Текст книги "Прощальная песнь. Ложь Королевы Фей"

– Алло. – Действие, которое производил на меня голос Люка, немного ослабили телефонные помехи, но все равно мне до боли захотелось быть рядом с ним.

– Люк?

Услышав имя Люка, Джеймс отвернулся. Но я уже о нем забыла.

– Я думал о тебе.

Я вспомнила о телах во рву.

– Я тоже. – В присутствии недоброжелательных слушателей большего я сказать не могла. – Я в больнице. Можно попросить тебя об одолжении?

Люк сразу же согласился скоро приехать. Джеймс пробормотал что-то вроде прощания и вышел из комнаты, прежде чем я успела придумать, что ему сказать. Мама застыла, скрестив на груди руки.

Я собралась с духом.

– Мам, что еще?

– Надень голубой кардиган.

Я уже двадцать минут ждала возле входа в больницу, когда за струями дождя увидела Буцефала, темный силуэт в серой бесформенной тьме. Я задрожала, отчасти от волнения, отчасти от облегчения, глядя, как старенькая «ауди» въезжает на стоянку через огромные лужи на асфальте.

Я побежала к машине. Сверкнула молния, секундой позже послышался оглушающий рокот грома. Я закрыла за собой дверцу, отгородившись от непогоды.

Машина тронулась, а я испытала странное чувство облегчения, будто меня отпустил приступ боли, о котором я и не догадывалась.

– Извини, что так долго.

Плевать, что он мне совершенно не подходит. Я так рада была оказаться с ним в одной машине, что больше ничего не имело значения.

Он смотрел на меня с улыбкой. Под его глазами, словно шрамы, темнели круги – раны, вынесенные из вчерашней ночи.

– Привет, красавица.

Я сказала правду:

– Очень рада тебя видеть.

– Ты даже не представляешь, как мне это важно. – Люк глубоко вздохнул. – Куда едем?

– Сначала домой за арфой. И за дурацким голубым кардиганом.

– У меня для тебя подарок. – Не отрывая взгляда от дороги, Люк полез в карман и положил мне на ладонь бабушкино кольцо.

– Достал из раковины? – Я надела кольцо на палец. Теперь, когда я знала о его защитных свойствах, оно уже не казалось уродливым. Рассеянно крутя кольцо на пальце, я смотрела на грозу. В окна машины бил ветер. Небо на мгновение осветила яркая вспышка, и я съежилась за секунду до раската грома. – Отличная погода для вечеринки.

Люк кинул взгляд в зеркало заднего вида, хотя за нами не было ничего, кроме стены серости.

– К началу вечеринки дождь закончится. Но вот молнии… – Его лицо потемнело. – Атмосфера напитана энергией.

Интересно, что он имеет в виду?

– Энергией, которую Элеонор использовала при исчезновении?

– Меня беспокоят не исчезновения, – удрученно ответил Люк. – Скорее, появления.

Так вот почему он все время смотрит в зеркало!.. Теперь и я не отрывала глаз от правого зеркала, хотя там не отражалось ничего, кроме дождя.

Мы подъехали к дому.

– Посидишь в машине, пока я возьму арфу и переоденусь?

Люк посмотрел через мое плечо на пустой дом, едва заметный за стеной дождя.

– Не хочу оставлять тебя одну. Пойду с тобой. Мы побежали к черному входу. Я достала ключи мокрыми от дождя пальцами, и мы быстро укрылись в доме. Пробравшись на кухню, я посмотрела на Люка и охнула. Он насквозь промок.

– Ты целую вечность открывала дверь, чего удивляться? Где у вас сушилка? Пока соберешься, я посушу вещи.

При мысли о том, что я увижу его обнаженный торс, язык прилип к небу, так что я просто махнула в сторону ванной и ушла в комнату. Отказавшись от старомодного голубого кардигана, который выбрала бы мать, я остановилась на облегающей белой рубашке и юбке цвета хаки. Мне нравилось думать, что я выгляжу профессионально, но с изюминкой. В кардигане я бы казалась фригидной чудачкой.

Я пошла вниз, осторожно пробираясь по темной лестнице. Странно, когда нет никого из членов семьи. Без шума телевизора, без громкого голоса Делии, без жужжания маминого миксера дом казался пустым и тихим. Я подумала о том, что Люк ждет, и у меня задрожали руки, как перед выступлением.

