Текст книги "Шесть дней Всемирного потопа"

– Нормальный мужик! – одобрительно сказала банщица. – Такое дело поднял! Он ведь еще корпус строит под гостиницу, народу много стало ездить, номера битком. И нам работа. Не любит только пьющих да гулящих. И проституток не привечает! С этим здесь строго. В других-то местах, может, видали что твориться? А у нас – ни-ни! Порядок! Я с ним говорила как-то, а он мне – это, говорит, Михайловна, шальные деньги, а шальные деньги счастья не приносят.

Было видно, что она гордится земляком. Что ж, тут было чем гордиться. Я взяла морсу – попить и тут же разбила высокий стеклянный стакан. Я хотела заплатить и полезла было за деньгами, но Михайловна снова махнула рукой.

– Должен же когда-то этим стаканам конец придти! Чем быстрее расколотят, тем быстрее заменят. Вон, в ресторане уже небьющуюся посуду купили, пусть и нам купят!

Нам повезло: комната отдыха освободилась уже в шесть утра, на полчаса раньше, чем обещали. На рассвете мы еще раз перенесли сумки в маленький номер с разложенным диваном, постелили чистые простыни и упали. Мы были благодарны банщице за то, что не дала нам пропасть.

– Я там из сауны вещи забирал, – уже сквозь сон пробормотал Андрей, – так чуть со стыда не провалился. Там такой духан! А ведь ей убирать…

Дальше – темнота.

Глава шестая
Да будет свет!

Мы одновременно проснулись в одиннадцать.

– Смотри, дождя нет! – сказал Андрей.

И действительно, дождя не было. Пока! Пока мы завтракали, пока вьючили вещи на опустевшей стоянке, дождь стал накрапывать снова, а стоило нам отъехать пару километров, как он припустил, будто и не заканчивался. Мы снова промокли, но несмотря на это что-то неуловимо изменилось в нашем настроении: к вечеру мы должны были быть дома!

Через тридцать километров, Андрей, поджидая меня где-то на повороте, крикнул:

– А хорошо, что мы ночью остались! Ни за что бы не проехали!

Это было верно. Дорогу размесили КАМАзы и МАНы так, что местами появлялась колея, узкая дорога шла по полям, обочин не было, зато были глубокие кюветы, так что свернуть с нее мог только КАМАЗ-вездеход или, на худой конец, подготовленный джип.

И где-то среди серых, Богом забытых полей, где дорога была хуже некуда, мы увидели самую натуральную пробку: легковые автомобили и фуры стояли, загородив обе полосы. По грязи на цыпочках скакали «дачники» – дюжие, стриженые мужики в шортиках и беленьких футболках. Они все смотрели куда-то вперед и матерились. На шум наших движков и на звуки клаксона они не обращали внимания, лезли прямо под колеса, и я испугалась: на глине легко поскользнуться и ненароком задеть чей-нибудь капот иди бампер. Но и сбрасывать из-за них скорость я не хотела. Настроение было хорошее, и я стала дурашливо кричать:

– Мужики, расступитесь! Пропустите женщину! Женщина не умеет водить мотоцикл! Пропустите женщину!

Они недоуменно оборачивались, но – странное дело! – и в самом деле отступали, пропуская мотоцикл, а мне только того и надо было! Мы с некоторой долей мстительности и даже издевки, проезжали прямо перед носом у водителей, в сантиметрах от капотов и заляпанных фар! Теперь-то мы могли утереть им нос! Вот так-то! Вы – постойте, а мы поедем и посмотрим, что там впереди! А впереди был размешанный участок дороги с колеей, и как-то они все здесь справлялись, пока на одной стороне дороги не сломалась огромная фура: там возился водитель с помощниками, менял колесо. А на второй стороне дороги уже увяз КАМАЗ и чумазый шоферюга, с отчаянием глядя на глубоко зарывшиеся в грязь колеса, чесал затылок. Ни одна машина не могла бы здесь протиснуться. Ни одна.

Но мотоцикл – не машина! Мы сбавили скорость, балансируя, занырнули в колею, ногами поддерживая равновесие, а потом внатяжечку, на самой малой скорости, спокойненько выбрались из нее наискосок, протиснулись в щель между фурами и – поминай как звали!

