Электронная библиотека » Матиас Энар » » онлайн чтение - страница 11

Текст книги "Компас"


  • Текст добавлен: 23 января 2019, 11:00


Автор книги: Матиас Энар


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Пальмирская авантюра элегантной графини д’Андюрен спровоцировала обвинение в шпионаже, серьезно испортившее ее отношения с французскими властями Леванта, – эта репутация шпионки сопровождала ее всю последующую жизнь, выплывая на свет божий всякий раз, как пресса или администрация интересовались ею.

Через несколько месяцев Синклер умер – по слухам, покончил жизнь самоубийством из-за любви. Тем временем Марга д’Андюрен осела в Пальмире, на сей раз вместе с мужем. Она снова влюбилась, но теперь уже не в английского майора, а в эти места, в бедуинов и в пустыню; здесь она приобрела несколько участков, где решила заняться (как в Аргентине) разведением лошадей. В своих «Мемуарах» она повествует об охоте на газелей вместе с кочевниками, о ночах в походном шатре и, наконец, о дочерней любви к шейху – предводителю этого племени. Довольно скоро чета д’Андюрен отказывается от сельского хозяйства и берется, с разрешения французских властей, за управление пришедшим в упадок отелем в Пальмире (в ту пору единственным в округе), который довольно скоро ей разрешат купить (по недостоверным сведениям, добавил Франсуа-Мари; утверждения Марги довольно часто противоречат другим источникам информации); она решает дать отелю название «Зенобия», в память о царице, жившей в III веке н. э. и побежденной императором Аврелием. Таким образом, все туристы того периода проходят через супругов д’Андюрен; Марга занимается отелем, а ее муж тем временем живет в свое удовольствие, развлекаясь верховой ездой или общением с офицерами пальмирского гарнизона, которые дежурят на летном поле или командуют небольшим отрядом мехаристов, оставшимся от Второй восточной армии, разбитой в мировой войне и в сирийском мятеже.

Проходит пять лет, и Марга д’Андюрен начинает скучать. Ее дети уже выросли, и королева Пальмиры понимает, что ее царство – всего лишь груда старых пыльных камней, это, конечно, романтично, но не приносит ни развлечений, ни славы. Вот тогда-то у нее и зарождается безумный план, навеянный женскими персонажами, поразившими ее воображение, – это леди Стэнхоуп, жрица любви Джейн Дигби, леди Энн Блант[261]261
  Энн Изабелла Ноэл Блант (1837–1917) – английская путешественница.


[Закрыть]
, внучка Байрона, и Гертруда Белл[262]262
  Гертруда Белл (1868–1926) – британская писательница, путешественница, шпионка, сотрудник по политическим вопросам, администратор и археолог.


[Закрыть]
, умершая несколько лет назад, чью невероятную историю она услышала от Синклера и его английских друзей. Она мечтает превзойти их всех и стать первой европейской женщиной, совершившей хадж в Мекку, затем пересечь Неджд и Хиджаз[263]263
  Неджд и Хиджаз – государство на Аравийском полуострове, образованное после того, как королевство Хиджаз в 1920-х гг. было завоевано Недждом.


[Закрыть]
, добраться до Персидского залива и заняться добычей (или просто закупками) жемчуга. В начале 1933 года Марга находит способ осуществить свой план, а именно: заключить фиктивный брак с Сулейманом Дикмари, пальмирским мехаристом родом из Онейзы, что в Неджде, из тамошнего племени мутаиров, который желает вернуться на родину, но не имеет на это средств. Это простой, неграмотный кочевник, никогда в жизни не покидавший пустыню. Соблазнившись большой суммой, которая будет выплачена ему по возвращении, он берется сопровождать так называемую графиню в Аравию, в Мекку и Медину, затем на побережье Бахрейна и доставить ее обратно в Сирию. Перед отъездом она, конечно, заставляет его дать клятву в присутствии свидетелей, что он не воспользуется своими супружескими правами и обещает во всем ей подчиняться. К тому времени (тут мне показалось, что Франсуа-Мари, воодушевленный собственным рассказом, входит во все подробности лишь ради удовольствия продемонстрировать свои исторические познания) Неджд и Хиджаз объединились под эгидой принца Ибн Сауда, который разбил и изгнал хашимитов[264]264
  Хашимиты – представители одного из основных мекканских кланов, из которого происходил пророк Мухаммед. Этот клан был очень влиятельным.


[Закрыть]
с завоеванной территории[265]265
  объединились под эгидой принца Ибн Сауда, который разбил и изгнал хашимитов с завоеванной территории… – В 1925 г. отряды саудитского принца Ибн Сауда захватили Хиджаз – священную землю ислама на западе полуострова, омываемую Красным морем. Здесь находились порт Джидда и два священных города – Мекка и Медина. В 1926 г., после коллективной молитвы в Великой мечети Мекки, Ибн Сауд был провозглашен королем Хиджаза. Династия Саудитов стала хранительницей святынь ислама, а Ибн Сауд оказался хозяином Аравии. В течение четверти века искусный воитель и мудрый политик установил власть Саудов над девятью десятыми Аравийского полуострова.