Я вошла в темную комнату и увидела светлый силуэт. Люк смотрел в окно, опустив руки на подоконник. На нем не было рубашки, и я впервые по-настоящему разглядела его тело: мускулистое, гармоничное, созданное убивать. Шрамы покрывали плечи, словно нарисованная карта. Таинственно сверкал золотой обруч. Люк услышал, как я вошла: он слегка пошевелился, но продолжал еще несколько секунд смотреть на дождь.

– Ты быстро… – Он повернулся, и я увидела шрам у его сердца: огромный, белый, бесформенный. Я и не подумала скрывать свое любопытство и подошла к нему. Только тогда я поняла, какой опасной была сама рана.

– Откуда это?

В глазах Люка появилось такое же безжизненное выражение, как в ту ночь, когда я прочитала его мысли. Я провела по шраму осторожными пальцами и снова погрузилась в его воспоминание.

Стоя спиной к старому деревянному зданию, Люк прижимал острие кинжала к своему плечу, осторожно проводя линию к обручу. Выступила кровь. Его глаза оставались пусты. Следующая рана была глубже. Следующая – еще глубже. Какое-то безумие. Если он пытался избавиться от обруча, то напрасно – на нем не появилось ни царапины. Люк кромсал свою кожу на лоскуты, а обруч оставался на бицепсе. Кровь текла из каждой новой раны, заливая золото обруча.

В конце концов Люк опустил дрожащую руку с ножом. Я вздохнула от облегчения. Слишком рано. Быстрый, как гадюка, он вонзил кинжал в свою грудь и с силой повернул его. Руки разжались, голова упала на бок, извивающееся тело повалилось на землю.

Я задохнулась и усилием воли прогнала видение. На моих глазах блестели слезы.

– Ты хотел себя убить. – Слова сделали видение реальностью. Я посмотрела на него и повторила: – Ты хотел себя убить?

Люк застыл. Пытаясь подобрать место для этого эпизода в мозаике его воспоминаний, я провела пальцами по шрамам, спускавшимся к обручу.

– Почему?

– Ты все видела. У меня были причины желать смерти.

Шестнадцать лет, проведенные в лоне католической церкви, подсказывали мне аргументы, но все они казались неубедительными, и я промолчала. Внезапно стало ясно, что мне не нужен его ответ. Я не хотела ничего говорить. Вместо этого я обняла его, притянув стройное тело к себе, прижавшись щекой к шраму на плече.

Люк оперся подбородком о мою голову. Наши сердца бились в унисон. Потом я ощутила его губы, нежные и в то же время настойчивые, ощутила горячее дыхание на моей прохладной коже. Какая-то часть меня хотела, чтобы он остановился, пока я не потеряла разум, но другая часть жаждала чувствовать, как он покрывает поцелуями мою шею, мои щеки, как его губы найдут мои и выпьют мое дыхание.

Я не могла ни о чем думать: мускусный запах его кожи и прикосновение пальцев, зарывшихся в моих волосах, сводили с ума. Мой разум кричал, что я зашла слишком далеко, но тело действовало по собственной воле, прижимаясь ближе к его телу.

Я вскрикнула от резкой боли. Люк окаменел и отшатнулся, прижимая руки к сердцу. Его глаза потемнели. Боль снова пронзила мою грудь.

– Что происходит? – прошептала я.

Грудь лизнуло пламя огня. Люк съежился и прижался к подоконнику, смахнув крышку от кастрюли, которая со звоном покатилась по полу. Трясущейся рукой он потянулся в поисках опоры и рухнул рядом с крышкой на кафель. Обруч на его руке засиял белым светом, будто под действием какого-то ужасного колдовства.

Только тогда я догадалась. Это была не моя боль, а его. То, что я чувствовала – всего лишь отголосок его муки. Когда я впервые проникла в его мысли, между нами появилась странная связь. Я встала рядом с ним на колени. По моему телу пробегали волны огня.

– Люк. – Я дотронулась до его лица, он прикусил губу и посмотрел на меня. – Что с тобой про исходит?

Это было страшнее всего на свете: чувствовать содрогания его тела под рукой, видеть, сколько усилий ему стоило не закричать. Он ответил сдавленным голосом:

– Меня… наказывают.

Я посмотрела в окно, пытаясь понять, кто мог за нами следить.

