Текст книги "Хизер превыше всего"

5

Из-за стройки на улице, где жили Брейкстоуны, пробки были круглосуточно, и на следующий день намертво застрявшие автомобили – вместе с кучами мусорных пакетов и опавших листьев – стали отличным укрытием для Марка в те напряженные минуты, когда Хизер выходила из дома и возвращалась. Марк спрашивал себя, что он тут делает, для чего он здесь. Наверное, только для того, чтобы в любую минуту прийти Хизер на помощь и, конечно, чтобы получить хоть какие-то доказательства. И вовсе не затем, чтобы бросить их в лицо Карен, а чтобы предъявить полиции. Он понял, что обязан что-то предпринять, когда в тот день дважды увидел свою дочь и рабочего, которые молча проскользнули друг мимо друга, словно фигурки в средневековых часах.

Карен продолжала дуться, а Марк держался ласково и виновато, словно накануне выпил лишнего на вечеринке. Когда они вечером легли спать, она и не догадывалась, что Марк представляет себе, как отвинчивает болты, скрепляющие леса, или надрезает обмотку электрокабеля на 220 вольт в подвале с высокой влажностью, или, самое увлекательное, заманивает рабочего в квартиру и стреляет в него, потому что тот приставал к его дочери. Спросите любого, вам всякий подтвердит: он ворвался в квартиру и бросился на него с кухонным ножом (его Марк вложит ему в руку после того, как все сделает). Наконец Марку удалось уснуть, убаюкав себя сценами смерти рабочего, особенно теми, в которых он душил его голыми руками.

Через несколько дней Марк признался своей ассистентке, что ищет работу, и попросил прикрыть его отсутствие в офисе. Он стал следить за собственным домом по два часа дважды в день и скоро заметил, что рабочий не особо и скрывается. Подстроенность этих регулярных встреч была очевидна для всех, кроме его дочери, а ремонтная бригада относилась к рабочему с таким же подозрением, что и Марк. Ремонтники приезжали и уезжали все вместе, набившись в ржавые пикапы с номерными знаками штата Нью-Джерси, и рабочий всегда сидел на корточках в кузове. Они болтали и смеялись по нескольку раз в день – в перерывах на кофе и во время перекуров, – но всегда без рабочего, который редко появлялся в самом пентхаусе. Работу ему поручали самую грязную и никогда не звали перекусить.

Марк продолжал слежку, не ослабляя бдительности: ее подпитывала как необходимость защитить Хизер, так и опасения, что его засекут. Он знал, что нужно заготовить хоть какое-нибудь объяснение на случай, если его заметит Карен, или Хизер, или кто-то из соседей, или человек с улицы – турист, няня, курьер, школьник или женщина в лосинах. Но никто не обращал на него внимания, и усилия Марка были вознаграждены в тот день, когда он увидел, как, вернувшись из школы, Хизер разговаривает с рабочим.

Обмен репликами инициировала Хизер, он был краток и, как показалось Марку, потряс рабочего не меньше, чем его самого. Но ни тема разговора, ни то, знакомы ли уже эти двое, ни робкий ответ рабочего значения не имели. Важно было лишь то, что дочь с дружеской улыбкой протянула свою невинную руку к пламени и что Марк не попал в поле зрения рабочего.

Справиться с подступившей паникой ему помогло только интуитивное ощущение, что благоприятная возможность вот-вот представится сама. Марк мгновенно все просчитал. Перед ним был стареющий, наверняка неквалифицированный и, вполне возможно, малограмотный разнорабочий, с трудом удерживающийся на обочине общества, без поддержки профсоюза, без денег, без какой бы то ни было защиты, занятый на очень опасной работе. Пока Марк следил, как Хизер входит в дом, стало еще холоднее и пасмурнее, но он дрожа ждал еще два часа, пока у бригады не закончилась смена и рабочий не залез в грузовик.

Марк сначала собирался пойти в интернет-кафе, чтобы, не оставляя никаких электронных следов в своем телефоне или компьютерах, поискать, где можно купить пистолет, однако не сумел припомнить, когда ему в последний раз попадалось интернет-кафе, и наметил на завтрашнее утро посещение библиотеки. А еще он решил, что единственный практический выход – нанять для защиты своей семьи частного охранника, как это делают миллиардеры.

