Текст книги "Залив Голуэй"

Мэри Пэт Келли
Залив Голуэй

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2017

© Mary Pat Kelly, 2009

© Depositphotos.com / danevski, обложка, 2017

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2018

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

***

Вы держите в руках исторический роман. Чтобы передать настроение описываемого времени, в произведении использованы имена реальных людей и некоторые географические названия. Однако все, что описано в этой книге, включая имена неисторических личностей и неисторические события, – это авторский вымысел. Любое сходство таких неисторических личностей и событий с действительностью – совпадение.

***

Посвящается нескольким поколениям детей Оноры

Пролог

Мы не умирали, и это их раздражало. Веками они всячески пытались перебить нас, сжить со свету, но мы не сдавались. В наших семьях было по шесть, семь, восемь детей, которые росли лишь на картошке и пахте. Но потом болезнь уничтожила наш картофель. Трижды за четыре года весь урожай нашей основной еды сгнивал в земле. Уцелевшие корнеплоды вывозили в Англию, хотя нам самим нечего было есть. Мы голодали. Больше миллиона умерло – преимущественно на Западе. А ведь это четверть страны, при том что вся Ирландия по размеру – как полштата Иллинойс. Слишком мало места для стольких страданий. Но мы не вымерли. Два миллиона бежали оттуда один за другим. Несомненно, это было одно из величайших спасений в истории человечества. Мы спаслись сами, полагаясь только на помощь Господа и собственную могучую веру. Взгляните на нас теперь: мы благоденствуем по всему миру. Мы не умерли.

Онора Кили Келли, 1822 года рождения. Это послание она адресовала своей правнучке Агнелле Келли, сестре Мэри Эриджине, 1889 года рождения, которая затем передала его праправнучке Оноры, автору этой книги.

Часть первая
Прежние времена – 1839 год

Глава 1

На рассвете после Дня Святого Иоанна, 23 июня 1839 г.

Ах, солнце. Встает для меня одной – единственной, кто уже проснулся, чтобы увидеть, как рассвет зажигает облака и как серость залива Голуэй становится синевой. Спасибо тебе, Господи, за это идеальное летнее утро, за песок на Силвер-Стрэнд, который постепенно нагревается под моими ногами, за жаворонков и черных дроздов, наполняющих небо своим пением, за острый и свежий аромат моря. Прошу тебя, Боже, пусть погода будет такой же прекрасной и в день свадьбы моей сестры Майры.

А сейчас мне лучше поторопиться к источнику Святого Энды и поскорее помыть голову, иначе волосы не высохнут вовремя. Вот бы мне такие же легкие словно перышко кудри, как у Майры, вместо этой копны прямых, как солома, пасм…

Интересно, монахини остригут их в первый же день? Мисс Линч сказала, что брить голову мне не будут и что это все выдумки протестантов. По ее словам, то, что меня взяли в женский монастырь, который разрешили открыть первым в нашем Голуэй Сити со времен Кромвеля, – это большая честь для всей нашей семьи. Мама вообще на седьмом небе от счастья. Теперь уже скоро. Уходя по берегу от деревни Барна в сторону леса, я погрузилась в воспоминания.

***

– Онора Кили – моя лучшая ученица, – сказала мисс Линч матери-настоятельнице, когда две недели назад мы с мамой потупившись стояли в приемной монастыря Сестер Введения во храм Девы Марии. – Она говорит на правильном английском, изучала латынь, историю, литературу, географию и математику.

Мать-настоятельница лишь кивала, а потом стала рассказывать, какая замечательная женщина мисс Линч, ведь она учит дочерей фермеров, арендующих у нее землю, открывает им двери в Большой дом. Очень немногие лендлорды делали бы это.

– Благодарю вас, мать-настоятельница, – ответила ей мисс Линч. – Понимаю, обычно вы не рассматриваете кандидатуры девочек… девочек, которые… – Она запнулась и умолкла.

«Ох, да говорите уже, – подумала я. – Скажите: девочек вроде Оноры Кили, слишком бедных и слишком ирландских. И совсем не похожих на вас, Линчей, которые столетиями занимались подкупом и заискиванием, чтобы оставаться богатыми и католиками.

А я, мать-настоятельница, – хотелось сказать мне, – из рода Кили, или O’Cadhla по-ирландски. Мы заправляли в прибрежном районе Коннемара задолго до того, как сюда впервые ступила нога Линчей и их нормандских родичей. Моя бабушка Кили говорит: “Да кто они такие, эти нормандцы? Те же викинги, только с манерами!”» Но если бы я произнесла что-то в этом роде, моя мама тут же лишилась бы чувств.

