Текст книги "Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле"

Он иногда звонил мне, поздно. Я напрягала слух, стараясь понять по голосу, насколько он трезв. Я не всегда сразу различала следы алкоголя, но в конце концов – всегда. А потом я просто перестала снимать трубку. Оставила это автоответчику.

Однажды, в середине ночи, я почему-то ответила. Он сказал, что уходит из жизни, и я поймала такси.

Дверь была не заперта; в доме горели все лампы. Арчи был наверху в кабинете. Увидел меня, улыбнулся.

– О, привет.

Он не производил впечатления самоубийцы.

– Ну это было в переносном смысле, – отмахнулся он на мой вопрос. – Послушай-ка вот.

Вытащил из пачки страницу и стал читать.

Только через минуту я поняла, что текст его. Это был роман, и он начинался с приема в Центральном парке.

Арчи закончил сцену и спросил:

– Понимаешь?

– Нет.

– Тот, за кого ты меня принимаешь, ничего подобного не написал бы.

– Я разве спорю?

Он произнес:

– Счастье, как у нас… Людям приходится ждать его всю жизнь.

Меня пригласил к себе в кабинет директор издательства. Сказал, что только что получил роман Арчи Нокса, с исключительным правом на публикацию.

– Никогда не любил Арчи. И Арчи никогда не любил меня.

Я настороженно кивнула.

– Он передает роман нам с условием, что редактировать будете вы.

Я не пошевелилась.

– Взгляните, – скомандовал он и протянул мне рукопись. – Думаю, вам не придется менять ни слова.

– Ни слова, – повторила я.

Он впервые поднял на меня глаза.

– Я все понимаю.

Книгу я прочла сразу, как только она вышла в издательстве С. Вместе со всеми. Ее опубликовали летом; я шагала по берегу и видела, как люди ее читают.

Я до сих пор отыскиваю в книжных магазинах бумажное издание. Раскрываю – и вижу на титульной странице посвящение. Свое имя. Иногда я пролистываю дальше. Я помню все. Ночь, когда он мне это читал. И как подался назад в своем кресле и спросил: «Понимаешь?»

…Текст был чистый. Я действительно не заменила ни слова. Большая часть описанного – правда. Только герой бросил пить, а его подруга повзрослела. На последней странице они поженились. Это же счастливый конец для любовной истории?

Глава 4
В самом лучшем свете

Поскольку с появлением детей родители действительно вынуждены от многого отказываться, они, естественно, вправе ожидать от них благодарности. Однако не словесных выражений признательности за сам факт рождения и воспитания, – а сочувствия, любви и стремления принять их идеалы и принципы.

Бенджамин Спок. Ребенок и уход за ним

Барни сваливается как снег на голову. Я вожусь в кухне, готовлю чай с мятой и льдом и вполголоса подпеваю оперной арии, когда у входной двери звонят. Я слышу в домофоне голос сына. Словно ему снова восемь лет, он вопит: «Мамочка! Открой! Это я!» Я нажимаю кнопку и иду вниз. Он уже поднимается мне навстречу, и в тусклом свете я различаю его футболку и джинсы. Как всегда, он привел с собой женщину.

Моему сыну Барни тридцать четыре, но по виду едва исполнилось двадцать один. Невысокий, мускулистый, смуглый, с крупным носом. Я смотрю на него всего один миг, а потом он меня обнимает. Я спрашиваю:

– Откуда ты? Глазам не верю.

Он берет свою спутницу за руку и с британским прононсом произносит:

– Познакомься. Моя безупречная мамочка.

– Просто Нина, – говорю я.

Она пожимает мне руку.

– Очень приятно. Я Лорел.

Она выше его и симпатичнее. Темно-русые волосы собраны в косу.

Барни живет в Чикаго. Я жду рассказа, как его занесло в Нью-Йорк. Однако дожидаюсь слов Лорел:

– Надеюсь, мы вам не помешали.

Барни фыркает:

– Не говори глупости.

Я даю ему подзатыльник.

Провожаю их на террасу, сметаю со стульев и стола нападавшие за день листья и иду за чаем с мятой. Кричу из кухни: «Есть хотите?» – и Барни отказывается за обоих. Очень удачно: единственное, чем богат мой холодильник, – сельдерей и йогурт.

