Текст книги "Свет – это мы"

7

Дорогой Карл!

А Вы знали, что в сети можно заказать настоящие перья?

Для меня это явилось открытием, хотя, если подумать, ничего удивительного тут нет. Мы с Эли остановились на фазаньих – они создают впечатление сродни тигровым полосам, если их выкладывать в ряд. Ирония тут богатая, поскольку Эли хочет снять фильм ужасов, где он сам играл бы чудище, непонятое поначалу, но обладающее человеческой душой, как у Франкенштейна. Разница в том, что у нашего чудища будет совершенно здоровый собственный мозг и оно не станет убивать девочек – да и вообще никого не станет убивать. (Эли готов перечислить еще кучу отличий, но ужастики, мягко говоря, не мой конек.)

Мы с Эли долго спорили, как наше чудище будет выглядеть, учитывая ограниченный бюджет и тот факт, что у нас нет ни гримеров, ни специалистов по компьютерным эффектам. (Эли внес в копилку чуть больше четырехсот долларов, а изначально мы думали направить на проект деньги, полученные Джилл от страховой компании после фальшивых похорон Дарси.)

Эли все повторял:

– Каким образом мы, учитывая ограниченный бюджет и временные рамки, могли бы передать ощущение чуждости, которое одновременно отталкивало и привлекало бы среднего зрителя?

Похоже, что он пылает еще большей страстью к классическим фильмам ужасов, чем я предполагал, – но более в теоретическом ключе. Он их, разумеется, рассматривает как метафору. Как я уже упоминал, он и его брат Джейкоб проводили выходные за просмотром классических фильмов ужасов, пока Джейкоб не «отъехал», как выражается Эли. Они собрали внушительную коллекцию дисков, но за несколько месяцев до трагедии их мать внезапно отнесла ее всю в комиссионный магазин, сказав, что деньги ей понадобились на еду и ипотеку, хотя, насколько я понимаю, у нее была неплохая должность – директора или какого-то другого начальника в одной популярной телевизионной программе, которую, я уверен, Вы бы немедленно опознали, если бы я упомянул название, но я этого делать не стану, чтобы не привносить в эти письма политику. Вы всегда говорили, что политика – прямой путь к внутреннему расколу и бинарному мышлению, как я смог убедиться на собственном опыте, когда Сандра Койл использовала против меня стыд в качестве оружия на последнем собрании Выживших.

Не беспокойтесь, я вполне осознаю бессознательные фантазии Эли: ему нужно, чтобы я заместил ему брата; сыграл Джейкоба, если угодно. В противовес этому я ни на минуту не упускаю из вида свою главную роль отца и проводника и сопротивляюсь сползанию нашего проекта в незрелое подростковое приключение. Отношение у меня к нему чисто деловое. Все собственные нужды я отставил в сторону, чтобы полностью посвятить себя раскрытию творческого потенциала Эли – его индивидуации, как говорит Юнг.

Я, однако, уговорил Эли покрыть чудище перьями. Моим главным аргументом было то, что оперенный и одновременно бескрылый человеческий силуэт – само по себе отличная метафора. «Обрезанный Икар», сказал я, чем его насмешил, и он ответил: «Ну ладно, Дедал», что меня обрадовало, поскольку это имя отца Икара, что Вам, как и любому юнгианцу, знакомому с мифологией, несомненно известно. Эли в конце концов проникся моей блестящей идеей, и мы занялись заказом бутафории.

Как я уже упоминал, мы нашли источник перьев в сети – 13 долларов и 32 цента за двадцать штук, включая пересылку. Мы оценили свои нужды примерно в тысячу перьев, и таким образом заказали пятьдесят комплектов. Когда заказ был сделан, счет к оплате составил в точности 666 долларов. Эли был очень доволен. Поначалу он хотел, чтобы наш фильм был наполнен также психологическим ужасом, исподволь, так, чтобы снаружи казаться менее зловещим, чем на самом деле. Если верить Эли, числа лучше, чем 666, для этого просто невозможно придумать. Я решил, что Вас позабавит это совпадение.