Вернувшись наконец-то домой, Марк обнял Хизер, улыбнулся Карен и подумал, что надо будет попросить босса порекомендовать надежное охранное агентство, готовое гарантировать конфиденциальность. И лег спать, рассудив, что займется этим прямо с утра, хотя предпочел бы не обращаться за помощью, чтобы избежать возможных вопросов. На этот раз он быстро уснул, намучившись с принятием решения.

Ночью Марку приснился до того яркий и живой сон, что он не был уверен в том, что спит. Он словно бы карабкался по лесам на здании, как по лестнице, постоянно оглядываясь по сторонам и рассматривая все вокруг вплоть до верхушек деревьев в парке, потом повернул голову в другую сторону, чтобы увидеть торчащий шпиль церкви, Парк-авеню и размытые желтые кляксы такси на проезжей части. После этого ему захотелось заглянуть в спальню Хизер. Ее там не было, и тогда он подкрался к окну собственной спальни, где на их белом пуховом одеяле лежала, уставившись в потолок, в одних носках, рассеченная вдоль пополам, словно оленья туша, бледная, обескровленная Хизер.

Странным образом это зрелище почему-то не привело его в ужас, и дальше он увидел себя стоящим уже в комнате в ногах кровати. Ее изувеченное тело повернулось к нему, а лицо было живым и нормальным. Она произнесла что-то вроде: «Папа, зачем ты это сделал со мной?». Да, так она и сказала, дословно, и, когда повторила это в третий раз, он понял, что это все же сон, проснулся и подумал, что больше, пожалуй, он никогда спать не будет.

В сверхъестественное, включая вещие сны, Марк не верил. Он понимал, что в этом сне нашло отражение то, что мучило его наяву. Толкование сна не составило труда: он боится за жизнь Хизер, боится, что с ней может что-то случиться, а также опасается, что виноватым она посчитает его. Он сидел в коридоре под дверью дочкиной комнаты, пытаясь отделаться от этих страшных обвинений, и вдруг подумал, что у сна может быть и другое объяснение. А если Карен права? Может, его разум не справился с иррациональными страхами? Что он на самом деле видел всего лишь одного мужчину, а ведь их, вожделеющих его дочь, найдется бог знает сколько?

Он отказывался верить в отвратительные предположения Карен, но, возможно, ее слова заставили его что-то такое вообразить, или у него сорвало башню, или сон приснился просто потому, что в последние несколько дней он не позволял себе думать ни о чем другом. Он нормальный, в этом Марк не сомневался. Он не испытывал ревности к этим мужчинам, во всяком случае, того, что обычно понимают под ревностью. Да, он не мог себе представить, как какой-то мужчина берет его дочь, однако – и это не подлежит сомнению – он ни за что не хотел бы оказаться на месте такого мужчины. Он лишь хотел, чтобы она всегда оставалась его дочерью, как сейчас. Марк понимал, что должен отпустить Хизер, позволить ей стать взрослой, что придется принять их отношения такими, какими они станут, потому что именно так полагается поступать родителям. Он сознавал, что это разобьет ему сердце, но принимал и это.

* * *

Недавний скандал не шел у Карен из головы. Поначалу она терзалась, что его затеяла, сперва выдвинув сомнительные предположения, а потом яростно их отстаивая. Марк не потерял работу. У него не было никакой интрижки. Между ними всего лишь возникло недопонимание, и она грызла себя за то, что не оставила свои сомнения при себе, невзирая на все его наскоки. Но муж выглядел настолько странно, что, возможно, он искал предлог, чтобы выплеснуть эмоции. Слова Марка, неоправданно жестокие, лишь подтверждали ее подозрения: он и впрямь не ценит того, что она делает. С другой стороны, от этих слов была и польза: после долгих лет, когда ею дорожили все меньше и меньше, Карен вдруг поняла, что надо уделить больше внимания себе самой.