Поэтому очень вежливо, на самом правильном английском я заверила, что горжусь отцом-рыбаком. Сказала, что он впитал знания о море с материнским молоком, что разбирается в ветрах и приливах, что может рассчитать безопасный курс шхуны через залив Голуэй и по поведению чаек отследить косяк сельди.

Мать-настоятельница слушала и кивала, поэтому я принялась рассказывать ей, как рыбаки с берегов залива Голуэй – народ из Кладдаха, Коннемары и Гленинны, что в графстве Клэр, – вместе выходят в море, а потом мы, женщины, продаем их улов под Испанской аркой[1]1
  Испанская арка (Spanish Arch) – арка в ирландском городе Голуэй, возведенная в 1594 году. Некогда защищала набережные, у которых разгружались испанские галеоны. Ныне соседствует с Городским музеем Голуэя. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)


[Закрыть] в Голуэй Сити.

– Мы очень хорошо торгуемся, – сказала я, – а еще умеем латать паруса и чинить сети.

Мать-настоятельница спросила, почему я решила, что мое призвание – служение Богу. Я ответила, что всегда тянулась к нашему Господу и Пресвятой Богородице. Я восхищалась Святой Бригиттой и другими святыми женщинами, которые помогали Святому Патрику нести христианство в Ирландию, которые учили, учились и молились в своих великих монастырях тысячу лет, пока англичане не разогнали их всех. Теперь, когда монахини вернулись сюда, для меня было бы честью присоединиться к ним.

– Моя бабушка говорит, что вы не пасуете перед лицом Sassenach[2]2
  См. глоссарий в конце книги. (Примеч. автора.)


[Закрыть], англичан, – сказала я.

Тогда мать-настоятельница спросила о моей учебе, а я прочитала ей несколько молитв на английском и латыни, и мы заговорили о том, какие замечательные времена настали для нашей церкви ныне, когда Дэниел О’Коннелл[3]3
  Дэ́иел О’Ко́ннелл (ирл. Dónal Ó Conaill) (1775–1847), известный в Ирландии как Освободитель или Эмансипатор, – ирландский политический деятель первой половины XIX века. Выступал активным сторонником Католической эмансипации – права католиков быть избранными в Вестминстерский парламент, которого они были лишены более чем столетие, а также отмены Акта об унии Великобритании и Ирландии 1800 года.


[Закрыть], Освободитель, заставил британское правительство отказаться от последних уголовных законов, запрещавших нашу религию, ведь теперь католики могли открыто посещать школу, строить церкви, владеть землей и даже голосовать.

– Новый день, – сказала мать-настоятельница.

И добавила, что найдет в семье Сестер Введения во храм Девы Марии место для такой девочки, как я. Она сообщила, что меня возьмут туда в сентябре, после чего я пройду двухлетний испытательный срок. Звать меня будут послушницей, у меня будет черное облачение, но с белой фатой. Обучение мое начнется немедленно. Мои близкие смогут навещать меня четыре раза в год. Я буду скучать по ним, сказала мать-настоятельница, но таким образом обрету Господню благодать.

Сегодня до дня моего посвящения осталось уже менее трех месяцев: 15 сентября 1839 года – мой семнадцатый день рождения.

***

Через проход в живой изгороди я направилась к источнику Святого Энды и Тубур Гйалу – чистому и холодному ручью, протекавшему за родником. Берега его заросли цветами – féithleann (жимолостью), fraoch gallda (ирландским вереском), fearbán (лютиками). Для себя я называла их по-ирландски, но потом переводила на английский, словно повторяя для мисс Линч или матери-настоятельницы.

Я подвернула юбку, встала коленями на мягкую траву, вдохнула лавандовый аромат мыла, которое мисс Линч подарила нам с Майрой на Рождество, и вынула из прически три шпильки – осторожно, чтобы не погнуть их. Наклонившись, я окунула распущенные волосы в воду, намылила их до пены и, зарывшись в них пальцами, начала мыть голову.

Мама говорит о моих волосах «rua and donn»[4]4
  См. глоссарий в конце книги.