Люк, увидев направление моего взгляда, выдавил:

– За то… что… я сказал Элеонор. Он застонал.

Я вспомнила лицо Элеонор, ее удивление, когда она спросила, почему он не может убить меня, заурядную девчонку. Эльфийское отродье! Я не заурядная девчонка!.. Я потянулась рукой к груди Люка, чувствуя, как медленно и с усилием бьется его сердце.

Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как я двигала клевер. С закрытыми глазами я увидела пламя в груди Люка, пламя, опаляющее крылья бьющегося в ужасе голубя. Пламя отражалось белым и красным в его глазах, от жара перья становились черными и бесполезными.

– Погасни, – прошептала я.

Огонь продолжал гореть. Голубь приоткрыл клюв и посмотрел в небо пустыми холодными от боли глазами.

Мне нужно сосредоточиться. Отчего может погаснуть огонь? Недостаток кислорода, верно? Я представила, как высасываю воздух, не оставляя пищи пламени.

Пламя затрепетало и погасло на одном из крыльев. Мое сердце отозвалось болью.

– Нет, – застонал Люк. Я открыла глаза и увидела, как он качает головой. – Не надо. Оставь меня.

– Но почему?

– Она поймет. – Моя рука почувствовала, как его сердце судорожно забилось. – Она поймет, что ты опасна. Сейчас… она может только догадываться…

Каждый дюйм его тела кричал от боли.

– Я не могу просто смотреть на твои мучения.

– Я… солгал ей… сказал, что ты… не угроза… – Он отвернулся. Из губы текла кровь. – Пожалуйста, Ди… не надо…

Я не знала, что делать. Я так боялась, что он умрет, здесь, на кухонном полу, лежа возле крышки от кастрюли. Хотя мог ли он умереть? После того что я увидела, я не была уверена в его смертности. Но я знала, что он чувствует боль, и смотреть, как он корчится от муки, было тяжелее, чем страдать самой.

Я легла рядом с ним, прижавшись лицом к его шее. Чем горячее становилось тело Люка, тем крепче я его сжимала. Я лежала с ним, пока он не перестал дрожать, пока не успокоился, тяжело дыша. Все это время я знала, что могу прекратить его страдания, и решение ничего не делать оказалось самым тяжелым в моей жизни.

Люк открыл глаза и положил руку на мою щеку. Я еле расслышала его слова:

– Спасибо.

Хотя, может быть, он их и не произнес вслух.

Пятнадцать

Мне не хотелось на вечеринку. Учитывая состояние бабушки, принимать участие в празднике было бы странно. Теперь, после того, как я видела муки Люка на полу кухни, это казалось полным идиотизмом. Шестое чувство подсказывало, что время дорого, и не стоит терять его ради сборища богатых юристов.

– Жизнь продолжается, – ответил Люк, когда я поделилась с ним своими мыслями. – Не надо ничего отменять. Да и чем ты займешься вместо того?

Проведу время с тобой. Мы будем лежать на кровати, я постараюсь запомнить твой запах, звук твоего голоса, чтобы никто не отнял у меня воспоминания.

– Ди… – Он накрыл ладонью мою ладонь, переплетя наши пальцы. – Тебе нужно жить обычной жизнью. Если что-то изменится, Они придут и сделают за меня мою работу.

Мы взяли арфу и поехали к Воршоу. Как Люк и предсказывал, небо очистилось, и тучи, последние признаки ненастья, скрылись за деревьями. Пока Люк вел машину, погрузившись в свои мысли, я устроилась на сиденье рядом и набрала эпическое послание Джеймсу, выплеснув всю правду. Все время, пока мы дружили, свои мысли мы доверяли письмам (точнее, смс-сообщениям), когда предмет разговора был слишком деликатным, чтобы обсуждать его лично. Помню, как мне пришло длинное сообщение от Джеймса, в котором он размышлял, у всех ли есть ангел-хранитель, и еще одно, с вопросом, является ли интровертность душевным недугом. Я тоже как-то отправила длинный текст о том, что мне трудно находить с людьми общий язык, и еще один, о музыке как возможной машине времени (у меня ушел целый час, чтобы его набрать).

