Текст книги "Пылкие мечты"

Дэвид шагнул к брату и обнял его. И только тогда он обнаружил, что виски Лайона посеребрила седина, а вокруг голубых глаз появились морщинки. Лайон даже чуть-чуть потолстел, он как-то изменился, постарел, что ли. Но главное – в нем ощущалось спокойствие. То напряжение, которое все время витало в воздухе, пока Лайон был женат на Эмме, исчезло без следа.

– Правда? – спросил удивленный граф. – Почему именно теперь?

– С меня довольно военной службы. Хочется каких-то перемен.

Лайон помедлил, изучая лицо Дэвида.

– Только ли из-за этого?

Дэвид, как младший брат, твердо посмотрел в глаза графа и качнул головой:

– Нет, это не единственная причина. Меня направляли в американские колонии под командование адмирала Мидлтона. До меня дошли кое-какие слухи о делишках Пирса в Бостоне. Я не хотел, чтобы меня использовали как оружие против моего же брата.

Лицо графа стало непроницаемым.

– Ты ставишь семью выше короля и страны?

– За все эти годы я понял одно: быть честным – значит всегда иметь возможность отделить себя от произвола короля и государства. Я осознал это совсем недавно. Возможно потому, что в моих жилах течет бунтарская кровь моих шотландских предков, или потому, что я, как третий сын, на многое смотрю иначе и не считаю, что мудрость и нравственное превосходство должны обязательно стать причиной высокого положения в обществе.

Лайон испытующе смотрел на него несколько долгих мгновений, а Дэвид с тревогой ждал его реакции, поняв вдруг, что брат не проявил большого радушия при их встрече. Сначала это как-то не приходило ему в голову. А что, если пропасть между ними слишком глубока? Но все же, подумал он, Пирса Лайон встретил с распростертыми объятиями.

– Мне хотелось бы знать, что ты обо мне думаешь.

Несколько секунд Дэвид смотрел на него непонимающим взглядом. От Лайона он меньше всего ожидал подобного вопроса. Его брата никогда не заботило мнение других людей по поводу его особы.

– Мне кажется, что ты мираж. Я хотел бы встретиться с новой графиней, чтобы лично поблагодарить ее за то, что она сделала для тебя.

Лайон едва заметно нахмурил брови и направился к своему столу. Тут Дэвид наконец-то увидел, что брат прихрамывает. Кажется, он сказал что-то не то, его слова испортили то радостное настроение, которое возникло у Лайона в первый момент их встречи.

Дэвид знал, что хотел услышать брат. Наблюдая, как он пересекает комнату, Дэвид проклинал свою нерешительность, которая не позволила ему определить, насколько Лайон виновен в смерти Эммы – если, конечно, он виновен. Дэвида к тому же раздражало, что в этом вопросе Лайон давит на него. Ведь как-никак они братья.

– Мне здесь больше не рады? – спросил Дэвид.

Лайон присел на край стола и повернулся к нему:

– Баронсфорд твой дом, и всегда им будет. Тебе здесь всегда рады.

– Я имею в виду не место, я говорю о тебе.

Лайон скрестил руки на груди. Его голубые глаза не отрывались от лица Дэвида.

– Я не могу выразить, как я счастлив видеть тебя снова. Меня чрезвычайно порадовало твое решение не ехать в Бостон.

– Но ты чем-то взволнован.

Граф кивнул:

– Я волнуюсь, так как вижу, что тебя по-прежнему терзают сомнения.

– Какие сомнения?

– Не прикидывайся дурачком, Дэвид, – тихо произнес граф. – Я имею в виду Эмму.

– Все сошлись на том, что это был несчастный случай.

– Меня не беспокоит, о чем думают или в чем убеждены все. Меня интересует твое мнение – ты считаешь, что я разрушил ее счастье, а также, возможно, и твое? Никаких недомолвок между нами быть не должно. Я хочу, чтобы из этих подозрений и сомнений не выросло большое зло.

На Дэвида внезапно навалилась усталость. Он целый день провел в седле, его раздражало, что он так и не нашел Гвинет, он беспокоился о ней, не зная, где ее искать. Он даже не мог исключить вероятность того, что она скрылась вместе с жадным до ее приданого ухажером. Направляясь к софе, Дэвид почувствовал, что он еле-еле волочит налитые свинцом ноги.

