Текст книги "Залив Голуэй"

Последние слова он произнес, понизив голос, и, прихрамывая, удалился. Джексон последовал за ним. Томас и Дэниел заплакали. Бабушка подошла успокоить их. А Джонни Ог убежал через заднюю дверь.

– Запугивать женщин и детей – это они хорошо умеют, – бросила я.

– Сейчас еще не так плохо. Когда здесь Роберт, бывает намного хуже, – ответила Майра.

– Тебе нельзя здесь оставаться, Майра, – сказала я. – Отец возьмет Майкла, Денниса и Джозефа, и они все вместе придут сюда. И пусть майор Мерзавец Пайк тогда попробует покричать на четверых крепких мужчин.

Майра, которая гладила Дэниела по голове, посмотрела на Томаса.

– Но ты же не бросишь нас, мамочка? – спросил тот. – Ты не дашь ему забрать нас?

– Я никогда не брошу вас, мои мальчики. И вы это сами знаете, – ответила Майра.

Взглянув на нас, она лишь покачала головой.

– Вам лучше уже идти, – сказала Майра.

Бабушка обняла мальчиков, а Майра шепнула мне на ухо:

– Он ненавидит нас. Джексон ненавидит нас. Скажи Майклу, чтобы он поостерегся.

– Я передам ему, Майра. А с тобой все будет в порядке?

– Старому майору нужен Роберт, а Роберту нужна я.

***

Когда мы с бабушкой вернулись, отец с парнями разгружал улов. Джози Бейли, жена Денниса, сортировала рыбу. Она была настоящей дочкой рыбака – ловкая, проворная, умела продавать и торговаться, всегда была готова идти на рынок, хотя вскоре у нее должен был родиться второй ребенок. Сейчас у молодого семейства была маленькая дочка, а Джози хотела еще одну.

– Чтобы сестрички, – говорила она.

Мама вышла к нам с Бриджет на руках.

– Опускается туман, – сказала она. – Я видела, как среди холмов собирается дымка. Тебе лучше заночевать сегодня у нас.

– Мне нужно вернуться домой, мама.

– Может, мне пойти с тобой, Онора? – предложил мой брат Хьюи, которому было уже двенадцать, очень смышленый мальчик. – Я бы хотел повидать Пэдди и Джеймси, а на ночь могу остаться у вас в Нокнукурухе.

– У тебя что, завтра школы нет? Учитель будет ждать тебя. Мама говорит, что ты прекрасный ученик. Amo, amas, amat… – начала я.

– Amatus, amant[36]36
  Спряжение глагола «любить» на латыни в настоящем времени.


[Закрыть], – закончил он. – Но у вас я мог бы почитать твою книгу, Онора.

Майкл нашел для меня в Голуэй Сити старую книгу латинской грамматики, которая, вероятно, принадлежала когда-то обнищавшему школьному учителю. «Стоила она довольно дешево, – сказал он мне тогда. – Когда мимо нашего дома проложат дорогу и я открою свою кузницу, куплю тебе больше».

– Вы все завтра придете помогать нам копать картошку, и я дам тебе почитать книгу, – заверила я его.

Он был высоким, как все Кили, но единственным рыжеволосым в нашей семье.

– Хьюи, тебе пора уже спать, – сказала мама. – Онора, такой туман спускается… Оставайся. Там даже дороги не разглядишь.

– Если бы я к этому времени не выучила каждую трещинку и каждую впадину на тропе от берега до Нокнукуруха, то была бы полной amadán и позором для нашего ученика Хьюи.

– Amadán по-английски означает «идиот», – пояснил Хьюи.

– Совершенно верно, Хьюи, – подтвердила я и, поцеловав маму, взяла Бриджет на руки.

– Счастливого пути, Онора, – сказала на прощанье мама.

Меня окутал туман, тяжелый и сырой. Я решила, что пойду вдоль берега: сейчас отлив, и так будет быстрее. Я слышала, как волны глухо ударяют в скалы, торчащие из воды, словно корявые пальцы, но сам залив был скрыт от меня пеленой тумана.

Бриджет вскрикнула.

Я слишком сильно прижала ее к себе, не осознавая этого.

– Прости меня, a stór. Мамина деточка, мамина маленькая девочка.