[Закрыть]
, оставив потомкам шерифов Мекки[266]266
  Шериф Мекки (или шериф Хиджаза) – титул лидера Мекканского шарифата, традиционного хранителя двух священных городов – Мекки и Медины.


[Закрыть]
только Ирак и Иорданию, где они пользовались поддержкой англичан. Итак, Саудовская Аравия родилась как раз в тот момент, когда Марга д’Андюрен решила совершить свой хадж. Это страна бедуинов, где религия отличается пуританской строгостью и нетерпимостью к «неверным», здесь верховодят ваххабиты[267]267
  Ваххабизм – религиозно-политическое движение в XVIII в., названное по имени Мухаммада ибн Абдаль-Ваххаба (1703–1787), являющегося последователем Ибн Таймия (1263–1328). Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб полагал, что настоящий ислам практиковался только первыми тремя поколениями последователей пророка Мухаммеда, и протестовал против всех последующих инноваций, считая их привнесенными извне.


[Закрыть]
. Немусульманам доступ в королевство категорически запрещен: Ибн Сауд, естественно, опасается возможных вторжений британских или французских войск в свою только что объединенную страну. Все дипломатические миссии расположены в портовом городке Джидда на Красном море – настоящей дыре между двумя скалами, где нет пресной воды, море кишит акулами, а суша – тараканами и люди могут выбирать между смертью от жажды, солнечного удара или скуки, – правда, последнее им не грозит в период хаджа, когда город служит местом прибытия с полуострова мусульман из стран Индийского океана и Африки; в гавани скапливаются десятки судов, доставивших тысячи паломников, что чревато любыми опасностями, вот почему за этим следят полицейские, врачи и муллы. Именно в такой обстановке сюда прибывают Марга д’Андюрен и ее «муж-пропуск», как она его величает; это происходит в начале паломничества, после официального обращения в ислам и свадебной церемонии (с очень сложным обрядом) в Палестине. Теперь Марга получила имя Зейнаб (опять-таки в память Зенобии, царицы Пальмиры). К несчастью, все складывается для нее крайне скверно: врач иммиграционной службы объявляет ей, что по закону Хиджаза между обращением в ислам и допуском к хаджу должно пройти не менее двух лет. Вследствие этого бедуин Сулейман посылается в Мекку, чтобы испросить в виде исключения допуск у короля Абдул-Азиза. Марга – Зейнаб не может его сопровождать, но также не может, из соображений приличия, поселиться одна в отеле; в результате ее помещают в гарем губернатора Джедды, где она проводит под охраной несколько дней, подвергаясь всяческим унижениям, но где ей все же удается завести дружбу с женами и дочерьми губернатора. В результате, сообщил нам Франсуа-Мари, она оставила интереснейшее описание жизни провинциального гарема, одно из немногих, посвященных тому региону и тому периоду. Наконец Сулейман возвращается из Мекки, так и не добившись исключительного дозволения для своей жены; теперь ему придется везти ее в дом своей семьи, живущей в окрестностях Онейзы. В его отсутствие Зейнаб снова стала Маргой: она встречается с консулом Франции Жаком-Роже Мегре, который представлял Францию в Джидде целых семнадцать лет, семнадцать долгих лет, вплоть до 1945 года, не слишком жалуясь на свое положение («Надеюсь, – сказал Франсуа-Мари, – что его хотя бы наградили титулом кавалера или командора какого-нибудь республиканского ордена за эту верную многолетнюю службу»), а главное, с его сыном, коего посвящает в первые эротические забавы: для этого зеленого юнца появление блистательной Марги в королевстве пуритан-ваххабитов – просто дар небес; несмотря на разницу в возрасте, он тайком увозит ее купаться подальше от города и прогуливает Зейнаб, в длинной черной чадре, по улочкам Джидды. Марга простирает свою дерзость до того, что тайком проводит юного любовника в гостиничный номер, который французский консул своей властью (хотя официально она уже не французская подданная) предоставляет в ее распоряжение, чтобы избавить от тягостной жизни в гареме. Сулейман настаивает на продолжении путешествия, но графиня вовсе не собирается следовать за ним: она боится стать его пленницей вдали от цивилизации, посреди пустыни, откуда ее не вызволит даже французский консул Мегре при всем своем влиянии.

Но вот однажды ночью раздается стук в дверь: это королевская полиция. Марга прячет любовника под кровать, как в дешевой бульварной комедии, думая, что к ней пожаловала полиция нравов, но выясняется, что все гораздо хуже: скончался ее «муж-пропуск». Сулейман умер от яда, обвинив свою жену Зейнаб, что это она отравила его, желая вернуть себе свободу. Маргу д’Андюрен бросают в тюрьму и держат в жуткой камере со всеми «прелестями» Джидды – жарой, духотой, летучими тараканами, блохами, грязью и экскрементами.