[Закрыть]. Рыжие с каштановым. Нечто среднее, в общем. Но лучше уж так. Потому что рыжая женщина приносит рыбаку несчастье. Если бы отец встретил такую на дороге, он просто вернулся бы домой и вообще не пошел бы рыбачить. Так что не рыжие, но и не каштановые. «Смешанные волосы, – говорит мама, – и все с ними в порядке».

– Не могут же все быть блондинками, как я, – как-то сказала Майра.

Она пошла в маму и ее родню: узенькая талия и округлые формы выше и ниже ее. А еще Майра рассказала мне, что Джонни Лихи, ее жених, называет ее «Péarla an Bhrollaigh Bháin» – «моя жемчужина с белоснежной грудью».

– Хорошо, что отец этого не слышал, – ответила я.

Но Майра специально выпятила грудь и сказала:

– У кого-то – мозги, а у кого-то – сиськи.

После этого она смешно скосила глаза, и я не смогла удержаться от хохота.

Я же пошла в бабушку, отца и всех Кили: высокая, худая, с зелеными глазами. «Но видят они не хуже твоих голубых», – уверяла я Майру.

Намылить и прополоскать, намылить и прополоскать, а в третий раз полоскать подольше. Я замотала волосами из стороны в сторону, и капельки воды заблестели в утреннем свете – появилась радуга. Интересно, насколько коротко меня подстригут монахини?

Галька шуршала под моими босыми ногами, когда по руслу ручья я вышла из леса и направилась в сторону моря, где меня ждала моя скала. Небольшая, приземистая, похожая на башенку на прибрежной полосе, устланная съедобными красными водорослями – дульсе.

Я сорвала немного и расстелила их на солнце. Дульсе вкуснее, если просушить их прямо там, где они собраны. Теперь посижу тут, пожую водоросли, наслаждаясь временем сладкого покоя. Очень скоро Барна проснется, и жизнь там снова закипит.

Водорослей, которые можно было легко достать, не осталось. С прибрежных скал собрали морских улиток и ракушек, в прибрежной полосе – всех моллюсков. Крестьяне с близлежащих холмов спускались сюда за пропитанием в голодные месяцы, в июле и августе: заготовленная прошлой осенью картошка уже закончилась, а новый урожай еще не созрел.

Мама всегда говорит местным женщинам: «Варите этих мидий и сердцевидку. Не ешьте их сырыми, иначе умрете».

– Слава богу, что у нас есть рыба на продажу, – как-то сказала она мне. – Фермеры, те отдают всю свою пшеницу и овес лендлорду в плату за ренту, а себе оставляют на еду лишь картошку. Их женщины вообще не видят денег. Некоторые из них выходят за бедных трудяг, которые работают только за право пользоваться хижиной с одной комнатой и клочком земли под огород. Мы же умеем торговать и торговаться на рынке, получаем реальные деньги. У жены рыбака жизнь намного лучше, чем у жены фермера или батрака.

Возможно, но мы ведь тоже очень зависим от картошки. Наша еда приходит с полей, которые делят между собой семьи рыбаков. Наши деньги уходят на ренту. А крестьянским женщинам неведом страх, который испытываем мы, когда с гор спускается туман, залив сливается с небом, а море начинает бесноваться. Каждый год кто-то из мужчин погибает. Работать на земле, может быть, и тяжело, но она, по крайней мере, не убивает.

Залив Голуэй… Такой тихий и спокойный. Но я знаю его нрав. Стоит лишь отвернуться, и он может тут же яростно взметнуть волны. Земля же неподвижна. Отчего сердце крестьянки может встрепенуться так, как мое, когда лодки Барны присоединяются к флотилии Кладдаха и рыбакам из Клэра? Сотни суденышек и рыбацких парусных шхун, púcа́ns[5]5
  См. глоссарий в конце книги.


[Закрыть], движутся вместе по заливу Голуэй, и их наполненные ветром красные паруса следуют в открытое море за белым парусом адмирала Кладдаха. Впрочем, сейчас залив пуст. Так будет два дня: никто не рыбачит в ночь Святого Иоанна и на следующий, праздничный день. Выходит, самое время для свадьбы Майры.

Ну а я не стану женой рыбака, как всегда думала, не буду провожать мужа в море и молиться, чтобы он благополучно вернулся домой. Я буду невестой Христа, как говорит мисс Линч.