Нам придется найти добровольцев для участия в съемках и в дальнейшей работе по претворению фильма в жизнь, поэтому я пытаюсь уговорить Эли написать менее зловещий сценарий, возможно даже жизнеутверждающий. В качестве аргумента я говорю, что добрым жителям города Мажестик в штате Пенсильвания сейчас не помешало бы взбодриться, учитывая все, что тут произошло. Он, разумеется, сопротивлялся поначалу, но потом мы приобрели компьютерную программу, помогающую в написании сценариев, начали прорабатывать сюжет в деталях, и я понемногу нащупал более податливые стороны его души, так что думаю, что теперь мы на верном пути.

Эли придумал использовать гидрокостюм, включая перчатки и бахилы, в качестве нижнего слоя облачения чудища, так что мы сделали еще одну покупку в сети. Он также уговорил меня приобрести шкуру антилопы, которую он собрался нашить на спину, утверждая, что это будет «убойно». В полученном нами экземпляре на видном месте красовалась дырка от пули, так что никакого сомнения в том, каким образом он был добыт, не оставалось. По понятным причинам меня эта деталь вывела из равновесия, но Эли быстро нашелся: дырка от пули только добавит чудищу метафорической истинности, а поскольку его психология призвана отражать коллективное бессознательное города после трагедии, чудище станет прежде всего визуальной метафорой, и только потом его образ спустится на «более глубокий метафорический уровень».

Наблюдать за тем, как мальчик ожил, как только обрел цель и зашагал к ее воплощению, – сплошное удовольствие. Нейроны в его мозгу работают в полную силу. Первые дни нашей работы, когда мы по очереди впечатывали в программу свои идеи, пролетели как одна минута. То же ощущение безвременья сопровождало нас, пока мы нашивали фазаньи перья на гидрокостюм – обматывали нитками стержни и проталкивали иголку сквозь толстую плотную резину при помощи серебристых наперстков, по очереди занимая должности выкладывателя перьев и портного. Занимались мы этим в основном в гостиной и столовой.

Джилл заботилась о нашем пропитании, но в остальном держалась в стороне, иногда отпуская реплики вроде: «В этой комнате столько тестостерона, что он скрипит на зубах» – после чего удалялась в гамак, где прежде лежала Дарси, смотреть кино у себя в телефоне. А еще она постоянно пыталась уговорить Эли спать в доме, но он все равно по большей части предпочитал проводить ночи в палатке.

Мне начинает казаться, что Джилл выказывает некоторые признаки ревности по отношению к тому вниманию, которое я оказываю Эли, – а возможно, даже чувствует в нем угрозу для себя. Я несколько раз ловил на себе ее взгляд, когда она стояла в дверном проеме и наблюдала за нами, – за мгновение до того, как она понимала, что я смотрю на нее, и сознательно вызывала на своем лице улыбку, – и этот взгляд я бы описал как неохотную неприязнь. Словно она разглядела чудище внутри Эли – всепожирающее чудище, которое крадет друзей и близких. Я пытаюсь ее успокоить, вовлечь в происходящее, спрашивая ее мнение о тех или иных поворотах сюжета или деталях костюма, но она всякий раз отстраняется: «Не хочу вмешиваться в ваши мужские игры в чудовищ», с ударением на последнем слове. Меня это огорчает, потому что в ее голосе я слышу гнетущее осуждение. Мне иногда приходит в голову, что она не осознает необходимость нашей с Эли работы потому, что не была в кинотеатре «Мажестик» во время стрельбы. Потом я вспоминаю, что Эли там тоже не было, и моя озадаченность возвращается с новой силой.