Она проведет в ней два месяца.

Ей грозит смертная казнь за супружескую измену и убийство.

Ее судьба в руках кади Мекки[268]268
  Кади – мусульманский судья-чиновник, назначаемый правителем и вершащий правосудие на основе шариата.


[Закрыть]
.

Консул Мегре опасается за ее жизнь.

Тридцатого мая бейрутская ежедневная газета «L’Orient-le Jour» объявляет о ее казни через повешение.

Франсуа-Мари делает драматическую паузу (я невольно бросаю взгляд на отель «Зенобия», чей темный силуэт вырисовывается вдали, на равнине, потом на лицо Сары, которая улыбается, довольная эффектом, который произвел рассказчик). На самом деле Маргу д’Андюрен вовсе не повесили в Хиджазе; она погибла двадцать лет спустя, став жертвой гнусного убийства на своем паруснике в Танжере, в то время, когда собиралась заняться контрабандой золота из международной зоны. Сулейман Дикмари – всего лишь второй труп на ее пути, отмеченном безжалостной смертью. Последним станет ее собственный, сброшенный с палубы в море в Малабатской бухте Танжера.

Франсуа-Мари продолжает свой рассказ: кто-то заметил, что Марга во время последней встречи с мужем давала ему утром, в день его смерти, какой-то белый порошок. Она утверждает, что это был кальмин – безобидное лекарство, содержащее хинин и кодеин, которым она постоянно пользовалась. Образец этого снадобья посылают в лабораторию Каира для анализа. А восточная пресса тем временем изощряется в рассказах о ее приключениях, но она этого не знает. Ее изображают французско-британской шпионкой, Матой Хари пустыни, узницей режима Абдул-Азиза; сегодня ее казнят, назавтра воскрешают; выдвигается версия заговора спецслужб Ибн Сауда, которые ликвидировали несчастного бедуина, чтобы заставить Маргу д’Андюрен вернуться на родину.

Поскольку вскрытия тела Сулеймана не производили из-за строгих религиозных законов королевства, а лабораторный анализ кальмина, сделанный в Каире, подтвердил полную безобидность этого порошка, Маргу освобождают «за отсутствием доказательств преступления» после двух месяцев тюремного заключения.

Франсуа-Мари оглядывает нас с легкой иронической усмешкой: похоже, ему есть что добавить ко всему этому. А я думал о кальмине – меня поразило само название, я хорошо помнил эти голубые жестяные коробочки, украшавшие ванную комнату моей бабушки в Сен-Бенуа-ла-Форе; на них было написано «от недомогания, усталости, жара, бессонницы, болей», а еще я вспомнил, что этот препарат производили в лабораториях Метадье и что Поль Метадье, первый «бальзаковец» Турени, превратил замок Саше в музей Бальзака[269]269
  …Поль Метадье… превратил замок Саше в музей Бальзака. – В 1951 г. Морис Сюзор и его сын Бернар-Анри создали музей Оноре де Бальзака. В 1958 г. новые владельцы замка – семья Метадье – передали замок и его коллекции Генеральному совету департамента Эндр и Луара. Сперва хранителем музея был Бернар-Анри, а с начала 2000-х гг. – Поль Метадье.


[Закрыть]
. Все в жизни связано. Бальзак – кроме дела Джейн Дигби, «леди Элл», – был связан с Пальмирой еще одним обстоятельством. После публикации в «L’Intransigent» своей версии событий Марга д’Андюрен получила по почте сто порошков кальмина, присланных ей прямо из лабораторий Метадье в знак благодарности за эту бесплатную рекламу их лекарства; ей и в голову не пришло, что, невольно поспособствовав славе кальмина, она тем самым косвенно воздала почести великому писателю, часто бывавшему в этом замке, который он так любил. Поль Метадье наверняка не решился бы на такой рекламный трюк, если бы заподозрил, что порошок со штампом «Лаборатории Метадье-Тур» действительно отравил Сулеймана Дикмари, воина племени мутаиров; Франсуа-Мари почерпнул эту информацию из неизданных воспоминаний Жака д’Андюрена, младшего сына графини. В них Жак д’Андюрен рассказывал, как его мать перед отъездом из Бейрута в Мекку делилась с ним своими сомнениями по поводу Сулеймана, по ее словам единственного «слабого звена» в ее плане: Сулейман, воля Сулеймана, вожделение Сулеймана могли стать самыми опасными помехами на ее пути. В Мекке и в Неджде она рисковала оказаться полностью в его власти; ее «муж-пропуск» мог распоряжаться (во всяком случае, она так думала) ее жизнью и смертью, – стало быть, по логике вещей она тоже должна была иметь возможность покончить с ним. Поэтому она попросила сына купить в Бейруте на ее деньги яд, объяснив, что ей нужно отравить собаку, большого пса, очень большого, чтобы он умер быстро и без мучений. Этот порошок она хранила в коробочке из-под кальмина, высыпав оттуда безобидное лекарство.