Еще ей хотелось, чтобы в ее жизни появились новые люди. Окруженная чужим равнодушием, она слишком замыкалась на собственных заботах, часто тревожилась и впадала в растерянность. Карен всегда мечтала иметь близких подруг, но опыт всей жизни свидетельствовал: людьми движет чувство соперничества, оно заставляет вести себя наихудшим образом и сводит любое общение ко взаимному хвастовству. Но теперь, надеялась она, ей будет легче найти ту, с кем можно поделиться сокровенными мыслями, поскольку все ее ровесницы точно так же замордованы бунтом детей-подростков, отсутствием супружеского секса, диетами и проблемами с недвижимостью.

На другой день после стычки с Марком Карен вспомнила одну из школьных мам, которая исчезла, когда ее дочь предпочла дайвинг дискуссионному клубу. Она всегда нравилась Карен, дружески относилась к ней и пересказывала забавные истории, которые узнавала от своего мужа, крупного адвоката, специализировавшегося на разводах. Карен позвонила ей под предлогом сбора средств на оплату транспорта для социально незащищенных учениц. Она нервничала, набирая номер и придумывая название для несуществующей акции; профессиональные навыки, пробудившиеся после долгих лет, заставили ее отбросить пафосные формулировки и выбрать простое «Чем мы можем помочь детям». В тот день они вместе пообедали и, хотя ни о чем особо интересном не говорили, Карен все же была довольна тем, что на время вошла в роль женщины, с удовольствием обсуждающей личную жизнь и интрижки знаменитостей.

Еще через день Карен устроилась на работу в благотворительный магазин при больнице на Второй авеню – естественно, волонтером, но на пять дней в неделю, пять часов в день, и ей дали ключ от входной двери. Положительные стороны работы проявились немедленно, поскольку весь остальной персонал был исключительно женским и в большинстве состоял из вылечившихся от рака. Эти женщины были или выглядели старше, поэтому мужчины, заходившие сюда, как правило, за чем-нибудь от Burberry, старались привлечь внимание Карен и пытались заигрывать с ней, стоило женам отвернуться. Магазин тоже извлек выгоду из ее появления, потому что уже через пару дней Карен стала главной покупательницей: ее опытный глаз радовали винтажные модели люксовых брендов, отлично сидящие на ее относительно молодой и спортивной фигуре.

Купленную одежду, украшения и сумки Карен оставляла в магазинной подсобке и примеряла в перерыве, прикидывая, понадобится ли подгонка, куда их надеть и насколько подходит очередная сумочка к ее новому псевдостаромодному стилю. Она испытывала неожиданное удовольствие от того, что занимается собой, поражалась, почему так долго не уделяла себе внимания, и убеждалась, что Марк даже не представляет себе, как ему повезло. Она – стройная, жизнерадостная, в отличной форме, и контраст между ее красотой и уродством Марка опять стал таким же ослепительным, как в день их первой встречи.

Прошла неделя с тех пор, как Марк наорал на нее, а его попытки извиниться были не более убедительными, чем его благодушие. Хизер, возможно, верила его лучезарной улыбке, однако Карен явственно различала и складки возле губ, и темные круги под глазами – свидетельства разочарования. Этой ночью она лежала в постели и думала о нем с сочувствием – он стал слабым и жалким из-за того, что направил все свои угасающие силы на борьбу с воображаемым врагом.

Возможно, она действительно организует этот сбор средств, а врожденная способность к состраданию, возможно, побудит Хизер подключиться к ученическому комитету. Карен была так рада, что ее подруга, которая скоро станет одной из многих, нашла идею совершенно гениальной и предложила поужинать вместе с ее мужем, адвокатом по разводам, который мог бы оказаться полезным в составлении плана действий. Пока Карен в темноте улыбалась сама себе, Марк вдруг проснулся, перепуганный и весь в поту. Она отвернулась от него, без малейшего сочувствия к нему, уверенная, что он внезапно осознал, что она сильная и становится все сильнее; ее ум сам собой оттачивается и без всякой натуги рождает новые, грандиозные идеи.