Это сообщение было короче:

Джеймс мне надо было сразу признаться но я боялась тебя обидеть и разрушить нашу дружбу. я много времени провожу с люком и думаю что начинаю в него влюбляться. я знаю это безумие но ничего не могу поделать. он как-то связан с феями. я прочла его мысли это моя новоприобретенная способность и обнаружила что он убил много людей. я знаю звучит жалко но я думаю его заставили. он должен убить меня но он не хочет и теперь я боюсь что тот кто за этим стоит сделает с ним что-то ужасное. может быть я должна его спасти. пжст не злись мне нужна твоя помощь

Я вздохнула, стерла сообщение и, закрыв телефон, повернулась к Люку.

– О чем ты думаешь?

– Размышляю, в каком жанре обо мне снимут кино – трагедию или эпическое фэнтези.

Я засмеялась.

– И снимут ли в твоей роли симпатичного парня?

– Нет, я все думаю, чем фильм закончится: поцелуем или смертью. – Он посмотрел на меня и погладил мою руку, прежде чем сосредоточиться на дороге. – Я надеюсь на поцелуй, но второй вариант тоже возможен.

Я нахмурилась.

– Ты можешь мне рассказать, кто мучил тебя там, на кухне?

Люк помолчал.

– Кто-то… кто раньше был, как ты.

– Очень конкретно.

– Конкретней не могу.

Я прищурилась, глядя на вечерний свет, размышляя, какая же я.

– Кто-то застенчивый? Угнетенный деспотичной матерью? Музыкант?

Люк отверг все мои предположения.

– Думай глобально.

– Женщина? Человек?

– Вуаля! Девочка заслужила приз! – Зажмурившись от света, Люк потянулся за солнечными очками: в них он выглядел сногсшибательно. Несправедливо, что в его арсенале столько оружия, которое делает Дейдре беззащитной.

– Теоретически, если она похожа на тебя, я могу говорить о тебе и не быть наказанным.

– У меня уже голова кружится, но я постараюсь понять.

– Ладно. Давай поговорим о твоем даре. Он не меняет твоей сущности. Это как… – он пытался подобрать слова, – как быть пьяным. Алкоголь не меняет сущность человека, а лишь освобождает его от комплексов. То есть алкоголь помогает выявлять истинную сущность человека. Если ты хороший человек, то и под влиянием алкоголя ты останешься хорошей. Вот ты – чокнутая талантливая девчонка с потрясающей силой воли, и твой дар только помогает тебе расцвести сильнее.

– Я уже твоя. Тебе не обязательно делать мне комплименты.

Люк пожал плечами.

– Само собой выходит. У тебя потрясающий хвостик, мне хочется его потрогать. Видишь, опять вырвалось.

– Если я покраснею, я тебя ударю. – Я обрадовалась его внезапной смене настроения. Это был тот Люк, который флиртовал со мной на конкурсе, а не тот, который плакал кровавыми слезами на кладбище или содрогался на полу кухни.

Он наградил меня сияющей улыбкой.

Я прикусила губу и все равно покраснела.

– Давай продолжим. Я могу предположить, что кто-то еще обладал таким же даром, но этот кто-то не был хорошим человеком, и, обнаружив свой дар, он исправился. – Слово «дар» я произнесла с сарказмом. Я еще не решила, согласна ли я с терминологией Люка.

– Нет. Та, о ком мы говорим, была злой, болезненно подозрительной девицей, которая обожала навязывать людям свою волю. Открыв в себе дар, она так и осталась злой, болезненно подозрительной девицей, которая навязывает людям свою волю и терзает их, если они посмеют ослушаться. Она замучила много людей.

Я подумала.

– Как это касается тебя?

– Она заставляет меня страдать, если я ей перечу. – Люк едва заметно взглянул на обруч.

– Как это касается меня?

– Я же сказал, она болезненно подозрительна.

– Она боится арфисток?

– Думай, Ди. О чем мы только что говорили? Меня осенило.

– Телекинез! Так вот почему ты пытался убедить ее, что я заурядная. – Я снова задумалась. – Но это глупо! Если бы со мной не начали играть и подкидывать четырехлистный клевер, я бы никогда и не узнала, что феи на самом деле существуют! Я представляла бы угрозу только тем, кто мог оказаться между мной и туалетом, когда я нервничаю.

Люк усмехнулся. Я никогда не видела его таким веселым.

– Я же говорю, у нее паранойя.