В полной темноте лишь ощущение утоптанной земли и краев углубления под ногами подсказывало мне, что я на тропе. Так я и шла: шаг правой ногой, шаг – левой, шаг – правой, шаг – левой.

– Господи Иисусе, Дева Мария и Святой Иосиф! Спасите и защитите меня! – крикнула я. Как далеко я уже зашла?

Вверху тускло мелькнул огонек.

– Онора!

На возвышенности стоял Майкл с куском горящего торфа перед собой.

– Онора, вот вы где! Я уже начал волноваться. Это какой-то особенный туман. Пойдемте, пойдемте, мы с мальчиками уже приготовили вам ужин.

Мы сидели у родного очага, ели вкусную рассыпчатую молодую картошку нового урожая, и я не уставая приговаривала, как здорово готовят мои мальчики. Я держала Бриджет на руках, а Майкл и наши сыновья рассказывали о своей поездке верхом в каштановую рощу возле Барны.

– Первым делом, Пэдди, расскажи маме, что особенного было в тех деревьях.

– Они совсем старые, мама, старые, старые, старые.

– А почему это еще так важно? – подсказал Майкл.

– Потому что… – начал Пэдди и продолжил нараспев: – Потому что Ирландия трижды одевалась и трижды раздевалась донага.

– Молодец, Пэдди, очень хорошо, – похвалила его я.

– Трижды, – повторил Джеймс. – Трижды, трижды.

– Он, мама, не знает, что «трижды» – это означает три раза.

– Нет, знаю, – обиделся Джеймс. – Три, три, три!

– А что тогда означает «трижды одевалась и трижды раздевалась донага»?

– Это значит, – сказал Пэдди, – что они трижды рубили наши деревья.

– Они?

– Ну, плохие люди.

– Так было проще сказать ему, чем объяснять про викингов, нормандцев, Кромвеля и всех остальных, – обьяснил Майкл.

Я кивнула.

– Одна и та же история, только персонажи разные, – сказала я.

– В Ирландии, мама, раньше высокие деревья были повсюду, но сейчас они растут только вокруг больших домов. Но после нашего набега у нас теперь тоже будут собственные деревья, – заявил Пэдди.

– После нашего набега! – воскликнул Джеймс.

– Мы там подкрадывались! – сказал Пэдди.

– На четвереньках, – добавил Джеймс.

– И папа тоже, мы все, мама, крались через лес, пока не добрались до самого высокого каштана. А потом мы бросали палки и камни по веткам, – продолжал Пэдди.

– И я тоже бросал, мама.

– Помолчи, Джеймси, сейчас я рассказываю, – оборвал его Пэдди. – Так вот, палки и камни…

– Пэдди здорово бросал, – снова перебил его Джеймс. – Сильно.

– Да, – подтвердил Пэдди. – Скажи, папа?

– Вы оба были молодцами. А когда каштаны упали, мы тут же схватили их и побежали домой, распевая на ходу «Запад проснулся». А ну-ка, мальчики, давайте.

Мальчишеские тонкие голоса присоединились к глубокому баритону Майкла:

 
– И, как всегда, в авангарде войск О’Коннора
К победе рвутся все кланы Коннаута.
 

Они запинались, озвучивая сложный текст, но припев подхватили стройным хором:

 
– Запад встал ото сна!
Запад проснулся!
 

Они повторяли это снова и снова. Я хлопала им в ладоши, а Бриджет смеялась.

– А теперь сделаем вот что, – сказал Майкл, обдирая с их добычи зеленую колючую кожуру.

Он проделал в двух каштанах отверстие и продел туда по куску веревки.

– Смотрите, – продолжал он, – я взмахну, и каштан в моей правой руке атакует другой, тот, что в левой.

Он сделал быстрое движение запястьями, и каштаны столкнулись, ударившись друг о друга.

Мальчики были в восторге.

– Дай мы сами попробуем, папа! Дай нам!

Пэдди взял один, Джеймси – второй.

– Понаблюдаем за ними, – шепнул мне Майкл. – По тому, как мужчина обращается с таким каштаном, можно определить его характер.

Пэдди сразу крутанул веревку, направив свой снаряд прямо в каштан Джеймси, но тот убрал свой и тут же нанес удар в ответ. Последовало сильное соударение, однако ни один из каштанов на раскололся.