Барни и Лорел усаживаются рядышком; он обнимает ее за плечи, пальцы поглаживают шею.

У Лорел прямая спина, как у танцовщицы. Она кладет в чай две ложки сахара с горкой, сконфуженно улыбается и добавляет еще одну.

– Ты надолго? – спрашиваю я сына.

Барни отвечает, что завтра они собираются к родителям Лорел в Вудс-Холл, туда, где центр океанографии.

– Они океанологи, ученые.

Теперь я вспоминаю. Барни говорил что-то такое про женщину, которая работает в лаборатории. Я слушаю теперь не так внимательно, как раньше: после развода у него постоянно какие-то девушки. Сначала он по каждой с ума сходит, но если я через пару месяцев задаю вопрос, злится и отвечает раздраженно.

Я спрашиваю:

– Лорел, а вы тоже занимаетесь наукой?

Она кивает.

– Я же тебе рассказывал, – влезает Барни. – Она энтомолог.

– Я изучаю жуков.

Лорел обводит взглядом террасу, деревья, которые все еще цветут. Солнечный свет проходит сквозь ветви, оставляя на кирпичах пола причудливую игру света и тени.

– Здесь так здорово. Я и не знала, что в Нью-Йорке есть такие квартиры.

Я поясняю, что Гринвич-Виллидж все же не совсем Нью-Йорк.

– Это такая уменьшенная копия.

Она спрашивает, почему на здании вывеска «Продается». И я рассказываю ей сагу о попытках домовладельца обойти наш с соседями сверху договор аренды.

– Как поживает прекрасная мисс Рита? – интересуется Барни.

– Умерла около двух лет назад. Уже под девяносто.

– Она была сущим ребенком, – поясняет он Лорел.

Я смотрю на сына.

– Она была писателем.

– А кто тогда живет наверху?

– Джейн, ее племянница.

– Что, похожа на Риту?

Я поворачиваюсь к Лорел.

– Как бы то ни было, я отсюда не сдвинусь.

– Это здорово, – снова повторяет она.

– А я бы сюда ни за что не вернулся. – От полноты чувств Барни начинает напевать: – «Нью-Йорк, Нью-Йорк, тебе мой блюз».

Интересуюсь у сына, бывает ли он в «Кингстон Майнз», клубе блюза: там он долгие годы пробовал играть на саксофоне.

Он отвечает:

– У меня другие заботы. – И я вижу, эта тема для него неприятна.

Барни откидывается назад и сдирает с моей герани сухие листья.

– Так что, Нина? Завтра у нас торжественный ужин?

– У нас?

– Претензия принята. Отлов действующих лиц и исполнителей за мной. – Это он о сестрах.

Барни приносит из кухни телефонный аппарат, набирает номер ресторана.

– Изабель, пожалуйста. Скажите ей, что это Джерри Кинкайд.

Имя знакомое, и я внезапно вспоминаю поклонника Изабель чуть ли не с младших классов, жуткого проходимца. Барни произносит скрипучим сварливым голосом:

– Детка, встречаемся у околицы.

Отодвигает телефонную трубку от уха, и мы слышим, как хохочет Изабель.

Барни смешит сестру, но нам тоже весело. Он завывает: «Я построю лестницу в ра-а-ай!» Он гримасничает, кривляется, танцует, хватает отломившуюся от дерева ветку и марширует с ней, как с тросточкой. Барни вечно хочет произвести на всех впечатление. Мой сын любит, когда его любят.

Наконец он вешает трубку и набирает новый номер. Сейчас он звонит в офис П.К. Она у нас младшенькая, юрист по гражданским правам. С ней Барни держится куда серьезнее.

– Привет, Горошина, – говорит он. Улыбается своей девушке и уносит телефон в комнату.

Мы остаемся на террасе вдвоем с Лорел. Обе молчим; а потом она спрашивает меня о документальном фильме, продюсером которого я была, – о швейцарах. Фильм показал ей Барни, и теперь она делится со мной, кто из швейцаров ей больше всего понравился. Когда говорю я, Лорел смотрит мне прямо в лицо; видно, что она действительно слушает.

Возвращается Барни; встает за ее стулом.

– Так… Будут П.К., Изабель и этот ее красавец… как его?

Я тоже не уверена.

– Джанкарло?

– Точно!

– А П.К. придет без Роджера?

