Текст книги "Граница смерти"

Трэвен допил апельсиновый сок и поставил пустой стакан на ручку кресла.

– А если яки предложат вам сотрудничать с ними?

– Но ведь до сих пор они не сделали этого, правда? – Эскобар улыбнулся и пожал плечами. – Мы представляем разных производителей, и у нас разные интересы. Такой шаг был бы похож на попытку захватить контрольный пакет акций моей компании, чтобы использовать ее в своих целях. Трэвен кивнул и встал:

– Спасибо за угощение.

Эскобар щелкнул пальцами, и к нему подошел один из телохранителей.

– Мигуэль проводит вас к выходу – на случай, если Пабло решится предпринять что-либо еще более глупое, чем раньше. Вам будет непросто объяснить своему капитану, почему вы были вынуждены застрелить человека в моем доме.

– Очень непросто, – согласился Трэвен с угрюмой усмешкой.

26

– Что это? – спросил Эрл Брэндстеттер, разглаживая пальцами морщинку на безупречном плече.

Она улыбнулась ему, мягким движением сняла с плеча его руку и дала стакан с коктейлем. Они находились в гостиной. Пылающие дрова потрескивали в камине, воздух был наполнен запахом гикори. Оба испытывали удовлетворение и приятную усталость после секса. На ней был просторный белый халат, едва скрывающий прелести Нами Шикары.

Повинуясь движению ее маленькой руки, Брэндстеттер обошел вокруг и сел перед ней на медвежью шкуру, скрестив ноги. Он был обнажен до пояса, в тренировочных брюках. Его внимание привлекла морщинка на коже в ложбинке между грудей, и он протянул к ней руку.

Ошибочно истолковав движение как проявление сексуального интереса, она ласково погладила ладонью его руку, закрыв глаза.

В другой момент ее поведение возбудило бы его, однако на этот раз морщинка показалась Брэндстеттеру грубее той, что была на плече. Он потянул за складку кожи, которая тут же отделилась от тела огромным лоскутом, обнажив другой слой кожи. Опешив, он отдернул руку и пролил коктейль на пол.

Она моргнула своими глазами на лице Нами Шикары и озадаченно посмотрела на него, затем взглянула на свои груди. Рассерженно швырнула стакан в камин, встала, и ее осветил голубой свет вспыхнувшего в камине воображаемого алкоголя, словно коктейль был настоящим.

– Черт тебя побери, Эрл! – воскликнула она, отошла и оперлась плечом о книжную полку.

– Что за чертовщина здесь происходит? – с трудом выдавил Брэндстеттер.

Звуки резкого, лающего смеха прорвались сквозь плач. Она стремительно обернулась и посмотрела на него. Ее рот растянулся в гримасе смеха, а глаза сверкали слезами.

– Ты ведь не рассчитывал, что эти вещи можно носить вечно. – Она потянула за висящий лоскут, сдирая кожу Нами и обнажая свою. Халат соскользнул с плеч.

– О чем ты говоришь?

Внезапно улыбка снова стала улыбкой матери, а не принадлежащей Нами Шикаре. По лицу побежали морщины.

– Это все лишь временное, – сказала она приглушенным голосом, указывая на свое тело, разрывая по швам наружную кожу и сразу прибавляя в росте. Она сдернула кожу с одной руки целиком и бросила ее в огонь. Упав на пылающее полено, кожа зашипела. – Долго так продолжаться не может. Мы создали это вместе, но, как бы ни старались, не сможем сохранить навсегда.

Он стоял словно окаменев, глядя на мать, появляющуюся из кожи Нами Шикары, подобно линяющей змее. Тело светилось, словно покрытое маслом.

Она стянула лицо вместе с волосами и, не глядя, швырнула в камин. Волосы двигались в пламени, как у умирающего живого существа.

– Она хорошо сыграла свою роль, – спокойно заметила мать и сорвала кожу с торса. – Но теперь для занятий любовью нам понадобится другая кожа.

Брэндстеттер понимал, что не сможет отказать ей. Он всегда исполнял ее желания.