– Лайон, я вернулся в Баронсфорд не для того, чтобы ворошить былое, я хочу сделать то, что сумели сделать вы с Пирсом, – забыть о прошлом и начать думать о будущем. Я не испытываю к тебе неприязни. Никакого чувства обиды. Никого я не обвиняю. Я просто хочу жить дальше, не оглядываясь назад.

– Но это не помогает, – тихо проговорил Лайон. – Я сам пытался так жить, Дэвид. Раньше я то и дело приходил в ярость, потому что без конца пытался убедить себя в своей правоте. Я не мог излечиться до тех пор, пока не сумел посмотреть правде в глаза, в том числе отметить мои ошибки и заблуждения, а также и ошибки Эммы. Раны, которые мы получили в прошлом, нарывают, они отравляют весь организм, и боль становится невыносимой.

– Это в том случае, если ты бередишь свои раны, а я не занимаюсь этим. Я уже смотрю в будущее, – искренне ответил Дэвид. – Я надеюсь сделать все то, что ты и Пирс сделали в минувшем году. Найти себе жену, обзавестись семьей, пустить где-нибудь корни.

Вряд ли Гвинет подпрыгнет от счастья, когда он предложит ей стать его женой. Но у него есть в запасе еще время, чтобы переубедить ее. Может быть, она выбрала не ту дорогу, но он все равно найдет ее.

Граф опустил руки и слегка улыбнулся краешком рта. Затем, встав со стола, подошел и сел в кресло напротив брата.

– Меня радуют твои намерения, но если ты не примиришься со своим прошлым, оно осложнит твою будущую жизнь.

– Лайон, Эмма предпочла тебя мне. И не будем больше об этом. Я все оставил в прошлом, как только вы поженились. Что еще есть такого, с чем я должен примириться?

Дэвид и сам удивился, услышав в своем голосе горечь. Его брат тоже заметил ее, однако не подал виду.

– Дэвид, Эмма выбрала не меня, она выбрала Баронсфорд. Я был просто орудием в ее руках, с помощью которого она смогла заполучить это поместье и мой титул.

– Ну что ж, пожалуй, я соглашусь с тобой. Но давай закончим на этом. Я не хочу больше говорить об Эмме. Не хочу ворошить былое и разбираться в том, почему из-за одной женщины ты, я и Пирс стали чужими друг другу.

Дэвид устало провел рукой по лицу и, склонившись вперед, уперся локтями в колени.

– Я хочу вернуться в Баронсфорд, чтобы снова жить в кругу своей семьи, насладиться ее теплом, которое, как я слышал, опять вернулось в эти стены. – Дэвид посмотрел в лицо старшему брату. – Я тоже хочу выздороветь. Или я слишком многого хочу?

– Нет, Дэвид. Не слишком. По крайней мере на данный момент.

Лайон протянул ему руку. Дэвид схватил ее и пожал. Пожатие было крепким, в нем чувствовалась родственная приязнь.

– Добро пожаловать домой, брат.

* * *

У Уолтера больше не было времени думать о своем замке. Все его мысли вращались вокруг Баронсфорда.

Таким же образом он постепенно забывал обо всем, что связывало его с Эммой. В тот год, после путешествия по Европе, он много раз видел ее, но не позволял себе даже думать о ней. Он проявлял к ней должное уважение, но держался на расстоянии. И всеми способами избегал оставаться с ней наедине.

Уолтер знал, что, когда Эмме исполнится восемнадцать лет, ее представят ко двору. Ее красота выделяла ее среди других девушек, и потому Эмма своим появлением в высшем обществе преследовала только одну цель – найти себе достойного мужа. Но Уолтеру было известно, что свой выбор она остановила на Баронсфорде. И вопрос заключался лишь в одном – кого из Пеннингтонов она решит выбрать в мужья, кто из братьев станет ее несчастной жертвой.