Я подумала, что, возможно, мисс Линч взяла меня только потому, что ей все еще нравится моя мама. Нравится с тех времен, когда была еще Мэри Дэнни Уолш, простой девушкой из Барны, которая работала в Большом доме и была ровесницей дочери лендлорда. Она могла бы остаться там, но из Коннемары приехал Джон Кили со своей матерью, мама влюбилась в него и стала его женой. После рождения Майры, ее первого ребенка, она попросила мисс Линч стать малышке крестной матерью. И мисс Линч согласилась. Мама говорит, что для нас это большая честь.

Когда мисс Линч открыла бесплатную школу для девочек, мы с Майрой попали в первый класс. Мне было пять, а Майре – семь, когда мы крались наверх, в нашу учебную классную комнату на чердаке хозяйского дома в Барне, боясь встретиться с хозяином-лендлордом. Десять человек пришли из хижин рыбаков, и еще десять – из фермерских хозяйств. Всех нас, готовя к учебе, тщательно умыли и выдраили. Жутко смущались все, за исключением Майры. У нее даже хватило наглости поправить мисс Линч и попросить называть ее Мари – на ирландский манер.

Большинство девочек покидали школу к двенадцати годам, чтобы ухаживать за младшими детьми в семье, чинить сети, продавать улов, а к шестнадцати выйти за сына рыбака. Но мои родители разрешили мне продолжать учебу. Исключением становились дни, когда я должна была торговать под Испанской аркой вместе с мамой и Майрой.

Именно Майра обратила мое внимание на то, как мама смотрит на новый Введенский монастырь и как говорит о его сестрах, когда мы проходим мимо.

– Мама хочет, чтобы ты стала монахиней, – сказала она. – Они с мисс Линч уже договорились об этом. Заплатит за это мисс Линч. Если ты не хочешь идти в монастырь, лучше побыстрее найди парня.

Да, но какого парня? За Майрой в Барне ухлестывал чуть ли не каждый, но меня ни к кому из них никогда не тянуло – явный признак того, что монастырь был для меня предназначением от Бога. Господь не посылал мне жениха, чтобы я могла служить Ему. А может, Он, наоборот, хотел уберечь меня. Я сама видела, сколько мужей спивались, превращая жизнь своих жен в ад. Я слышала, как жутко кричала моя мама, рожая нашего младшего братишку Хьюи, хотя она и уверяла, что вскоре после родов женщина забывает о боли. И все же… Еще почти три месяца. Все лето. И без школы. К сентябрю я буду готова.

Я вздремнула на солнышке, и мне послышалось, будто мама говорит мне: «Как же я благодарна Господу, что Он призывает тебя…» Потом голос отца: «Дэниел О’Коннелл одержал великую победу, вернув нам монастыри. Я горжусь тобой, Онора, – ты будешь первой дочерью рыбака, которая станет святой сестрой…» Мисс Линч сказала: «Связующее звено восстановлено…» А бабушка Кили добавила: «Ирландские монахини – это женщины-воительницы, ни в чем не уступающие мужчинам…» На этом я окончательно уснула.

Меня разбудил шум волн прилива, бьющихся о скалу, – залив Голуэй стал неспокойным.

Вдруг я увидела, как по воде что-то движется. Какая-то деревяшка? Выпавший с корабля бочонок? Но предмет этот плыл параллельно берегу против течения прилива. Тюлень? Но тюлени живут дальше, в холодных водах, там, где залив соединяется с Атлантическим океаном.

Прямо на меня смотрела пара глаз. И не два темных глаза на черной лоснящейся голове тюленя. Это были синие человеческие глаза. Быть может, матрос или рыбак выпал со своего корабля? Но матросы и рыбаки не умеют плавать.

А этот именно плыл. Руками он совершал гребки, а ногами молотил под водой, поднимая брызги. Может, он тонет?

Я вбежала в буруны прибоя.

– Вы что там, тонете? – крикнула я ему.

– Ну да!

Ему нужно было за что-то ухватиться. Прилив тянул меня вглубь. А вот и он. Его лицо. Уже ближе. Он… Он смеется! Человек нырнул, вынырнул и, поймав волну, выкатился на мель.

Он стоял, опустив руки и не стараясь ими прикрыться, а вода бурлила и пенилась вокруг его длинных ног. Он смотрел мне в глаза и улыбался.

– Ты вовсе не тонул.

– Тонул, – возразил он. – Я и сейчас тону – в твоей красоте. Ты вообще девушка или русалка?

– Я очень даже реальная.