– Ты знаешь, чья кожа понадобится мне в следующий раз?

– Да

27

Трэвен не стал снимать плащ, под которым прятал пистолет в наплечной кобуре. Робин Бенедикт нетерпеливо ждал его в фойе ресторана. Он выглядел как-то странно среди вытянувшихся от пола до потолка растений, похожих на те, что растут в джунглях. Трэвен и репортер выделялись среди остальных посетителей, которые были в костюмах и рубашках, как принято одеваться для обеда в дорогом ресторане. Бенедикт захлопнул блокнот, который держал в руке, и подошел к Трэвену. Прелестная молодая женщина – хостесса – уже направлялась к ним.

– Будете обедать? – спросила она. На ней была искусственная тигровая шкура со свисающим сзади хвостом, едва прикрывающая груди и ягодицы.

– Нет, – сказал Бенедикт. – Зашли выпить коктейль.

– Совершенно верно, – кивнул Трэвен. – Пожалуйста, столик на двоих.

Хостесса повернулась, взяла два меню и повела гостей в глубь темного ресторана. Раскачивающийся хвост подчеркивал амплитуду бедер, двигающихся из стороны в сторону. Она остановилась и положила меню на столик у стены:

– Что будете пить?

– Кофе, – ответил Трэвен, снимая плащ и прикрывая СИГ/Зауэр от любопытных взглядов.

– Двойной бурбон со льдом, – заказал Бенедикт и сел напротив, бросив на Трэвена внимательный взгляд. – Сегодня у меня выходной.

Хостесса кивнула и отошла.

Бенедикт переплел пальцы, уперся локтями в стол и положил подбородок на руки.

– Итак, что у тебя интересного?

– Ты всегда так торопишься? – спросил Трэвен.

– Когда речь идет о новостях – всегда. За то время, которое требуется, чтобы вытянуть из тебя что-то любопытное, новость успевает устареть.

– На этот раз ты получаешь сигнальный экземпляр.

Спокойствие исчезло с лица Бенедикта, и в глазах репортера загорелся хищный огонек.

– Тебе удалось раскрыть убийство? Неужели сумел узнать, как этот парень ухитрился обойти систему безопасности, управляемую искусственным интеллектом?

– Нет.

Бенедикт откинулся на спинку кресла с нескрываемым разочарованием.

– Перестань, сейчас не время водить меня за нос. Ты отдаешь себе отчет в том, насколько сенсационна эта история?

– О ней говорят на всех каналах, которые я включал, – кивнул Трэвен. – Впрочем, я не любитель телевидения.

– Ты абсолютно прав – об этом убийстве говорят по каждому телевизионному каналу. Оно вполне заслуженно привлекло внимание средств массовой информации. Ты знаешь, сколько телезрителей в Америке перестали чувствовать себя в безопасности в своих домах после убийства этой женщины?

Трэвен сдержал охвативший его гнев.

– Нами Шикары.

– Что? – озадаченно переспросил Бенедикт.

– Так зовут убитую женщину. У нее есть имя. И родители.

Бенедикт достал из кармана микрорекордер.

– Она местная? Можно написать великолепную душещипательную статью.

– Нет.

– Я так и думал. Иначе кто-нибудь обязательно докопался бы до этого.

Официантка принесла чашку кофе Трэвену и коньяк для Бенедикта.

Детектив отпил глоток и обнаружил, что кофе слишком горячий. Он отодвинул чашку в сторону.

– Так где же сигнальный экземпляр, который ты мне обещал? – спросил репортер.

– Терпение.

– Это не относится к числу добродетелей в деле получения новостей. Кому-нибудь еще удалось разнюхать про твой эксклюзивный материал?

– Нет.

– Даже твоим начальникам? Трэвен отрицательно покачал головой. Бенедикт наклонился вперед и прошептал:

– Ты скрываешь добытую информацию от собственного департамента?

– Не совсем так. Просто я копнул несколько глубже, чем от меня требовалось. Меня предупредили, чтобы я не залезал слишком глубоко.

– Значит, тебе известно имя убийцы?

