Текст книги "Залив Голуэй"

Глава 4

– О папа, ты никогда не заставишь меня уйти в монастырь, как это делали злые отцы семейств в средневековых Испании и Франции.

Короткая летняя ночь заканчивалась, переходя в рассвет, а отец оставался очень строг со мной. Через несколько часов здесь появится Майкл, а он все еще упорно твердил:

– Ты отправишься к святым сестрам, как было договорено.

Теперь он встал, давая понять, что разговор окончен. Ему нужно поспать, объяснил он. Довольно утомительно, только-только выдав замуж одну дочь, выслушивать обвинения в средневековых замашках от второй.

А тут еще мама резко напомнила мне о замечательной гостиной в монастыре. О возможности жить среди красивых вещей. Она сама находила большое удовольствие в том, чтобы полировать деревянные столы и застекленные шкафы в доме мисс Линч, сдувать пыль с ее книг, и жалела, что не может прочесть написанные в этих книгах английские слова. У меня же там будет изобилие разных книг, и я смогу почерпнуть из них знания. Во Введенском монастыре у монахинь есть даже своя небольшая часовня, где каждый день проходит месса. Там я буду жить под одной крышей с нашим Господом в своей маленькой келье, спать на настоящей кровати, а не на брошенном на пол соломенном тюфяке. Мне не придется копать червей или ловить мальков для наживки, чинить сети и продавать рыбу на рынке, где меня могут легко обидеть мужчины. Я буду учить детей письму и чтению, наставлять их в жизни. И все это – в мире и спокойствии. У меня будет время для размышлений и молитв, я буду носить прекрасное монашеское облачение и туфли, буду… В общем, слова из моей обычно молчаливой мамы лились сплошным потоком.

– Мэри. Мэри, – остановил ее отец. Он был явно озадачен.

Она взглянула на него и умолкла.

– Твоя мать желает тебе только добра, – сказал он.

Потом он поинтересовался, как я могла так опозорить семью, потеряв голову из-за какого-то цыгана. Мне нельзя было этого делать. Я не должна была. Кто угодно, только не его Онора, которая никогда не вызывала у него и тени тревоги.

Я паниковала. Никогда прежде я не перечила родителям даже в мелочах, а тут восстала против них, да еще так кардинально… Выходит, я позорю семью? Я?

Меня выручила бабушка.

– Оноре лучше не идти в монастырь. Они могут не удержать ее там.

Еще она сказала, что я не смогу покориться, что в душе я бунтарка. Я возразила, мол, никакая я не бунтарка, это Майра у нас бунтарка. Тут подключилась мама, заявив, что я всегда была хорошей девочкой, поэтому она уверена, что я сама одумаюсь. Но бабушка перебила маму и сказала, что не имела в виду, будто я не добрая или не готова помогать людям. Она лишь хотела сказать, что я – настоящая Кили и во мне течет кровь Маэвы, к тому же еще и мозги есть, а теперь, когда ко всему этому добавилось образование… Я буду просто не в состоянии держать язык за зубами и делать то, что мне говорят. Я и недели там не выдержу со своим стремлением всегда высказывать собственное мнение и постоянно быть правой. Монахини в любом случае отошлют меня домой. И это будет гораздо большим позором для семьи, чем если я передумаю сейчас.

– Но, бабушка, я вовсе не всегда считаю себя правой, – снова возразила я. – Однако, если мне известен правильный ответ, почему же не сказать об этом? Майра правильно говорит: «У кого-то есть сиськи, а у кого-то – мозги», так вот я…

От этих слов отец сразу встрепенулся.

– Что? – возмутился он.

И тут бабушка посмотрела мне в глаза.

– Ní tha gann call ríomh aois. Но ум, как видно, приходит только с возрастом.

Лишь теперь я осознала, что, пока бабушка пытается возражать против монастыря, я всячески спорю с ней, словно стараюсь добиться обратного. Поэтому больше я не проронила ни слова, когда бабушка рассуждала о моем упрямстве и своеволии, периодически вставляя высказывания на ирландском, пока отец в конце концов не прервал ее:

– Ну ладно, ладно, Онора не пойдет в монастырь.