– Это прекрасное сочетание для братьев, – сказал Майкл. – Я имею в виду мозги Джеймси и силу Пэдди. Один планирует стратегию, а второй наносит мощный удар.

Я засмеялась:

– Но, Майкл, Джеймси еще нет и трех лет, а Пэдди – всего пять.

– Тем более, самое время начинать. Но в этом есть еще один очень важный урок. Эй, слушайте меня внимательно.

Сыновья тут же притихли и подняли глаза на отца.

– Будете держаться вместе, и никто вас не одолеет. Видите мои пальцы? – Он вытянул вперед растопыренную пятерню. – Джеймси, возьми один папин палец и согни его назад.

– Я не стану делать больно своему папочке.

– Тогда я это сделаю, – заявил Пэдди и, решительно схватив Майкла за мизинец, надавил на него.

– Ой-ой-ой! – воскликнул Майкл и, вскочив с места, принялся кружить по комнате.

Мы с мальчишками и Бриджет покатывались со смеху. Потом Майкл остановился и сжал пальцы в кулак.

– Теперь смотрите сюда. Мои пальцы сжаты в кулак. Я крепко держу их вместе. А теперь, mo bouchaill, мой мальчик, попробуй согнуть его сейчас.

Пэдди не удалось даже сдвинуть палец с места.

– Сейчас они сильны, потому что все эти ребята держатся вместе. Вместе. Вы все поняли, мальчики?

– Мы поняли, папа, – быстро ответил Пэдди, а Джеймси все кивал и кивал, потряхивая своими пухлыми щечками.

– А теперь – спать, – объявила я.

Мы устроили детей на тюфяк с соломой у очага.

– Расскажи нам какую-нибудь историю, папа, – попросил Пэдди.

– Истории будем рассказывать днем, – сказал Майкл. – А завтра нас ждет работа.

Я уложила Бриджет в грубоватую колыбель, которую Майкл сделал своими руками, а сама растянулась на нашем набитом соломой матрасе.

Майкл нашел в лесу bogdeal – окаменевшую древесину времен, «когда Ирландия была вся одета лесами», – и бросил в огонь. Пламя сначала стало голубым, как цветы на холме Джентиан Хилл, а затем – пурпурно-красным, как фуксии, которые расцветут перед нашим домом.

– Майские цветы в октябре, – сказала я Майклу.

Он снял штаны и улегся рядом со мной. Я укрыла его одеялом.

– Лежим тут, в тепле и уюте, – везет нам. А Майра мается там в своей тюрьме, – тихо сказала я.

Майкл крепче прижался ко мне.

– Такое чувство, что она расплачивается за наше с тобой счастье. Это просто невыносимо.

– Майра сильная, – ответил Майкл.

– Я уже устала слышать это. Что означают эти слова? Она что, страдает меньше оттого, что сильная? Она напугана, Майкл. Майра никогда и ничего не боялась, но этот агент – жесткий и суровый человек. Старый майор позволил этому Джексону привести сюда миссионеров.

– Миссионеров? Я что-то не понял, Онора.

– Чтобы обратить нас в протестантскую веру. Мы – дикари, язычники, и поэтому не должны иметь приличной земли. Ты на своих плечах вынес на поля огромное количество водорослей, мы столько садили, обрабатывали эту землю, пропалывали, ждали урожая, и после всего этого Джексон рвется поднять ренту и выгнать нас отсюда. И все потому, что Джонни Лихи утонул, а отец Джилли не разрешил Майре выйти замуж снова.

Майкл обнял меня одной рукой.

– И никакая она не сильная, – тем временем продолжала я. – Точнее, это флиртующая и развязная Жемчужина сильная, а Майра – Майра как раз напугана, как и я.

– Тс-с-с, Онора, тс-с-с.

– Майкл, этот преподобный Смитсон, он хочет забрать у нас и Пресвятую Богородицу тоже.

– Успокойся, a stór, – остановил меня Майкл, – они не могут изгнать с земли Деву Марию. Ирландия принадлежит ей.