– Вряд ли я единственная, кто… о… – Внезапно я начала понимать, откуда взялись трупы. – Так вот почему… – Подслушанные разговоры теперь обрели смысл. – Это она заставила тебя. Но почему тебя?

Люк ответил вопросом на вопрос.

– Ты хочешь спросить, почему не Элеонор?

Я вспомнила Элеонор, ее изящные пальцы у моей шеи… у ключа на моей шее…

– Железо… Элеонор не может его касаться. Но Королева… она же человек.

– Теперь уже не совсем. Я покачала головой.

– Я видела, как ты страдаешь от того, что делаешь. Как она тебя заставляет?

– Я не могу рассказать.

Я вспомнила, как Люк вонзает кинжал в свое сердце, пытаясь положить жизни конец. Вспомнила, как он сидит в гробнице и жалобно спрашивает, смогу ли я простить его. Что бы ни заставляло его совершать убийства, это что-то должно быть ужасным. Мне в голову пришла кошмарная мысль.

– Ты впадаешь в транс? Или она способна контролировать твои действия?

– Боюсь, что я полностью осознаю, что делаю. Но вот появилась ты, и все закончилось. – Он неожиданно улыбнулся. – У меня кружится голова. Так вот на что похожа любовь? – Я не успела ответить, как он резко затормозил. – Похоже, приехали.

Я осмотрелась.

– Да.

С дороги был хорошо виден огромный кирпичный дом Воршоу. Фасад с колоннами величественно смотрелся на фоне большого двора. Люк медленно вел Буцефала вдоль дороги, разглядывая просторный сад.

– Что-то не видно машин. Ты уверена, что мы вовремя?

– Сейчас семь тридцать, верно? – Я посмотрела на часы. – Да, мы вовремя. Мистер Воршоу сказал, что вечеринка начинается в восемь и что мне надо обойти дом и устроиться в ротонде. Я тут уже была, меня приглашали на вечер, который давала его дочь. Они с мамой друзья.

– У твоей мамы есть друзья?!

– Не язви.

Люк улыбнулся и припарковал машину. Он взял арфу, я взяла сумку, и мы, держась за руки, обошли дом, пройдя мимо искусно обрезанных кустов и фонтана (в виде писающего мальчика). Если я стану богатой и знаменитой, надеюсь, деньги не настолько сведут меня с ума, чтобы украшать свой сад писающими мальчиками.

В просторном дворе тоже не было людей, хотя у стены и крыльца стояли складные столы и стулья. Вечерний воздух налился оранжево-зеленым. Я провела Люка к ротонде, кругу из колонн, увенчанных куполом.

– Мы, наверное, слишком рано. – Люк раскрыл для меня складной стул, а сам сел на перилах. По молчав, он сказал: – Я знаю о твоем брате.

Я отвлеклась от арфы.

– О моем брате?

Он достал флейту из поношенного полотняного рюкзака.

– Узнал из твоих воспоминаний. Сколько тебе было лет, когда мать потеряла ребенка?

Я могла бы изобразить удивление, но я помнила точный месяц, день и час, когда мама потеряла ребенка. Я помнила, какая была погода и что я ела на завтрак. Что еще Люк мог прочесть в моих мыслях?

– Десять.

Его ловкие пальцы собрали флейту, пока глаза сканировали двор. Он всегда держался настороже.

– Тебе неприятно об этом говорить?

Я вспомнила, как слишком быстро исчез огромный мамин живот и как я в последний раз видела ее слезы. Но это была не моя скорбь. Ее беременность казалась мне немного нереальной.

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

Взгляд Люка скользил по деревьям вокруг ротонды.

– Прежде чем решить, что мне кто-то не нравится, я всегда пытаюсь понять, что заставило человека стать таким, какой он есть.

– Ты обо мне?!

Он ответил негодующим взглядом.

– Я о твоей маме, глупышка.

Я прикусила губу, чувствуя желание вступиться за нее, и одновременно облегчение: не только я считаю, что у нее сложный характер.

– Она хорошая. Люк нахмурился.

– В твоих воспоминаниях я увидел достаточно, чтобы понять, какие у вас отношения. По-моему, она довольно давно не в себе. А твоя тетушка… – Он покачал головой. – Нам нужно защитить твою семью. Если я не причиню тебе вред, Они будут искать способ, как тебя ранить.