Тем не менее он сохранял уверенность, что этим я предаю дело Дэниела О’Коннелла. В ответ бабушка заметила, что наш Освободитель переживал и намного более серьезные лишения. Мама, в свою очередь, сказала:

– Ну, если ты в этом уверена…

Я же убеждала всех, что хочу замуж за Майкла Келли всем сердцем, умом, душой и что буду добиваться этого всеми своими силами. Однако отец перебил меня: одно дело – не стать монашкой, и совсем другое – выйти замуж за бродячего цыгана-волынщика. И вообще, он идет спать, а разговор мы продолжим как-нибудь потом.

– Спасибо тебе, – шепнула я бабушке.

– Я тогда сказала чистую правду, – отвечала она. – Не умничай сверх меры, Онора, – для твоей же пользы.

***

Ближе к вечеру отец со строгим видом напряженно сидел на своем табурете у очага, а Майкл стоял перед ним, выпятив грудь и отведя плечи назад.

Ради этого собеседования Майра и Джонни даже покинули ложе новобрачных. Майра знала, что я в ней нуждалась. К тому же она не хотела что-то пропустить. Мои братья присматривали за Чемпионкой на улице, иногда разрешая своим друзьям похлопать рукой лучшую лошадь, которая когда-либо появлялась в Барне. Бабушка сидела за прялкой, теребя пальцами пустое веретено, которое уже целую вечность не видело ни шерсти, ни льняного волокна. Мама заняла еще один табурет с плетеным сиденьем. В комнате царил полумрак: сквозь маленькие окошки нашей хижины сюда пробивалось совсем мало света. Но увеличь их – и рента тут же повысится.

– Прямо Роберт Эммет[16]16
  Роберт Эммет – ирландский националист и республиканец, оратор и лидер восстания. В 1803 году он возглавлял неудачную попытку восстания против британского правления и был схвачен, осужден и казнен за государственную измену.


[Закрыть] на скамье подсудимых, – заметила Майра.

– Прекрати свои неуместные шутки насчет наших патриотов, Майра, – сделал ей замечание отец.

– И не подумаю, папа. Я все жду, когда ты приведешь нам какие-нибудь знаменитые высказывания Эммета. Думаю, Майклу Келли было бы очень интересно послушать…

В прошлом Майре не раз удавалось избежать нагоняев или сильно укоротить их по времени, переключая внимание отца на национальных героев Ирландии, но сегодня это не сработало.

– Итак, молодой человек… – начал отец.

Но Майра снова прервала его: ей вдруг ужасно захотелось поблагодарить Майкла за то, что он играл на волынке у нее на свадьбе и при этом не взял с семей молодых ни пенни.

– Он добрая душа, папа, – заключила она. – Как и ты у нас. Ты такой щедрый и великодушный – flaithiúlacht, как говорит бабушка. Устроил нам такую роскошную свадьбу…

– А виски, poitín, был вообще самый лучший, – вставил Джонни. – Такой мягкий, совсем не резкий.

– Это потому, что для его приготовления использовалась вода из Коннемары, – объяснил отец.

– А ты, Майкл, видел бы, как наша община собралась на meitheal[17]17
  См. глоссарий в конце книги.


[Закрыть], чтобы построить для нас дом на прошлой неделе, – продолжала Майра. – Соседей работало так много, что закончили все в три дня, причем все пришли из уважения к нашему отцу. И они сделали бы это для любой из дочерей Джона Кили. Я правильно говорю, папа?

– Правильно, Майра, – подтвердил отец. – Meitheal действительно получился впечатляющий. Никогда еще стены не возводились так быстро, а солома для крыши не увязывалась так плотно. Несмотря на все наши различия, наш народ славится умением помогать друг другу. – Отец немного расслабился и вытянул ноги вперед.

Умница Майра.

Но потом папа взглянул на меня и сразу выпрямился.

– Но довольно об этом. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать твой дом, Майра, а для того, чтобы расспросить этого молодого человека о его родословной и образе жизни, – сказал он. – А теперь, Майкл… Эта лошадь. Я хочу знать, где, когда и как тебе досталось это животное. Потому что, как ты сам должен понимать, одинокий человек на коне… Нет, я не имею ничего против странствующих людей, но девушка из оседлой семьи не должна…

– Папа, Майкл вовсе не цыган! Сколько можно тебе повторять? – вмешалась я. – Его дед был кузнецом в Галлахе.

