Текст книги "Эра смерти. Эра империи"

Глава семнадцатая
Напиток

О браке Персефоны с Нифроном постоянно ходили пересуды. Со стороны он казался тяжелым, холодным и неудобоваримым, но устрицы тоже такие, а в некоторых из них можно найти жемчуг.

«Книга Брин»

– Она там? – раздался за тонкими полотняными стенами шатра голос Нифрона.

Персефона только что уложила Нолина спать в кроватку, изготовленную для него Морозом и Потопом. Когда Персефона поблагодарила их за великолепную работу, они скромно ответили, что им просто было скучно и хотелось чем-то заняться.

Отодвинув полу шатра, за которой снаружи горела жаровня, Нифрон вошел. Поверх доспехов он был облачен в плотный плащ, а под мышкой держал шлем и бутылку.

– Вот ты где, – улыбнулся он.

– Тихо! – Она прижала палец к губам. – Я только уложила Нолина. – Бросив взгляд на кроватку, она взяла Нифрона за руку и вывела его из шатра на улицу.

Там не было никого, кроме Хэбета. Стоя на коленях, он сосредоточенно поддерживал огонь. Теперь, когда похолодало, его работа приобрела большую важность. Стоял мороз, огонь излучал тепло, а над головой ярко сверкали звезды.

– Где стражники? – спросил Нифрон. – Должно быть по одному с обеих сторон от входа.

– Они мне не нужны. Когда было тепло, я терпела их ради тебя, но я не стану просить людей часами стоять на холоде, когда ближайшая угроза находится за много миль от нас. – Персефона села на одну из больших подушек рядом с Хэбетом. Вокруг кострища их было много, поскольку у огня часто происходили встречи. – Итак, чему обязана такой честью, как твой визит?

Вопрос, кажется, удивил Нифрона.

– Разве мужу нужна причина, чтобы увидеться с женой?

– Очевидно. Ты редко меня навещаешь.

– Я был занят, – сказал он, присаживаясь рядом с ней.

– Правда? Завидую тебе. Жаль, мне не на что тратить время.

– Я-то думал, мальчишка тебя загонял.

Персефона покачала головой:

– О нем в основном заботится Джастина. К тому же он растет. Я уже не так ему нужна. Похоже, я никому не нужна. – Она пристально посмотрела на него, но супруг, никогда не обладавший особой проницательностью, упустил намек.

Она не стала настаивать. Персефона давно смирилась с их договоренностью. Она не была скромной, юной невестой и не мечтала о муже, который стал бы лелеять ее. Те дни остались в далеком прошлом. Весну и лето своей жизни она провела с Рэгланом, испытала недолгое осеннее потепление с Рэйтом, но теперь наступила зима. Она прекрасно знала, чего ждать от Нифрона. Это не столько брак, сколько торговое соглашение.

– Что в бутылке? – спросила она.

Нифрон посмотрел на бутылку так, словно удивился ее присутствию в собственных руках.

– Ах да! – Он поставил высокий сосуд из темного стекла на землю перед ними. В отблесках огня содержимое сверкало и блестело золотистыми переливами, словно мед. – Это эривитье, ликер из особой смеси ягод, собранных в тайной роще в лесных дебрях Эриана. Их собирают в полночь и только во время полной луны на Праздник Лета. Тогда плоды самые спелые. В Эстрамнадоне этот ликер очень высоко ценится, а на этом берегу Нидвальдена его почти не найти.

– Однако у тебя целая бутылка?

– На самом деле половина. Я хранил ее несколько лет. Надеялся, ты разделишь ее со мной.

Округлив глаза, Персефона бросила взгляд на Хэбета. Она надеялась, хранитель огня поймет, насколько странно звучало заявление ее супруга, но тот, как обычно, лишь улыбнулся.

– Ты же знаешь, я редко пью. Не стоит тратить на меня такой ценный ликер.

– Особый случай, – сказал он.

– Правда? Какой?

– Твой день рождения.

– Нет, он не сегодня.

Ответ как будто ошеломил Нифрона, и он тоже посмотрел на Хэбета в поисках поддержки, однако получил все ту же приятную, но бесполезную улыбку. Он снова задумался.

– Значит, наша годовщина.

– Нет, она тоже не сегодня.