Больше об этом ничего не известно.

Франсуа-Мари смотрел на нас, очень довольный своим эффектным рассказом. И тут заговорила Сара; она встала на минутку, чтобы согреть руки над гаснущими углями.

– Есть еще одно забавное совпадение: Аннемари Шварценбах приезжает в Пальмиру во время своего второго путешествия на Восток по дороге из Бейрута в Тегеран; ее сопровождает муж Клод Кларак, секретарь посольства в Иране. Она описывает свое пребывание в «Зенобии» и встречу с Маргой д’Андюрен в новелле под названием «Бени-Зейнаб», где высказывает предположение, что та действительно отравила мужа… Или, по крайней мере, способна была сделать это, учитывая ее характер – характер не отравительницы, а в высшей степени решительной женщины, готовой смести все препятствия на своем пути, мешающие ей достичь поставленной цели.

Жюли и Франсуа-Мари, видимо, были согласны с ней.

– Жизнь Марги – прямая метафора жестокости, колониальной жестокости, подлинная парабола жестокости. Вскоре после того, как все ее административные проблемы более или менее уладились и она вернулась в Пальмиру, ее муж Пьер д’Андюрен трагически погиб под ударами чьего-то ножа. Все решили, что это месть родни Сулеймана, хотя сама Марга и ее сын подозревали в этом (они так и заявили) заговор французских офицеров, организовавших это преступление. Она возвращается во Францию как раз перед войной, переживает оккупацию, курсируя между Парижем и Ниццей и занимаясь незаконной перевозкой и продажей драгоценностей, опиума и многого другого; в 1945 году ее старший сын кончает жизнь самоубийством. В декабре 1946 года Маргу арестовывают, обвинив в отравлении ее крестного сына Раймона Клерисса, работавшего связным в Сопротивлении, – вот когда пресса набрасывается на нее, обвиняя как минимум в пятнадцати убийствах, шпионаже, сотрудничестве с бандой Бонни и Лафона[270]270
  …бандой Бонни и Лафона… – Французский кинорежиссер Клод Лелюш о банде Бонни и Лафона во время войны: «Первый был осведомителем, второй – бандитом. Случалось, что гестапо отпускало некоторых заключенных из тюрьмы с условием, что те будут на него работать. Эти подонки, находившиеся на содержании оккупантов, оказывали разнообразные услуги фашистской полиции – например, доносили на евреев. Бонни и Лафон являли собой самый отвратительный образчик подобных злодейских шаек». В 1944 г., после освобождения Франции, расстреляны.


[Закрыть]
, в связях с парижскими преступниками – агентами гестапо и еще бог знает в каких злодействах. Все эти нападки многое говорят о французских фантазмах периода Освобождения; чего в них только не намешано – тут и колониальные мифы, и военная шпиономания, и воспоминания о Мате Хари и о преступлениях доктора Петьо[271]271
  Доктор Петьо (по прозвищу Доктор Сатана) – серийный убийца – врач, который во время войны завлекал людей обещаниями помочь им покинуть Францию, убивал их и сжигал останки в камине у себя в кабинете. Был казнен в 1946 г.


[Закрыть]
– врача, сгубившего шестьдесят три человека, за что он и был гильотинирован. Однако через несколько дней Маргу освобождают за отсутствием улик. Правда, незадолго до своей смерти она полунамеками дала понять сыну, что замешана в этом деле; вот и все, что нам известно о темной судьбе «королевы Пальмиры».

Сара обращает наше внимание на жадный интерес, с которым общественность всегда относилась к этому коктейлю – сексуальность-Восток-жестокость; оказывается, есть такой роман – «Марга, королева Пальмирская», – который, не будучи сенсационным, тем не менее до сих пор потакает низменным инстинктам публики: в нем красочно описаны приключения графини д’Андюрен. По ее словам, эта книга, не претендующая на правдоподобие и на точность фактов, старательно выпячивает самые «восточные» аспекты этой темы – роскошь, наркотики, шпионаж и жестокость. Для Сары же личность Марги представляла интерес в первую очередь ее страстной тягой к свободе – такой безграничной, что она даже не принимала в расчет жизнь окружающих. Марга д’Андюрен любила бедуинов, пустыню и Левант именно за эту свободу, на самом деле, конечно, воображаемую и уж наверняка преувеличенную; в ней она надеялась достичь полного самовыражения. Увы, она оказалась не на высоте своих упований – или, вернее, так истово добивалась этого, что вожделенная свобода выродилась в криминальную гордыню, в конце концов сгубившую ее. Марге каким-то чудом повезло лишь в том, что топор палача или кинжал мстителя не настиг ее в молодости: она долгие годы насмехалась над судьбой и законами, избегая смерти.