* * *

Утром Марк принял душ и пошел на работу, радуясь рутине и наслаждаясь текучкой, особенно приятной после мучительного сна, от одного воспоминания о котором подступала тошнота. Пробежка бы точно помогла, однако сил на нее не было. В голове постоянно крутились рабочий, лицо Хизер и, естественно, инсинуации Карен, но теперь он полагал, что нарочно думает обо всем этом, чтобы уйти от мыслей о реальном кризисе. Да, верно, с работой все зыбко, дома ремонт, однако все началось раньше, и, глядя из окна на силуэты Манхэттена на фоне неба, разрезаемые стальными скелетами строек и подъемных кранов, он проникался своим одиночеством. В один прекрасный день Карен перестала смеяться над его шутками и вообще его замечать, и тогда его аудиторией стала Хизер.

Марк сидел за столом, потягивая жидкий офисный кофе, и размышлял о том, что еще возможно в его жизни после того, как он вырастит этого ребенка. Разве он не пожертвовал своим счастьем ради семьи? Добровольно, само собой, – но теперь, когда они с Карен окончательно отдалились друг от друга, большинство мужчин на его месте подумывали бы, не начать ли все с чистого листа, с другой женщиной и с половиной денег, которая останется после развода. Хизер была свидетельницей их мучений и уже достаточно выросла, чтобы понять, что окончательное расставание родителей – лучшее из возможных решений. Тем не менее, несмотря на все механизмы цивилизации, облегчающие процесс развода и помогающие забыть о нем и идти дальше, Марк даже представить себе не мог, сколько сил понадобится, чтобы осуществить эту затею.

Для его отца, футбольного тренера, главными были физические показатели, и с того момента, как Марка впервые передернуло от жестокой драки за мяч, отец стал считать его трусом. Ну да, он боялся. У отца были огромные руки и непредсказуемый характер, и он не терпел поражений ни в чем, так что Марк привык быть битым и старался скорректировать свое поведение, чтобы избежать конфликтов с заведомо известным финалом. Надо было бежать, но не по кругу, не из дома и обратно, а из дома совсем, по прямой, пока не кончатся силы, пока тебе не останется ничего другого, кроме как начать все сначала, где бы ты ни оказался.

Перед обедом Марк решил зайти домой и переодеться для пробежки и уже на пороге кабинета стер в телефоне фотографию рабочего. Она вызывала у него отвращение и ярость, и, хотя совершить этот символический акт было приятно, оставался вопрос – можно ли в наши дни что-то стереть понастоящему.

Совершенно спокойный, он вышел на улицу, под пасмурное небо, и взмахнул рукой, останавливая такси; в носу пощипывало от первого морозца. Он подумал, что будь Хизер сыном, ничего подобного он бы не испытывал. Он также согласился с тем, что развод родителей нанесет ей серьезный вред, а одолевающие его иррациональные эмоции порождены недостатком сна и физической нагрузки.

Грядущие годы они с Карен наверняка, как и планировали, проведут вместе, каждый будет потихоньку тратить свои жизненные ресурсы, пока, согласно статистике, кто-то из них не останется в одиночестве. Заглянув в будущее, он увидел чьими-то стареющими глазами, как замечательно живет Хизер – адвокат или даже президент компании и что благодаря ему, своему отцу, она не закончит так, как его несчастная сестра, виртуоз голодания, которая так и не узнала, какая награда причитается за ее подвиг.

Марк захлопнул дверцу такси и с облегчением увидел, что строительная бригада на обеде, но по пути к лифту заметил, что швейцар отлучился, а рабочий сидит на радиаторе отопления, смотрит в телефон и пьет – предположительно алкоголь – из бутылки в бумажном пакете. Пока Марк ждал лифта, его решимость ни на что не обращать внимания свели на нет зашевелившиеся на затылке волосы. Он обернулся как раз вовремя, чтобы поймать на себе пристальный взгляд рабочего.

Контакт был кратким, но исчерпывающим, и Марку показалось, будто его кишки провалились вниз, словно он вот-вот обделается, не сходя с места. Теперь ему было совершенно очевидно, что в их вестибюле находится животное – равнодушно-голодные глаза под тяжелыми веками, ссутулившееся, сжатое как пружина и готовое к прыжку тело. У Марка оборвалось сердце, когда он подумал, что это существо так и будет ошиваться у них на пороге, неспособное насытиться ничем, кроме его, Марка, ребенка.