Поэтому Уолтер был удивлен, когда до него дошли слухи, будто этой весной кого-то видели на развалинах его замковой башни. Эти пересуды заставили его в один из пасмурных дней наведаться в замок, чтобы самому все увидеть. Замок по-прежнему нуждался в ремонте, красть в нем было нечего, поэтому скорее всего тут отдыхали какие-то бродяги, в чем не было ничего необычного. Однако если и был какой-нибудь повод для тревоги, который мог бы 169 доставить немало хлопот жителям Баронсфорда, то заключался он совсем в другом.

Подъехав к башне, он в который раз испытал гордость. Как знать, не осталось ли тут следов пребывания тех, кто, может быть, недавно приходил сюда. Уолтер прошелся по пустынным залам, но ничего не обнаружил.

И вдруг в хозяйской спальне он ощутил ее присутствие. На подоконнике узкого окна он нашел маленький букет диких роз, который, похоже, оставили здесь несколько дней назад. Уолтер понял – это Эмма приходила сюда, в башню, чтобы побыть одной.

Он все еще держал в руках букетик роз, когда в спальню проскользнула Эмма. Ее приветливая улыбка означала его сокрушительное поражение.

– Уолтер, я знала, что ты обязательно придешь сюда. – Она сняла с себя мокрый плащ и подошла к нему. – Нам все-таки стоит попробовать, ведь соединяющая нас невидимая нить всегда приводит тебя ко мне.

Как бы ему ни хотелось, но отрицать этого он не мог. Уолтер стоял замерев, он как будто прирос к старым половицам спальни. Забыв обо всем, он позволил губам Эммы коснуться своих губ. От нее пахло дождем и дикими розами. Это был дурманящий запах, принадлежавший, как он знал, только ей.

– Я не простила тебя за то, что ты заставил меня так долго ждать и страдать.

У него прервалось дыхание, когда он увидел, что она раздевается.

– Эмма… – ошеломленно заговорил Уолтер.

– Я ведь тебе говорила – ты обязательно будешь первым. Эмма опять поцеловала его. Ее поцелуй подействовал на него как наркотик.

– Но я решила простить тебя за то, что ты меня не дождался.

Она взяла его руку и приложила к своей груди. Ее платье было расстегнуто, и только тонкий шелк сорочки отделял нежную кожу от его мозолистой ладони.

– Я уверена – ты знаешь, что надо делать, – произнесла она глухо. – Всем женщинам известна твоя репутация. Даже служанки в Гринбрей-Холле знают силу твоего обаяния. Я хочу быть одной из них, Уолтер. Ты должен доставить мне такое же наслаждение.

– Эмма, но это вовсе не так. Уолтер убрал от нее руки.

– Вот почему и для чего ты сюда пришел, – вдруг заявила она, резко прижавшись к нему всем телом. – Разве стоит отказываться от того, чего тебе так хочется? Я знаю – ты хочешь меня. Я ведь очень долго тебя ждала. А теперь я хочу, чтобы ты меня взял.

Уолтер схватил Эмму за плечи и отстранил от себя.

– Послушай, что ты несешь? Ты говоришь как трактирная шлюха!

– Меня это нисколько не волнует, если, разумеется, ты дашь мне то, чем так щедро делился с другими женщинами. Называй меня шлюхой или потаскухой, но занимайся со мной любовью в задних комнатах трактира или на валуне на поляне, для меня это не важно. Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, поскольку ты первый, с кем я хочу заняться любовью.

– Но послушай меня! – Уолтер встряхнул Эмму и заглянул ей в глаза. – В будущем ты займешь подобающее тебе положение в свете. Ты же сама однажды сказала, что я тебе не подхожу. Любой из моих кузенов может стать твоим мужем. Все они ожидают целомудренного и достойного поведения с твоей стороны. Твоим мужем станет тот, кому ты предложишь все свои добродетели.

Эмма рассмеялась:

– Ты будешь первым, Уолтер. Ты первый, кто поцеловал меня. И ты будешь первым мужчиной, с которым я займусь любовью.

– Ты разве не слышала, что я сказал?

Эмма помотала головой и одним движением сбросила с себя его руки.

– Это наше место, самое укромное и безопасное. Эмма расстегнула платье, и оно упало к ее ногам.