– Нет.

– Тогда скажи мне, чем мы здесь занимаемся, черт побери?! – раздраженно воскликнул репортер.

Трэвен усмехнулся, глядя на журналистское рвение Бенедикта, испытывая облегчение, освободившись от сомнений и приняв окончательное решение. В некотором смысле оно казалось предательством по отношению к его собственному департаменту, ведь он знал, как средства массовой информации подадут все, рассказанное им. Более того, он и рассчитывал на нескрываемую вражду между прессой и государственной бюрократией, надеясь с ее помощью достичь желаемых результатов. Проблема заключалась в том, что он не видел иного пути достижения своей цели – успешного проведения расследования. А это было для него самым важным, потому что, если он не сможет успешно завершить начатую работу, пострадают невинные люди от рук тех, кого он преследовал.

У стола остановилась официантка.

– У меня нет времени на обед, – запротестовал Бенедикт.

Трэвен заказал два бифштекса, печеный картофель и салат. Когда официантка ушла, он предложил:

– Если ты придешь к выводу, что рассказанное мной не представляет интереса, расплачиваюсь за обед я. А если представляет – ты.

– Согласен, – кивнул репортер. – В таком случае я отнесу плату за обед на счет своего агентства новостей. Рассказывай.

– Что тебе известно о расследовании? – Трэвен отпил кофе и обнаружил, что он уже остыл.

Бенедикт принялся загибать пальцы.

– Я знаю, что женщину убил человек, воспользовавшийся неизвестной технологией, позволяющей закоротить компьютер, основанный на использовании искусственного интеллекта и считающийся застрахованным от этого. Я знаю, что корпорации, занимающиеся разработкой, производством и сбытом пакетов безопасности, основанных на искусственном интеллекте AI, сваливают вину друг на друга. Я знаю, что многие придерживаются той точки зрения, что в распоряжении правительства имеются секретные пароли, позволяющие государственным служащим беспрепятственно входить в частные дома и выходить из них без ведома владельцев. Я знаю, что убитая женщина была гейшей и работала у Таиры Йоримасы, большой шишки в корпорации Нагамучи.

– Он – вице-президент и возглавляет службу безопасности.

Бенедикт пожал плечами:

– Значит, убийство имеет какое-то отношение к службе безопасности. Чем это нам поможет?

– Меня строго предупредили, чтобы я не впутывал в расследование корпорацию Нагамучи.

– А кто захочет вмешиваться в дела Нагамучи? – усмехнулся Бенедикт.

– Мне мешают заниматься расследованием.

– Ну и что? Ты боишься?

Раздражение вспыхнуло внутри Трэвена, потому что он задавал себе тот же самый вопрос. Многие придут к такому же, на первый взгляд убедительному, заключению.

– Нет, дело не в этом. Мне мешают добраться до подлинных причин преступления и найти человека, убившего Нами Шикару.

– Ты считаешь, что им может отказаться Йоримаса?

– Я не знаю, но хочу, чтобы мне предоставили возможность выяснить это.

Бенедикт забарабанил пальцами по столу.

– Думаю, на основании твоего рассказа можно написать трогательный очерк. Придется, правда, сделать его более убедительным. Герой-полицейский мстит за смерть убитой девушки, что-то вроде этого. Интересно, но больше напоминает мелодраму. Однако даже в лучшем случае такая история, вызвав мимолетный интерес, тихо умрет, не оставив после себя никаких последствий.

Официантка принесла заказанные блюда, умелыми движениями расставила их на столе и удалилась.

Трэвен взял нож и вилку и принялся за бифштекс.

– Где твой партнер? – спросил Бенедикт. – Слышал, что ты работаешь теперь вместе с Ллойдом Хайэмом.

– Он занимается зданием, в котором убили Шикару. Делать там нечего, просто готовит документацию.

– Ты полагаешь, он ничего не обнаружит?

– Кто-нибудь из репортеров сумел там что-нибудь отыскать?

– Нет.

– А ведь у вас больше возможностей, да и людей тоже. Для нашего отдела это еще одно грязное нераскрытое убийство, которое отправят в архив вместе с остальными.