– Могут, могут, если она задолжает им ренту, – возразила я и тяжело вздохнула. – Ох, Майкл, я так волнуюсь. Этот Джексон – совсем другое семя, другая порода. Он ненавидит нас. И ему известно, что ты находишься на земле Маллоя. От лендлордов наших нам никогда не было особой пользы, однако от них никогда не веяло таким ледяным холодом и неприкрытой ненавистью, как от Джексона. Этот холод доходит до моего сердца и пронизывает до костей – как в тумане. И это ужасный туман, Майкл.

– Может, сделаем по глоточку poitín, a stór?

– Poitín?

– Это согреет тебя и немного приглушит твои страхи.

– Даже не знаю. Я пила виски только на танцах, поминках или свадьбах. И никогда – чтобы просто посидеть и поговорить.

– А ты попробуй.

– Только я не хочу быть пьяной.

– И правильно делаешь. Пьяный человек пугает сам по себе, но если отхлебнуть для согрева, это дает своего рода смелость. Все воины прекрасно знают это.

Он полез под кровать и вытащил оттуда бутылку с poitín, которую Патрик во время своих визитов постоянно пополнял.

Патрик Келли приходил к нам два-три раза в год: весной, чтобы объективным взглядом оценить грядки с картофелем и убедиться, что Майкл все сделал правильно, потом на Рождество и еще иногда летом. Приходил он ночью, оставался на день, а следующей ночью снова уходил. Он никогда не говорил, где был или куда направляется, но у него всегда была с собой бутылка самодельного poitín для нас.

– Пригуби, a stór. Капля виски – и пламя заиграет новыми красками, а добрая история и хороший муж заглушат все твои страхи.

Сначала я отхлебнула немного, а потом сделала глоток побольше. Майкл был прав. Я почувствовала, как от виски разливается тепло по телу, унимая мою внутреннюю дрожь.

– Uisce beatha, – сказала я. – Вода жизни.

– Fadó, – начал Майкл, – жил себе один кузнец. О нем поговаривали, будто был он самым сильным во всей Ирландии, и мужчины приходили отовсюду, чтобы бросить ему вызов. Кто сможет продержать тяжелый молот дольше всех? Ну, этот парень держал его над головой много дней и ночей, и рука его при этом оставалась прямой и крепкой.

Тут Майкл умолк и привлек меня к себе, нашептывая что-то мне на ухо. И я уже точно знала, что самый сильный, самый лучший и самый любящий мужчина во всей Ирландии – это мой муж, a ghrá mo chroí, любовь моего сердца.

Мы окунулись в любовь, и я ощутила прилив энергии. С чего нам страдать из-за какого-то старого майора и этого Джексона?

– Майкл, давай запряжем Чемпионку в повозку, посадим туда наших детей, потом заедем к Пайкам, заберем Майру с ее мальчиками и уедем. Сбежим отсюда.

– Сбежим? Куда, a stór?

– Куда угодно, лишь бы подальше от Мерзавцев Пайков и Джексона. Станем скитальцами, цыганами. А ты сможешь научиться чинить оловянную посуду.

– Я мог бы.

– А мы могли бы ночевать в лагере под звездами.

– Могли бы. Правда, зима приближается. Холодно, – заметил он.

– И еще мы никогда бы не увидели Нокнукуруха опять.

– Не увидели бы – если бы прятали Майру с ее детьми. А ты сама не будешь скучать по заливу Голуэй, по маме, папе, братьям? Не отчаивайся, Онора. Майра отыщет способ вернуться домой. Моя мама когда-то говорила: «Это длинная дорога, с которой не свернуть».

– Моя бабушка тоже так говорит. И мама.

– А они говорят «что уготовано тебе Господом, тебя не минет»?

– Говорят.

– А говорят: «Все пройдет, и это тоже»?

Я рассмеялась:

– И это тоже. – Внезапно мне ужасно захотелось спать. – И это тоже пройдет. Пройдет зима, настанет весна. Вернутся коростели.

– Обязательно вернутся, – согласился он. – И жаворонки, и другие певчие птицы – все птички небесные. – Он погладил меня по голове. – Им нас не победить. Нас слишком много.

Я закрыла глаза.

– А теперь спи, – сказал он. – Завтра начнем копать нашу pratties. И когда наш закром будет доверху наполнен картошкой, нашей едой на всю зиму и даже больше, когда будет собрано зерно и уплачена рента, нам не нужно будет никого бояться.

Я сладко зевнула.

– Мои придут завтра с утра, если туман рассеется.