Двери лифта открылись, и Марку следовало нажать на кнопку, подняться на свой шестой этаж, переодеться в спортивный костюм и отправиться на пробежку, но вместо этого он придержал дверь рукой. Во рту у него пересохло, так что он едва мог говорить, и ему оставалось только надеяться, что голос не выдаст страха, когда он спросит рабочего, все ли на обеде. Он даже сам сначала не поверил, что заговорил, – так громко и четко каждый преступный слог отскакивал от мраморных стен. Рабочий кивнул, и Марк понял, что, когда сегодня удалял фото из телефона, мозг уже все за него решил. Это решение, по всей видимости, было принято несколько часов назад: настроенный воспользоваться первой же возможностью, он начал заметать следы.

* * *

«Не поможете мне кое-что передвинуть?» – спросил у него папаша Хизер. Бобби немного выпрямился, когда тот вошел в дверь – еще более злобный и раздраженный, чем обычно, а поскольку предполагалось, что ремонтники не должны есть в вестибюле и уж тем более пить тут пиво, Бобби испугался, что старый мудак поднимет хай или пожалуется на него прорабу. Бобби никогда не присматривался к нему, он его не интересовал, а когда был вместе с Хизер, то только мешал, кружа вокруг нее, словно надоедливая муха. Теперь, вблизи, он оказался ровно таким, как Бобби ожидал, – одним из этих надутых уродов, которые думают, будто весь мир работает на них, и, несмотря на хозяйский тон, оставался все тем же толсторожим гадом и жалким бздуном, особенно сегодня, когда заявился без своего навороченного портфеля.

Но все это не помешало Бобби с удовольствием предвкушать, как он прямо сейчас окажется у Хизер дома, так что он затрусил к лифту, опустив голову, чтобы не выдать восторга. На площадке папаша сразу рванул к квартирной двери, но долго не мог найти ключ и столько раз оглядывался через плечо, что Бобби подумал, не нужна ли ему помощь. Но вот входная дверь наконец-то открылась, и на Бобби сразу обрушилась стена жара, пропитанного ароматами Хизер, так что пришлось ухватиться за дверной косяк.

Вслед за папашей он прошел через удушливую прихожую, а затем через шикарную гостиную в узкий коридор, где, как было известно Бобби, находились двери в спальни. Он оглядывался в поисках хоть какого-то следа ее присутствия – туфли, свитера, – и у него возник соблазн сбежать от старика или просто придушить его, а потом усесться в спальне и дождаться прихода Хизер. Вместо этого он шел за ее отцом, слушая одним ухом, как тот бахвалится. Старикан к этому моменту весь покрылся потом и вел Бобби к кухне, куда через открытое окно поступал воздух с улицы.

Бобби видел много таких красивых квартир, но только с лесов, он ни разу не бывал внутри обжитой или неремонтируемой квартиры. Эта казалась бы больше, не будь в ней столько барахла; тем не менее белые стены, зеленое ковровое покрытие, все эти телевизоры и медные прибамбасы так его заворожили, что захотелось усесться в мягкое красное кресло и выпить виски из хрустального стакана. Он знал, что такие люди постоянно ходят в кино и рестораны, летают на самолетах и всюду развешивают фотографии лошадей.

Он посмотрел на спину ее отца и подумал, что бедняга, может, не такой уж плохой: у него есть жена с большими сиськами, и они вдвоем соорудили Хизер. Если задуматься, эти двое вообще сделали все, что здесь находится, и нравится это им или нет, они сделали все это для него, Бобби.

Бобби зашел на кухню, где у всех шкафов и даже у холодильника были стеклянные дверцы, причем все было забито едой, и попытался представить себе, как можно всем этим попользоваться. Он впервые подумал о чем-то другом, помимо убийства Хизер. И увидел, как она стоит у плиты в бледно-голубом махровом халате и жарит ему яичницу.

* * *

Уже перед квартирной дверью Марк пожалел о том, что вообще заговорил с рабочим. В лифте оба стояли близко друг к другу, Марк задыхался от вони пива, сигарет и грязной одежды рабочего и ясно видел, как под сбритыми седыми волосами на висках у него пульсируют жилы. Он наблюдал за рабочим, который прислонился к косяку захлопнувшейся двери и потянул носом воздух, словно вдыхая всю квартиру. Поворачиваться к нему спиной Марку не хотелось, но и встретиться с ним глазами он опасался, чтобы тот не прочел в них страх, поэтому он отошел от рабочего и принялся болтать, словно агент по продаже недвижимости, о каждом помещении, по которому они шли.