– Однако использование неизвестной технологии…

– …никак не связано с убийством. Для средств массовой информации смерть Нами Шикары была всего лишь очередной сенсацией.

– Мы должны сообщать читателям все новости, – начал оправдываться Бенедикт.

– Убийство молодой женщины превратили в цирк. Репортер на мгновение замолчал.

– Тебе не слишком нравится пресса, не так ли?

– Не нравится.

– Тогда почему ты решил встретиться со мной? Трэвен улыбнулся:

– Потому что тебе я доверяю. Потому что мне больше не к кому обратиться. И еще потому, что, несмотря на все недостатки, средства массовой информации могут иногда сделать невозможное возможным.

Бенедикт небрежно взмахнул вилкой с нанизанным на нее салатом-латуком.

– Перед вами, уважаемые читатели, некая тайна, дополненная определенными философскими высказываниями.

– Что бы ты сказал, если бы тебе стало известно, – спросил Трэвен, – что в прошлом Йоримаса прибегал к насилию по отношению к гейшам и никто не пожелал сообщить об этом?

– Вот как? – Бенедикт положил вилку и включил диктофон.

Трэвен протянул руку и выключил его.

– То, что я говорю тебе, не для печати. В противном случае ты не услышишь от меня ни единого слова.

– Проклятье! Значит, тебе все-таки стало что-то известно, правда? Мне начало казаться, что ты водишь меня за нос.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я бы сказал, что кто-то пытается спустить дело на тормозах.

– Предлагаю тебе такие условия: я передаю тебе эту информацию, но ты не вправе разглашать, где ее получил. – Трэвен достал из внутреннего кармана плаща листы бумаги, переданные ему Зензо утром. Листы были сложены пополам и стянуты резинкой.

– Можешь не сомневаться, я знаю, как защищать свои источники, – заверил Бенедикт, беря бумаги. Он положил их на колени и начал читать, напоминая Трэвену маленького мальчика, разглядывающего под столом что-то запрещенное.

Подошла официантка, улыбнулась и оставила на столе счет.

– Черт побери! – воскликнул Бенедикт. – Сенсационные материалы, по-настоящему сенсационные. Крупная корпорация пытается скрыть преступление и мешает осуществлению правосудия. Вот такая информация и сделала Куириту легендой в мире новостей. Ты вполне мог обратиться к ней с этими материалами. – Он сжал бумаги, словно опасаясь, что Трэвен их отберет.

– Я не знаю Куириту, – произнес Трэвен, поглощая картофель, – зато знаю тебя.

– Откровенно говоря, – сказал Бенедикт, – работать со мной безопаснее, чем с Куиритой. Стоит ей почувствовать запах сенсации, и тогда ее не остановить. Ее не волнует, что кто-то может пострадать. Она предаст тебя не задумываясь, если придет к выводу, что таким образом привлечет больше внимания к своему материалу.

Трэвен не считал, что это правда. Куирита была нештатной журналисткой и бралась только за те темы, которые казались ей интересными. Она зарабатывала так много, что могла позволить себе вести роскошную жизнь. Куирита была хозяйкой своего слова и всегда стремилась говорить правду. Однако он промолчал. Работа в средствах массовой информации была не менее напряженной, чем служба в полиции, и первыми приносились в жертву доверие и невиновность.

– Чего ты хочешь добиться, передавая мне этот материал? – спросил Бенедикт.

– Я просто хочу, чтобы мне не мешали вести расследование. В конце концов, я все еще коп, преследующий убийцу.

– Преодолевая неслыханные трудности, – усмехнулся Бенедикт. – История по-прежнему душещипательная, но мы напечатаем ее на первой странице. Она звучит весьма многообещающе.

Трэвен улыбнулся, взял со стола счет и сунул его в карман рубашки репортера.

– Я тоже так считаю.

Телефон сотовой связи зазвонил в «Чероки» Трэвена, когда тот выезжал с автомобильной стоянки ресторана. Детектив схватил трубку, полагая, что его ищет Хайэм.