– Роджер скинут в архив, – сообщает сын. Едва заметно касается шеи Лорел, целует ее в макушку, проводит пальцами по щекам и подбородку.

– Букашка, передохнешь немного?

Кажется, после развода с Джулией он так бережно себя с женщинами не вел.

Я предлагаю им с Лорел обосноваться в моей комнате. Прибираю там все, приношу полотенца, и Лорел помогает мне застелить кровать свежим бельем.

– Пойду спою ей колыбельную, – сообщает мне Барни и удаляется.

Я снова иду на террасу и раскладываю список – смотрю, что купить для торжественного ужина. Приходит Барни и застывает, привалившись к стене.

Я хочу спросить насчет Джулии, уже открываю рот – и замолкаю. Заводить разговор сейчас, когда в моей комнате спит Лорел, неловко. Однако, как ни верти, Джулия была частью семьи; этого так просто из головы не выкинешь. Наконец набираюсь смелости.

– Ты с Джулией хоть иногда видишься?

– Угу. – Он улыбается, как наглый пакостливый скверный мальчишка.

– Как она?

– Отлично.

Я бросаю на него взгляд.

– Мы с Лорел в четверг с ней обедали. – Он больше не дурачится, о чем-то думает. – А как дела у папы?

Барни никогда не задает вопросов об отце. Я переспрашиваю:

– У папы?

– Ну да.

Я говорю, что у него теперь новая галерея, перспективная. Спрашиваю, нужно ли Барни приглашение на церемонию открытия, и он кивает.

Беру с подноса, где лежит почта, визитку Бена. Приглашение очень красивое: на нем воспроизведены три маленькие репродукции его работ. Протягиваю карточку Барни.

– В следующую пятницу.

Сын рассматривает ее.

– Значит, пятницу резервируем.

Садится напротив меня; я еще вожусь со списком продуктов.

– Я все куплю.

– Куда ты подевал моего сына?

Он улыбается:

– А что такое?

Первой приходит П.К. Она прямо с работы, поэтому заявляется при полном параде: в костюме и с огромным портфелем. П.К. у нас невысокая и пухленькая, похожа на серьезную девочку: такой милый симпатичный ребенок. От подъема по лестнице ее лицо раскраснелось, в глазах – надежда и предвкушение. Она целует меня и шепчет:

– Джулия тоже здесь?

Я качаю головой, и она вздыхает.

– Он же сказал «мы». Не понимаю. – Вздох. – Это нелепо.

– Он привел Лорел, – говорю я. – Симпатичная.

Дочь вяло кивает.

– Ага. Где он там?

– Пошел за выпивкой.

Из спальни выходит Лорел. Она только проснулась.

– Привет.

Через несколько минут П.К. заходит ко мне в кухню; она сняла чулки и туфли, а поверх своей плиссированной юбки нацепила мою черную футболку.

– Ну, эта, по крайней мере, не блонди.

Я прошу ее порезать салат.

К нам присоединяется Лорел. Она окончательно проснулась; волосы распущены и вьются по плечам.

– Помочь? – спрашивает она, и П.К. протягивает ей латук.

Возвращается Барни. Видит сестру, бросает сумку прямо посреди гостиной и заключает П.К. в объятия. Хлопает по спине.

– Привет, умница. – И спешит в столовую включить радио.

Звучит «До меня дошли слухи» в исполнении Глэдис Найт. Мы подпеваем: «О, спорим, ты гадаешь, откуда я узнал».

В это время появляются Изабель и Джанкарло.

Изабель у нас в семье самая красивая. Сегодня на ней мотоциклетные бутсы – в них она кажется великаншей.

– Приветище. – Она обнимает Барни и представляет окружающим Джанкарло. У того квадратная челюсть и длинные темные волосы. Он очень привлекателен, по-итальянски привлекателен.

Барни, в свою очередь, представляет Лорел. Изабель держится с ней прохладно-приветливо. Она сегодня играет гламурную кошечку, хотя на самом деле совсем другая.

В кухне тесно и без новоприбывших, поэтому они берут напитки и идут в гостиную. Я прошу П.К. составить им компанию, но она командует:

– Давай ты, Барни.

Теперь мы все расположились с коктейлями в гостиной. Я устраиваюсь на скамеечке для ног. Барни наклоняется ко мне.