– Если ты не сделаешь этого со мной сейчас, тогда я приду в твою спальню в Баронсфорде. А если ты опять мне откажешь, я просто поймаю тебя где-нибудь, ну хотя бы на конюшне.

Она ласково окинула взглядом его рослую фигуру, а затем ее глаза снова остановились на его выпиравшем члене.

– Я не буду даже подталкивать тебя, чтобы ты сделал первый шаг. Ты можешь просто стоять и смотреть на меня.

Эмма сняла через голову сорочку и откинула ее в сторону.

Уолтер знал – от нее можно убежать, но это было выше его сил. Его взор жадно упивался ее телом. Она была прекраснее, чем он мог себе представить. Пока он любовался ею, она вынула целую пригоршню шпилек и заколок из пышных кудрей, и они водопадом рассыпались по ее плечам.

– Ты знаешь, что отдал бы любой мужчина только за то, что я бесплатно предлагаю тебе? – Эмма снова подошла к нему слишком близко. – Разве ты не знаешь, как поступил бы Дэвид, если бы я стояла перед ним, как сейчас стою перед тобой?

Она дотронулась губами до его подбородка. Уолтер отстранился. Пальцы Эммы снова скользнули вниз и схватили его пальцы. Эмма подняла его руку, положила себе на грудь и начала водить по ней его огрубевшей ладонью.

– Прошлым летом я позволила Дэвиду потрогать мою грудь. Я ничего не говорила ему до тех пор, пока он не расстегнул платье и не припал к ней губами. – Эмма начала расстегивать на нем брюки. – Но все это время я представляла себе, что это ты целуешь меня. Я даже представила себе, как это было бы здорово – заниматься с тобой любовью.

Уолтер мучительно застонал, когда ее пальцы проникли в его брюки и схватились за его «возбужденного приятеля».

– А ты разве не думал обо мне, когда занимался любовью с другими женщинами? Тебе никогда не приходило в голову, что на месте той женщины, которую ты ласкал, могла быть я? В своей руке я держу доказательство того, что ты меня хочешь. Чего же ты ждешь, Уолтер? Возьми меня.

Он обнял ее и сильно прижал к себе.

– Я не могу бороться с тобой.

– А я не собираюсь сопротивляться.

Эмма улыбнулась и крепко поцеловала его. Потом она немного отодвинулась и сказала:

– Я хочу тебя, возьми меня прямо здесь.

Она положила его руку на свою промежность – она была влажной. Он грубо ввел палец внутрь ее тела. Она откинула голову назад и сладострастно закричала, насаживая себя на его руку. Уолтер обнаружил, что она девственница. И тут он вдруг потерял голову.

Любовь их не была похожа ни на одну из его любовных интрижек. Эмма была страстной, требовательной и бесстыдной. Уолтер даже не успел скинуть свою одежду, как она привлекла его к себе, потом, развернувшись, прижалась спиной к стене и обхватила его ногами. Она подарила ему свою девственность. Соединенные самым интимным образом, они любили друг друга.

Наслаждение, полученное Уолтером, было несравнимо ни с каким другим испытанным им ранее. Но вслед за наслаждением на него сразу нахлынуло чувство вины и греховности, оно переполняло его, и он даже испугался, сможет ли когда-нибудь искупить свой грех.

Даже своей жизнью. Или хотя бы после смерти, ценой жизни вечной.

Глава 13

Ночь выдалась холодной, и Гвинет была благодарна Вайолет за то, что она развела небольшой костер под прикрытием одной из монастырских стен. Правда, Гвинет уже делала попытку подняться на ноги, но у нее ничего не вышло, голова ее кружилась, а перед глазами плыли желтые и оранжевые пятна. Но Вайолет помогла ей устроиться около одной из полуразрушенных стен. Она наблюдала за тем, как садится солнце, отсюда также открывался прекрасный вид на саму долину, по которой она приехала. Кроме того, к вечеру ей стало немного лучше.