– Трэвен слушает.

– Подождите, – ответил грубый мужской голос.

И тут же послышался другой голос, принадлежащий Донни Куортерсу.

– Нам нужно встретиться, чтобы обсудить кое-какие проблемы, – сразу приступил к делу Куортерс. – Место можешь выбрать сам.

Трэвен свернул в правый ряд, пропуская автомобиль, ехавший сзади.

– Зачем?

– Думаю, это в обоюдных интересах. Нет смысла мешать друг другу, если мы сумеем установить дружеские отношения.

– Я не стремлюсь устанавливать с тобой какие-либо отношения, – ответил Трэвен, – дружеские или любые другие.

Куортерс глубоко вздохнул. Наступило молчание, затем он сказал:

– Что ты потеряешь в случае нашей встречи? Трэвен подумал, что ответ на этот вопрос очевиден.

– Послушай, ведь ты сам выберешь место и время. Я приеду. Гарантирую полную безопасность.

– Это что-то новое.

Снова молчание. Трэвен задумался. Тот Донни Куортерс, которого он знал раньше, взорвался бы, услышав насмешку. Любопытство продолжало расти.

– Я все еще предлагаю встретиться, – послышался терпеливый голос Куортерса. Это озадачило Трэвена еще больше.

– Хорошо, в «Табаско». Восемь часов. Связь прервалась.

Трэвен положил трубку и выехал на улицу, думая о том, что он, наверное, пожалеет о принятом решении.

28

Подключившись к системе искусственного интеллекта домашнего компьютера, Эрл Брэндстеттер узнал, что жертва находится у себя в квартире. Его сердце возбужденно билось в ледяном холоде киберпространства. Теперь он хорошо видел различия между искусственной компьютерной жизнью и жизнью материальной и по-прежнему сохранял способность существовать в обоих мирах.

Он вошел в дом через служебный вход и бесшумно пошел по коридору. Брэндстеттер был одет во все черное и казался почти невидимым в тусклом свете слабых лампочек. Управляющий зданием знал, что система искусственного интеллекта подаст сигнал тревоги, если перегорит хотя бы одна из них, однако маломощные лампы потребляют меньше электроэнергии, обходятся дешевле и все равно убеждают систему безопасности, основанную на использовании искусственного интеллекта, будто все функционирует как надо.

Дверь квартиры открылась, и он вошел в нее в тот самый момент, когда на этаже остановился лифт и звуки громких пьяных голосов наполнили коридор.

Остановившись в прихожей, Брэндстеттер достал из кармана маску и начал натягивать ее на лицо, глубоко вдохнув запахи квартиры. Все здесь было знакомо, будило воспоминания о прошлом, о том, чего он страстно желал, но так и не сумел добиться.

В течение многих лет Камилла Эстеван была предметом его страстного влечения, мечты о ней преследовали его даже во сне. Вообще-то она не была очень уж привлекательной. Женщины, появляющиеся на видеостенке, были намного красивее. Но пока он жил в одном с ней здании, она казалась ему такой доступной.

Он даже прощал ей мужчин, которых Камилла постоянно приводила к себе, прощал, что она растрачивает в их объятиях страсть. Он знал наизусть ее распорядок дня.

Если бы не их последняя встреча, во время которой она причинила ему такую боль, Брэндстеттер, конечно, простил бы ей все. Возможно, если бы матери не потребовалась Камилла, он даже позволил бы ей прожить чуть дольше.

Насладившись знакомым запахом душистого мыла, пропитавшим ковер в гостиной, Брэндстеттер надел маску на лицо, включился в программу искусственного интеллекта и задействовал систему видеозаписи. Изображение на видеостенке исчезло в середине какой-то вечерней мыльной оперы, расплылось, и затем он увидел себя, стоящего у закрытой двери квартиры.