Нет, кое-кто из автомобилистов тоже был не пальцем делан: с нами из пробки выбрались два «Лэнд Крузера» и «ГАЗ–66» – тот вообще просто обошел этот участок дороги по раскисшей пашне, с лязгом перебрался через канаву и затрусил рядом. Дорога здесь была: сплошные ямы и ухабы. Но мы вдруг глянули на рысящий «шестьдесят шестой», на пару джипов, и поняли: все, надоело! Мы встали на подножки и почти одновременно открутили рукоять газа, обходя автомобили по самым ухабистым и по самым раскисшим местам. А вы как хотели? Может быть, путешествие и не удалось, но мотоциклы-то мы «обкатали» как следует!

Спустя шесть километров мы догнали большую фуру, видимо, она ушла вперед раньше, чем образовалась пробка. За фурой болтался вихляющийся прицеп. Андрей обогнал чудище на прямом отрезке дороги, а мне это никак не удавалось: то ли водитель попался с норовом, и специально не давал себя обогнать, то ли он не видел моей блеклой фары и просто каждый раз выбирал наиболее удобную для фуры траекторию движения. Я порывалась рвануть на обгон, но вдруг понимала, что меня сейчас сшибет прицепом, и тормозила, уходя из-под удара. Прицеп подкидывало на ухабах, он сердито лязгал железяками бортов и был похож на собачью будку, в которой прячется кто-то очень сердитый.

Наконец мне это надоело. Да что же такое! Имей же совесть, мужик! И я завизжала. Он не слышал сигнала мотоцикла и не видел фары, но женский визг имеет свойство настигать мужской слух в любой ситуации. И видимо, этот «сигнал» дошел-таки до упрямого водилы. Как по волшебству прицеп сдвинулся в сторону, освобождая мне дорогу, и я, встав на подножки, почти весело пропрыгала мимо, даже не посмотрев в сторону водителя: надо было на дорогу смотреть.

А перед самым Тулуном, наконец, пошла хорошая дорога, и мы прибавили еще.

Оказалось, что в самом городе трасса затоплена, и по всему Тулуну были расставлены знаки объезда. Мы сворачивали, сворачивали то туда, то сюда, и вдруг оказались перед потоком воды, который на глазах размывал полотно. Дальше ходу не было. Ну это для некоторых не было, а Андрей сразу бросился в воду. Я остановилась и оторопело наблюдала, как все глубже и глубже уходят в воду колеса высокой «Тенере», потом вдруг переднее колесо ухнуло вниз, и в тот же момент Андрея заслонил поехавший с другой стороны УАЗ… Я зажмурилась, потому что утопить мотоцикл даже здесь, в городе было смерти подобно, ведь от гидроудара движок надо было реанимировать минимум полдня, значит, еще полдня проводить на холоде, а потом ехать до дома. Но когда я открыла глаза, Андрей уже выбирался на другую сторону. Он оставил мотоцикл на обочине, переговорил о чем-то с парнем, который стоял тут же, возле забора и, подойдя поближе, прокричал:

– Стой там! Я сейчас приду!

До этого я еще неуверенно порывалась нырнуть в поток, то и дело поддавала газу, но потом трусливо передумывала: какая разница, чей мотоцикл топить – задержка ведь все равно будет. Андрей бодро перебрел на эту сторону. Оказалось, что штаны дождевика все же местами держат, в мотоботы ему почему-то не налилось ни капли!

Он сел впереди меня на мотоцикл, твердой рукой направил «Артесию» в воду, и мотоцикл медленно, временами оступаясь на камнях и ухабах, вывез нас на другую сторону. Как оказалось, мы проехали вовремя, жители частных домов, стоявшие здесь же, у воды, рассказали, что сегодня ждут основной вал: по расчетам спасателей дома должно было затопить. Они с тоской смотрели на прибывающую воду и сдержанно вздыхали, им велено было уходить, но уходить было некуда, да и бросить хозяйство на произвол судьбы они никак не могли.

Мы покидали Тулун со смешанным чувством облегчения: ведь проскочили же! – и сожаления. Мы ничем не могли помочь этим людям, да и наводнение, по идее, еще не начиналось. Километров через десять пошел хороший, ровный асфальт, и ехать стало очень холодно и очень неинтересно.