Я не могла пошевелиться. Неужели он околдовал меня? Бабушка говорит, что из моря иногда выходит морской народ. Но этот парень точно был человеком. Несомненно.

Крепкие мускулистые ноги. Широкие плечи. По росту и размерам – явно человек. И при этом вообще без одежды. На нем она казалась бы мешковатой и никчемной. Внезапно его мужское достоинство начало расти на моих глазах.

Он заметил, куда я смотрю.

– Нет, видением ты быть не можешь, – сказал он, – иначе я бы не… Пожалуйста, моя одежда лежит вон там.

Одежда. Нужно принести ее ему немедленно. Ведь из окон своего Барна-хауса нас могла увидеть мисс Линч. Но я почему-то продолжала стоять и пялиться на него.

Перед глазами всплыла сцена в приемной Введенского монастыря: мать-настоятельница, мисс Линч и мама…

Но картина эта быстро расплылась, а потом и вовсе растаяла.

Потому что теперь я видела только его.

Глава 2

– Расскажи мне, кто ты, – попросил незнакомец. – Расскажи мне все о себе.

Он уже оделся в темные штаны и свободную холщовую рубашку. Теперь мы стояли вдвоем, прислонившись к моей скале.

– Мои отец и братья рыбачат, а я с матерью и сестрой продаю их улов в Голуэй Сити. – Я показала ему на череду выбеленных известью домиков, вытянувшихся вдоль дуги берега, и объяснила, что живу в одном из них с мамой, папой, бабушкой, сестрой и тремя младшими братьями. – Всего тридцать рыбацких семей живут в нашей деревне, она называется Беарна – это означает «пролом» по-ирландски. Хотя на английском название перекрутили, и получилась Барна.

Я вдруг умолкла, потому что хотела сказать совсем не это.

Он все понял.

– Это все внешнее. Расскажи, что у тебя внутри, – сказал он. – О чем ты думаешь, что чувствуешь? Как я могу завоевать твое сердце? Отправь меня в какой-нибудь великий поход, пошли меня за горы, за моря. Чтобы завоевать твою любовь, я готов гнать свою лошадь, Чемпионку, хоть в Тир на Ног[6]6
  Тир на Ног – в кельтской мифологии «остров юных», страна вечной молодости.


[Закрыть] и обратно.

– Любовь? Ты ведь даже не знаешь моего имени.

– Тогда с этого и начнем.

– Онора Кили.

– Онора… Прекрасно. Онора – это «честь».

Выходит, это все же случается. Любовь с первого взгляда. Совсем как в бабушкиных рассказах о Дейрдре и Найси, Грайне и Диармиде[7]7
  Влюбленные, персонажи ирландских мифов.


[Закрыть]. Лишь взглянуть в лицо и сразу понять: это он. Поразительно. Но правда.

– А тебя как зовут?

– Майкл Келли, – ответил он. – Моего отца звали Майкл Келли, а отца матери – Мерта Мор Келли. Я из Галлаха-уй-Келлай.

– Галлаха рода Келли, – повторила я, переводя это название на английский. – Я начинаю понимать.

– Понимать что?

– Что ты – Келли.

Мы рассмеялись, словно я сделала величайшее умозаключение. Он взял меня за руку, и я притихла.

Я взглянула из-за скалы на Барна-хаус. Шторы по-прежнему были задернуты – это хорошо. Чтобы посмотреть на рыбацкие дома, мне пришлось перегнуться через парня. Тоже тихо. Все еще спят. И я не одернула руку. Там ей было тепло и хорошо.

– Так ты не… Я хотела сказать, может, это какое-то колдовство? – спросила я.

– Конечно колдовство, – ответил он. – Погоди, я сейчас призову своего скакуна.

Скакуна! Он так и сказал – «призову» и «скакуна». Поэтому я подыграла:

– Конечно, мой галантный герой, прошу тебя.

***

Как ловко он шагал по песку, а потом легко взбегал на холм Джентшн Хилл, на вершине которого стояла его лошадь. Волшебное место. Может, мне теперь встать и убежать? А что если он собирается увезти меня отсюда в свой волшебный форт rath?[8]8
  См. глоссарий в конце книги.


[Закрыть] Но, когда он вел изящное животное вниз по склону ко мне, я не сдвинулась с места. На плече у Майкла было седло, а под мышкой – какой-то сверток. Я поднялась ему навстречу.