Гвинет уже несколько раз проезжала по этим местам, но ни разу ее до такой степени не поражали полная запущенность и пустота аббатства. Долина словно вымерла; на сколько хватало глаз, ни в одном из расположенных внизу домиков не было видно никаких признаков жизни; не встречались на этой дороге ни путники, ни странники. Уже в сумерках на противоположной стороне долины Гвинет различила небольшое стадо оленей. Такое безлюдье страшило и в то же время успокаивало. Гвинет вполне допускала, что, пока здесь кто-нибудь появится, пройдет не один день. Но и грабителей тоже не было видно.

Вайолет позаботилась о лошади, а затем, порывшись в седельной сумке, нашла там засохший ломоть хлеба. Гвинет с трудом проглотила свою долю. Но даже после того, как они преломили один кусок хлеба, разговор между ними все равно не клеился. Гвинет решила не давить на Вайолет, уважая ее нежелание откровенничать, и в то же время ей очень хотелось пробить брешь в стене молчания, возникшей между ними.

Минул час, а у Гвинет по-прежнему не было сна ни в одном глазу. От любого движения острая пульсирующая боль в плече сразу усиливалась.

Вайолет, казалось, тоже не очень тянуло спать. Она молча сидела рядом, подбрасывая в огонь собранные палки и ветки. По ее лицу нельзя было сказать, что она мучается или страдает, она просто выглядела погруженной в свои мысли. Однако именно ее молчание не давало Гвинет покоя.

Она видела, как Вайолет что-то чертила на земле веточкой, перед тем как бросить ее в огонь. Гвинет вспомнила о своем дневнике, спрятанном в седельной сумке. Ей хотелось выплеснуть на бумагу свои чувства и мысли.

Ведь все, что Гвинет писала раньше, было частично позаимствовано из когда-то прочитанных ею романтических историй, она только придавала им несколько иной вид, придумывала другие лица и окружающую обстановку. Но сейчас она так хотела описать все, что с ней случилось. Даже о таком рядовом событии, как падение с лошади, можно было написать немало строк. Тут не имело значения, что она не все помнила, недостающие пробелы восполнила бы ее неуемная фантазия.

Возможно, в одном из ее рассказов Вайолет могла бы стать ребенком, воспитанным среди волков, дикаркой, но, несмотря на это, обладающей золотым сердцем. Ее герой или героиня в трудный для них момент оказываются под защитой этой девушки, а позже возвращают ей все сторицей, взяв на себя воспитание и заботу о ней. И вот благодаря таким воображаемым историям Вайолет словно живая предстала перед ней в совершенно ином свете. Гвинет охватило волнение. На нее нахлынуло вдохновение, в голове начали возникать самые разные образы и замыслы.

Но перед тем как перейти к сегодняшним событиям, ей необходимо было описать то, что случилось с ней прошлой ночью, то, как они занимались любовью с Дэвидом. Гвинет покраснела, подумав об этом. Нет, она вовсе не собиралась описывать все, она только попытается передать глубину охвативших ее чувств. Хотя она не знала, удастся ли ей описать, как они смотрели в глаза друг другу, гармонию их тел, нежную теплоту их прикосновений, когда они после всего просто лежали рядом.

Гвинет согнула пальцы на правой руке. Вроде ничего не болит. Она кинула взгляд на лошадь, небрежно привязанную к скале, на седло, лежавшее неподалеку на земле, и подумала, сумеет ли она дойти до нее, чтобы взять свои письменные принадлежности.

– Я достану их вам.

Гвинет удивленно взглянула на Вайолет, когда та встала и направилась к седлу. Она молча смотрела, как девушка сунула руку в сумку и, вынув ее дневник и карандаш, вернулась к ней.

– Благодарю вас. Но как вы догадались, чего я хочу?

– Я видела, как вы смотрели туда.

Вайолет передала ей дневник и карандаш и поспешно вернулась на прежнее место.

Гвинет открыла дневник на чистой странице. Предыдущий свой рассказ она бросила посередине, чтобы поскорее описать последние события. Взяв карандаш, она задумалась.

Костер потрескивал, а мысли ее блуждали далеко отсюда. Мысленно Гвинет была вместе с Дэвидом.

Как только карандаш забегал по странице, едва поспевая за ее воспоминаниями, ее чувства вырвались наружу. Гвинет не старалась быть точной в деталях, она просто выплескивала свои эмоции на страницы дневника.