– Правда? Гм-м… Ну, тогда мой день рождения.

Она с сомнением посмотрела на него, и Нифрон пожал плечами:

– Почему бы и нет? Если честно, то я понятия не имею, когда мой день рождения. По правде говоря, меня изумляет, что ты помнишь о своем. Столь незначительное событие.

– Прошу прощения? – Персефона выпрямилась и с негодованием посмотрела на Хэбета. Хранитель костра ворошил поленья и был полностью поглощен искрами, взвивавшимися в ночное небо.

– Ничего личного, – сказал Нифрон. – Ничей день рождения не имеет значения. Важно то, что совершаешь потом.

Персефона разглядывала его. Предводитель галантов, главнокомандующий Военных сил Запада уперся локтями в колени и свесил руки. В меланхоличном молчании он не сводил взгляда с озаренной пламенем костра бутылки.

Нифрон не был склонен предаваться долгим мрачным размышлениям. Копаться в себе представлялось ему делом столь же неловким, как двигаться задом наперед. Прошлое бессмысленно. Ценно лишь будущее, поэтому размышлять о произошедшем – значит попусту тратить время. Зная убеждения супруга, Персефона не могла понять, откуда взялось это желание что-либо отметить. Он делал это, только когда…

– О, – сказала она, вдруг осознав смысл его предложения. – Это прощальная бутылка, не так ли?

Нифрон кивнул:

– Я купил ее в Эстрамнадоне, когда отец бросил Лотиану вызов и собрался сражаться за Лесной Трон. Я хотел отметить его победу. Но он погиб, и я вскрыл бутылку, намереваясь выпить все до дна. Однако смог осилить лишь один глоток, который посвятил его памяти. – Он нащупал камень и бросил его в костер. Из огня полетели искры, а Хэбет восторженно захлопал в ладоши. – С тех пор это стало чем-то вроде традиции. Следующим был Мэдак, потом Сэбек, Григор, Ворат, Эрес и Анвир.

Персефона прищурилась:

– Почему ты достал бутылку сейчас? И зачем решил поделиться со мной?

– Ты была права, сейчас особенно нечем заняться. А мы оба ненавидим сидеть сложа руки и ждать. – Нифрон медленно вздохнул и повернулся к ней: – Люди, которых ты отправила в болото на поиски отряда Мойи и Тэкчина… Я пошел с ними. Мы только что вернулись.

– И?

– Нашли Нараспур привязанной неподалеку от болота. Мы разбили лагерь и начали искать. Территория небольшая, и мы весьма тщательно все осмотрели. Не нашли ничего, кроме следов лагеря на песчаном участке и нескольких вещей. Персефона, я…

– Они утонули, – сказала она. – Все. Они мертвы.

– Ты знала?

Она кивнула:

– Малькольм рассказал мне об этом некоторое время назад, но я хотела убедиться.

– Малькольм, – произнес Нифрон, как будто имя было проклятием. – Значит, ты тоже с ним говорила? Он сводит меня с ума. То исчезает без предупреждения на несколько лет, то вдруг возвращается, чтобы напомнить, что я ему должен, но все равно никак не скажет, чего он от меня хочет. Что он тебе сказал?

Персефона выпятила нижнюю губу, изучая звезды.

– Сказал, что мои друзья погибли, но, возможно, еще вернутся. – Она посмотрела на него и расправила плечи. – Звучит безумно, да?

Нифрон долго смотрел на нее, затем потянулся за бутылкой.

– Что, ничего не скажешь? – спросила Персефона.

Нифрон покачал головой:

– Сейчас? Нет. И это ничего не изменит. Тэкчин погиб. Все они теперь мертвы, мои галанты и твои.

– У меня нет галантов.

С громким, резким хлопком Нифрон вытащил пробку из бутылки.

– Конечно же есть. Мойя, Сури, Роан, Арион, Брин, Гиффорд и Падера – твой передовой отряд искателей приключений, твои друзья.

– Сури жива… насколько нам известно. – Персефона посмотрела на блестящую бутылку. – Может, я и выпью.

Нифрон подал ей сосуд.

– За героев, которых я любила. – Персефона прижала край горлышка к губам. Ликер оказался теплым и сладким, не похожим на то, что она пробовала раньше. Он пролился ей в горло, словно солнечный свет в облачный день. – Хорошо, что этот напиток редкость, а то я могла бы пристраститься.