– В Галлахе? – переспросил отец. – Это где-то рядом с Охримом?

– Правильно, сэр.

– При Охриме состоялось великое сражение.

– Это действительно так. И для нашей стороны это был не самый удачный день.

– Таких дней было немало, хотя лично я считаю, что там нас подвел французский генерал, – заявил папа.

Если отец начнет вспоминать города, печально знаменитые своими побоищами, он сам испортит себе настроение.

Поэтому я сказала:

– Папа, Майкл собирался рассказать тебе о своем деде, кузнеце, и о той кузнице, которая ему принадлежала.

– Правда принадлежала? – недоверчиво переспросил отец.

– Правда, – ответил Майкл, – хотя, конечно, без земли, на которой она стояла.

– Он, должно быть, состоял в хороших отношениях с вашим лендлордом, – заметил отец.

– Полковник Блейкни был жестким человеком из жесткой семьи, но он хотел, чтобы через нашу деревню ходили дилижансы Бьянкони, а для этого требовался кузнец. Поэтому он нуждался в моем деде.

В Голуэй Сити я видела большие экипажи Бьянкони, запряженные шестеркой ломовых ирландских лошадей, которые этот итальянец рассылал по всей Ирландии. Каждый такой дилижанс, который мы называли «Бьяни», перевозил двенадцать пассажиров, а также груз ирландского пива – портера и стаута. Бьянкони, который был одного с нами вероисповедания и слыл большим поклонником Дэниела О’Коннелла, нанимал в качестве кучеров католиков, а те порой подбирали своих соотечественников или соотечественниц, бредущих по дороге, и не брали с них за это платы. А деревня Майкла, по его словам, стала местом остановки на пути следования таких «Бьяни».

– Агент полковника Блейкни превратил три хижины в паб, чтобы обслуживать пассажиров, пока мы занимались их лошадьми и экипажем, – продолжил Майкл. – Кроме того, этот агент забирал бо́льшую часть денег Бьянкони, предназначенных для нас, но что мы могли поделать? И все же на ренту мы зарабатывали. Хватало на зерно и овес для лошадей, к тому же у деда были постоянные клиенты среди фермеров – кто-то из них непрестанно околачивался вокруг нашей кузницы. Среди них больше всего сходил с ума по лошадям один парень по имени Джимми Джо Доннелли. Он служил у Блейкни на конюшне, но теперь, когда семья хозяина круглый год жила в Лондоне, он приезжал сюда только поохотиться где-то на неделю и при этом брал лошадей в аренду. Поэтому в один прекрасный день явился торговец лошадьми и купил оптом всю конюшню, не захотев взять только одного старого жеребца – Рыжего Пройдоху. «Его времена прошли, – заявил он. – Последние пять кобыл, которых он покрыл, потомства не принесли. Отошлите его на бойню». Но Джимми Джо сказал, что сам выкупит этого коня. Народ вокруг кузницы смеялся над ним, мол, он собирается финансировать похождения Рыжего Пройдохи, ничего не получая взамен. Однако Джимми Джо все равно купил этого коня. Видели бы вы его, мистер Кили, – настоящий красавец. Пятнадцать ладоней[18]18
  Ладонь – мера длины, равная 4 дюймам; употребляется для измерения роста лошадей.


[Закрыть] в холке, помесь ломовой и охотничьей пород, яркий каштановый окрас. Рыжий Пройдоха держал голову очень высоко и был одарен впечатляющей внешностью. Джимми Джо пас его на лугу за кузницей, и по вечерам мы с ним частенько стояли на каменном заборе, наблюдая за этим старым жеребцом.

Блестящий рассказчик, Майкл Келли, мой герой, вышедший из моря, покорил своей историей всю мою семью, как до этого покорил меня.

Между тем он продолжал.