Дэвид. Ощущение его взгляда на себе, его ласки, обращенные к ней, и страстные признания – во все это было почти невозможно поверить. Нет, это не было мечтой. Она помнила его объятия, его прикосновения, она ничего не забыла. Она также помнила сказанные им слова: он не хочет делить ее ни с кем.

Гвинет не призналась Дэвиду в одном – после той ночи она уже вряд ли сможет когда-нибудь отдаться другому мужчине. Но у нее было одно затруднение, а именно – как ей объяснить сэру Аллану перемену в своем отношении к нему, ибо ситуация теперь изменилась в корне. Гвинет не была уверена, согласится ли сэр Аллан после ее признания жениться на ней, тем более если она откажет ему в праве на физическую близость в браке.

Карандаш замер в ее руке. Гвинет отсутствующим взглядом уставилась в ночную темноту. Она убежала от Дэвида, зная, что это еще не конец. Она даже не могла себе представить, что между ними все закончилось. Но еще важнее для нее было то, как она собиралась вернуться к прежнему покою и мерному течению своей жизни. Похоже, Дэвид трудился не покладая рук, только чтобы нарушить спокойное течение ее жизни. А его столь внезапное предложение жениться ее обескуражило. Наверное, его слова о женитьбе она будет помнить до конца своих дней. Однако прошлой ночью, услышав предложение стать его женой, она почему-то не смогла принять его, несмотря на то что ее отказ отозвался в сердце сильной болью.

Действительность очень отличалась от мечты. Если даже отвлечься на какой-то миг от проблем, связанных с литературным трудом, и шантажировавших ее писем, все равно совесть Гвинет не позволяла ей принять его предложение. Дэвид до сих пор любил Эмму. Страсть, какой бы внезапной и захватывающей она ни была, не могла заменить настоящую любовь, которую Дэвид всегда испытывал к Эмме. Ей вовсе не хотелось занимать второе место в его сердце.

Ощущение, что за ней наблюдают, заставило Гвинет обернуться. Вайолет быстро отвела глаза, уставившись на пламя костра. Гвинет вдруг опомнилась: ее тревожные мысли и чувства, страхи и трудное положение, в каком она оказалась сейчас, – все это вместе неожиданно взволновало ее.

– Вас, должно быть, удивляет моя одежда и то, как я мчалась по этой долине. Я сама как раз думала об этом и, увы, не смогла найти логического объяснения тому, что случилось. Но чем больше я думаю, тем больше понимаю, что я непонятно каким образом позволила вовлечь себя в неприятную историю.

Едва ли можно было ожидать, что Вайолет вдруг разговорится и расскажет о себе правду, но Гвинет хотела узнать о ней побольше – а вдруг жизнь Вайолет чем-то походит на ее собственную?

– Я позволила себе кое-что прочитать из написанного вами в этой тетради, – виновато призналась Вайолет. – Вы были без сознания. А поскольку вы были одеты в мужское платье, мне стало ужасно любопытно и я подумала, нет ли в сумке чего-нибудь, что подсказало бы мне, кто вы такая… – Она запнулась и сжалась в комок.

– Да я и сама, наверное, поступила бы так же.

– Значит, вы не сердитесь?

Гвинет улыбнулась и отрицательно покачала головой. Свое авторство она держала в тайне от всех, кроме издателя. Но, несмотря на все старания, какой-то подлый и алчный негодяй выведал ее тайну и теперь шантажирует ее. Хотя Вайолет прочитала несколько страниц из дневника, Гвинет не думала, что это представляет для нее какую-нибудь опасность.

– Впрочем, с чего вы взяли, что это мои сочинения? Вайолет пожала плечами:

– Сначала я так не думала. Но ваш рассказ, который вы только начали писать, поразил меня. Когда вы с нетерпением снова взялись за него, я подумала, что… – Голос Вайолет задрожал и прервался. Гвинет закрыла свой дневник. – Невозможно было оторваться, – извиняющимся тоном проговорила Вайолет. – Та вещь, которая там у вас в дневнике, гораздо интереснее всех когда-либо слышанных мной историй. Я не знаю никого, кто мог бы написать лучше вас. И я никогда не слышала, чтобы женщина занималась этим.