– Полегче, полегче. – Он похлопал лошадь по шее и опустил свою ношу на землю. – Все в порядке, Чемпионка, – сказал он и повернулся ко мне. – Мы с ней еще никогда не видели столько воды, без конца и края. Вид этого залива, который тянется отсюда до самого моря, очень возбуждает нас обоих.

– Славная лошадка, – заметила я.

– Славная. И будет вести себя вежливо и спокойно, пока я присяду рядом с Онорой Кили. Ее зовут Чемпионка.

– Она rua, – сказала я. – В смысле – рыжая.

– Гнедая, – поправил он. – Или каштановая, под цвет твоих волос, пылающих огнем на солнце. Это из-за твоих замечательных волос, летавших вокруг твоей головы, Онора Кили, я и принял тебя за русалку. Вроде тех, что вырезаны в камне над проемами дверей аббатства в Клонтаскерте[9]9
  Клонтаскерт (англ. Clontuskert; ирл. Cluain Tuaiscirt) – деревня в Ирландии, находится в графстве Роскоммон (провинция Коннахт).


[Закрыть].

– Русалка? А я решила, что ты из морского народа… или тюлень, – сказала я.

– Хочешь, чтобы я был тюленем? Для тебя я с радостью им стану.

– Оставайся мужчиной. Мужчиной на хорошей лошади.

Внезапно я поняла: человек с лошадью. О Иисусе! Мария и Святой Иосиф! Цыган, бродяга… Всю жизнь меня предупреждали: «Не отходи далеко, иначе тебя украдут цыгане! Эти прохвосты украдут у тебя зубы, а потом тебе же их и продадут!»

Когда караваны пестрых цыганских кибиток проезжали через Голуэй Сити, мама сильнее прижимала меня к себе. А женщины на рынке перешептывались: «Они иногда забивают своих жен до смерти».

«Отвернись, Онора, не смотри на них! – приказывала мне мама. – Цыганки могут сглазить тебя».

И вот теперь передо мной он, человек с лошадью, цыган!

– А где все остальные? – «Будь поаккуратнее, Онора».

– Остальные? – переспросил он. – Тут только мы с Чемпионкой.

– А разве ты не путешествуешь в кибитках вместе с табором?

– Ты решила, что я цыган?

По правде говоря, мне было все равно. В синеве его глаз отражался залив, а на губах играла улыбка.

– Я не цыган, хотя считаю, что и среди них есть приличные люди. Скитаться всю жизнь по дорогам – ужасное дело, и, думаю, то, что они приворовывают время от времени, вполне можно понять.

– Понять-то можно, – согласилась я, – но ты не один из них?

– Нет, Онора Кили, хотя в данный момент у меня нет ни крова, ни домашнего очага.

– В данный момент?

– Я хочу поведать тебе свою историю, но не знаю, с чего начать. Может быть, с моей матери?

– Давай, – кивнула я. – Матери – это всегда очень важно.

И мы снова рассмеялись. Он взял меня за руку, и мне стало абсолютно не важно, есть у него мать или нет, цыган он или кто-то еще.

Его лошадь подняла голову и заржала.

– Она что, тоже смеется? – спросила я.

– Возможно. Чемпионка любит эту историю, потому что мы с ней родились вопреки «естественному порядку вещей», как говорил мой старый школьный учитель.

Что это может означать? Сейчас он расскажет.

Мы удобно устроились, прислонившись спинами к теплому камню. Я повернулась так, чтобы видеть его лицо, когда он будет говорить. Как же очаровательно двигаются его губы, когда с них слетают слова. Синева его глаз темнела ближе к краям радужки, которая словно излучала странный свет. Какие густые черные волосы, какой прямой нос. Настоящий герой, вышедший из моря. Майкл Келли… Итак, его история.

– …Мерта Мор…

– Прости, Майкл, но кто он такой? Ты вроде бы хотел начать со своей матери.

– Ну да. Сядь поближе, чтобы ветер не уносил мои слова через залив к зеленым холмам графства Клэр.

– Все в порядке. Я и так слышу. Начни снова.

– Отец моей матери, Мерта Мор Келли, был крупным мужчиной, просто громадным, и очень немногие в Галлахе, да и вообще в окрестностях Баллинасло[10]10
  Баллинасло (англ. Ballinasloe; ирл. Béal Átha na Sluaighe) – малый город в Ирландии, находится в графстве Голуэй (провинция Коннахт).