Каждое путешествие рано или поздно подходит к концу. Подошло и это. И уже неважно было, что получилось оно таким неудачным, что мы так замерзли, и что новенькие дождевики оказались такими ненадежными. Почему мы не купили себе дождевую защиту в дороге? Ведь были же мотомагазины и в Красноярске, и в Кемерово. Или почему мы не купили, ну хотя бы какие-нибудь «костюмы рыбака»? Или просто болоневые охотничьи штаны? Что или кто гнал нас с такой необыкновенной силой домой, не давая остановиться, не давая подумать, что мы делаем и зачем? Я не знаю. Знаю только то, что когда мы, уставшие, затормозили у гаражных ворот, и Андрей пошел открывать, стало мне так больно, как не было больно даже от холода за все шесть дней. Шесть дней под проливным дождем, − и отпуск закончился, даже не успев начаться. Шесть дней холода и неудач, – и год ожиданий и надежд разбит. Деньги потрачены, мотоциклы нуждаются в обслуживании. В «техосмотре» нуждаемся и мы, потому что нет, как не было в наших организмах ни одной клеточки, которая бы не промерзла, словно мы вернулись из путешествия в ледниковый период.

В гараже я и Андрей, кажется, тоже сглатывали противный комок, подступавший к горлу. Кое-как столкали в рюкзак промокшие вещи, вызвали такси. Друг на друга не глядели. Зато таксист опять смотрел на нас с подозрением: мы были грязные, хоть и старались отмыться в гараже, но, видимо, не получилось. Сухих вещей уже не было. Я надела трико Андрея, а он – грязные джинсы, в которых иногда работал в гараже.

– Сколько мы прошли? – тихо спросила я мужа.

Он недолго подумал.

– Три тысячи восемьсот километров, не больше.

Всего-то? А мне казалось, что мы проехали вокруг земного шара!

Дома нас бросилась обнимать мама.

– А я услышала, что в Тулуне наводнение, уже чего только не думала! Вдруг палатку где в низине поставили! Там такой вал сегодня ждут! Такой вал! – она чуть ли не плакала.

– Она у тебя всегда найдет, из-за чего поволноваться! – бурчал Андрей, а сам был доволен: нас ждал горячий ужин!

Мы по очереди залезли в ванну, до одури сидели под горячим душем, стараясь прогреть каждую клеточку тела.

– Вот и все… – печально сказал Андрей, растянувшись после ужина на кровати. Его живот заметно округлился от съеденного. Он смутным взглядом посмотрел на грязные вещи, торчавшие из рюкзака, и махнул рукой. – А! Потом…

Да, это все – неважно. Это все – потом… Потом…

….На следующий день я проснулась от того, что мне на нос довольно сильно надавили. Я открыла глаза и увидела пятку Андрея. Оказывается, ночью я перевернулась на другую сторону кровати.

– Имей совесть! – я схватила его за лодыжку, чтобы не брыкнулся, и принялась щекотать ступню.

Он приглушенно рассмеялся с другого конца кровати и поджал ногу.

– Знаешь, что мне приснилось? – он тянул ногу, но я не отпускала. – Мне приснилось, что я торможу!

– Пяткой?

– Нет, носком!

– А зачем мне на нос пяткой давил?

– Ну так я же тормозил, ну!

– Святому – святое… – пробурчала я, подмяла, наконец, его ступню себе под подушку и решила было поспать еще, но нога вдруг вырвалась.

– Пора вставать! Уже одиннадцать!

– Ни за что! Буду спать, пока не высплюсь! – я зарылась под одеяло. Я еще слышала, как Андрей тихонько ходит по кухне, а потом снова заснула.

– А ты знаешь, что у тебя на цепи расстегнулся замок? – огорошил меня Андрей уже через два часа. Он успел осмотреть наших уморенных коняжек и сгонять их по очереди на мойку. – Понятия не имею, почему он не вылетел, и почему цепь не слетела! Как ты так ехала?

Я пожала плечами. Наверное, святитель Николай заступился. А иначе как объяснить этот удивительный факт? Цепь, расстегнувшаяся и слетевшая на скорости в сто двадцать могла натворить много нехороших дел.

– А в остальном?