Бильгер тоже встал, чтобы согреться у огня: воздух становился все холоднее и резче; огни в городе у подножия нашего холма гасли один за другим; время близилось к полуночи. Но в отеле «Зенобия» свет все еще горел, и я подумал: интересно, вспоминает ли нынешний персонал об этой мнимой графине и подлинной убийце и о ее муже, умершем в самом сердце этой пепельно-серой пустыни, которая никак не выглядела в этой ледяной тьме приятным местом, да и вообще (этой мыслью я не решился поделиться с моими спутниками) не отличалась той волшебной красотой, какую ей приписывали.

Терпимость Сары по отношению к преступницам, предательницам и отравительницам остается для меня тайной, а ее интерес к темным сторонам человеческой души слегка напоминает страсть Фожье к злачным местам городов; насколько я знаю, Сара никогда не была шпионкой и, слава богу, никого не убивала, но ее почему-то всегда тянуло ко всяким ужасам, монстрам, преступлениям и человеческим внутренностям – вспомнить хотя бы тот день, когда я расстался здесь, в Вене, с моим «Standart», чья обложка цвета павианьего зада вполне соответствовала багровым лицам посетителей кафе «Максимилиан», близ Вотивкирхе; после того как я отказался от посещения санатория, где скончался Кафка, она потащила меня (а я еще протестовал, идиот этакий, – странный способ понравиться девушке; иногда я поступаю – как, впрочем, и все мы – прямо вопреки голосу сердца!) в Музей криминалистики, расположенный на первом этаже и в подвале красивого здания XVIII века в Леопольдштадте[272]272
  Леопольдштадт – район Вены, названный в честь императора Священной Римской империи, расположен близко к центру города.


[Закрыть]
; также мы посетили Музей полиции Вены, можно сказать, официальный, типично венский музей, выставку убийц, их жертв с проломленной головой или пулей в груди, орудий убийства, вещественных доказательств и фотографий (жутких изображений изувеченных трупов и расчлененных тел, которые частями запихивали в корзину и выбрасывали на помойку). Сара разглядывала эти кошмарные экспонаты со спокойным интересом, – наверно, так же смотрели бы на них Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро, герой романов Агаты Кристи, – кстати, последнюю можно было бы встретить на Востоке повсюду, от Стамбула до Пальмиры, включая Алеппо: ее супруг был археологом, а эти господа, начиная с Вивана Денона и египетской экспедиции, стали первыми паразитами, которые набросились на лакомую восточную добычу: сочетание романтического интереса к руинам и нового взгляда на историческую науку побудило десятки археологов ринуться на Восток, в места зарождения цивилизации и религии, а заодно в сокровищницу драгоценных артефактов, за которые любители платили бешеные деньги; мода на египетскую, а затем набатейскую, ассирийскую, вавилонскую и персидскую старину заполняла музеи и антикварные магазины всевозможными «последками», как римские древности – в эпоху Ренессанса; предшественники Бильгера прочесывали Османскую империю от Вифинии[273]273
  Вифиния – историческая область, древнее государство и римская провинция, существовавшая на северо-западе Анатолии (Малой Азии) между проливом Босфор и рекой Сангариус.


[Закрыть]
до Элама[274]274
  Элам – древнее государство (3-е тыс. – сер. VI в. до н. э.) в районе нижнего течения Тигра и Евфрата, в юго-западной части Иранского плоскогорья.


[Закрыть]
и часто брали с собой жен, которые становились, как Жанна Дьёлафуа или Агата Кристи, писательницами, а нередко и сами начинали предаваться, как Аннемари Шварценбах, радостям археологических изысканий. Археология, наряду с мистикой, стала одной из самых плодотворных форм исследования Ближнего или Среднего Востока, и Бильгер признал этот факт той ночью в Пальмире, когда, согревшись ливанским вином, благосклонно принял участие, на сей раз по-английски, в нашем заседании – Maqâma tadmoriyya, – призвав на помощь все свое британское красноречие, приобретенное во время учебы в Оксфорде, откуда вышло столько знаменитых востоковедов; он по-прежнему стоял, его округлое лицо полностью скрывалось в тени, так что можно было различить только светлый ореол его коротких волос. Не выпуская, как всегда, бутылку из руки, Бильгер внес, по его выражению, свой вклад в нашу «пустынную» беседу, рассказав об археологах и ботаниках, способствовавших изучению таинственной Аравии; когда-то он, даром что типично городской житель, тоже мечтал о приключениях в пустыне, и не только в духе экранных подвигов Кара Бен Немси[275]275
  Кар Бен Немси – герой приключенческого фильма (реж. Франц Йозеф Готтлиб) по роману немецкого писателя Карла Мая.