Нифрон взял бутылку и поднял высоко над головой.

– Прощай, Тэкчин. До встречи, друг мой, на зеленых полях Элисина. – И он сделал большой глоток.

Вдвоем они смотрели на костер, молча наблюдая за неистовой пляской пламени. Искры взлетали к звездам, но слишком быстро гасли в безбрежной, холодной тьме.

– Это они, – наконец сказала Персефона, указывая на отдельные искорки. – Вот Мойя, а вот Гиффорд, Роан и Брин. Их души летят к звездам. Наверное, Сури и правда там. Скоро мы все обратимся в пепел.

– Правильно ты говорила, что не умеешь пить, – сказал Нифрон.

– Что? Почему ты так считаешь? – Повернувшись к нему, она почувствовала легкое головокружение – все вокруг будто накренилось.

Он весело улыбнулся:

– Эривитье очень крепок и опьяняет на удивление быстро, особенно на пустой желудок.

– Я сегодня ела. Кажется. Но только одно печенье. – Персефона снова повернула голову, удивляясь тому, как расплывается перед глазами огонь. – А с тобой что происходит? Коли ты так хорошо умеешь пить, то, наверное, вообще ничего не чувствуешь.

– Я бы так не сказал. Есть еще одна причина, почему в бутылке до сих пор столько осталось. От одного глотка кружится голова, от второго подкашиваются ноги.

– А от третьего?

– Не знаю. Из тех, кто пробовал, никто не выжил.

– Это ты так шутишь?

– Видимо, не очень удачно, раз ты спрашиваешь.

В наступившей вновь тишине они продолжали смотреть на огонь. Раньше Персефона не замечала, какими завораживающими, замысловатыми, даже волшебными могут быть сполохи костра. Снова взметнулись искры, наводя на мысль о новых улетающих душах.

– Что ты думаешь о Малькольме? – спросила она.

– Я стараюсь о нем не думать.

– Почему?

– Он меня раздражает.

– А меня успокаивает. Иногда, когда я там… когда мне грустно, он приходит проведать меня. Он считает, ты слишком мало времени проводишь с сыном.

– Хороший пример.

– Знаешь, после того как он сообщил, что все мои друзья мертвы, он сказал, что отправит кое-кого им на помощь. В ту же ночь умерла Падера. Думаешь, совпадение?

– Подозреваешь, что это он ее убил?

Персефона потерла лицо. Оно все горело, но она не могла понять почему: то ли от жара костра, то ли от ликера.

– Не знаю. Я уже ни в чем не уверена.

– Смотри.

Нифрон наклонил бутылку, капнул ликер себе на палец и метнул каплю в огонь. Тут же вспыхнуло ярко-голубое пламя.

Хэбет расплылся в улыбке и вновь одобрительно захлопал в ладоши.

– И мы это пили? – ужаснулась Персефона.

– К счастью, мы это делали сидя.

Она откинулась назад, надеясь остудить горевшую огнем кожу.

– Почему ты так редко навещаешь сына? Он… кажется тебе отвратительным? Потому что наполовину рхун? Ты бы предпочел…

– У меня нет времени.

– О да, ты так занят… мы оба так заняты. Этот конфликт много лет назад загнал нас в тупик, и мы страшно заняты тем, что сидим на месте и ждем, уставившись в костер, пока те, кого мы любим, умирают или исчезают из-за отданных нами приказов или одобренных нами походов.

Нифрон тоже откинулся назад и оперся о локти.

– Ненавижу ждать. Никогда этого не делал. Всю жизнь я метался от одного боя к другому. А теперь… честно говоря, даже не знаю, как давно обнажал меч. Если попробую пустить его в ход, небось заработаю мозоли.

– Может, тебе стоит проводить больше времени с Нолином?

– Нет. – Он покачал головой. – Сыновей так не воспитывают.

Персефона хотела услышать от него признание, что ему и правда следует чаще видеться с Нолином. Возможно, даже извинение за то, что свалил всю работу на нее, но помимо этого, она надеялась, что он пообещает прилагать больше усилий. Его ответ вызвал у нее раздражение.

– Тебе-то откуда знать?