– «Когда-то давно мы были великим народом, – говорил мне Джимми Джо, – и у нас такие лошади воспринимались как должное. Тогда на конюшнях Келли конюхом был еще мой прапрадед. И там были сотни лошадей: жеребят, кобыл, жеребцов. Думаю, что Рыжий Пройдоха – их прямой потомок. Как я могу допустить, чтобы его забили на мясо?»

– В этом он был прав, – заметил мой отец. – Мы действительно были великим народом когда-то. И у нас, O’Cadhla, тоже было много лошадей.

– Как и у нас, у Лихи, – вставил Джонни. – Целые табуны. Да и скота было много.

– Продолжай, Майкл, продолжай, – нетерпеливо прервал его отец.

Я улыбнулась Майклу: молодец, так держать!

– Пройдоха полностью игнорировал лошадей из экипажей «Бьяни»: все они были кастрированными и не стоили его внимания. А кобыл, которые могли бы соблазнить его, в округе не находилось.

Отец с пониманием кивнул.

– Нехорошо держать кобылу рядом с жеребцом, – глубокомысленно заметил он, как будто всю жизнь только и делал, что разводил лошадей. А ведь на самом деле он никогда даже не сидел верхом.

– Жеребцу требуется охочая кобылка, – снова вставил Джонни Лихи и выразительно положил руку Майре на колено. Та захихикала.

Я украдкой взглянула на бабушку, и она подмигнула мне. Майкл заставил отца и Джонни почувствовать себя могучими всадниками, частью армии, способной дать отпор врагу. Победа будет за ирландцами! Они теснят нормандцев! Король Джеймс берет верх над королем Билли! Мы громим Кромвеля! Земля останется у наших кланов и будет поделена поровну, если каждый ирландец будет скакать на таком роскошном жеребце, как Рыжий Пройдоха.

– Так уж вышло, что я наладил контакт с Пройдохой, хотя произошло это совершенно случайно. Порой я брал свою волынку и уходил на луг на холме, чтобы понаигрывать разные мелодии, – сказал Майкл.

– Погоди, Майкл, – прервал его отец. («Майкл», а не «молодой человек» – это хорошо!) – Я хотел бы узнать подробнее о твоем отце-волынщике.

– Всему свое время, – возразила мама, захваченная повествованием. – Рассказывай дальше, Майкл.

– В тот вечер я как раз играл на лугу, когда ко мне прискакал Пройдоха. Он остановился рядом как вкопанный, пригнул голову и, навострив уши, стал слушать. Тут показался и Джимми Джо. «Выходит, старый плут решил немного поразвлечься», – заметил он. Я спросил у Джимми, есть ли хоть какой-то шанс, что мне удастся перевести его в галоп.

– Значит, ты умеешь ездить верхом, Майкл? – спросил Джонни Лихи.

– Умею. А ты?

– Мне пришлось от этого отказаться. Я рыбак, и вообще.

– Это правда, – сказал отец. – Верховая езда мешает вырабатывать морскую походку, чтобы ходить по качающейся палубе, не теряя равновесия. Но ты продолжай.

– Джимми поднял меня на смех: «Кого, Рыжего Пройдоху? Ты, верно, шутишь! Он сразу сбросит тебя и растопчет. Я не возражаю против того, чтобы дать ему пожить в свое удовольствие напоследок, но за убийство отвечать не хочу».

– Но ты все равно не испугался, правда? – воскликнул отец. – Ты вскочил на спину этого прекрасного коня и…

Майкл покачал головой:

– Нет, сэр.

– А-а-а, – разочарованно протянул отец. – Ну, тогда ладно…

– Однажды к нам прибыл дилижанс, в упряжке которого ведущей была запряжена кобыла. «Кто такая?» – спросил я у кучера, беспокоясь, что в конюшне рядом с Пройдохой будет кобыла. «Это старушка Бесс, наша королева-девственница, – отвечал тот. – Компания купила ее на расплод, но она оказалась бесплодной. Она крепкая, отлично тянет, вот мы и ставим ее в упряжку. Ни одного жеребца она не интересует».