– Смотри, как похожи, – говорит он мне на ухо, имея в виду П.К. и Лорел.

Изабель объявляет:

– Внимание всем! Сюрприз-сюрприз! – Она поворачивается к Лорел. – Барни рассказывал тебе что-нибудь про Уолтер-Милл?

– Почти ничего.

– Это там мы с ним формировались как личности. Уолтер-Милл – коллективное хозяйство. – Для Джанкарло она объясняет: – Communista.

Изабель в красках описывает яблоневые сады, остальные семьи и как мы ездили на другой берег реки послушать концерты народной музыки.

П.К. сосредоточенно внимает. Ей кажется, что она упустила то старое доброе время, и она не так уж неправа.

Джанкарло не отводит глаз от лица Изабель: не пойму, то ли он безумно влюблен, то ли плохо понимает английский.

– Давай к делу, Из, – требует Барни.

П.К. не согласна.

– Нет уж, продолжай!

Изабель смотрит на меня, потом снова на Барни, на П.К. И говорит:

– В прошлые выходные мы с папой туда съездили. – Она медлит. – Помните, кто-то рассказывал, что там все снесли?

Барни кивает.

– Снесли. Кроме одного места. – Она достает из сумочки фотографии. – Вуаля! – И передает нам.

На фотографиях – игрушечная деревушка, которую мой сын построил за нашим домом. Мы арендовали жилище садовника, и на краю лужайки Барни устроил себе огромную постель из цветов. Деревушка тянулась вдоль всего участка, и Барни умильно выпрашивал у всех то, что могло пригодиться для строительства. Так он добыл шифер для крыш, металл для мостиков, синее стекло, изображавшее в крошечном бассейне воду. Там были холмы и долины, даже река, и десятки домиков размером с кирпич каждый. Барни строил их из «секретного» материала – смеси цемента и камешков.

И вот теперь он показывает все это Лорел, водит пальцем по фотографиям.

– Бейсбольное поле, кинотеатр под открытым небом…

П.К. говорит:

– Они выглядят совсем как настоящие.

Изабель кивает:

– Потому что все остальное снесли. Не с чем сравнивать.

Это приводит меня в чувство. Я смотрю на снимок. Вот место, где когда-то стоял наш добрый старый дом, – а сейчас там просто голый рыжий пустырь, иссеченный следами бульдозерных гусениц. Меня пробирает озноб.

– Город-призрак.

Барни соглашается:

– Угу.

Изабель усмехается:

– Твоя Топия. – И поясняет Лорел: – Барни подслушал однажды, как взрослые говорили про Утопию.

У Барни мечтательное выражение лица; он предается воспоминаниям.

Я тоже вспоминаю… Пылкие речи Барни о сотворении нашего собственного мира… Мне снова на мгновение тридцать четыре; я сижу на земле, как индианка, положив голову сына себе на колени; все здешние семьи уселись в круг; сад оживает после холодов. Весенний вечер, дивные ароматы цветения. «Мы должны все обсудить, все жизненно важные проблемы, – говорит Бен. – Деньги. Религия. Вопросы моногамии». Я поднимаю на мужа глаза: «Ты же не про нас, милый?»

Лорел спрашивает у Барни:

– Сколько тебе было?

Он смотрит на меня.

– Восемь?

– Примерно.

– А сколько времени ушло на строительство? – П.К. кивает на снимок игрушечной деревни.

– Все лето, – отвечает Изабель.

– Хорошо, что не сломали.

Я направляюсь в кухню – проверить ужин – и краем уха слышу голос Барни:

– Ты часто видишься с папой, Изабель?

Мы сидим за столом. Я передержала пасту, но никто, кажется, не заметил. Мы болтаем, смеемся, пьем вино, и у меня на душе хорошо. Все здесь.

Джанкарло, справа от меня, интересуется:

– Почему вы уехали с фермы? – Его английский безукоризнен.

Я объясняю, что там не было хорошей школы; и еще мы прогорели на яблоках.

– Мы все витали в облаках.

Изабель добавляет:

– А еще это вылилось в одну сплошную оргию.

– Изабель, – предостерегающе произношу я.

– Так папа сказал.

Лорел быстро вклинивается:

– И тогда вы перебрались в Рим.

Объясняю, что мы планировали прожить там всего год, но я нашла хорошую работу. Лорел уточняет:

– Какую именно?