– Наверняка в это трудно поверить, но я когда-то и сам был сыном и до десяти лет лишь изредка видел отца. В этом возрасте меня отправили в гарнизон, где я начал тренироваться. Нолин тоже скоро начнет. Тогда мы оба будем редко с ним видеться. Он станет вести жизнь воина, тяжелое, изнурительное существование.

– По-моему, это ужасный способ растить ребенка.

– Думаешь, ты смогла бы лучше?

– Конечно.

Нифрон покачал головой:

– Тогда мне страшно за Нолина.

Персефона повернулась на бок, чтобы получше разглядеть его. Все вокруг сделалось нечетким, размытым, и она не могла не заметить, какое очарование придавали последнему красавцу-галанту тепло ликера и костра.

– Почему?

– Тебя послушать, так меня недостаточно хорошо воспитывали. От нашего сына ты ждешь большего. Но посмотри на меня. Мне нет еще и тысячи лет, а я уже почти покорил весь мир. Чего тебе еще надо?

– Ты пьян? – спросила она.

– Я не съел даже печенья.

Нифрон бросил взгляд на шатер. Ей стало интересно, не выглядит ли и она в его глазах более привлекательной благодаря алкоголю.

– Тебе и правда нужна охрана. Не будем забывать о рэйо.

Видимо, нет.

– Теперь, когда Мойи… – Он не договорил, и Персефона была ему благодарна за то, что он не закончил свою мысль. – Так или иначе, тебе нужен новый щит.

– У меня есть Хэбет, – заявила она.

Протянув руку, она коснулась руки Хэбета и получила в ответ улыбку и кивок.

– Война возвращается. Осталось недолго. Соотношение сил снова меняется. Ты ведь это чувствуешь? Слишком долго мы прохлаждались в тылу, но скоро это изменится. Лотиан не станет ждать у моря погоды. Как только получит драконов, нанесет удар. Кинигу нужен подходящий щит, и моя жена получит лучшего. Теперь, когда Тэкчина не стало, самым искусным воином, за исключением меня, можно считать Сикара. Я сообщу ему, что теперь эта честь достается ему.

– Я не нравлюсь Сикару. По-моему, ему вообще люди не нравятся.

– Не понимаю, какое это имеет значение.

– Наверное, было бы лучше иметь телохранителя, который хочет меня защищать.

– Сикар – солдат до мозга костей. Он будет выполнять приказ.

– Ладно, ладно. Хорошо, – сказала она. В голове по-прежнему клубился туман. – Сколько длится действие эривитье?

– К следующей неделе должно закончиться.

Она резко повернулась, и у нее снова закружилась голова. Когда кружение слегка утихло, она увидела, что Нифрон весело улыбается.

– Ну и парочка мы с тобой. Пьем тут за утраты и шутим о будущем. Наверное, так и должны вести себя последние галанты фрэев и рхунов. Как будто мы герои истории, которую должен рассказывать Хранитель Уклада, вот только…

Влажными от слез глазами Персефона посмотрела на огонь и в этот туманный миг почувствовала, как Нифрон обнял ее, прогоняя тьму.

Глава восемнадцатая
Великий дождь

Я пишу это и не знаю, правдивы ли пророчества: о Дожде, о Малькольме, о Сури, обо всех. Надеюсь, что правдивы – хотя бы потому, что так интереснее.

«Книга Брин»

– Почему ты назвала меня великим? – спросил Дождь, как только они покинули тронный зал Мидеона.

Он выглядел совершенно обескураженным, как будто столь почтительное обращение нанесло ему оскорбление и причинило боль.

Сопровождала их только Беатрис. Дочь короля ясно дала понять, что хочет провести время наедине с гостями. В зале все относились к Беатрис с беспрекословным почтением. Ее красота, белоснежные волосы, юное лицо и малый рост создавали столь невинный образ, что Гиффорд усомнился в его правдивости.

Внешность бывает обманчива даже в мире живых, ну а в Нифрэле карлик может превратиться в гиганта.

Беатрис посмотрела на Дождя, затем на остальных.

– Отвечу, когда останемся наедине, – пообещала она. Протянула руку, будто хотела прикоснуться к нему, но остановилась. Посмотрела на нее и неловко опустила. – Вы все прошли долгий путь. Пока остальные готовятся, давай отправим твоих спутников отдыхать, а потом мы с тобой поговорим.