Я многократно обращался к Дарси в попытках прояснить все вышесказанное, но в последнее время все, что она говорит мне – это все те же шесть слов: «Путь вперед лежит через этого мальчика». Думаю, что Джилл была бы совершенно убита, если бы узнала, что ее лучшая подруга отказывается обсуждать ее проблемы, потому что – до того, как обзавестись крылами, – моя жена обсуждала с Джилл каждое движение души, каждую мысль, какими бы серьезными или, напротив, обыденными они ни были. И вдруг Дарси никак не озабочена состоянием Джилл, что даже мне кажется слегка жестоким, учитывая все, что Джилл для меня сделала и продолжает делать.

Я иногда напоминаю Дарси:

– Джилл была со мной на всех похоронах. Она заполнила все бумажки для страховки. Она заботится о том, чтобы счета были оплачены, и вообще взяла на себя все финансы. Она даже стирает за меня.

Но сколько бы раз я ни перечислял все заслуги Джилл передо мной с тех пор, как моя жена обратилась в ангела, Дарс никак не выражает признательность усилиям своей лучшей подруги. Она всего лишь повторяет все те же шесть слов: «Путь вперед лежит через этого мальчика». Что меня немножко злит.

Мы с Эли купили стандартную маску привидения и нашили оставшиеся перья на нее, направив снежно-белые острые концы вверх, так, что наше чудище как будто носит корону.

Когда Эли впервые облачился в костюм и взглянул на себя в зеркало, он немедленно провозгласил себя «королем чудовищ». Меня это рассмешило, но также и затронуло какие-то темные закоулки души. Мне немного стыдно в этом признаваться, но я ощутил внутри себя зарождающийся крик: «Нет! Это ты, Лукас, настоящий король чудовищ!» Мне показалось, что таким образом пытается высказаться не лучшая часть моей души, и я постарался загнать ее обратно, в надежде, что мой душевный желудок и моя душевная печень справятся с тем, чтобы эту идею разложить, переварить и изгнать.

Примерно в тот же момент я вновь выразил желание привлечь всех, кто присутствовал в кинотеатре «Мажестик», когда Джейкоб устроил в нем стрельбу, на что Эли ответил:

– Никто и никогда не захочет со мной иметь дела.

– Пока не спросим, не узнаем, – возразил я, но он плюхнулся на диван, не снимая костюма, и по тому, как он сгорбился, я понял, что немного выбил его из колеи. Я с трудом удержался, чтобы не отчитать его за неосторожное отношение к перьям, нашитым на заднюю часть ног, но потом я понял, что чудищу все равно придется в какой-то момент сидеть, если мы хотим, чтобы наш фильм отражал действительность. Поэтому я подавил в себе желание сохранить костюм в первозданном виде, придал своему голосу как можно больше воодушевления, и заговорил вот как:

– Послушай. Нам понадобятся актеры. Нам понадобится съемочная группа, оборудование, а также кто-то, кто понимает, как пользоваться камерой. Насчет питания на съемочной площадке я спокоен – скорее всего, мне удастся уговорить Джилл кормить нас бесплатно. Исайя и Бесс обязательно помогут. Несколько учителей в школе мне кое-чем обязаны. Но нам все равно придется искать более широкое сотрудничество. Иначе ничего не выйдет. А теперь подумай: кто сможет оценить как основную линию, так и подтекст нашего фильма лучше, чем те, кто лично присутствовал при зарождении чудища?

– А, то есть будем делать мета? – сказал Эли. – Типа со ссылками на себя же.

Я не до конца понял, что он имел в виду под «мета», но заметил, что на этом слове он снова распрямился. Тогда я вытянул палец в его сторону и сказал:

– Вот именно!

– Хм, – сказал Эли. – Ого! Ну да, вполне может вывести на новый уровень.

– А что, – продолжил я осторожно, чтобы не спугнуть прогресс, – если я соберу своих друзей по встречам Выживших и организую черновое представление плана, прежде чем мы объявим открытый набор на роли – который, разумеется, предоставит преимущество тем, кто или присутствовал в кинотеатре в вечер трагедии, или тем или иным способом связан с погибшими или их родственниками?

– А мне обязательно приходить? – спросил Эли.