Специальная программа на биочипе у него в голове взяла на себя управление сектором системы индивидуального интеллекта, контролирующим все функции в квартире Камиллы Эстеван. Его изображение на видеостенке, искаженное специально разработанной программой, выглядело изломанным и раздробленным, словно возникшим из мрачных глубин ночного кошмара. Он Улыбнулся. Подумать только, какой искривленный и сгорбленный человек! В верхнем левом углу видеостенки виднелись цифры 7.42 вечера. Брэндстеттер остановился и высыпал окурки, собранные им чуть раньше на улице, в пепельницу на кофейном столике. В пепельнице уже лежали окурки сигарет, которые курила Камилла.

Не в силах сдержать любопытство, уверенный в своей безнаказанности, он пошел на кухню. В раковине лежали грязные тарелки. Брэндстеттер наступил на валявшуюся на полу вилку, поднял ее и положил в раковину вместе с остальной посудой. Коробки из-под готовой пищи, продающейся навынос, покрывали почти весь кухонный стол. Из-за холодильника пахло чем-то гнилым. Перед Брэндстеттером волной бежали тараканы. Когда он жил в этом доме, они заполняли и его квартиру. По собственному опыту он знал, что полностью избавиться от них можно разве что с помощью атомной бомбы.

Увидев особенно жирного таракана, пытающегося убежать со стола, Брэндстеттер протянул руку в перчатке и раздавил его большим пальцем. Хитиновый щиток сломался с едва слышным треском. Он снова улыбнулся при этом звуке, бросил мертвого таракана в раковину, зная, что скоро братья и сестры найдут его и съедят, как они съедают все, оказывающееся в пределах досягаемости их маленьких жадных челюстей.

Теперь Брэндстеттер начал искать оружие. Он впервые заметил, что нервное напряжение покинуло его. Взамен охватило чувство предвкушения того, что случится совсем скоро. Он принялся шарить среди грязных тарелок.

Камилла Эстеван неловко повернулась на кровати. Выпирающая пружина матраса впилась ей в бедро. Она передвинула ногу и тут же пожалела об этом – голову пронзила острая боль. В спальне все еще чувствовался кислый запах потных тел – мужского и женского. Камилла протянула руку, пошарила по кровати, но мужчина уже ушел. На мгновение ее охватил приступ гнева, но она тут же поняла всю бессмысленность своих эмоций. Она попыталась вспомнить его имя и не смогла. Мужчина просто пришел вместе с ней с улицы, чтобы провести время с женщиной и дожить до следующего утра. Он принес с собой несколько пакетиков «красного бархата» – она догадалась об этом из-за головной боли. Такие приступы головной боли возникали у нее только после «красного бархата».

Тусклый свет от видеостенки падал на потолок кричащими красками, и она вспомнила, что хотела снова уснуть.

– Выключить экран! – шепотом скомандовала она компьютеру, поворачиваясь на бок и пряча лицо в согнутой руке. На мгновение закрыла глаза, но тут же открыла их, почувствовав, что не в силах уснуть. Последние сорок восемь часов она бодрствовала, энергично наслаждаясь радостями жизни, и забывалась только на короткое время.

Видеостенка продолжала светиться.

– Выключить экран! – скомандовала она снова, но уже громче.

Никакого результата.

Решив, что компьютер вышел из строя и теперь ей придется искать деньги на ремонт, Камилла посмотрела на экран в надежде, что это всего лишь очередная учебная тревога, которые проводились в здании время от времени и будили ее. Она с трудом осознавала происходящее, глядя сквозь наркотический туман.

На видеостенке появилось изображение черных рук в перчатках, кажущихся тонкими, изломанными, искривленными и изогнутыми, которые копались в вещах на кухне. Камилла молча встала с кровати, забыв потереть больное место на бедре, не в силах отвести взгляд от видеостенки. Она наклонилась, подняла с пола халат и надела его. Внезапно ей стало холодно. По телу пробежали мурашки.

На экране была ее кухня. Мысль о том, что она видит на видеоэкране свою кухню, колотилась в голове, пронизываемой приступами боли.