Я представила, как пытаюсь убедить маму надеть железное украшение. И как веду с отцом осмысленную беседу о феях. А Делия сама о себе позаботится. Может быть, использовать ее как подсадную утку?

Люк засмеялся, увидев мое лицо.

– Думаю, нам надо разобраться, что делала бабушка, когда Они до нее добрались.

Я погрустнела, вспомнив, что пока мы здесь смеемся, бабушка лежит на больничной койке.

– Смогут ли доктора ее вылечить? Ты не знаешь, как ей помочь?

Люк пожал плечами и покачал головой.

– Боюсь, что нет. Возможно, знают Они, но даже лучшие из Них могут быть опасны.

– Разве не все Они как Элеонор или Рыжий Придурок?

– Рыжий Придурок?

– Тот рыжий фрик. Он был на вечеринке после концерта. И в кафе.

Люк нахмурился.

– Эодан… – Его глаза сузились. – Он приходил в кафе?

– Джеймс прогнал его каминными щипцами. – Тут я кое-что вспомнила. – Похоже, Джеймс к тебе ревнует.

Люк закатил глаза.

– Думаешь? – Он поднял флейту, будто собираясь играть, потом снова положил ее на колени. – Ди, вы знакомы тысячу лет. У него была масса возможностей, но он их упустил.

Я приподняла бровь.

– Так ты не боишься соперничества? Люк покачал головой и сыграл ля.

– Нет. Я люблю тебя больше, чем он.

Я вздохнула. Если бы можно было сохранить этот момент, завернуть его в оберточную бумагу и дарить себе всякий раз, когда плохо…

Люк посмотрел на дом.

– Мы совершенно точно приехали рано. Не хочешь немного разогреться?

Я предпочла бы вновь услышать, что он меня любит, однако перспектива поиграть дуэтом тоже казалась заманчивой. Гладкое дерево арфы идеально легло на плечо. Как давно я не касалась струн…

– Конечно.

Люк пробежал пальцами по флейте и сказал:

– Мы давно не играли. С чего начнем?

Я перечислила мелодии. Он знал все, кроме одной. Я начала наигрывать веселый мотив, Люк его подхватил. Мы подходили друг другу, словно два кусочка из одного пазла: в высоком хрипловатом голосе флейты было все, чего не хватало арфе, а ритмичные арпеджио арфы пульсировали в унисон с пением флейты, наполняя музыку такой силой, что я забыла обо всем.

Закончив играть, я пальцами притушила колебание струн. Внимание Люка сразу же вернулось к деревьям.

Я коснулась его руки, чтобы привлечь внимание, и требовательно спросила:

– Куда ты смотришь? Я ничего не вижу. Там кто-то есть?

Люк покачал головой.

– Я уверен, что ты можешь видеть Их, если хорошенько приглядишься. Но там никого нет. Пока.

– Пока? – Его ответ меня не успокоил. Он показал на двор.

– Здесь есть холм, боярышник, только что про гремела гроза… Не могу представить себе более идеальное место и время для появления даоин ши.

Имя показалось мне странно знакомым.

– Кто они?

– «Вечно юные». Существа, почитающие Дану. Они… – Люк попытался найти слова, – обожают музыку. Живут ради нее. – Он пожал плечами, сдаваясь. – И если есть музыка, которая способна их призвать, так это твоя.

Я дотронулась до ключа на шее.

– Нам стоит волноваться?

– Вряд ли. Они не признают, что подчиняются Ей, а Она сделала все, чтобы разрушить Их клан. Из всех кланов фей Их клан обладает наименьшей силой в мире людей. Для того, чтобы появиться до солнцестояния, им нужна гроза. – Люк не отрывал взгляда от кустов боярышника, и я поняла, что он все-таки считает Их реальной угрозой. – Я тебе говорил, что не существует безобидных фей. Некоторые Ши могут пойти на убийство, чтобы завладеть твоим голосом.

Огорошенная его словами, я смотрела на кусты боярышника.

– Я никому не позволю тебя обидеть, – тихо сказал Люк.

Я почти поверила ему, но веру в его непобедимость подрывали воспоминания о том, как он корчился от боли на полу кухни, хотя его врага даже не было в доме. Однако я подняла голову и снова прислонила арфу к плечу.

– Знаю. Хочешь сыграть еще что-нибудь?

– В твоем присутствии мне хочется играть, пока я не свалюсь от усталости, а потом подняться и играть снова. Конечно, хочу.