Она пошла дальше, но гном не сделал ни шагу.

Беатрис обернулась:

– Дождь?

– Это мои друзья, – сказал он. – У меня от них нет секретов.

– Но…

– Без них я бы так далеко не прошел.

Беатрис выглядела недовольной. Она долго смотрела на гнома, но тот словно окаменел. Учитывая, что он недавно одолел змея размером с ураган, Гиффорд сомневался, что Беатрис получит свое.

Белокурая дама, похоже, быстро поняла, что Дождь не уступит.

– Ладно, но не будем разговаривать в коридоре. В этом обсуждении есть некие ключевые моменты, о которых другим лучше не знать. Можем пройти ко мне в покои.

Гиффорд ошеломленно уставился на Беатрис. Она знает!

Дождь кивнул. Пока принцесса бэлгрейглангреан вела их в глубь Бастиона, никто больше не проронил ни слова.

Кроличья нора. Вот что пришло на ум Гиффорду, когда они пробирались по извилистым коридорам и вниз по лестницам. Даже ему была хорошо известна любовь бэлгрейглангреан к подземным лабиринтам, которая, очевидно, не иссякала после смерти. Они шли по невероятно запутанному лабиринту кроличьих нор. Так он представлял себе Нэйт по рассказам Роан.

Беатрис подвела их к каменной стене. Когда она коснулась ее перстнем с драгоценным камнем, начали вырисовываться очертания двери. Беатрис толкнула ее, и дверь открылась. За ней обнаружилась не одна комната, а целая анфилада. Более низкие потолки, маленькие камины и множество ковров, подушек и гобеленов придавали покоям уют, которого недоставало остальному замку.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказала Беатрис. – Кто-нибудь хочет чаю? Может, пирожных? – Заметив их озадаченные лица, она быстро поняла, в чем причина, и добавила: – Пусть у нас и нет нужды в еде и напитках, это не мешает нам наслаждаться угощением.

В Нифрэле главное – ощущения: боль и удовольствие. Я-то думала, вы и сами уже это поняли.

Беатрис ушла в другую комнату и вернулась с подносом, на котором стояли дымящиеся чашки и большая тарелка с крошечными пирожными.

– Прекрасная керамика, – сказал Гиффорд, взяв в руки чашку. Он показал ее Роан, и та кивнула в знак согласия.

Пирожное оказалось влажным и сладким, с легким привкусом корицы. Беатрис продолжала обходить комнату, предлагая каждому угощение. Даже Брин взяла чашку и пирожное, а значит, она хоть немного начала приходить в себя. Когда принцесса поравнялась с Дождем, он не стал ничего брать, и она поставила тарелку на невысокий столик, до которого каждый мог легко дотянуться.

Лицо Дождя оставалось каменным.

– Теперь ты ответишь на мои вопросы? – спросил он.

Она кивнула:

– Но только если сначала ты ответишь на мой вопрос.

Гиффорд думал, речь пойдет о ключе Трессы, однако принцесса сказала:

– Зачем ты пришел? – Дождь не ответил, и Беатрис добавила: – Твои друзья заслуживают того, чтобы узнать всю историю целиком, согласен?

Глянув на Гиффорда и Мойю, Дождь кивнул:

– Всю жизнь меня преследовал сон о женщине… которую я никогда не видел, только слышал. Поэтому я стал копателем. Я чувствовал… нет, знал, что она где-то глубоко под землей. Поэтому я отправился в Нэйт с Морозом и Потопом, поэтому вернулся с Персефоной. Я искал ее, не зная зачем. Добравшись до Агавы, я понял, что достиг дна мира, но ее там не было. Она скрывалась еще глубже. Тогда я понял: женщина, преследовавшая меня, не в ловушке. Она мертва – и находится в загробном мире.

Дождь пристально разглядывал принцессу.

Беатрис кивнула:

– Да, я звала тебя. Мне нужно было, чтобы ты пришел.

– Зачем? – спросил Дождь.

Беатрис улыбнулась, подошла к двери и снова постучала по ней перстнем. Очертания исчезли, и проем превратился в стену. Они оказались заперты наедине с прекрасной белокурой принцессой.