– С виду Бесс была воплощением смиренного долготерпения, и это тронуло меня, – продолжал Майкл. – Я подумал: сколько раз жеребцы покрывали ее, но из этого ничего не выходило? И вот теперь ее будут гонять, пока она в конце концов не упадет и ее не отдадут на бойню. Я рассказал Джимми о Бесс – может, он купит ее? Мысль, что Бесс помрет, перевозя бочки с портером для какого-то трактирщика, была мне невыносима. «Прости, Майкл, – ответил мне Джимми. – Мне и Рыжего Пройдоху прокормить трудно».

– Бедняжка Бесс, – сказала бабушка.

– Хуже того, – возобновил рассказ Майкл, – в подкову ей попал камень. Мой дед извлек его, но она слишком хромала, чтобы продолжать путь. Агент Блейкни приставил пистолет к ее голове. «Одна пуля ей в висок, – сказал он, – и у меня будет много мяса. Я продам его человеку, который разводит собак для охоты на лис».

Мы дружно ахнули, а отец от досады стукнул кулаком по колену.

– Неужели в нашей бедной истерзанной стране нет никакой надежды на элементарную справедливость? – воскликнул папа. – Неужто здесь готовы все превратить в сплошную бойню, лишь бы только угодить этим Sassenach, англичанам?

– Просто позор, – поддержала его бабушка. – Во времена королевы такого не произошло бы. Можете мне поверить.

– Ох, Майкл, но ты, конечно, не позволил агенту убить ее? – с надеждой в голосе спросила мама.

– Не позволил. «Я покупаю ее, – сказал я кучеру. – Заплачу столько же, сколько тебе дали бы на бойне, только здесь и сейчас. Наличными». Слова эти сами собой сорвались у меня с языка. Я ожидал, что мой дед будет возражать. В финансовых вопросах от него не стоило ждать широких жестов. Но он молча вынул жменю шиллингов из своей железной шкатулки и отдал их мне. Так Бесс стала моей.

– Ты поступил правильно, Майкл, молодец, – заявила Майра.

– Да! – подхватили мы все. – Да, ты молодец, Майкл.

– Я построил для Бесс загон возле кузницы. Ее спокойный нрав не отвлекал других лошадей, а жеребца на соседнем лугу она игнорировала. К тому времени мне было уже почти шестнадцать, и моя мать начала поговаривать: «Если ты не начнешь сейчас приударять за девчонками вместо того, чтобы носиться с Бесс и Рыжим Пройдохой, мне никогда не стать бабушкой». – «И где же мне найти такую женщину, которая могла бы сравниться с тобой?» – в ответ спрашивал я у нее.

– А сколько же тебе сейчас? – поинтересовался отец.

– Восемнадцать, сэр, – ответил Майкл.

– Джонни и Майре тоже по восемнадцать, папа. Тот самый возраст, когда большинство людей женятся…

– Помолчи, Онора, – остановил меня отец. – Майкл говорит.

Майкл улыбнулся мне.

– Девушки в Кастл Блейкни были неплохие, но они постоянно хихикали, сплетничали и водили парней за нос, сталкивая их между собой. А в моем воображении сложился другой образ женщины, которую я мог бы полюбить.

– И что же получилось? – поинтересовалась Майра.

– Она должна была походить на русалку, вырезанную в камне у входа в Клонтаскертское аббатство. Вы слыхали об этом месте? Кромвель разрушил там бо́льшую часть церкви, но кладбище и часть арок сохранились.

Мы ничего об этом не знали, но могли себе представить. По всей Ирландии было столько руин из серого камня, дававших названия местностям, – напоминания о давно минувших временах.

– Аббатство с его многовековыми резными надгробьями – это края, где всегда обитали представители рода Келли. На некоторых плитах буквы слов обрывались на краю камня, чтобы начаться с новой строки: сначала «КЕ», потом «ЛЛИ». Я читал их еще мальчишкой. На арке входа изображены фигуры святых – Святой Михаил с мечом и щитом, сокрушающий дракона, и Святая Катерина рядом с ним. Но больше всего мне там нравилась русалка. Длинные волосы волнами спадают на плечи, хвост изящно изогнут. Она смотрит в зеркало, явно довольная собой. Гладя эти каменные волосы, я знал, что когда-нибудь обязательно отыщу где-то ее – свою девушку со взглядом и характером клонтаскертской русалки. Поэтому и не мог ухаживать за девушками в Кастл Блейкни.