[Закрыть]
: перед тем как стать специалистом по эллинскому периоду, он пытался (правда, безуспешно) подыскать себе «нишу» в области археологии доисламской Аравии, поэтому деятельность исследователей этого полуострова не была для него тайной. Для начала он с ходу отмел все, что имело отношение к «изыскателям» типа Марги д’Андюрен, о которой только что услышал. «Путешественники, побывавшие в Неджде, Хиджазе или Джебель-Шаммаре, рассказывали обо всем, что касалось жестокости, безумия и эксцентричности, куда более фантастические истории и даже, – добавил он высокопарно, – создавали на эти темы подлинные литературные шедевры!» Потом он завел длинный, путаный рассказ об освоении Аравии, из которого я мало что запомнил, если не считать имен швейцарца Буркхарда, англичан Даути и Пелгрейва, француза Юбера и немца Ойтинга, ну и, разумеется (как же без них?!), незабываемых героев пустыни Ричарда Бартона – «человека с тысячью жизней» – и супругов Блант, страстных любителей конного спорта, разъезжавших по пустыне в поисках самых красивых чистокровных лошадей благородной арабской породы – stud[276]276
  Здесь: чистокровный, то есть вошедший в studbook (англ.) – генеалогический справочник чистокровных конских пород.


[Закрыть]
, которых затем разводили в своих конюшнях в Сассексе. Из всей этой кучи изыскателей я с наибольшей симпатией относился именно к Энн Блант – она была виолончелисткой и играла ни больше ни меньше на подлинном инструменте Страдивари. Ничего себе картинка – Страдивари в пустыне!

Теперь к моему рассказу осталось добавить лишь пояснение, или истолкование (называйте как хотите), следующего заглавия:

РАЗНООБРАЗНЫЕ ФОРМЫ БЕЗУМИЯ НА ВОСТОКЕ
Том первый
ВЛЮБЛЕННЫЕ ОРИЕНТАЛИСТЫ,

которое объяснило бы страсть моих собратьев-предшественников к маскараду, к переодеваниям в местную одежду: многие из этих исследователей, политиков или ученых считали своим долгом наряжаться в нее как для удобства, так и для маскировки, – например, Бартон вырядился паломником в караване, идущем в Мекку; симпатичный венгерский востоковед Арминий Вамбери, друг графа Гобино, преобразился в дервиша (бритая голова, бухарский халат) с целью исследования Трансоксианы[277]277
  Трансоксиана – охватывает территории нынешних Узбекистана, Западного Таджикистана, Западной Киргизии, Северо-Восточного Туркменистана и Южного Казахстана.


[Закрыть]
от Тегерана и далее; Артур Конолли[278]278
  Артур Конолли (1807–1842) – британский разведчик, путешественник, писатель. Автор термина «большая игра».


[Закрыть]
, первый участник «Большой игры», изображал персидского купца (был разоблачен и обезглавлен в Бухаре); Джулиус Ойтинг – бедуина; Т. Э. Лоуренс (начитавшийся «своего» Киплинга) – воина с севера Аравии; все это слегка отдает детскими забавами, которые (если человек любит играть с огнем) состоят в том, чтобы сойти за кого-то, кем не являешься, и здесь пальма первенства принадлежит исследователю юга Сахары и Сахеля[279]279
  Сахель — природная область в Африке, переходная зона от Сахары к саваннам шириной до 400 км. Преобладают полупустыни и опустыненные саванны.


[Закрыть]
Рене Кайе, покорителю Томбукту[280]280
  Томбукту (устар. Тимбукту) – город на севере центральной части Мали, в 13 км к северу от реки Нигер.


[Закрыть]
, который преобразился в египтянина, и особенно Мишелю Вьеша́нжу, юному обожателю пустыни, о которой он не знал практически ничего, – этот перерядился женщиной, а потом и вовсе скинул одежду, чтобы хоть четверть часика полюбоваться городом Смарой – конечно, знаменитым, но давным-давно разрушенным и покинутым жителями; после чего снова накинул свою джутовую дерюгу и поехал дальше – больной, измученный тряской верблюжьей поступью, без света, в адской жаре, а в результате скончался от истощения и дизентерии в Агадире; ему было всего двадцать шесть лет. Сара предпочитала людей попроще – более чистосердечных или менее безумных; увы, некоторым из них был сужден такой же роковой конец, как, например, Изабель Эберхард, влюбленной в Алжир и мусульманскую мистику: Изабель, конечно, тоже переодевалась арабским всадником, именуя себя Си Махмудом, однако ее страстный интерес к исламу и вере был глубоко искренним; увы, она трагически погибла во время внезапного наводнения в Айн-Сефре, на том самом Оранском юге, который так любила. Сара часто вспоминала о ней, о том, как она очаровала даже генерала Лиоте[281]281
  Луи-Жубер Лиоте (1854–1934) – генерал, командующий французскими колониальными войсками в Марокко и Алжире в начале XX в.


[Закрыть]
, обычно не одобрявшего эксцентрические поступки, но в данном случае настолько потрясенного ее гибелью, что он долго разыскивал ее тело, а потом ее дневники и в конце концов нашел их среди развалин хижины Изабель; военные извлекали полную рукопись ее Оранского юга из-под слоя жидкого ила с терпением филателистов, отпаривающих марки с конвертов.