Я наклонилась к арфе и наиграла грустную мелодию, медленную и протяжную. Люк сразу же узнал мотив и поднял флейту.

Мелодия звучала неистово и таинственно, вдохновляюще и безысходно. Высокий надрывный голос флейты перечил низкому голосу арфы. Мы оба вкладывали в музыку все, чем мы жили, и любой, кто захотел бы слушать, мог проникнуть к нам в душу.

В темноте за кустами кто-то шевельнулся.

Мелодия дрогнула. Словно биение сердца, зазвучала барабанная дробь. Я почти видела, как музыка натянулась и вызвала к жизни тени. Каждая страстная нота, каждый наполненный надеждой такт, каждый звук, полный чувства, обрел форму, и под покровом кустов мелодия ожила, музыка обрела плоть.

Возле боярышника возникли две фигуры. Стройные, с бледно-зеленой либо от рождения, либо от игры света кожей. Мужчина с юным лицом держал в длинных зеленоватых руках скрипку, женщина держала барабан. В отличие от Элеонор и Рыжего Придурка, они даже не напоминали людей: их отличала неземная красота.

Я позволила мелодии стихнуть, ожидая, что они тоже исчезнут. Но они не исчезли, а остались наблюдать за нами из своего укрытия.

Люк прошептал мне на ухо, и я вздрогнула от неожиданности, потому что он даже не пошевелился:

– Я Их знаю. Я зову Их Брендан и Уна.

– Что значит «ты их зовешь»? Он тихо ответил:

– Даоин ши никому не говорят своих истинных имен. Они считают, что так над ними можно обрести власть. Встань, когда будешь с Ними говорить, иначе Они обидятся.

Он встал, поднял голову и обратился к феям:

– Брендан. Уна.

Брендан подошел поближе. На его лице отражалось если не дружелюбие, то любопытство.

– Люк Диллон. Я так и думал. В музыке слыша лось твое фирменное страдание. – Он сделал было шаг к нам, но отступил, держа руки перед лицом. – Как обычно, вооружен до зубов.

Я подумала, что он говорит о спрятанном кинжале, однако его взгляд остановился на ключе. Люк кивнул.

– Больше, чем обычно.

Брендан поднял скрипку – прекрасный инструмент, покрытый какой-то краской или позолотой, украшенный вырезанными цветами и виноградными лозами.

– Ты ведь знаешь, я терпеть не могу эту дрянь. Не мог бы ты ее снять, чтобы мы могли поиграть вместе, как в старые добрые времена?

Люк покачал головой и посмотрел на меня так покровительственно и с такой любовью, что у меня на душе потеплело.

– Боюсь, на этот раз не получится.

Уна (еще более изящная, чем Брендан, ее светлые густые волосы были заплетены в дюжину косиц) сказала из-за куста, то ли дразня, то ли смеясь:

– Посмотри, как он светится в ее присутствии.

Брендан нахмурился и повернулся к ней, потом снова кинул на меня оценивающий взгляд.

– Голос, который я слышал, принадлежит тебе. Ты играешь почти так же хорошо, как мы. – Я поняла, что получила невероятный комплимент.

Я встала, пытаясь вспомнить, что говорится в старых сказках о правилах этикета при общении с феями. Вроде бы надо быть вежливым, не есть предложенную ими еду и оставлять на ночь лишнюю одежду, чтобы избавиться от домовых. Не очень полезная информация на данный момент. Я решила, что стоит немного польстить (это всегда срабатывало с клиентами маминой фирмы).

– Вряд ли такое возможно, но все равно спасибо.

Услышав комплимент, Брендан едва заметно улыбнулся, и я вздохнула с облегчением, что ответила правильно.

– Думаю, ты стала бы счастливей в нашем мире, исполняя музыку вместе с нами, – сказал он. – Ты, конечно, знаешь, что Люк Диллон и его музыка превосходят все, что можно встретить в мире смертных.

Уна добавила:

– Он учился у лучших.

Ее голос прозвучал неожиданно близко. Я обернулась. Она стояла в двух шагах. Люк обнял меня, как будто защищая. Несмотря на очевидную настороженность, он дружелюбно ответил:

– Не то чтобы я тебе не доверяю, Уна…

Она улыбнулась и затанцевала на траве.