Гвинет смутилась и покраснела от неожиданного комплимента. Она положила дневник рядом с собой на землю.

– Эта вещь… все мои повести… в них описана не только моя страсть, но и корень всех моих бед.

– А вы много написали произведений, мисс?

Гвинет едва заметно кивнула:

– Почти целый сундук.

– Боже мой! – потрясение воскликнула Вайолет.

Изумление и потрясение – вот что выражало ее лицо, и она чуть-чуть подвинулась к Гвинет.

– Что вы собираетесь делать со всем этим?

Гвинет никогда ни с кем не делилась своей тайной, но теперь испытывала искушение рассказать об этом Вайолет. Она решилась на это только потому, что девушка так непосредственно выказывала свой восторг. Что в этом плохого, если она немного поведает о себе?

– Если я поделюсь с вами своей тайной, вы обещаете держать язык за зубами? Обещаете не говорить об этом никому?

Вайолет поклялась молчать.

– Я продаю их издателю. Я уже продала восемь своих повестей.

– За деньги? – прошептала Вайолет прямо-таки с благоговейным трепетом.

Гвинет кивнула.

– Неужели их печатают?

– Конечно.

– Боже мой! – воскликнула Вайолет. – Вы, наверно, очень гордитесь этим.

– Да, для меня это огромное удовольствие – видеть их напечатанными, – призналась Гвинет. – Однако в высшем обществе эти рассказы принято считать неприличными и скандальными. Но самое скандальное во всем этом то, что их пишу я, женщина, ради того, чтобы их напечатали и прочитали.

– А стоит ли вам беспокоиться из-за того, что думают другие?

Стоило Гвинет тревожиться или нет? Ответ был неоднозначным. Как-никак ее приучили соблюдать приличия, и это вошло в ее плоть и кровь. Кроме того, это касалось и ее наследства. В конце концов, Гвинет нерешительно пожала плечами:

– Это непросто объяснить.

Однажды она попробовала подготовить Дэвида, в двух словах поделившись с ним своим литературным увлечением, а он отнесся к этому чуть ли не как к несчастью. Она с ужасом представляла, что бы он подумал, если бы она рассказала ему столько же, сколько и Вайолет.

– Можно задать вам еще один вопрос, мисс?

– Должна признаться, что вы первая, кому я так доверилась, поэтому спрашивайте что хотите.

– Не прозвучит ли это нескромно, если я спрошу, хватает ли вам денег, которые вы зарабатываете, на жизнь?

– Сейчас денег у меня не очень много, чтобы следовать по выбранному мной пути или вести привычный образ жизни. Однако этих денег, конечно, вполне достаточно, чтобы жить скромно и достойно.

– Тогда вам должно быть безразлично мнение общества.

– Думаю, вы правы. Однако дело ведь не только в этом. Хотя деньги все очень усложняют. Сейчас я попала в очень трудное положение. Выбраться из него вроде бы просто, но это только кажется. Но все так запуталось, – расстроенно вздохнула Гвинет. – Разве можно выбраться из беды, когда я даже не знаю, откуда ее ждать?

Повисло тяжелое молчание. Несколько минут Гвинет смотрела на небо, на тысячи мерцавших в вышине звезд. Вайолет заговорила первой:

– Боюсь, я не гожусь для того, чтобы читать наставления. К сожалению, в жизни мне удалось только опозорить мою семью и разрушить уготовленное мне будущее.

– Это как раз одна из повестей, которой я дала название «Крушение», – улыбнулась Гвинет. – Я пишу потому, что мне это нравится. Добиться того, чтобы мои повести напечатали, казалось мне вполне невинным занятием и уж точно абсолютно безвредным. Поначалу все начиналось как азартная игра, в которую я играла сама с собой и выигрывала. Я даже не догадывалась, что могут возникнуть какие-то трудности, если кто-то об этом проведает, вплоть до того, что меня лишат наследства. Я вообще не думала об этом.

– Вот что происходит, когда мы прислушиваемся к голосу сердца, а не разума, – задумчиво произнесла Вайолет. – Может быть, именно поэтому я вела не праведную жизнь.