***

Но туман окутывал Нокнукурух и окружающие таунленды весь следующий день. Как бы того ни хотелось Майклу, копать мы не начали. А собрать предстояло почти десять центнеров картошки.

Те двадцать грядок, которые мы заложили вместе с Патриком, теперь превратились в шестьдесят. В каждой из них было по сорок кустов, которые должны были принести от двадцати до тридцати картофелин каждый. Их будут тысячи и тысячи. Это очень щедрое растение, сказал тогда Патрик, но требует ухода. Майкл удобрял почву водорослями, известью из сожженных морских ракушек и навозом от Чемпионки. Он проверял, чтобы дерн был утоптан плотно и не оставалось никаких щелей. Грядки Нокнукуруха не беспокоили ни дрозды, ни крысы.

Некоторым нашим соседям казалось, что Майкл старается во всем превзойти других, и это их несколько нервировало: его умение играть на волынке, победа на Голуэйских скачках, то, как он разводил лошадей и продавал жеребят Чемпионки, его мечта о своей кузнице. Но Джон Джо Горман, семья Тирни, братья Макгуайры и даже Недди Райан хорошо знали, что значит содержать грядки, чтобы вырастить тонну картошки. И никто из них не срезал торф на болоте быстрее Майкла и не укладывал его так же аккуратно, как он. Мужчины таунленда ценили его таланты и видели в нем своего лидера – настоящее достижение для парня, появившегося здесь всего-то шесть лет назад.

В этом году урожай у нас был большой как никогда. Но картошка была готова сейчас. И если оставить ее в земле, она станет рыхлой.

На следующее утро мелкий моросящий дождь разогнал туман.

– Пойдем, мама! – позвал меня Пэдди.

Мальчики, которым не терпелось начать копать, уже стояли в дверях.

– А папа где?

– Великий силач Финн Маккул удалился, чтобы пописать с утра, мама.

– Пэдди!

– Папа сам так сказал.

Они с Джеймси захохотали. Когда пришли папа, бабушка, мама, Хьюи и Джозеф, мальчишки все еще не могли уняться. Деннис остался в Барне с Джози, которая вот-вот должна была родить.

– Благослови вас всех Господь, – сказал отец.

К своим полям потянулись и другие семьи из таунлендов. Они здоровались с нами и говорили: «Доброе утро, миссис!», «Слава богу, сегодня подходящий день для этого – наконец-то!»

Небо действительно прояснялось. Сегодня мы должны собрать много картошки.

– Я побегу вперед вместе с Джозефом, – крикнул мне Пэдди. – Он даст мне попробовать свою клюшку для хоккея.

В свои восемнадцать лет Джозеф был не выше пяти футов, и Пэдди, удавшийся ростом одновременно и в Келли, и в Кили, доходил ему до плеча. Этот крепкий парнишка, уже достаточно мускулистый, был к тому моменту на середине склона холма, пока Джеймси пыхтел далеко позади. Хьюи, добрая душа, посадил Джеймси себе на плечи и припустил вслед за Пэдди и Джозефом. Они больше походили на старших братьев моих сыновей, чем на их дядей.

Я шла между мамой и бабушкой и несла на руках Бриджет. Отец с Майклом о чем-то оживленно разговаривали и ушли далеко вперед. Они прекрасно ладили. Майкл теперь был полноправным мужчиной семьи Кили, у которого росли свои маленькие дети. Одиночество его ушло, внутренняя пустота заполнилась.

Я взяла бабушку за руку.

– Это наша собственная pratties, – сказала я. – И никто – ни Джексон, ни Мерзавцы Пайки, ни кто-либо еще – не имеет к ней ни малейшего отношения. Она только наша. Майкл говорит, она спасет нас.

– Спасет, – согласилась бабушка.

Вдруг я услышала крики Джозефа и Хьюи, слов я разобрать не могла. Через секунду пронзительно закричали Пэдди и Джеймси:

– Папа, папа, папа!

Майкл бросился к ним.

Голоса мальчиков звучали испуганно. Я видела, как Майкл добежал до них и упал наземь. Что он делает?

И откуда появился этот ужасный запах? Как будто неподалеку что-то издохло. Казалось, этот смрад поднимается от самой земли.