Я объяснил, что, разумеется, обязательно, поскольку он будет и исполнителем главной роли, и режиссером, и сценаристом, и еще много кем, и таким образом является главной движущей силой всего предприятия. Не говоря уж о том, что речь идет о его дипломном проекте, необходимом условии получения аттестата.

– Лентяйничать я тебе не позволю, – добавил я для убедительности.

Он некоторое время раздумывал, а потом встал и начал ходить взад-вперед по комнате – как он сказал, для того, чтобы костюм лучше сел, потому что резиновая основа сильно его стягивала и была задумана как защита при погружении в холодную воду – в то время как он будет носить его на воздухе. Он также пробормотал что-то насчет дырок для вентиляции, поскольку он «плавал в собственном поту». Потом он остановился, посмотрел на меня и с явным воодушевлением спросил:

– Может, мне прийти туда в образе?

Я удивленно поднял брови, и он добавил:

– А вы бы обращались ко мне исключительно «чудище» или «король чудовищ». Кстати, это можно взять в качестве названия фильма. А? Как вам такая идея?

Должен признаться, что я принял решение соглашаться с чем угодно, если только оно заставляет Эли выпрямиться, то есть производит наибольшее количество фаллической энергии – в этом я доверялся его Личности, полагая, что ей лучше известно, что требуется для искупления. Но я и в самом деле считаю, что прийти на собрание в костюме – прекрасная мысль, особенно учитывая, сколько труда он вложил в его разработку и воплощение.

Ни у одного из Выживших не может возникнуть ни малейшего сомнения в серьезности наших намерений, как только они увидят этот костюм. Я представил себе эту сцену и улыбнулся, внутренне оценив количество времени и сил, которые мы уже потратили.

– Может, «Чудесное чудовище»? – предложил я. Главное – заманить его в библиотеку на встречу, а потом мы как-нибудь разберемся с раскрытием истинной сущности внутри костюма. Потом я подумал: может быть, то, как его примут, наполнит его гордостью, и он сам победно сорвет с себя маску, и все громко и радостно вскрикнут, прямо как в кино.

Он уставил в меня указательный палец и, в ответ на мое предложение о названии фильма, сказал:

– Да! Мне нравится. Чудесное чудовище.

Тогда я достал телефон из кармана и принялся звонить. Первой была Робин Уизерс. Я начал издалека, с того, что искусство исцеляет, но она, не дослушав, немедленно забронировала за нами зал для заседаний в библиотеке на следующий вторник в семь вечера и добавила:

– Мы как раз обсуждали, что нам требуется что-то кроме кампании под руководством Сандры, хотя она, несомненно, важна и совершенно необходима, и… в общем, нам не хватало тебя, Лукас. Я очень рада, что ты снова присоединишься к нам и к миру в целом.

Это придало мне еще больше уверенности, хотя я так и не упомянул при ней «чудище», «фильм» или «Эли».

– Почему вы не рассказываете им, что именно мы задумали? – спросил Эли, когда я сделал перерыв. Он снял с себя костюм, и я отметил про себя, что он был весь красный и потный.

– Пусть гениальность нашей идеи проявит себя в действии, – сказал я и похлопал его по спине. Потом я подмигнул, и он подмигнул мне в ответ, и я понял, что мы находимся в полном согласии, а потому непобедимы.

Некоторым приглашение пришлось передавать через знакомых или знакомых знакомых, но в результате я сумел добраться до каждого, кто стал свидетелем убийства своих родных и близких в кинотеатре тем вечером. Кроме того, я позвал Марка и Тони – владельцев этого величественного здания и самых главных любителей кинематографа в городе, – а также Исайю и Бесс. Их я попросил прийти для моральной поддержки.

И все согласились, кроме Сандры Койл, чья секретарша, девушка по имени Уиллоу, сказала, что у начальницы это время уже занято важным совещанием, которое перенести вряд ли удастся. В ответ на это я сказал:

– Пожалуйста, скажите Сандре, что Лукас Гудгейм передает личное приглашение и запрашивает ее персональное присутствие, в знак того, что никто не держит обид, и с целью объединить всех, кто пережил трагедию в кинотеатре «Мажестик».