Главный вопрос Бильгера к Пальмире – поскольку его не интересовали ни переодевания, ни мистика, разве только отдельные забавные истории о прожектерах всех мастей, понаехавших в эти края (к самым смешным можно, разумеется, отнести приключения француза Шарля Юбера и немца Юлиуса Ойтинга, ни дать ни взять Лорел и Харди Аравийские[282]282
  Стэн Лорел и Оливер Харди – американские киноактеры, комики, одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино. Стэн был худым, а Оливер – толстым.


[Закрыть]
), – касался отношений между археологией и шпионажем, иными словами, между военной наукой и просто наукой. «Ну как убедить сегодняшних сирийцев в бескорыстии нашей деятельности, – кричал Бильгер, – если наши самые знаменитые предшественники были тайно или явно замешаны в политику, которую мы вели на Среднем Востоке?!» Его приводил в отчаяние тот факт, что все известные археологи в тот или иной момент были причастны к государственному шпионажу. Пришлось его утешать тем, что, к счастью или к несчастью, археологи были не единственными, кто сотрудничал с военными, совсем напротив: во времена войн представители всех областей науки (лингвисты, специалисты по религиозным культам, историки, географы, литераторы, этнологи) сотрудничали со своими правительствами. Конечно, не все они обязательно пользовались оружием, как, например, Т. Э. Лоуренс или мой соотечественник Алоис Музиль (Лоуренс Моравский), но многие из них (включая женщин, как Гертруда Белл, вставила Сара) в нужный момент использовали свои знания во благо европейской нации, к коей принадлежали. Кто-то действовал из патриотических убеждений, другие – ради наживы или научных почестей, которые можно было из этого извлечь, и, наконец, третьи оказывались информаторами помимо своей воли: их работами, их книгами и рассказами об исследованиях пользовались военные. «Общеизвестно, что карты необходимы только во время боевых действий, – сказал Франсуа-Мари, – но и рассказы о путешествиях нужны не меньше. С тех пор как Бонапарт использовал ученых в Египетской кампании 1798 года, дабы составить обращение к египтянам и попытаться прослыть их освободителем, ученые, художники и их работы поневоле вынуждены были участвовать в политических и экономических играх эпохи». И однако, утверждала Сара, нельзя было осуждать их всех скопом; с тем же успехом можно упрекать химию в разрушительном действии пороха, а физику в появлении баллистики: следует рассматривать каждый случай в отдельности, а не обрушивать гневные обвинения на всех и вся, ибо в этом случае они также становятся идеологическим оружием, вещью в себе, не имеющей никакой цели, кроме самооправдания.

Дискуссия стала принимать все более бурный характер: Сара произнесла великое имя, которое произвело такой эффект, словно в овечье стадо, пасущееся в холодной пустыне, ворвался волк, – Эдвард Саид[283]283
  Эдвард Вади Саид (1935–2003) – американский интеллектуал арабского происхождения, литературовед, историк литературы, литературный и музыкальный критик, пианист.


[Закрыть]
. Это было все равно что помянуть дьявола в монастыре кармелиток; Бильгер, испугавшийся, что его могут причислить к какому-нибудь сомнительному ориентализму, тут же начал оправдываться, отрекаясь от всего на свете; Франсуа-Мари и Жюли вели себя тактичнее, признавая, однако, что Саид поставил перед общественностью назревший, но неудобный вопрос об отношениях науки и власти на Востоке; лично я не имел своего мнения на сей счет, как не имею его, кажется, и сейчас: Эдвард Саид был замечательным пианистом, музыкальным критиком и создал вместе с Даниэлем Баренбоймом оркестр «Западно-восточный диван»[284]284
  «Западно-восточный диван» – созданный в 1999 г. знаменитым израильским маэстро Баренбоймом и его другом писателем палестинского происхождения Эдвардом Саидом симфонический оркестр, призванный доказать возможность диалога между израильтянами и палестинцами.


[Закрыть]
под эгидой фонда, базирующегося в Андалусии, где люди приобщаются к красоте через свободную дискуссию и разнообразие взглядов.

Мало-помалу голоса слабели – сказывалось воздействие вина, холода и усталости; мы расстелили наши походные постели прямо на каменных плитах двора. Жюли и Франсуа-Мари устроились по одну его сторону, мы с Сарой по другую, а Бильгер и его бутылка поступили хитрее: они укрылись в машине, припаркованной несколькими метрами ниже, где мы и нашли их рано поутру: Бильгер сидел на водительском месте, уткнувшись лицом в запотевшее ветровое стекло, а пустая бутылка выглядывала из-за руля, мстительно целясь горлышком в висок спящего археолога.