Когда мы с мамой, папой и бабушкой подошли к грядкам, ко мне подбежал Пэдди и протянул мне навстречу руки, вымазанные в какой-то черной жиже.

– Наша pratties, мама, – сказал он. – Она пропала.

Майкл, Джозеф и Хьюи рылись в земле.

– Мама, подержи Бриджет, – сказала я и, отдав ребенка, присела рядом с Майклом. – А картошка где? – спросила я. – Куда она вся подевалась?

Он вытащил большой комок, зловонный и липкий, и протянул его мне:

– Вот. Вот она.

Он выбросил гниль, вытер руки о траву и продолжил копать.

Стебли всех растений, еще вчера зеленые, сегодня стали черными и испорченными, а под землей вместо клубней была лишь слизь.

– Этого не может быть! – воскликнула я. – Как она могла погибнуть за одну ночь?

– Майкл, я нашел одну хорошую, – окликнул его Джозеф. – И еще одну, и еще – здесь всего пять крепких картофелин.

– А тут целая грядка уцелевшей! – крикнул отец. – Посмотрите, зеленый островок среди сплошной черноты.

Майкл встал.

– Копайте картошку из-под зеленых кустов – и быстрее, быстрее! Пока это, чем бы оно ни было, не распространилось и на них. Поторапливайтесь! Быстрее!

Пэдди побежал к Майклу.

Мама присела рядом со мной, а бабушка отнесла Бриджет в сторону. Подошел Джеймси и встал у моего плеча.

– Мама, мама.

– Я не могу, Джеймси. Я копаю. Помогай мне.

– Послушай, послушай!

– Что?

Теперь и я услышала это – странные звуки, эхом разносившиеся над долиной…

– Причитания, как по покойнику, – сказала бабушка.

Теперь завывание слышалось со всех склонов от соседей: их картошка тоже умерла – или умирала.

Этот звук остановил нас, мы замерли, стоя на коленях в грязи и слякоти.

Первым очнулся Майкл.

– Копать! Копать! Копать! – крикнул он и направился к грядкам наверху.

Я переползла к следующему зеленому пятачку, сунула руку в дурнопахнущую жижу и нащупала там твердый комок – хорошая картофелина. Однако, когда я схватила ее, она распалась и просочилась сквозь мои пальцы.

– Мы должны копать быстрее! – крикнул Майкл. – Вытаскивайте наружу любую целую картошку! Несите все это к ручью и смывайте слизь.

– Майкл! – Это был Джозеф. – Сюда, наверх! Тут она вся крепкая!

– Выкапывай ее! Выкапывай! – откликнулся Майкл.

Бабушка увела Бриджет и Джеймси. Пошел сильный дождь. Грядки затопили реки зловонной грязи. Мы промокли до нитки, но копали и копали, задыхаясь от тошнотворного смрада.

Остановились, лишь когда солнце полностью зашло.

Мы перенесли всю картошку к ручью возле нашего дома, вымыли ее, вытерли насухо своей одеждой и уложили в яму закрома. Все, что нам удалось спасти, едва закрывало его пол.

Шатаясь от усталости, мы собрались в нашем доме.

Бабушка сварила немного молодой картошки, выкопанной в прошлом месяце.

Майкл заглянул в котел.

– Крепкая! Эта была совершенно здоровой! И все поля еще вчера были здоровы… Как такое могло случиться? Что это за болезнь, которая ударила так быстро? Как картофель мог сгнить всего за одну ночь?

– Мы должны поесть и поспать, – сказала бабушка. – Возьмите все по одной картошке.

Обычно Майкл съедал десяток.

Мы поели. Я уложила маму, отца, бабушку и детей на тюфяк с соломой, а остальные устроились прямо на полу. Сама я легла рядом с Майклом.

– Грядки за длинным полем могли уцелеть, – сказал он.

Не уцелели. Мы непрерывно копали два дня, а яма не была заполнена и наполовину. Эту болезнь пережили только самые верхние грядки – те, которые Майкл и Патрик выкопали первыми.

Этого было недостаточно. Совсем недостаточно.

Следующую ночь мы не спали, сидели все вместе. Моя семья снова осталась в Нокнукурухе, где к нам присоединились Оуэн и Кати Маллой с детьми. Половина их картошки тоже пропала.