– То, что я собираюсь рассказать, Дождь, предназначено только для твоих ушей. – Беатрис глянула на остальных. – И, очевидно, для ушей твоих близких друзей.

Принцесса заняла место возле камина. Обстановка сильно напоминала чертог далля в детстве Брин. Угощение, очаг и предвкушение чудесной истории – будь здесь Тэш, она назвала бы это раем.

– Как вы, наверное, уже догадались, я знаю, что один из вас несет с собою ключ Этона.

– Ты не знаешь, кто именно? – спросила Мойя.

– Нет, – ответила Беатрис. – Я вижу будущее – всегда видела, – но мои видения не настолько отчетливы. Как звезды в ночном небе, ярче всего сияют самые крупные. Мелочи, подробности теряются в общем потоке. Их вытесняет сияние всего прочего.

– Звезды, – подала голос Роан. – Мы видели их, когда зашли во внутренний двор. Это твое творение, да?

– Да. – Принцесса улыбнулась. – Мой скромный вклад в мир отца.

– Мне они нравятся, – прибавила Роан.

Беатрис кивнула:

– Спасибо. Мне недостает настоящих. Обычно я обращалась к ним за советом. Вы знали, что они не меняются? Все меняется, кроме звезд. По их положению можно выстроить путь.

Брин слышала о том, как люди путешествуют, ориентируясь по звездам, но ей показалось, что Беатрис имеет в виду что-то совсем иное.

– Мне также известно, почему вы здесь. По крайней мере, по вашему мнению. Вполне вероятно, об этом я знаю больше, чем вы сами. – Беатрис налила себе чаю и коротко сказала: – Вас обманули.

С трудом сделав глоток, Брин ждала продолжения, однако Беатрис замолчала и принялась добавлять в напиток нечто, похожее на мед.

Брин вынуждена была признать, что не знает, как относиться к этому необычному существу с белыми локонами, сверкающими глазами и детским лицом. Принцесса напоминала странное, наделенное магией создание – вроде Сури, – каких Брин всегда находила интересными.

Возможно, это лишь маска, но лица, которые мы по собственному желанию являем окружающим, многое говорят о нас, поскольку мы сами их выбрали. Кто же выбирает подобный фасад?

Беатрис закончила помешивать чай и обеими руками подняла чашку. Она держала ее под подбородком, перед лицом поднимался пар.

– Можете быть уверены: одни лгали из лучших побуждений, другие – не совсем, но в конце все раскроется. Однако конец наступит не тогда, когда вы этого ждете. Еще очень многое должно произойти. Вам кажется, что ваша роль исчерпывается тем, что вы делаете сейчас, но во многом это лишь начало. Вы – мы – всего лишь померкшая мифология будущего мира. Имена многих из нас будут забыты, потеряются в пыли времени, но то, что вы делаете сейчас, повлияет на мир вплоть до Голрока, когда все наконец решится. Вот к чему все сводится, вот ради чего все это на самом деле. Существуют весы, и каждая душа выберет свою чашу. От того, какая сторона в конце концов перевесит, зависит все. Так или иначе, победа любой из сторон приведет к катастрофе. Остается надеяться, что сохранится равновесие. Но для того чтобы обеспечить именно такой исход, потребуется отвага, какой мир никогда не видел. – Беатрис посмотрела на Брин: – А также помощь самых невероятных людей.

– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, – сказал Дождь.

– Да ну? – Мойя положила в рот кусочек пирожного. – Я вот не понимаю, какое отношение это имеет ко всем нам. Может, начнешь говорить еще более расплывчато, Бетти?

Брин подумала, что принцесса может оскорбиться, но это, видимо, было не в ее характере. Напротив, она кивнула.

– Знаю, и мне очень жаль. Наверное, все это звучит так, будто я над вами насмехаюсь, да? – Она взмахнула рукой. – Посмотрите-ка! Я знаю будущее, но расскажу ли вам что-либо важное? Нет! – Пригубив чаю, она тут же резко опустила чашку. – Горячо, – сказала она, потирая губы. – Ха! Я знаю будущее, но не могу сообразить, что чай в собственной чашке еще недостаточно остыл.

– И почему же ты не сообщишь нам ничего важного? – спросила Мойя.