– Мы с вами любопытная пара, – улыбнулась Гвинет. – Вы не находите, что сами звезды в небесах позаботились о том, чтобы сегодня наши пути пересеклись?

– Вы верите в предопределение?

– У меня неуемное воображение. Чтобы утолить его, мне все время приходится смотреть в оба. Ведь нам не всегда известны причины того, что происходит вокруг нас. Нам также следует более настороженно смотреть на вещи, окружающие нас.

По лицу Вайолет проскользнуло удивление.

– Вы, наверное, хорошо бы прижились там, где я раньше жила и работала.

Гвинет удержалась и не спросила где. Она хотела, чтобы Вайолет сама решила, открыть ей свою тайну или лучше промолчать.

– Судя по тому, что вы мне рассказали, мы происходим из разных кругов и даже миров, – добавила Вайолет. – Да, я не говорила вам, кто я такая. Хотя я жила в почтенной семье, сама я всего лишь горничная, камеристка хозяйки. Меня взяли в дом еще девочкой.

– Я осталась круглой сиротой, когда мне исполнилось девять лет, – в свою очередь, призналась Гвинет. – И тогда меня отправили к дяде, в его семью. Если бы они не приняли меня, проявив доброту и радушие, я бы оказалось брошенной на произвол судьбы. Итак, Вайолет, видите, между нами нет особой разницы.

– Нет есть, и вы знаете об этом. Но вы очень добры, раз говорите такие слова, – серьезно произнесла Вайолет. – Как бы там ни было, но вы происходите из знатной семьи, тогда как я простая бедная девушка, которую в будущем не ждет ничего хорошего.

– В таком случае вас, возможно, утешит тот факт, что мне удалось написать несколько историй о том, как меня запирали на чердаке и кормили один раз в день, как меня изводила прислуга, заставляя работать по дому, в то время как моя противная старшая кузина наслаждалась обществом прекрасного принца.

Улыбка, озарившая лицо Вайолет, заставила ее замолчать. Впрочем, Гвинет, не удержавшись, тоже улыбнулась.

– Мне больше не нужны слуги, – проговорила она, снова став серьезной. – Мне бы просто хотелось иметь друга.

* * *

Лайон знал о Гвинет Дуглас намного больше, чем рассказал брат. Но, видя возбужденное состояние Дэвида, решил не спешить с расспросами.

Конечно, Лайона волновала судьба Гвинет. Пожалуй, только она была ему ближе всех в семье Дуглас, и его привязанность к ней не ослабела даже после смерти Эммы. Но с тех пор как Лайон и Миллисент вернулись в Баронсфорд, у юной наследницы Гринбрей-Холла стало на одного сочувствующего меньше. На взгляд Лайона, Гвинет, несмотря на то что была гораздо моложе своей кузины, проявляла несвойственную ее возрасту рассудительность. По сравнению с Эммой она вела себя намного разумнее. И это было только одно из многих различий между ними.

В течение полугода или около того Лайона тем не менее занимала жизнь Гвинет. Августа Дуглас, к сожалению, не была надежным опекуном, она привыкла жить в свое удовольствие. За Гвинет не было должного присмотра, никто не интересовался молодой девушкой, достигшей брачного возраста, никто не знакомился с теми мужчинами, которые ухаживали за ней.

Однако Лайон не хотел, чтобы эти проблемы слишком одолевали его. У него не было никаких обязательств перед Гвинет. В любом случае граф знал, что у него нет прав встревать в воспитание Гвинет в связи с возникшими напряженными отношениями между ним и Августой после смерти Эммы. Но теперь, вместе с Дэвидом, который, по-видимому, был как-то причастен к делам Гвинет, он был бы счастлив вмешаться.

– Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным, – распорядился он, направляясь с Дэвидом к конюшням. Брат хотел начать поиски прямо сейчас, не дожидаясь утра. Уже послали за мистером Кэмпбеллом, разбудили слуг и конюхов, а также оседлали лошадей. Лайон вкратце поведал о поисках Траскотта, о том, что их кузен тоже рыщет по округе.