– О Брендан, гляди, как он ее обнимает! Брендан посмотрел на нас изучающе, без улыбки.

– Так вот она, Дейдре. По Тир-на-Ног ходят слухи о Люке Диллоне и его неповиновении. О том, как человек, не знавший любви, мучается в ее когтях.

Люк задумчиво ответил:

– Это правда.

– Мы ценим смелость, но она навлечет на тебя беду. Королева ревнива. – Брендан посмотрел на меня. – Знаешь ли ты, какое наказание ждет его за то, что он пощадил тебя?

– Она меня об этом не просила, – резко ответил Люк.

Уна подошла ближе, казалось, не так боясь железа. Я растерялась, завороженная глубиной ее зеленых глаз. Она улыбнулась, и вокруг ее глаз собрались морщинки.

– Ты его любишь?

Люк застыл. Существовал миллион причин сказать «нет», но только один ответ был бы правдой.

Я кивнула.

Люк с облегчением вздохнул.

В тени деревьев, полуосвещенный солнцем, Брендан нахмурился.

– Любопытно. Смертных трудно понять. Даже тебя, Люк Диллон, хотя ты очень похож на нас.

Уна порхнула к Брендану, дотронулась до его груди и закружила вокруг.

– Друг мой, ты когда-нибудь слышал такую музыку от смертных? Должно быть, это и есть любовь.

В голосе Люка прозвучало сочувствие:

– Это всего лишь мелодия любви.

– Или ее симптом, – ответил Брендан, будто любовь – это болезнь, которую могут подхватить только люди. Однако в его голосе прозвучало что-то вроде приязни и уважения. – Вы оба глупцы.

Я освободилась из объятий Люка.

– Скажите – почему. Расскажите мне о Люке, если он сам ничего рассказать не может. – На меня посмотрели три пары удивленных глаз, но я стояла на своем. – Я хочу знать, кто навязывает ему свою волю, кто не дает ему делать то, что он хочет. Я знаю, что вы знаете. – Я вспомнила, что феи любят вежливость, и добавила: – Пожалуйста.

Уна посмотрела на Брендана, ослепительно улыбаясь.

– О, Брендан, пожалуйста. – Она произнесла «Брендан» с толикой сарказма, передразнивая Люка. – Если она все будет знать, у них появится шанс. И ты порадуешь меня.

Брендан с раздражением нахмурился.

– Не помню, чтобы за последние четыреста лет тебя что-нибудь радовало.

– Это порадует. Посмотри на Люка Диллона, как он стоит рядом с ней, хотя Королева…

– Заткнись, – сказал Брендан, и я засмеялась от неожиданности, услышав от него такое современное словечко. – Я расскажу, но не бесплатно. – Он посмотрел на меня. – Что ты можешь предложить взамен?

Уна засмеялась и затанцевала в траве. Я задумалась. Чем заинтересовать фей? Губы Люка коснулись моего уха, когда он прошептал:

– Песня.

– Обманщик, – с укором промолвила Уна.

– Заткнись. – Брендан повернулся к ней, и Уна улыбнулась, видя его раздражение.

Я сказала ему:

– Я спою вам песню. Это необычная песня. Я сама ее сочинила.

Брендан притворился, что размышляет, но по его глазам я видела, что он купился.

– Справедливо. Начинай.

Я посмотрела на Люка, тронула струны дрожащими пальцами, не в силах справиться с волнением, и заиграла самую сложную мелодию из тех, что я написала, быструю, техничную и красивую. Я сыграла ее безупречно, потому что у меня не было другого выхода. Когда я закончила, я встала и с ожиданием посмотрела на Брендана.

– Мне завидно, – произнес он. Казалось, он говорит искренне, и вспомнила слова Люка о том, что некоторые из Них готовы убить, чтобы завладеть голосом. Теперь я ему верила.

– Зато ты высокий, – засмеялась Уна и грациозно закружила к ротонде и обратно.

Брендан словно ее не услышал. Он спросил меня, хотя глядел в это время на Люка:

– Рассказать все с самого начала? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Рассказать о талантливом юноше, единственном сыне короля, отказавшемся убить врагов отца на поле битвы? Рассказать о юноше, душа которого бродила по свету, пока он спал? О юноше, который играл на флейте так, что вызывал зависть фей? О юноше с золотыми волосами и лицом, пленившем Королеву фей?