– Послушайте, – сказала Беатрис. – Боги наградили меня даром или, может, проклятьем, а может, это вообще случайность, не знаю. Но я могу заглянуть за завесу. Я вижу все, будущее и прошлое, как карту, как звезды – точки в бесконечной тьме, соединенные друг с другом. Этим умением я обладаю с рождения. Я пыталась его использовать. Да и кто бы не попытался? Но у меня никогда не получалось воспользоваться преимуществом, потому что действия меняли карту. Это как пытаться вытащить пылинку из лужицы. Ты видишь, как она там плавает, но как только пробуешь достать ее, мутишь в лужице воду, и пылинка уплывает. За долгие годы я пришла к выводу, что пытаться схватить ее бесполезно, даже вредно. Нужно действовать более тонко. Если рассказать кому бы то ни было правду, ничего не выйдет. Людей нужно направлять, подталкивать в верную сторону. А самый простой способ этого добиться – ничего им не говорить. Тогда пылинку можно направить в нужное место в нужное время. Вот почему я не могу объяснить, что мне известно. Если я это сделаю, то, что я знаю, изменится. Понимаете?

– Какое-то слабое оправдание, – проворчала Мойя.

– Согласна, но такова правда и такова природа всех провидцев. – Беатрис рискнула сделать еще один осторожный глоток, на сей раз более удачный. – Есть и хорошие новости: Дождю я определенно могу рассказать, что произойдет, и именно от меня он должен это услышать. – Она выпрямилась, сжав в руках чашку, и широко улыбнулась бэлгрейглангреанину. – Дождь, в этом походе ты выживешь. Ты вернешься в мир живых. Затем ты отправишься в Бэлгрейг, в местечко под название Малдэйн. Это всего лишь крошечная, забытая временем рыбацкая деревушка. В конце улочки вдоль моря ты обнаружишь белый каменный домишко, очень скромное жилище с рваными занавесками и трухлявой лодкой во дворе. И в нем ты найдешь величайшее сокровище – восьмилетнюю девочку по имени Амика.

Беатрис замолчала и сделала еще один глоток. Опустив чашку, она продолжала молча смотреть на Дождя.

– А дальше что? – спросил тот.

Глаза Беатрис ярко блестели.

– Ты на ней женишься.

Дождь изумленно вскинул брови. Брин никогда не видела, чтобы гном проявлял настолько сильные эмоции. Даже когда, выпив, он затягивал песню, то позволял себе лишь слегка улыбнуться.

– Женюсь на восьмилетней девчонке?

– Ну, не сразу, конечно, – Беатрис нахмурилась. – Со временем. Когда она подрастет.

– Зачем?

– Амика – моя… – Она на мгновение задумалась и принялась считать на пальцах. – Прапраправнучка. Да, вроде правильно.

– Она – твоя… Постой… – Его лицо приобрело еще более изумленное выражение. – Я думал, род Мидеона прервался.

– Вовсе нет. – Беатрис медленно покачала головой, отслеживая реакцию на ее новости. – И ты возродишь его. Ты объединишь кланы и снова сделаешь бэлгрейглангреан великим народом. Ты, герой, которого я так давно ждала, заключишь союз с Первой империей, и мы снова сможем гордиться собой.

– Ты станешь королем? – Выпятив нижнюю губу, Мойя одобрительно кивнула. – Поздравляю!

– Надеюсь, ты будешь лучше этого чудовища Гронбаха, – сказала Брин.

Дождь покачал головой:

– Мне никто не поверит.

– О нет, поверят, – заверила его Беатрис. – Особенно когда ты принесешь с собой Лориллион.

– Меч Мидеона?

Беатрис кивнула:

– Именно.

– Но он исчез.

– Правильно. А куда он исчез, по общему мнению? Его украли расхитители гробниц?

– Нет, конечно. Доказано, что гробницу никто не взламывал.

– Но его похоронили с этим мечом, так где же он?

Дождь смутился:

– Ходят легенды, что старый король Мидеон был настолько алчным, что нашел способ забрать меч с собой, когда умер.

– И это правда. – Беатрис подошла к пустой стене и снова стукнула по ней кольцом. Появился ящик. Оттуда она достала меч. – Вот Лориллион – не идея меча, но самый настоящий меч.

Дождь подошел поближе, чтобы как следует рассмотреть меч.

– Как такое возможно?

– Что ты знаешь о Лориллионе, Дождь?

