъярусную конструкцию наподобие свода, с гирляндами плодов по бокам, фигурами святых по периметру и увенчанную изваянием Бога Отца, стоящего на возвышении. В конце концов общая высота сооружения достигла шести метров. По какой-то причине Никколо (за свои работы над этой скульптурной фантазией получивший прозвище Никколо д’Арка) так и не завершил ее. Он умер 2 марта 1494 года, за семь-восемь месяцев до приезда в Болонью Микеланджело.

Невольно возникает вопрос: а что, если Микеланджело заранее знал, какой заказ словно нарочно поджидает его в Болонье, и именно поэтому направился туда из Флоренции? Все о Раке святого Доминика и неудовлетворительном состоянии его гробницы могло быть известно Джироламо Савонароле, который до своего возвращения во Флоренцию три года прослужил главным преподавателем академических дисциплин в монастыре Святого Доминика. Он наверняка хотел, чтобы работу завершил талантливый скульптор. Нет никаких непосредственных свидетельств того, что Микеланджело и Савонарола обсуждали саркофаг святого Доминика, однако это вполне возможно.

Альдрованди спросил Микеланджело, «осмелится» ли он взяться за миниатюрные статуи для раки, и тот кратко ответил: «Да»[265]265
  Condivi / Bull. Loc. cit.


[Закрыть]. Эти миниатюрные скульптурные изображения не принадлежали к числу важных заказов, но в некоторых отношениях представляли немалую сложность. Самой заметной из недостающих фигур был ангел, которому предстояло разместиться внизу спереди. Вероятно, отсутствие ангела бросалось в глаза и вызывало особую неловкость, потому что Никколо уже успел выполнить его двойника, поставив слева. Таким образом, Микеланджело нужно было решить головоломную задачу: как изваять фигуру ангела в пандан к уже созданному скульптором старшего поколения, да еще и в стиле, который мог показаться несколько устаревшим. Его ангел должен был вписаться в существующий ансамбль и одновременно заявлять о его, Микеланджело, собственном таланте.

Скульптура Микеланджело, несмотря на то что выделяется на общем фоне, отнюдь не нарушает гармонии. Изваянная Микеланджело фигура ангела с подсвечником повторяет позу фигуры, выполненной Никколо и помещенной на другой стороне, однако отличается от нее всем своим обликом и телосложением. Обыкновенно принято считать, что ангелы бесполы, и действительно, трудно решить, существо мужского или женского пола создал старший скульптор, вырезав из мрамора стройного, элегантного ангела с ниспадающими на плечи витыми локонами. Напротив, ангел Микеланджело, несмотря на маленькие, едва заметные выпуклости на груди, безусловно мужеского пола: он более широк в кости и коренаст, а под его ризами виднеются мощные плечи.

Кондиви упоминает всего две скульптуры, которые Микеланджело изготовил для Раки: ангела и святого Петрония, – и даже, что весьма характерно для Микеланджело, называет уплаченный за них гонорар: восемнадцать дукатов за ангела и двенадцать за святого. В тексте «Жизнеописания» ничего не говорится о третьем скульптурном изображении, святом Прокле, либо потому, что Микеланджело был неудовлетворен этой работой, либо потому, что он сам или Кондиви перепутали двух малоизвестных болонских святых, имена которых начинались с одной и той же буквы «П».

Статуэтки, созданные Микеланджело в Болонье, хотя и являли собой весьма изысканные предметы искусства, имея в высоту не более пятидесяти сантиметров, они едва ли способны были принести ему славу. И если ангела можно хотя бы неплохо рассмотреть, две другие фигуры помещаются очень высоко. Мы внимательно вглядываемся в них сегодня, зная, что они созданы Микеланджело, и пытаемся заметить в них предвестие его гениального будущего. Так, в упрямо сдвинутых бровях святого Прокла, маленькая фигурка которого с видом героической решимости словно делает шаг, пересекая границу между XV и XVI веком, можно различить хмурость Давида. Однако, признаться, в то время никто не обращал внимания на эти миниатюрные статуи[266]266
  О скульптурах Микеланджело для Раки святого Доминика см.: Emiliani Andrea // Palazzo Vecchio. 1999. P. 127–137; см. также статью в каталоге: Ibid. P. 292–296.


[Закрыть].

Сколь ни приятно жилось Микеланджело в Болонье, найти там иную работу скульптору было непросто. Потому спустя год, когда во Флоренции наступило относительное затишье, Микеланджело решил вернуться домой.