– В остальном все нормально. Даже странно как-то…

А на следующий день маме стало плохо на дачном участке, и неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы она была одна.

Нам с утра хочешь не хочешь, а пришлось впрягаться в дачные хлопоты: полоть, пилить, рвать сорняки, удобрять. Хорошо еще, что всю поливку в теплицах взял на себя Андрей. Одна мама запросто могла бы начать таскать на грядки воду лейкой из четырех двухсотлитровых бочек. Мы специально купили ей для этой цели электронасос, но она его игнорировала из упрямства, объясняя это тем, что, мол, нечего его лишний раз показывать, а то сопрут. И если бы она поливала сама, то наверняка стало бы у меня одним родным человеком меньше на этой земле. А так – Андрей быстро засунул обмякшую маму в наш потрепанный «Жигуль», и через двадцать минут мы уже трясли за грудки какую-то медсестру в больнице скорой медицинской помощи, а я орала и размахивала журналистским удостоверением.

Маму откачали – гипертонический криз. Она слабо махала на меня рукой, лежа в палате предварительной помощи.

– Вот так всегда… Обычно лекарства под рукой. А тут – ничего…

Ложиться в больницу она отказалась наотрез, и мы ее забрали через час, все еще серенькую, слабенькую, но тем не менее, живую.

А вечером на семейном совете было решено, что пока она на дачу не ездит, а сидит тихой мышкой дома и принимает положенное в таких случаях лечение, для чего на дом был вызван наш замечательный участковый Раджинов, который обо всем расспросил, всю ее осмотрел и, не чинясь, выписал самое лучшее лечение, о котором только знал.

Так мы с Андреем стали фактически хозяевами дачи до конца лета.

Меня все время не покидало ощущение, что надо мной смыкается капкан, и все это: и неудачное путешествие, и зарядившие дожди, и даже болезнь мамы, – события одного ряда. Этого же ряда было еще одно событие, изрядно осложнившее нам строительство веранды: в садоводстве сгорел трансформатор, и мы остались без электроинструментов. Пилить доски и брус поперек мы еще могли, а вот как насчет того, чтобы распускать доски вдоль? Я поругивала Андрея за то, что доски купил не той ширины, но в глубине души подозревала, что он тут ни при чем, просто снова Тот, Кто Там, Наверху, в Мире Горнем, хочет как следует, надолго, а лучше – навсегда, привязать нас к земле. Нет, не нас, меня. Андрей – крестьянский сын, он и так привязан и к этим грядкам, и к этому дому, и к этому вот, возведенному своими руками забору, к заботливо проложенному трапу и к старому, сделанному из лиственничных колод, столу под березами. Я же, частенько, оглядывая владения, испытываю не гордость, которую мне, как дачнику, положено испытывать, но некое смешанное чувство страха и отчаяния. Мне хочется сбежать, но бежать-то некуда. Особенно в дождь.

А проклятый дождь лил, лил и лил. Каждый день и почти каждую ночь. Ему было все равно, что испытывала я и тысячи других людей. Ему были безразличны заболевшие помидоры и квелые огурцы, и уж совсем равнодушно поливал он краснеющую малину и крохотные, так и не налившиеся силой, слабенькие листики кабачков. Зато перла густая трава между грядок, декоративные лианы обхлестывали забор, по ночам сладостно-жутким воем изводили нас громадные соседские коты, а когда ночное небо становилось чистым, небосвод щедро посыпало звездным дождем – Земля, неся на своем могучем хребте всех нас, стремительно летела через какой-то метеоритный поток, который был для нее, конечно же, ничем – золотистой пылью, которую она небрежно стряхивала с дорожного плаща и устремлялась все дальше и дальше… Вместе с ней в неизвестность летели и мы с Андреем…

По вечерам, сидя у окна уже почти готового дома, мы думали о том, что путешествие наше закончилось так неудачно по одной очень простой причине. Не было у нас инстинкта цели. Не было, как нет. Того инстинкта, который ведет человека все дальше и дальше, и заставляет его двигаться вперед даже тогда, когда это невозможно.

Почему не было, мы так до конца и не поняли. Быть может, все дело было в том, что цель была нам уже известна, и не было в ней ничего нового, а может, мы сами со временем стали другими, и вот этого – рвать жилы и стискивать зубы – уже не хотелось. Нет, мы были способны на это, как были способны на многие другие свершения и поступки, но вдруг пришло осознание того, что потраченные силы и средства должны соответствовать цели. А значит, рвать жилы можно, но только и цель должна быть высокой.