Майкл взглянул на меня, и я словно ощутила его прикосновение.

– Лошади, Майкл, – сказал отец, – возвращайся к лошадям.

Майкл вдохнул побольше воздуха.

– Так вот, – продолжил он. – Пройдоха стал все чаще подходить к длинному каменному забору, отделявшему луг Джимми Джо от нашей кузницы. Когда я играл, он ржал, фыркал и присвистывал. А однажды вечером, когда я пытался разучивать новую мелодию на свежем воздухе, как вы думаете, кто, пританцовывая, присоединился ко мне? Это была Бесс. Тогда я уже догадывался, что произойдет, когда звуки музыки докатятся до луга.

– Я тоже догадался! – воскликнул Джонни. – Рыжий Пройдоха!

– Ты совершенно прав. Я пытался отогнать Бесс от греха подальше, но она упиралась, тыча меня носом в плечо и подталкивая в сторону дома. Бесс заработала хвостом, а потом высоко подняла его. И тут появился Рыжий Пройдоха, примчавшийся со своего луга. Он собрался с силами и перемахнул через каменный забор.

– И сразу к Бесс, – сказала Майра.

– Я наблюдал за всем этим из-за угла кузницы. Жеребец хрипел и фыркал, мотал головой, все его рыжее тело напряглось и подрагивало – он был готов. Бесс стояла на месте, высоко подняв голову. Она ждала. А потом отвернулась от Рыжего Пройдохи и потрусила рысью в дальний конец участка, где рос высокий дуб – наше «заколдованное дерево».

– Как это? – спросил Джонни. – Что, просто взяла и ушла?

– Но недалеко, – предположила Майра. – Я угадала, Майкл?

– Угадала, потому что жеребец последовал за ней, и больше я их не видел.

Майкл умолк.

– Ну а что же потом? – нетерпеливо поинтересовалась Майра.

– Я оставил их в покое и ушел в дом, – ответил Майкл.

– Как и следовало сделать в этом случае, – заметила мама.

– На рассвете я вышел. Рыжий Пройдоха стоял неподвижно, ветер играл его гривой, а Бесс спокойно паслась рядом с ним. Увидев меня, она повернулась к Пройдохе, тихонько заржала и потрусила в свое стойло возле кузницы.

– Что, так все и кончилось? – спросил папа.

– Это было только начало. Узнав об этом, Джимми Джо пришел извиняться. «Этот старый плут перескочил забор на ваш участок, я слышал какой-то шум. Надеюсь, с твоей кобылой все в порядке». Через месяц я заметил, что Бесс понесла, но сможет ли она выносить жеребенка? Народ, толкавшийся в кузнице, очень в этом сомневался. А Бесс, похоже, чувствовала себя отлично. Шкура ее лоснилась, глаза сияли, вот только размер ее увеличившегося живота беспокоил деда. «Ты сильно рисковал, Майкл, – сказал он мне. – И она, и жеребенок могут погибнуть». Я чувствовал себя ужасно. «Я сообразил только в последний момент», – признался я. Моя мама промолчала. В течение последующих месяцев, когда мы ждали исхода, мой дед сильно сдал и ослабел, – продолжал свой рассказ Майкл. – Он перестал приходить в кузницу, спал целыми днями. Соседи фермеры хором предрекали его близкую кончину. А без деда у Бесс шансов не было. «У него легкая рука, он один может помочь при тяжелых родах, – говорили мне. – Очень жаль, что он не поможет ей. Бедняжка Бесс не выживет».

Отец сокрушенно покачал головой. Мама закрыла глаза, а бабушка крутанула колесо своей прялки. Майра взяла Джонни за руку.

– Как и предсказывали, роды были очень сложными: много часов Бесс тужилась и пыхтела, задыхаясь и выкатив глаза. Я стоял рядом и лишь приговаривал снова и снова: «Прости меня, девочка, прости меня». Уже перед самым рассветом Бесс прекратила потуги. Она лежала на боку с закрытыми глазами, когда вдруг дверь в кузницу открылась. На пороге, опираясь на руку моей матери, стоял Мерта Мор. Он медленно подошел к Бесс и стал что-то нашептывать ей на ухо, поглаживая ладонью по ее животу, пока наконец… – Майкл выдержал паузу.