Мы почти обо всем поговорили, ночь подходила к концу, дети спали. Оуэн и Майкл стояли, прислонившись к стене, мама с бабушкой сидели на табуретах с плетеными сиденьями. Все остальные расположились на полу. Я держала на руках спящую Бриджет, а Кати укачивала своего маленького Джеймса, родившегося всего два месяца назад. Отец нервно расхаживал по комнате.

В моей голове лихорадочно крутились цифры: двадцать картофелин в день для Майкла, по пять для каждого из мальчишек, десять для меня… Всего выходит сорок штук в день. В прошлом году картошки нам хватило на десять месяцев. Это сколько же всего получается? Десять тысяч? Двенадцать? А в яме у нас сейчас сколько? Может, с тысячу клубней наберется.

Чем еще мы можем питаться? Орехами из барнских лесов, возможно, моллюсками с прибрежной полосы прилива, водорослями с морских скал. Будет еще рыба, которую можно продать. Но зимой рыбалка непредсказуема. А плохая погода не даст лодкам выйти в море.

Я заметила, что Майкл, словно услышав мои мысли, внимательно посмотрел на меня.

– Мы паникуем, – сказал он. – Все плохо, однако могло быть еще хуже.

– Пропали все поля на многие мили вокруг, – добавил Оуэн Маллой, почесывая свою лысую голову. – Неслыханное дело. Пострадал весь наш край, а может, и вся страна. Я встречался с народом из Рашина, Шанбалидафа, Каппы, Деррилоуни, Траски Восточного и Западного, Баллибега, Лаклана, Корболи – везде одно и то же, погибло больше половины картофеля.

Бабушка встала и взглянула на каждого из нас своими зелеными глазами. От нее их унаследовала и я.

– Мы должны встретить беду лицом к лицу, достойно, как и подобает тем, кто мы есть. А теперь давай, Онора.

– Что, бабушка?

– Читай молитву. Ты поведешь нас.

– Я?

– Ты же хозяйка этого дома, – ответила она.

– Ну хорошо… Приветствуем тебя, Пресвятая Дева, исполненная благодати…

Я умолкла. Слишком официально.

– Мария, Мать наша, – снова начала я. – Услышь нас, пожалуйста. Тебе известны наши нужды. Год за годом ты дарила нам замечательную белую картошку, но сейчас она стала черной и…

– Можно я сделаю одно предложение? – перебил меня Оуэн Маллой. – Сейчас в Ирландии каждый простолюдин молится у ног Пресвятой Девы, да благослови и сохрани ее Господь. И все как один стонут и молят о картошке. Может быть, нам следовало бы по этому поводу обратиться сразу к Нему Самому?

– К Иисусу?

Маллой отрицательно покачал головой.

– Что, к Богу Отцу?

И снова нет.

– К Святому Патрику, – заявил он. – Ты знаешь молитву ему – она обладает крепостью доспехов.

И я начала:

– Господь наш, сегодня я полагаюсь на Твое могущество, храни и направляй меня, веди за собой. Христос со мной, Христос впереди меня, Христос позади меня, Христос надо мной, Христос справа от меня, Христос слева от меня. Христос со мной в сиянии солнца…

Я вдруг умолкла. Забыла слова.

– Дорогой и славный Святой Патрик, Апостол всей Ирландии, прошу тебя, помоги нам, – закончила я.

– Аминь, – подхватили все.

– А еще давайте помолимся нашему покровителю Святому Энде, – сказала мама, – который выбрал наш таунленд для своего святого источника и который так любит наши зеленые поля и залив Голуэй.

– Онора, – добавила бабушка, – мы еще должны помолиться Святому Мак Дара.

– Как?

– Попроси его о помощи. И пообещай посетить его остров в его день следующим летом.

– Мы обязательно сделаем это, – сказал отец.

– А теперь все остальные, – продолжала бабушка, – повторяйте за мной. О Святой Мак Дара, друг всех рыбаков…

Мы повиновались.

– Наполни наши сети, усмири ветра, успокой море, – говорила бабушка.

Мы смиренно молились вместе с ней.

А потом Майкл сходил на сеновал и принес оттуда свою волынку. Он заиграл печальную песнь, плач, – и музыка эта, пусть ненадолго, отвлекла нас от тяжких мыслей.