[Закрыть], могли бы бросить ему вызов. Даже полковник Блейкни, лендлорд, обращался к нему с определенным уважением. Он звал его Мартин, переиначивая его имя на английский лад, хотя для всех остальных он был Мерти. Род Келли заправлял на востоке графства Голуэй тысячу лет, когда туда вместе с Кромвелем пришли предки Блейкни, грабя и сжигая все на своем пути.

– А еще они разрушали аббатства и мучили бедных монахинь, – вставила я.

– Странно, что ты подумала об этом, потому что аббатства действительно играли там важную роль! Просто поразительно, что ты вдруг упомянула аббатства!

– Да уж, удивительно, – сказала я.

И мы снова засмеялись. Я придвинулась к нему поближе, и теперь мы грелись под солнцем совсем рядом.

– Мужчины в моем роду в течение многих поколений были кузнецами. Ты слышала какие-нибудь истории про Гоибниу[11]11
  Гоибниу (ирл. Goibniu; имя происходит от слова «кузнец») – один из богов в ирландской мифологии, бог-кузнец.


[Закрыть]?

– Мне рассказывала о нем бабушка. В старину, до прихода в Ирландию Святого Патрика, Гоибниу делал оружие для героев и провожал смельчаков в иной мир с великими почестями.

– Правильно, – кивнул Майкл. – Но даже после прихода Святого Патрика кузнецы вроде Гоибниу раскатывали золото в тонкие листы, чтобы изготавливать чаши для причащения монахам и жезлы епископам и аббатам, а также великолепные торки[12]12
  Торк – кельтское ожерелье.


[Закрыть], броши и заколки для вождей кланов. Имея тайное знание о том, как ковать железо и золото, кузнецы были молчаливыми и осторожными, строго хранили свои секреты. Таким был и мой дед. Но моя мать не страдала от тишины в доме, – продолжил он. – Хотя по натуре мама не была женщиной молчаливой, она говорила, что была вполне счастлива, посвящая свои дни приготовлению еды и уходу за моим дедом, потому что супружество миновало ее стороной. Никто не попросил руки дочери Мерты Мора. Молчаливые люди пугают других, особенно такие мускулистые…

– Вроде тебя? – вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать. Я чувствовала его руку – действительно очень мускулистую.

– Ну, по сравнению с ним я слабак, – сказал Майкл. – Он был настоящим великаном, легко поднимал железные чурки и мог выковать подкову несколькими ударами молота. Нужно было быть очень смелым человеком, чтобы прийти в темную кузницу Мерты Мора Келли и просить руки его дочери. И таких не находилось.

– Но один все же нашелся, – предположила я, – ведь ты-то появился.

– Я появился.

Между нами повисло молчание, которое становилось напряженным.

– Продолжай, – наконец попросила я.

– Ты что-нибудь слышала о Галлахском замке?

– Прости, нет, – ответила я.

– Это хорошо. Тогда я расскажу тебе. Представь себе огромный каменный форт, построенный на высоком холме, с террасами по склонам. На них могли удобно расположиться толпы зрителей, пришедших посмотреть на скачки, устраиваемые родом Келли по скаковому кругу. От замка сейчас остались лишь руины. Когда опускаются сумерки, там появляются привидения, а также добрые феи, которые, как тебе известно, любят быстрых лошадей.

– Я и вправду знаю это, – подтвердила я. – Моя бабушка – большая мастерица по всяким волшебным делам.

– Ах, – воскликнул он, – и это у нас с тобой общее!

Мы улыбнулись друг другу.

– Келли на земле своих предков не боятся никаких волшебных существ, – продолжал он. – Еще маленьким мальчиком я как-то скакал по скаковому кругу на воображаемом коне и вдруг услышал, как толпа приветствует и подбадривает меня перед последним препятствием. Я прыгнул вверх, перевернулся и мягко приземлился на зеленую траву.

– Всегда приятно приземляться мягко, – заметила я.

– Ты совершенно права, Онора. – Он сжал мою руку. – Итак, Галлахский замок и скаковое кольцо уже отложились в твоем воображении?

– Да, Майкл.

– Тогда продолжим. Как я уже сказал, все это место считалось заколдованным, и никто из соседей не осмеливался распахивать склоны или что-то садить на них. Даже Блейкни уже оставили попытки заставить своих арендаторов возделывать эту землю. Лошади там тоже не паслись. О, они могли, конечно, пару раз отщипнуть сочной зеленой травки, но потом поднимали головы, прислушивались и тут же убегали к изгороди вдоль дороги, где и стояли, пока их не уводили оттуда. Да и коровы Блейкни тоже отказывались там пастись, хотя по сравнению с лошадьми это довольно глупые животные.