– То же, что и все. Его выковал мастер по имени Андвари Берлинг из куска упавшей на землю звезды.

– Правильно. Это уникальное творение.

– Это не объясняет, как он оказался здесь.

– Объясняет, – пробормотала Роан, и все посмотрели на нее.

– Как же? – улыбаясь, спросила принцесса.

– То, что рождено Элан, принадлежит Элан, – сказала Роан. – То, что создано Этоном, попадает в Пайр; того, что принадлежит обоим, могут коснуться и живые, и мертвые. Этот меч такой же, как ключ. Он может существовать в обоих мирах.

Беатрис кивнула:

– Очень хорошо, дорогая моя, действительно очень хорошо. Андвари – величайший известный миру ремесленник – выковал Лориллион наполовину из металла Элан и наполовину из остатков одной из падающих звезд Этона. Это настоящий меч Мидеона, и Дождь возьмет его с собой, когда уйдет. – Беатрис положила меч на место, и ящик исчез.

– Ты не собираешься дать его Дождю? – спросила Мойя.

– Пока нет, – виновато ответила принцесса. – Отец не знает, что меч у меня, так что мне будет неловко, если он заметит его у Дождя.

– А он не рассердится, узнав, что меч исчез?

Беатрис рассмеялась:

– Он им не пользуется. Отец предпочитает свой огромный топор. Я забрала у него меч много веков назад, а он до сих пор не заметил. – Она посмотрела на гнома: – Можешь взять его перед уходом. И когда ты вернешься с ним в мир Элан, все поймут, что ты истинный король.

– Может, все решат, что он просто истинный расхититель гробниц, – заметила Мойя. – Мало ли кто говорил, что гробницу не открывали. Всегда найдутся те, кто думает, что другие врут.

– Да, но сотни лет назад существовало пророчество о великом герое, легендарном умелом копателе, который спустится в загробный мир, заберет меч Мидеона и вернет его в мир Элан. Предсказывалось также, что герой женится на давно потерянной девушке из рода Мидеона и восстановит династию королей Бэлгрейга.

– Какое точное предсказание, – сказала Мойя.

– Ну да. Это же я предсказала. Попросила, чтобы его высекли на стене Друминдора.

– Ты его записала? – ошеломленно спросила Брин. – Ты знаешь письмо? Умеешь читать?

Беатрис покачала головой:

– Я приказала придворным художникам изобразить историю в картинках. Не только у рхунов есть Хранители. Эта история столетиями передавалась из поколения в поколение. Ее знают многие бэлгрейглангреане, и многие задумываются, не о них ли идет речь. Когда Дождь встанет возле изображения победоносного героя с Лориллионом в руках в большом зале Друминдора, никаких сомнений не возникнет. Он докажет, что и он, и я говорим правду.

– Но, даже если мне поверят, наверняка найдутся те, кто откажется принять меня только на основании меча и пророчества.

Беатрис кивнула:

– Но ты же не носки Мидеона принесешь. Тебе придется сражаться, чтобы объединить королевство, но ты будешь знать, что победишь и станешь Первым властителем Друминдора. Затем женишься на Амике, и у вас родится ребенок, который унаследует трон, и род Мидеона будет восстановлен. Это положит начало Серебряному веку бэлгрейглангреан. В течение последующих тысячи восьмисот шестидесяти девяти лет властители Друминдора будут править с честью и достоинством, и твое имя останется в памяти с эпитетом «Великий». И ты будешь единственным в истории королем, удостоившимся этой чести.

Дождь задумался и в совершенно не характерной для него манере выглядел взволнованным, даже немного испуганным.

– А эта… Амика… она красивая?

– По правде говоря, уродина с мерзким характером, но любовь тут ни при чем.

Будь Брин жива, она бы заснула.

Эта мысль невольно пришла ей в голову, пока она смотрела на теплый огонь и мягкие подушки на полу. После столь долгого путешествия, после бега, после… всего Брин свернулась бы калачиком в одеялах, уткнулась бы в них лицом и позволила бы себе обрести убежище в успокоительных объятиях сна. Такого простого утешения здесь не было, как не было ни солнца, ни настоящих звезд, ни ударов сердца. Впервые с тех пор, как она вошла в омут, она спросила себя, правильный ли сделала выбор.