Марк много раз представлял себе, как убивает его, но теперь у него не было ни пистолета, ни разводного ключа, ни тем более физического превосходства. Он никогда не сможет сжать руки на этой толстой шее. По позвоночнику пробежал холодок, когда до Марка дошло, что он сам привел опасность в свой дом, где ему грозит смерть от рук этой коротконогой, сутулой обезьяны, которая пока не произнесла ни единого слова.

Останавливаться было нельзя, и Марк продолжал двигаться, попутно высматривая и оценивая любое подходящее оружие – керамическую подставку под зонтики, каминную кочергу или большую коробку красного дерева для сигар. Они шли на кухню. Там имелись ножи. Если он сумеет добраться туда первым, то сможет схватить нож для разделки мяса, развернуться и нанести неожиданный удар. Или, еще лучше, сделать ложное движение по направлению к кухне, а самому выскочить из квартиры и сбежать вниз по лестнице.

Услышав приближающийся стук тяжелых ботинок, Марк ускорил шаг, однако не сделал ничего, а лишь смотрел, как рабочий входит в просторную кухню и останавливается напротив. Сердце Марка оборвалось и заколотилось одновременно. Рабочий находился вне досягаемости, он стоял примерно в двух метрах от Марка: массивный корявый силуэт темнел на фоне ярко-серого света из открытого окна за его спиной.

Бобби огляделся по сторонам, на этот раз ничего не замечая, поскольку и мозг, и тело были полностью заняты будущим. Он никогда уже не вернется в школу, но у него хорошо получается копить деньги, и он сумеет дать Хизер жилье, нет, дать ей настоящий дом. Она родилась богатой, значит, родители не захотят отпустить ее с пустыми руками и помогут им, причем сделают это с удовольствием, потому что Бобби будет работать изо всех сил, а к усердной работе все относятся с уважением. И он подойдет к ней сзади, когда она будет готовить, и обнимет за талию, а она повернет голову и улыбнется, как это обычно делают влюбленные, которых он видел по телевизору.

Лицо рабочего было темным, если не считать голубых глаз, когда он сделал шаг по направлению к плите. Квадрицепсы Марка напряглись, он чуть пригнулся, приняв стойку футболиста, собравшегося отнять мяч у противника, и, всем своим весом навалившись на бедра рабочего, толкнул его к низкому открытому окну. Потеряв равновесие, Бобби не оказал никакого сопротивления, перегнулся назад, выпал в окно и пролетел все десять этажей, даже не вскрикнув; глухой влажный удар об асфальт совпал с сигналом автомобиля.

* * *

В этот день Карен договорилась встретиться за обедом с давней, еще из рекламного прошлого, приятельницей, которая теперь работала секретарем-ассистентом главного редактора в женском журнале. Карен намеревалась поделиться с ней своими вновь разгоревшимися амбициями, однако они в основном предавались воспоминаниям, и, хотя приятельница ни в чем не превзошла Карен, ей было известно много историй их бывших подчиненных, которые стали солидными фигурами в мире медиа. Карен запомнила момент, в который у них все разладилось: это произошло, когда приятельница недвусмысленно дала понять, что в издательском мире для Карен места нет, а может, никогда и не было, и ей скорее подойдет бесплатная работа для домохозяек в благотворительных организациях и магазинах.

Входя в квартиру, Карен ощущала, как на желудок давят годы сожалений, а тело заливает жар – возможный предвестник надвигающейся менопаузы, и побрела через разогретую прихожую в прохладу кухни. Марк сидел в майке у стола, положив голову на сложенные руки, а из широко распахнутого позади него окна дул ледяной ветер. Она окликнула Марка, он поднял больные глаза, его лицо было изрезано морщинами и выглядело старше, чем утром, что она непременно заметила бы, если бы утром дала себе труд на него взглянуть.

Поняв, что его слабость просит поддержки, она присела на корточки рядом с ним, а он сообщил ей тихим, но недрогнувшим голосом, что вытолкнул рабочего из окна и тот лежит мертвый в проходе между их домом и соседним. Карен бросилась к окну и посмотрела вниз, где увидела тело Бобби с головой в луже крови и неестественно выгнутой назад ногой, так что плечо лежало на ступне.