….Над головой громыхнуло. Я подняла голову и посмотрела на небо. Посмотрел наверх и Андрей, убрал под навес инструмент, подошел, встал рядом. Мы стояли на ступеньках старенькой развалюшки-времянки и молча смотрели, как перед нами разворачивается картина погодного Армагеддона: с двух сторон неба черными, татарскими ордами надвигались грозовые тучи. И было не понятно, чья сила страшнее…

Распадок вдруг затих, стало слышно, как звенят комары. Три березки в центре участка встрепенулись и тоже замерли, затихли, ощутив небесную угрозу. Полоска голубоватого неба на глазах исчезала. Стало темно. Не сводя с небосклона глаз, я нащупала горячую руку мужа.

Щетинясь копьями молний, погромыхивая невидимыми боевыми колесницами, тучи медленно, почти нехотя сошлись. Еще несколько минут ничего не происходило, а потом мы вдруг увидели, как атака захлебывается одновременно с двух сторон, и тучи скручиваются в тугое, черное полотенце, которое протянулось, перечеркивая небо от горизонта к горизонту. Остальное пространство было заполнено странной, сероватой массой, съевшей весь остальной небосвод.

– Что же это такое? – Андрей растеряно глянул на меня.

Величественное зрелище происходило при полном безветрии, и от этого становилось торжественно и страшно.

Внезапно сероватое полотно прошила тонкая игла молнии. Она пронзила до земли неподвижный воздух и воткнулась в ворс черно-зеленого леса за белыми крышами. Распадок раскололся от грохота. Мы невольно присели.

И словно все только того и ждало: встрепенулась листва берез, где-то громыхнуло железом крыши, качнулись ветви слив, и несколько неспелых плодов сорвалось со слабых, старых веток. Вдоль переулка взвился вихрь уже пожелтевших, мелких листьев.

Мне в лицо с силой метнулась белая штора с нарисованными осенними цветами, висевшая на старенькой веранде. Я поймала штору за конец, торопливо заправила за тесьму, привязанную к балясине, но она рванулась снова, вырвалась, затрепетала. Над головой громыхало, уже не переставая. Резко похолодало. Я, ежась от холода, сражалась с занавеской и не сразу поняла, что это не трепещет ткань, а стучит, лупит по полиэтилену теплицы и парников, по трапу, по траве, по листьям огурцов крупный, словно лесной орех, град.

Андрей опомнился первым.

– Огурцы!

Мы вылетели на улицу, стали разматывать веревки, удерживающие полиэтилен, кое-как размотали, под тяжестью реек он развернулся, быстро скрывая темные листья огурцов. По плечам, по голове, по спине било ледяным. Андрей рассмеялся, потом кинулся накрыть лук, но я остановила.

– Пусть!.. А то мало ли. Еще начнет лупить «куриными яйцами»…

Мы вернулись на крыльцо, на ходу наклонялись, сгребали град с травы, с трапа, с шифера, который накрывал штабель досок. Мяли в руках твердые, холодные градины, рассматривали их почти с мистическим страхом.

– Знаешь, куда мы поедем в следующий раз? – спросил меня Андрей, глядя на горсть снега. – В Мурманск! За полярный круг! И все будет нормально!

– Точно?

– Да! – он сжал кулак, и на ступени капнула вода. – Все будет так, как надо! Поняла?

Я кивнула, облегченно и с надеждой посмотрела на него, но он не смотрел на меня, он смотрел вверх.

Град уже отбарабанил и превратился в крупный, ледяной дождь. Огород, как это ни странно, выстоял: чуть примялась морковка, да поникли мамины розовые флоксы. Землю снова, в который уже раз, щедро поливало ледяной водой. Андрей вдруг шагнул под дождь, запрокинул лицо к небу, провел рукой по лицу, словно смывая с него все заботы, и улыбнулся.

– Пойдем домой? – он обернулся ко мне.

– Пойдем! – сказала я.

И мы под дождем побежали в дом. В свой дом.

Ангарск

2012 г.

© Майя Новик