– Ну же! – не выдержал Джонни. – Пока что?..

– Пока не показались две длинные и тонкие ножки. А потом и еще две. Мы с дедом и матерью помогли жеребенку сначала выбраться, а потом и встать. Он шатался, но был вполне здоровым. От Пройдохи ему досталась каштановая шкура, а от матери – большие и глубокие темные глаза.

– Молодчина Бесс! – воскликнула Майра.

– Твой дед быль сильным человеком, – отметила бабушка.

– Мы с матерью помогли Мерте Мору вернуться к очагу, а еще через два дня он умер.

– Да упокоит Господь его душу, – сказала мама.

– Бесс протянула еще год, успев увидеть, что ее девочка растет здоровой и сильной. Ей нравилось наблюдать, как гоняет ее жеребенок. Эта молодая кобылка истинно была дочерью Пройдохи. Вся наша компания в кузнице отзывалась о ней с восхищением. «Был бы ты джентльменом, Майкл, у тебя была бы славная лошадь, чтобы ездить на охоту, или ты даже мог бы принять участие в Голуэйских скачках!» И это немного утешило нас после утраты Мерты Мора. «Она у меня настоящая чемпионка, – говорил я всем, – поэтому так я ее и назову. Чемпионка». – «Продай ее, – уговаривали меня. – Отвези на лошадиную ярмарку в Баллинасло. Тебе же нужны деньги». Я посоветовался с матерью, но она сказала, что мы справимся и без этого. Кузница перешла ко мне, и дела наши шли неплохо. Но потом мама заболела и умерла. Царствие небесное. Мы с отцом похоронили ее на кладбище Клонтаскертского аббатства, рядом с могилами представителей многих поколений Келли. После этого Блейкни выгнал меня из кузницы и прислал туда другого кузнеца. Поэтому я оседлал Чемпионку и отправился в путь, полностью положившись на провидение.

– Ну что? – в воцарившейся тишине спросила я. Мне даже не пришлось продолжать: «Так теперь вы верите, что он не цыган, не вор и не проходимец с большой дороги?»

– Добрый рассказ, с этим я соглашусь, – сказал отец. – Но все же есть ли у тебя какие-то живые родственники?

– У меня есть брат на двенадцать лет старше меня. Точнее, брат по отцу. Патрик Келли.

– Уже что-то, – сказал папа. – Где он живет?

– Не знаю, – ответил Майкл.

– И что же ты теперь собираешься делать?

Отец не сказал «без дома, без денег, без земли», но все мы услышали эти подразумевавшиеся слова.

– Я намерен принять участие в Голуэйских скачках на своей Чемпионке и выиграть их, – твердо заявил Майкл. – А главный приз там – двадцать пять фунтов.

Отец и Джонни рассмеялись.

– Майкл, – сказал отец, – эти скачки не для таких, как мы. Ты приехал сюда на лошади, но ее у тебя отберут, а тебя самого бросят в тюрьму.

– В Голуэй Сити мне сказали, что, если я смогу найти джентльмена, который будет моим спонсором, Чемпионка сможет участвовать. Я планировал использовать выигрыш на расходы во время моих странствий. Но теперь… Я возьму в аренду участок с домом, чтобы мы с Онорой могли…

– Очень опасно привлекать к себе внимание таким образом, – перебил отец. – Даже если ты выиграешь, здесь нет свободной земли, насколько мне известно. Был бы ты рыбаком, я, возможно, и мог бы тебе помочь.

– Он может выучиться на рыбака, папа, – вмешалась я. – Ведь ты сможешь, правда, Майкл?

– Могу попробовать, – сказал Майкл.

Я с облегчением вздохнула, только теперь заметив, что до этого сидела, затаив дыхание.

– Ты вообще когда-нибудь ловил рыбу? – спросил мой отец.

– Дома мы с братом таскали из реки отличных лососей, и шериф ни разу не поймал нас за этим занятием.