Я попросил секретаршу повторить мое сообщение слово в слово, чтобы убедиться, что она все записала правильно, что она и сделала, и я смог вздохнуть спокойно, поскольку теперь у Сандры Койл не было никакого способа заявить, что я ею пренебрег или попытался исключить ее из работы над фильмом. С нее как раз сталось бы заявить именно это, только бы навредить всему предприятию. Я точно знаю, потому что в этом смысле она похожа на мою мать, или даже мать Эли, хотя с ней я ни разу лично не встречался.

Всю следующую неделю Джилл в присутствии Эли изображала увлеченность, в то же время не оставляя отчаянных попыток в любую минуту, когда мы оставались с ней наедине, отговорить меня от встречи в библиотеке.

– Но вся группа Выживших, за исключением Сандры Койл, уже согласилась прийти, – возражал я.

– Да, – отвечала Джилл, – и это потому, что ты не объяснил, чего ты от них хочешь: сниматься в фильме ужасов по мотивам стрельбы, которая унесла жизни их родных.

– Это метафора! Для исцеления! – кричал я.

– Людям в трауре метафоры ни за чем не сдались! – парировала Джилл, не уступая мне в громкости.

– Ты видела костюм чудища? – говорил я, глядя на нее победительно, поскольку несомненные достоинства костюма говорили сами за себя.

– Лукас, ты и в самом деле тронулся, – заключала она и выбегала из комнаты.

Этот диалог повторялся из раза в раз, и мне начало казаться, что никакого выхода из заколдованного круга не существует – до вечера вторника, всего за несколько часов до встречи. Джилл пришла домой со смены в «Кружке» раньше обычного, в сопровождении Исайи. Эли у себя в оранжевой палатке готовился к своему парадному выходу. Мои лучшие друзья зашли в гостиную и попросили меня сесть.

– Почему ты никому не сказал, что сегодняшняя встреча посвящена фильму ужасов? – начал Исайя таким тоном, что я сразу понял: Джилл проговорилась о нашем секрете, но не сумела должным образом представить его, что и неудивительно, поскольку она не принимала участия в моих с Эли углубленных и развивающихся на ходу творческих дискуссиях.

Я попытался объяснить, что это такая метафора, но Исайя явно не был заинтересован в обсуждении художественных достоинств нашего замысла. Очень жаль, учитывая, что он является уважаемым деятелем образования и образцом общественного поведения.

Потом Джилл и Исайя принялись по очереди убеждать меня отложить собрание, а вместо этого составить конспект нашего предложения, которое они смогли бы оценить, прежде чем представлять его на суд остальных Выживших. Они предположили, что мы, возможно, не все достаточно тщательно продумали и в какой-то момент отклонились от замысла – что для дипломного проекта не имело большого значения, но представляло проблему в отношении чувств и мыслей Выживших, которые все еще находились в трауре и страдали от посттравматического стресса. Меня немного удивило, что даже мои лучшие друзья оказались не в состоянии увидеть гениальность того, что мы с Эли задумали, но потом я вспомнил, что почти все гении в истории поначалу оказывались непонятыми и что это, возможно, просто необходимая часть пути любого художника к признанию, наш первый психологический барьер.

Если даже их я не мог склонить на свою сторону художественными достоинствами проекта, что ж, возможно, мне следовало бы обратиться к его целительным свойствам. Я описал, с каким энтузиазмом Эли работает над сценарием, и сказал, что ни разу в жизни не наблюдал молодого человека, более вовлеченного и нацеленного на успех.