Она увидела, как открылась дверца кухонного шкафа и показалось крепление для ножей. Большинство гнезд были пустыми. Ножи терялись, их брали соседи, она забывала ножи в гостиной или под кучей коробок от готовой пищи. Видеостенка сфокусировалась на крайнем ноже. У него была толстая рукоятка, широкое лезвие, и Камилла все еще помнила – почувствовала? – резаную рану, нанесенную этим ножом прошлым летом, когда он выскользнул из ее руки и полоснул по ладони. Лезвие было гладким, но тогда возникло ощущение, что оно зазубренное.

Рука в черной перчатке – тонкая и изогнутая, словно паучья лапа, – протянулась к ножу и взяла его. Дверца шкафа закрылась. Изображение на видеостенке изменилось. Теперь там вместо кухни появился коридор, ведущий к спальне.

Камилла посмотрела на дверь спальни. Она была закрыта. Женщина быстро подбежала к двери и задвинула засов. Жалобный стон стих в ее легких, так и не вырвавшись наружу.

На видеостенке появилось изображение закрытой двери. Ощущение движения исчезло. Она снова попыталась закричать, но изо рта вырвался только сдавленный писк. Рука в черной перчатке на видеостенке толкнула дверь, словно проверяя, закрыта ли она; дверь чуть подалась.

Теперь из горла Камиллы начали вырываться крики. Она знала, что их обязательно услышат – стены были слишком тонкими. Для соседей, однако, в этом не было бы ничего необычного. Никто не жаловался, когда голоса звучали громче, чем при обычном разговоре. В этом здании такое случалось сплошь и рядом.

Она подбежала к окну и попыталась открыть его. Окно не открывалось.

По двери с силой ударили ногой. Из петель посыпались винты.

Камилла схватила сапог, стоявший рядом с кроватью, закрыла лицо рукой и выбила оконное стекло сапогом. Острые осколки посыпались внутрь спальни и на ржавую пожарную лестницу, извивающуюся вдоль стены здания.

Камилла порезала руки, пытаясь перелезть через подоконник, – и в это мгновение дверь сорвалась с петель.

Едва дверь упала внутрь спальни, Брэндстеттер бросился вперед. В руке он держал длинный нож. Камилла Эстеван пыталась вылезти в окно. Дыхание, вырывающееся из его горла, походило на храп животного, и сначала он даже не понял, что эти звуки издает он.

Он схватил ее за руку, резким рывком повернул к себе, оттащил от окна и от пожарной лестницы.

– Сука! – прохрипел он. – Сукасукасукасука! – С каждым словом Брэндстеттер полосовал Камиллу ножом, вонзая его глубоко в тело и чувствуя, как лезвие задевает кость.

Она пыталась кричать, умоляла его остановиться.

Брэндстеттер ударил ее по губам кулаком, затем рукояткой ножа.

Кровь брызнула еще сильнее, потекла из десятка – или даже больше – порезов. Он не считал их, просто наслаждался ощущением, когда лезвие вонзается в плоть. Теперь она не будет равнодушно относиться к нему.

Когда Камилла упала на пол, он поднял ее за волосы и подвел к видеостенке, заставив с помощью системы искусственного интеллекта и биочипа посмотреть, во что она превратилась. Потемневший от крови халат распахнулся и обнажил залитое кровью тело. Она все еще сопротивлялась.

Брэндстеттер откинул назад ее голову и посмотрел на незащищенное горло. На мгновение его охватило искушение сорвать с лица маску и впиться зубами в нежную кожу. Он поборол это желание и с силой полоснул ножом по горлу. На коже появилась тонкая темная линия, из которой тут же хлынули струи крови.

Женское тело забилось в предсмертных судорогах. Брэндстеттер бросил его и выпустил нож, вонзившийся острием в потертый ковер.

Кто-то колотил в дверь квартиры и звал Камиллу Эстеван.

Брэндстеттер опустился на колени. Его одежда пропиталась кровью, и он ощущал ее тяжесть. Он посмотрел в затуманенные глаза женщины, из которых исчезали последние признаки жизни. Затем, зная, что его могут обнаружить, пролез через разбитое окно, спустился вниз по пожарной лестнице, и холодный черный ветер, проносящийся по улицам города, унес его в темноту.