Она снова села рядом с Марком, который, заикаясь, сделал полное чистосердечное признание во всех изобличающих подробностях, слушая которое Карен поняла, что он погубил жизнь их обоих, и с размаху ударила его по лицу. Марк не отреагировал, только взял поочередно ее ладони в свои и заглянул в глаза. «Я сердцем чую. Я абсолютно уверен, – сказал он. – С какими бы проблемами ни столкнулась наша семья, без Хизер семьи нет».

Она услышала его и на мгновение, словно с высоты птичьего полета, охватила взглядом всю комнату и увидела, какие они с Марком маленькие и одинокие. Она знала, что сейчас он не способен рассуждать логически, и вся квартира взывала к ней, спрашивая, что же делать, и она в конце концов разрыдалась, уронив руки на колени.

Марк не сводил с нее взгляда, покуда она восстанавливала дыхание; после чего, вытерев глаза, она суровым голосом предложила забрать Хизер после очередных занятий по ведению публичной дискуссии, вместе поужинать в ресторане, вернуться домой попозже и изобразить потрясение случившимся. Марк опустил глаза и кивнул. Тогда она встала, подошла к кофемашине, и следующие несколько минут на кухне была полная тишина, если не считать звяканья фарфора и шипения пара, пока Карен готовила капучино и ставила чашку перед мужем, а потом смотрела, как он пьет маленькими глоточками, словно принимает лекарство.

* * *

Много часов спустя Брейкстоуны возвращались домой. Карен ожидала, что улица будет освещена фарами полицейских машин, а здание огорожено желто-черной лентой, и придется приложить титанические усилия, чтобы перевести Марка из оцепенения в соответствующее общим ожиданиям состояние шока, когда они будут прокладывать дорогу в дом сквозь толпу зевак. Полицейскому у входа будет мало что известно, идет следствие, скажет он, и все должны пройти в свои квартиры и постараться понять, что произошел несчастный случай, что такое иногда бывает и что, к счастью, с ними самими все в порядке. Тогда Карен предложит, чтобы они переночевали в отеле, ей удастся уговорить Марка, и они уйдут, – он, утешая, положит ладонь на плечо дочери, с которого соскользнет и будет волочиться по пыльному мрамору вестибюля рюкзак.

Однако когда они вернулись, дом был темен и тих, точно заброшенный, поэтому они просто поднялись наверх и пошли спать. Марк лег первым, так как много выпил и мало ел в ресторане, где они вдруг решили отметить принятие Хизер в команду университетского дискуссионного клуба, хотя она и была новичком. Карен дождалась, пока у Хизер погаснет свет, потом разделась и легла, не почистив зубы и сопротивляясь желанию пойти проверить, по-прежнему ли тело рабочего лежит под окном.

Она смотрела на Марка, который спал очень крепко, и чувствовала, как тревога судорогой сжимает желудок. Карен понимала – ближайшие дни, а может, гораздо дольше, именно ей предстоит удерживать Марка от импульсивных порывов во всем признаться. Сама того не желая, она станет посредницей между его чувством вины и призраком, который как раз в эту минуту, возможно, поднимается из прохода между домами.

Лежа в темной спальне, Карен посмотрела на Марка и вдруг поняла, что у него наверняка были причины так поступить, ведь она хорошо его знала и никогда не боялась. Все страхи окончательно оставили Карен, сменившись уверенностью, что она и муж связаны друг с другом навсегда. Она ласкала его, пока он не ожил, а потом занялась с ним любовью, агрессивно, забравшись сверху, а Марк был слишком пьян, чтобы помнить, кто он такой, и откликнулся со всей силой заново пробудившегося желания.

Тело Бобби не нашли до следующего утра, когда тот, кто заменил его в бригаде, вышел отлить в проход между домами, и газеты, а вслед за ними и следователь назвали эту смерть несчастным случаем на производстве. Трагедия взволновала Хизер, и она принесла на место его гибели цветы, а Марк и Карен выждали целый месяц, прежде чем выставить квартиру на продажу.