– Озвучка. Мой голос увековечен в нескольких десятках рекламных роликов спагетти «Вестернс». Кстати, и голос Барни тоже.

– Тревога! – вопит Барни. – Индейцы!

– Как этому вообще можно научиться? – спрашивает Лорел.

– Привычка. Нужно укладывать слова в губы актеров.

– Только это трудно, – вздыхает Барни. – Итальянские слова обычно заканчиваются на гласную, то есть открытый слог, на выдохе, губы раскрыты. – Он с улыбкой поворачивается к Джанкарло.

Я поясняю:

– Если актер говорит «Prego», Барни за то же время надо успеть выговорить «Пожалуйста».

Барни произносит учительским тоном:

– Рассмотрим тонкое различие между гласными «у» и «и»…

Он вещает про гласные, согласные, сонорные, а мы заглядываем друг другу в рот. Полный стол гостей по команде смыкает и размыкает губы.

П.К. говорит:

– Как в первом классе.

К десерту я подаю шампанское. П.К. провозглашает первый тост.

– За наших замечательных гостей из Чикаго, Города ветров! – и мы чокаемся.

Джанкарло встает.

– За нашего искусного шеф-повара!

Я шепчу Изабель:

– Он мне нравится.

П.К. описывает свое новое дело и объясняет, почему не вызвала подозреваемого в торговле наркотиками давать показания перед судьей.

– Он был не виноват. Но, господи, как он врал…

Она оживляется, и я даже слегка злюсь, когда Барни встает и стучит ложкой по бокалу.

– У меня объявление. Важное. – Он улыбается и тянет Лорел за собой, встать. – Мы ждем ребенка.

Они садятся. Секунда общего потрясенного молчания, а потом Изабель подпрыгивает и кидается к ним с объятиями.

– Здорово! Как же здорово!

Мы все обнимаемся, что-то бессвязно восклицаем.

Лорел снова приподымается.

– И еще – мы женимся.

Все смеются. Должна признать, я испытываю облегчение. Выясняются детали: Лорел на прошлой неделе ходила к доктору, свадьба будет вот-вот, роды ожидаются в апреле.

– Скоро я стану бабушкой. – Я пробую это слово на вкус.

Джанкарло пожимает мне руку.

Затем Барни встает снова. С широкой улыбкой на лице.

Все ожидают очередной шутки.

– Сядь уже, ты переигрываешь, – ворчит П.К.

– Дай прийти в себя! – возмущается Изабель. Они с Джанкарло хохочут и целуются.

– Есть кое-что еще, – говорит Барни.

В это мгновение мой взгляд нечаянно падает на Лорел. Она побледнела и покрылась испариной; пряди волос прилипли к шее.

Я командую:

– Ш-ш-ш.

Очень медленно Барни произносит:

– Джулия тоже беременна.

Гробовая тишина.

Изабель шепчет Джанкарло:

– Его бывшая жена.

Барни ровно продолжает:

– И отец ребенка – тоже я.

Все застывают.

Я внимательно смотрю на сына. Не думала, что когда-нибудь увижу его таким сосредоточенным. Мне и сейчас трудно поверить: словно он играет роль кого-то взрослого – серьезного и ответственного.

– Мы с Лорел будем помогать сколько в наших силах. – Тут он, кажется, понимает, что зря встал – это же не тост, – и резко садится. И повторяет: – Будем помогать.

П.К. внимательно смотрит на брата. Из всей семьи она больше всех остальных ждет от него успехов и удачи, и она готова видеть их в чем угодно. Если есть способ увидеть любое событие в хорошем свете, она увидит его именно так. Вот и сейчас: на минуту на ее лицо наползает облако смятения, даже разочарования, – а затем она снова смотрит на Барни прямо и ясно, и в голосе звучит предвкушение:

– А почему?

Теперь отвечает Лорел. Она совершает подвиг самообладания.

– Это наше общее решение. Иначе нечестно.

Мы все умолкаем. Джанкарло подается вперед и протягивает Барни руку.

– Поздравляю.

Изабель фыркает:

– Какая-то мыльная опера.