Я напомнил им, что этот же самый молодой человек бросил школу. Но над дипломным проектом он трудился по десять-двенадцать часов каждый день, с улыбкой на лице и живостью во взоре. Да, хорошо, его брат совершил чудовищный поступок, но Джейкоб все равно был живым человеком. И Эли любил его. По-настоящему любил. И на нас, взрослых, лежит ответственность за то, чтобы болезнь, поразившая Джейкоба, не распространилась дальше, потому что если ничего не делать, именно это с легкостью и произойдет, я-то знаю. Потом оказалось, что я повторяю один и тот же вопрос, не давая никому возможности на него ответить: «Вы понимаете, о чем я?» Я говорил все быстрее и быстрее, как будто сама эта скорость заставит их наконец меня понять. Выражение на их лицах предполагало скорее обратное. Чем больше я говорил, тем больше они, казалось, отстранялись от меня в испуге, пока мне не начало казаться, что я превращаюсь в чудовище прямо на глазах у самых дорогих мне во всем мире людей.

Тогда я понял, что уже какое-то время оглушительно кричу, закрыл рот, закрыл глаза и предоставил тишине возможность обосноваться в комнате.

– Что тут происходит? – спросил Эли.

Я открыл глаза и увидел, что он стоит на пороге гостиной и его опасливый мальчишеский взгляд, ощупывающий Джилл и Исайю в поисках ответа, уже заранее пытается извиниться.

Никто ему не ответил.

Тогда он попытался разрядить ситуацию:

– Мистер Хендерсон, вы ведь придете сегодня? Джилл, и вы тоже?

В его голосе было столько отчаянной надежды, что я подумал: «Задушу их обоих своими же руками, если они посмеют сказать не то». К счастью, они оба пробормотали «ага», уставившись в пол.

– Отлично, – сказал Эли. – Я получу аттестат, это понятно, но наша цель гораздо шире. Мы исцелим этот город. Мы принесем добро. Мистер Гудгейм – настоящее сокровище. Я уже так многому научился. Возможно, я этого не заслуживаю. Спасибо вам, мистер Хендерсон, за эту возможность. Вы не пожалеете. Ваша школа будет мной гордиться, вот увидите.

Исайя долго не мог взглянуть Эли в глаза, но наконец справился, и тут мальчик добавил:

– У нас с мистером Гудгеймом еще много дел на сегодня. Вы не возражаете, если я его утащу?

Потом он взглянул на меня и кивнул в направлении двери во двор. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, куда он клонит, но потом я встал и проследовал за ним к палатке, где мы и спрятались в ожидании встречи, слушая на его телефоне музыку, которую он назвал «чил-аут».

Интересно, что я не спросил его напрямую, слышал ли он мои вопли и знал ли, что послужило их причиной. Я догадывался, что да, скорее всего, слышал, и уж точно знал. Он также не сказал мне там, в палатке, что моя ярость в отношении Джилл и Исайи была простительна и что он на моей стороне, что бы ни случилось, но я также совершенно точно знал, что именно так оно и есть.

– Мама как-то раз сунула Джейкоба головой в ванну и держала так очень долго, потому что он был якобы «слишком грязный» после улицы, – сказал Эли, снова воспользовавшись таким приемом, чтобы дать мне знать, что его мать, естественно, обращалась и с ним похожим образом, если не хуже. Я хотел его утешить, но не смог придумать как, и вместо этого промолчал. Мне кажется, он был не против.

Примерно через час после начала нашего чил-аута в палатке, все еще лежа на спине, руки под головой, и наблюдая за солнцем, запутавшимся в оранжевой материи, я сказал:

– Наш фильм ужасов станет вершиной жанра.

Я сказал это в основном потому, что именно этого Эли и пытался добиться.

– Но не забывайте также про исцеление, – ответил Эли, потому что я как раз на это и напирал в последние несколько недель в попытках направить его на высшую цель, демонстрируя при этом пример здоровой маскулинности.

Он поднял вверх кулак, я в свою очередь хлопнул по нему, и успех нашего предприятия виделся мне совершенно неизбежным в послеполуденной тишине июньского вечера в городе Мажестик в штате Пенсильвания.

Ваш самый верный анализируемый,

Лукас