– Это мы называем «удить рыбу», – объяснил отец. – Тут больше удачи, чем умения. А вот чтобы находить косяки сельди и забрасывать сети – тут уж действительно требуется умение. Тут нужны быстрый ум и крепкая спина.

– У него все это есть, папа, – сказала я. – Ну пожалуйста, прошу тебя.

– Любой человек заслуживает того, чтобы получить шанс, – сказала бабушка моему отцу.

– Я должен поговорить с адмиралом, – ответил тот. – Мы рыбачим вместе с людьми из Кладдаха. Слышал что-то о Кладдахе?

– Я видел какую-то деревню, когда проезжал через Голуэй Сити.

– Видел деревню, говоришь? Ну, видеть – это еще не значит поверить. Кладдах существовал еще до Голуэй Сити, и люди там крепко держатся за свое право ловить рыбу в заливе Голуэй, которое принадлежит им испокон веков. Каждый год в Кладдахе выбирают предводителя. Мы называем его адмиралом, и он руководит всей рыбацкой флотилией. Когда я приехал сюда из Коннемары, народ в Кладдахе принял меня, потому что здесь знали мой род и мою кровь в течение многих поколений. А о тебе, молодой человек, я такого сказать не могу, несмотря на твой красочный рассказ.

– Пожалуйста, папа, – снова вмешалась я. – Ты же сам всегда говорил, что хорошо разбираешься в людях.

Отец помолчал, а потом произнес:

– Если адмирал согласится, я испытаю тебя в своей лодке.

– Спасибо, папа! – воскликнула я.

– Я хороший пловец, сэр, – добавил Майкл.

– О твоем умении плавать я адмиралу говорить не стану. Мы остаемся в лодке. И это самое главное, парень, – оставаться на поверхности воды. А в заливе Голуэй это бывает непросто: здесь множество коварных течений, а под водой скрываются острые скалы. Но мужчина таким образом способен прокормить семью, а молодой парень, если дела у него пойдут хорошо, может рассчитывать на женитьбу. Приданое Оноры – это доля прав на нашу лодку, – сказал отец.

– Когда мы сможем выйти в море, сэр? – Майкл встал.

– Полегче, полегче, – осадил его отец, но потом, рассмеявшись, похлопал Майкла по плечу и вместе с Джонни увел показывать их púcàn.

– Я так счастлива! – воскликнула я, когда в доме остались только мама, Майра и бабушка. – Правда же он замечательный?

Мама ответила, что он, похоже, хороший парень. Майра стала рассуждать о том, какой он красивый. И только бабушка ничего не сказала. Она положила палец на веретено и крутнула пустое колесо.

– О чем ты думаешь, бабушка? – спросила ее я.

– История, которую он поведал, очень печальная, – ответила она. – Да, Майкл сделал из нее прекрасный рассказ, но обрати внимание, как быстро он проскочил момент со своим изгнанием. У него украли кузницу, где ковал железо еще его дед, его выгнали с земли предков, оставив ему только рубашку на теле да эту рыжую лошадь – одновременно и опасность, и ответственность… Да, такая душевная рана заживет нескоро.

– Но, бабушка, Майкл вовсе не кажется грустным, – возразила Майра.

– Так и есть, – подхватила я. – Он просто странствовал, играя по пути на своей волынке. И не переживал ни о чем.

– Покидать родные места всегда грустно, – сказала бабушка. – Терять память многих поколений. Придет время, и никто из Келли в Галлахе уже не вспомнит кузнеца, волынщика или его мать. На душе у него печаль, поверьте мне. Возможно, даже слишком сильная печаль. Этот парень глубоко одинок.

– Но с этим будет покончено, бабушка. Теперь Майкл станет одним из нас. И начнется новая история: «Fadó, давным-давно на Силвер Стрэнд приехал на гнедой лошади один юноша, ставший рыбаком и женившийся на Оноре Кили. И зажили они долго и счастливо».

Бабушка улыбнулась мне и вновь крутнула колесо своей прялки.

– Нам остается только надеяться на это, a stór[19]19
  См. глоссарий в конце книги.


[Закрыть].