И тут все поворачиваются ко мне, словно ждут каких-то слов. Я будто слышу эти голоса в голове: ты Мать, выскажись! Моя собственная мама обязательно сказала бы нечто чеканное, поставила финальную точку. Я помню, как мы с Беном сообщили моим родителям, что собираемся пожениться. На самом деле их не устраивало, что он еврей и коммунист, – но мой отец промычал что-то вроде «муж должен обеспечивать семью».

И теперь история вышла на новый круг.

– Барн, – спрашиваю я, – а как ты намерен обеспечивать детей?

Он кивает: ответ уже наготове.

– Я сочиняю музыку для телерекламы.

– Заста-а-а-авочки, – тянет Изабель, словно легкость этого слова сама по себе что-то доказывает.

П.К. тихо интересуется:

– А по телику их крутят?

Барни кивает, уже куда с меньшим энтузиазмом. Он что, боится, что она попросит его напеть?

Думаю, пора вмешаться.

– Кто-нибудь хочет кофе? – Я задаю вопрос голосом для озвучки.

Джанкарло кивает, П.К. пожимает плечами, Барни бросает на меня благодарный взгляд, но я кивком головы зову его за собой, и он послушно следует за мной в кухню.

Не глядя, протягиваю ему чайник. Он спрашивает, какие брать чашки. Я наливаю в кувшин молока и уточняю:

– Вы назначили дату свадьбы?

– Сейчас спрошу у Лорел.

Я поворачиваюсь и смотрю ему в лицо. Смотрю. Смотрю.

Ведь это же я научила его считать себя подарком судьбы?

– Господи, – говорит он. – Да я просто пошутил.

Он отворачивается от меня – и почти впечатывается в Изабель.

– Можно тебя на пару слов? – цедит она.

Они выходят на террасу, и прежде чем дверь закрывается, я слышу:

– Какого черта ты творишь?!

В кухню заглядывает Лорел, предлагает помощь. Она спокойна и трудолюбива. Она рассказывает мне, как странно было встречаться с Джулией. Медлит.

– Я старалась ничего не чувствовать.

Смотрит на меня. Она хочет, чтобы я поняла, и глазами я показываю: да, понимаю.

– Мне тридцать пять. Можно сколько угодно планировать свою жизнь, а потом происходит вот такое.

Я вижу, какая безмерная усталость давит ей на плечи.

– Я люблю Барни, – говорит она.

Мы доедаем десерт, и в это время с террасы сквозь стеклянные двери доносится голос Изабель. Слышны только отдельные слова: «…говнюк… ответственность… ребенок…»

Они заходят внутрь. Идет дождь, и белая блузка Изабель вся в мокрых пятнах, липнет к коже.

– Пошли, – говорит она Джанкарло.

Тот пожимает Барни руку; у сына брызги осели на волосах ровным блестящим слоем. Изабель обнимает нас, потом Лорел. Я вижу, как ее плечи поднимаются и опускаются в глубоком вздохе. Изабель поворачивается к Барни:

– Я еще поговорю с тобой, парень.

– Заметано, – отвечает он. Изабель быстро прижимает его к себе.

– Проводишь меня до порога? – спрашивает она у меня.

Мы выходим на лестничную площадку.

– Вот только не уговаривай меня быть с ним поласковее, Нина. – Она смотрит прямо мне в лицо, прямо в глаза. – Он примчался сюда на крыльях ветра, как Супермен. И ждал, что все бросятся его поздравлять. – Ее голос смягчается. – А ему такое всепрощение только вредит.

Джанкарло ждет, засунув руки в карманы.

– Спасибо за ужин, – благодарит он. И от самых ступенек оборачивается со словами: – У вас дружная семья.

Изабель говорит с середины лестничного пролета:

– Как трогательно.

Джанкарло наклоняется, подтягивает ее к себе, взваливает на плечо и несет вниз. Она машет мне.

Барни и Лорел в кухне моют посуду, П.К. массирует Лорел плечи.

– Да, так отлично, – произносит та.

– Пора спать, – решаю я.

Барни зевает.

– Мы почти домыли.

П.К. желает им спокойной ночи, и мы с ней идем в спальню. Она снимает мою футболку и в одном лифчике тянется за собственной блузкой. Какая белая у нее кожа. За лето она едва ли хоть раз была на солнце, так много у нее работы.

У двери она оборачивается.

– Все будет хорошо.

Я киваю, хотя и без особой уверенности. Такая преданность брату, всем нам – это же повод для радости?