– Всякий знает, что кони самые умные, – сказала я, хотя Чемпионка была первой лошадью, которую я видела так близко. – Ты только посмотри, как Чемпионка стоит и внимательно слушает нас.

– Она уже слышала эту историю, – сказал Майкл. – Так вот. Самым знаменитым из всех Келли в Галлахе был Уильям Бой О’Келли.

– Когда? – спросила я.

– Что когда?

– Когда он жил?

– О, задолго до Кромвеля, но через несколько столетий после того, как первые Келли пришли с севера. Их предводителя звали Майн Мор. Его сын Кеаллай позднее передал свое имя нашему роду. Кеаллай означает «раздор», и Келли, соответствуя своему имени, всегда сражались. Против завоевателей, но, честно говоря, и между собой. Раздоры. Братья убивали братьев ради титула главы клана, Taoiseach. Ты не станешь укорять меня за это? – спросил Майкл.

– Моя прародительница, Королева Маэва, тоже знала толк в раздорах и междоусобицах, – сказала я.

– Маэва – твоя прародительница? Ух ты, ее крепость находится неподалеку от нас!

– Мы, Кили, – потомки ее сына Конмака. Отсюда и название Кон-на-мара – Кон-с-моря.

– Выходит, – сказал он, – мы с тобой были связаны еще до того…

Я смогла лишь кивнуть. Он наклонился ближе, не отпуская мою руку.

– Прости, что прервала твой рассказ, Майкл. Продолжай.

Он прочистил горло.

– Так вот. Этот предводитель, Уильям Бой, правил нашим кланом в течение долгого мирного периода: нормандцы утихомирились, а Кромвель еще не пришел. И захотел он устроить пир, да такой, о каком и не слыхивали на всем острове Ирландия. Он пригласил на него всех вождей и правителей из городов на многие мили вокруг. И они приехали на этот великий рождественский пир в Галлахский замок вместе со своими женами и детьми, воинами и слугами, поэтами и священниками. В те дни семьи внутри клана находились в вассальной зависимости от вождя, и у каждого, кто прибыл в Галлах, были свои обязанности. Например, Ноутоны везли в замок Келли французское вино из порта – очень ответственная задача, – сказал Майкл.

– А ты что, очень любишь выпить? – спросила я.

– Я могу пить, а могу не пить, – ответил он.

– Это хорошо, – сказала я. – Продолжай. Думаю, гости привезли лошадей?

– Действительно, привезли. Причем прекрасных лошадей: одни были лоснящимися черными, другие – совершенно белыми. А один конь был как спелый каштан. Этот цвет очень идет и лошадям, и женщинам, – сказал он и одним пальцем, мягко и быстро, погладил меня по голове, однако я ощутила это прикосновение всем телом. – У тебя целый водопад тяжелых рыжевато-каштановых волос – похоже на хвост Чемпионки.

– На хвост Чемпионки?!

– Но он, конечно, и близко не сравнится с твоими прекрасными густыми волосами, Онора Кили. А твои глаза… Они такие ясные. Зеленые с золотистыми искорками… – Он потянулся рукой к моему лицу, но потом быстро опустил ее.

Я судорожно сглотнула.

– Ты остановился на пире, Майкл, – сказала я хриплым голосом.

– А… Ну да.

– Итак…

– Итак, началось пиршество. В огромных очагах бараны жарились целиком. И все гости горячо благодарили поваров за угощение.

– Хорошие манеры, – заметила я.

– Точно, – подтвердил Майкл. – А если кто-то оказывался не таким воспитанным? Тогда ему отрезали мясо из самого невкусного места – холодную лопатку. Всем гостям Уильяма Боя так понравилось здесь, что у него не хватило духу распустить их после Рождества. И все они остались, а пиршества, скачки, пляски, рассказывание всяких историй и музыка продолжались еще три времени года, пока не наступило первое августа – Lughnasa, когда нужно было собирать урожай. Чистосердечную щедрость Уильяма Боя О’Келли помнят по сей день, и даже сейчас такое гостеприимство называется Fáilte Uí Cheallaigh – «Прием О’Келли». – Майкл погладил меня по руке. – И это действительно очень теплый прием, – добавил он и отпустил меня.