Пара одеял снизу, другая пара сверху – вот из чего состояло наше пальмирское ложе; Сара свернулась клубочком, прижалась спиной к моему животу и вежливо спросила, не мешает ли она мне; я ответил: «Конечно нет!», стараясь не выдавать своего ликования и благословляя кочевую жизнь; ее волосы благоухали амброй и дымком костра, я не смел шевельнуться, боясь нарушить мерный ритм ее дыхания, который постепенно передавался и мне, и начал дышать в унисон с ней – сперва adagio, потом largo; к моей груди приникла ее мягко выгнутая спина, перечеркнутая по горизонтали лямкой бюстгальтера, его твердая пряжка слегка давила на сгиб моей руки; у Сары, видно, мерзли ноги, и она поджала их, упершись ступнями в мои щиколотки, я чувствовал кожей мягкий, хотя и чуть покалывающий нейлон ее чулок. Мои колени покоились в ее подколенках, и я старался не думать об этой близости, что было, конечно, нелегко: во мне поднималось острое желание, которое я молча старался подавить. Интимность этой позы была одновременно и целомудренной, и эротической, в духе самого Востока, и перед тем, как зарыться лицом на несколько часов в ее кудри я бросил из-под голубого одеяла последний взгляд на небосвод Пальмиры, вознося хвалу за то, что он так негостеприимен.

Пробуждение стало для нас шоком: еще до зари нас разбудили голоса первых туристов – это были швабы, их тягучий говор казался совершенно неуместным здесь, в Пальмире. Перед тем как откинуть одеяло, под которым мы дрожали всю ночь, судорожно прижимаясь друг к другу, я увидел во сне, что просыпаюсь в придорожной гостинице близ Штутгарта, и растерянно вытаращил глаза, обнаружив рядом со своей головой множество туристских башмаков, шерстяных носков, крепких икр – волосатых и гладких, а еще выше – песочного цвета шорты. Полагаю, что эти добрые люди были смущены не меньше нашего; они хотели насладиться восходом солнца над древними руинами, а угодили в самое сердце востоковедческой стоянки. Меня обуял жуткий стыд, и я торопливо натянул одеяло на наши с Сарой головы, не осознав, что этот идиотский рефлективный жест еще более смешон. Сара, тоже проснувшаяся в этот миг, давилась от смеха; «Прекрати, – шепнула она, – а то они вообразят, что мы тут лежим голые!»; немцы вполне могли вообразить такое и расслышать наше перешептывание; я пробормотал, что и не подумаю вылезти наружу. Хотя это понятие было чисто условным, поскольку мы и так находились снаружи, но, подобно детям, которые прячутся в воображаемой пещере под простынями, я тоже категорически не желал высовывать нос вовне, пока немецкие захватчики не уберутся отсюда. Сара охотно приняла участие в этой игре и только чуть-чуть отогнула уголок одеяла, чтобы впустить немного воздуха, иначе мы бы задохнулись; в эту щелку она и следила за окружавшими нас «вражескими воинами», которые что-то не проявляли желания ретироваться. Я ловил звуки ее дыхания, запах ее тела, разморенного сном. Она лежала на животе, вплотную ко мне, и я осмелился приобнять ее за плечи движением, которое, как я надеялся, она сочтет братским. Сара с улыбкой обернула ко мне лицо, и я взмолился к Афродите или к Иштар, чтобы наше хлипкое укрытие превратилось в каменную цитадель, сделало нас невидимыми и оставило на веки вечные в этом уголке счастья, который я создал, сам того не желая, благодаря этим швабским крестоносцам, посланным к нам неким догадливым божеством: она смотрела на меня, не шевелясь, улыбаясь, и ее губы находились всего в нескольких сантиметрах от моих. У меня пересохло во рту, я отвел глаза, пробормотал какую-то нелепицу, и почти в тот же миг мы услышали голос Франсуа-Мари, возгласившего: «Good morning ladies and gentlemen, welcome to Fakhr ed-Din’s Castle!»[285]285
  Доброе утро, леди и джентльмены, добро пожаловать в замок Факр эд-Дина! (англ.)


[Закрыть]
; мы опасливо выглянули из нашей импровизированной палатки и дружно расхохотались при виде вылезшего из спального мешка француза с разлохмаченной гривой, в одних трусах, таких же черных, как шерсть на его торсе, – в таком «приглядном» виде этот джинн и поприветствовал утренних посетителей, немедленно обратив их в бегство; однако ни я, ни Сара и пальцем не шевельнули, чтобы откинуть одеяло, под которым мы укрылись: она по-прежнему лежала почти вплотную ко мне. Разливавшаяся заря усеивала светлыми бликами внутренность нашего убежища. Я отвернулся, сам не знаю почему, – мне было холодно, я скорчился, она прижала меня к себе, я чувствовал затылком ее дыхание, спиной – ее груди, мое сердце билось в такт с ее сердцем, и я притворился, будто снова заснул, не выпуская ее руку из своей, а солнце Ваала тем временем мягко согревало то, что уже не нуждалось в тепле.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации