Текст книги "Слимп"

Значит, нашли мы то место с живописным народом. Здоровенный такой зал, конца и края не видно. А по стенам ниши, а в нишах люди. То ли натуральные человеки, но специально заторможенные, то ли чучела-экспонаты, то ли просто объёмные изображения – кто их поймёт?

Особняком, в самом центре зала, на низком постаменте стоял весьма примечательный экспонат – громадный мужик, косая сажень в плечах, лоб и щёки в татуировках, сам в одежде из оранжевых перьев, на боку острый топорик из хрусталя. Вояка, одно слово. На морде написано. И рукой так делает, словно благословляет всех входящих в зал. А на руке браслет. Тот самый, судя по описанию: медный, в завитушках, с защёлкой. Зачморе, парню не из малорослых, пришлось даже на цыпочки встать, чтобы до защёлки дотянуться. Значит, дотянулся он, снял браслет с руки экспоната и себе в карман его спрятал. Всё, дело сделано, можно возвращаться. Ага, разогнались… Этот экспонат, значит, ни с того ни с сего оживает, представляешь? Нагибается и без лишних вопросов хватает моего хозяина за горло. Той же самой рукой, которой всех благословлял. А другой рукой за топориком тянется.

Схватил, стало быть, мужик в перьях Зачмору, душит его, а сам глазами страшно вращает и орёт: почто, мол, потревожил он его покой, из снов реальных и сладостных вырвал? Какого хрена браслет-умертвитель снял, так тебя и разэтак, коли ты не владыка музея – тайного представительского слова не произнёс, и потому никакого права оживлять шамана-экзекутора не имел? До чего же наглые посетители пошли, орёт, давно мечтал хотя бы одного такого придушить!

А Зачмора только сипит и багровеет, ничего сказать не может – того и гляди, пернатый шаман вот-вот свою мечту осуществит. Хоть и не положено мне без команды в хозяйские дела вмешиваться, без конкретного распоряжения, но вижу – дело плохо. Останусь я сейчас без Зачморы и что тогда со мной будет? Кому я здесь нужен? Этому, в перьях, что ли? Включил я шоковое заклинание, против полиментов и диких зверей налаженное, и вломил татуированному так, что от того перья во все стороны полетели. В буквальном смысле.

Отпустил шаман-экзекутор Зачмору, полежал немного на постаменте и малость успокоился. Добрее стал, уважительнее. Но всё равно свою линию гнёт: непорядок это, нельзя нападать на отмеченного благодатью! Будут, мол, у Зачморы теперь крупные неприятности. А сам глазами туда-сюда постреливает, соображает, что происходит. Зачмора пока прокашлялся, пока отдышался, пока проорал все ругательства, какие знал, наш татуированный друг и вовсе в себя пришёл. Настолько, что стал осмысленные вопросы задавать, вроде того, как Зачмора в специальный зал сохранения исчезающих видов сквозь незримую преграду ухитрился проникнуть, да зачем вызвал его, шамана по наказаниям, из счастливого сна о Небесном Гнезде, и с какой целью браслет-умертвитель у него отобрал…

Зачмора как смог объяснил наказательному шаману реальное положение дел: про то, что музей уже давным-давно заброшен и никому до него дела нет; про войну давнюю и про морозильное заклятье, на музейный мир наложенное, рассказал; про заказ на браслет ничего говорить не стал. Про то, что вход в этот спецзал для всех нынче открыт и никаких преград перед входом не наблюдалось, тоже поведал, да всё равно пернатый ничему не поверил. Решил, что обманывают его. Ногами стучать стал, топориком грозить, но с опаской, издали – не понравилось ему шоковое заклинание, факт. Разорался как торгаш на базаре, когда его при сделке обсчитают. Кричал, что первый владыка музея, великий небесный волшебник, лично нанял его на бессрочную работу по охране важного зала, а в качестве оплаты дал браслет-умертвитель, который переносит его, верховного шамана золотоглазой Птицы Каасибы, живым в страну обетованную, то есть в Небесное Гнездо, куда только мёртвые попадают. Во время отдыха, назначаемого владыкой музея. И никто не в праве отбирать у него этот священный браслет и лишать его заработанного блаженства. Потому как только в мире мёртвых он давно уже чувствует себя по-настоящему живым и счастливым! И никакому вору-наглецу, пусть и с необычными громобойными способностями, всё равно не уйти от гнева Птицы Каасибы, где бы этот наглец не был. Он, шаман, об этом позаботится. Лично.

Тут Зачмора призадумался. Я-то давно смекнул, для чего браслет-умертвитель нашему заказчику нужен был. Вовсе не для коллекции, а для личного пользования. Чтобы в своё собственное выдуманное Небесное Гнездо перебраться. На бессрочное количество лет. Хитрый браслет, однако! Я о таком никогда слыхом не слыхивал, даже в преданиях… Эх, не надо было Зачморе отвлекаться! Надо было поскорее от шамана-экзекутора удирать, но ни я, ни Зачмора тогда всерьёз его угрозу не восприняли – казалось бы, ну чем может быть опасен мужик в перьях и со стеклянным топором? Который шокового заклинания отведал? Не более страшен, чем обычный городской сумасшедший.

Пока Зачмора думал, отмеченный благодатью принялся резво скакать на месте и махать перед собой топориком крест-накрест; перья на шамане вдруг встали дыбом и с них посыпались искры, такие же оранжевые, как и сама перьевая одежка. Не успел Зачмора сообразить что к чему, как шаман-экзекутор успокоился и высокомерно сообщил ему, что, мол, наложил на гнусного вора особую порчу и никуда ему, значит, от той порчи не деться и не снять её, как бы он, вор, ни старался. А когда вору надоест ходить порченым, так пускай назад возвращается. Вместе с браслетом. А лучше пусть прямо сейчас его назад отдаст. Пока не началось.

На том мы и расстались – посмеялся Зачмора над глупыми словами глупого шамана и дал мне команду убираться из музея: не верил Зачмора ни в порчу, ни в сглаз, ни в проклятье. В магию – верил. В мистику – нет.

Вот тут-то и начались наши приключения. Не самые радостные, надо сказать. Для начала мы попали не в Оловянный Мир, куда было настроено заклинание возвращения, а в Исправительный. Куда никто по доброй воле не путешествует. В колонну осуждённых. Еле смылись от местных полиментов, один из них Зачмору кислотным хлыстом чуть насмерть не прибил – у того шрам от ожога через всю спину протянулся. Но это были лишь цветочки, ягодки созрели позже…

Когда мы попали в Оловянный Мир, с третьей попытки, то оказалось, что заказчик буквально полчаса тому назад отбыл в один из Миров для заключения важной сделки, а когда вернётся – неизвестно. Может, завтра, а может, через неделю. И никаких указаний насчёт браслета он ни своей жене, ни слугам не оставлял.

Ладно, решил Зачмора, подождём недельку – поселился в гостинице и стал ждать.

Ожидание вылилось в затяжное пьянство. В запой. На третий день запоя случайные собутыльники выбили Зачморе передние зубы и отобрали у него все деньги, но на браслет не польстились – кому она нужна была, та медяшка! Зачморе пришлось съехать с гостиницы и поселиться в парке, на скамейке. За бродяжничество Зачмору дважды арестовывали полименты, но обнаружив, что денег у него нет, выбрасывали на улицу. Предварительно тоже побив.

Ко всем несчастьям у Зачморы неожиданно началась экзема по всему телу: он покрылся волдырями с головы до ног. И непрестанно чесался. До крови. У него и раньше случалось нечто подобное после сильных переживаний, на руках. Но чтобы так…

На пятый день Зачмора начал катастрофически лысеть: к вечеру все волосы у него выпали полностью.

На шестой день Зачмору скрутил радикулит, чего раньше никогда с ним не случалось – он стал ходить согнутым как древний дед, и очень медленно.

Когда на седьмой день Зачмора приковылял к дому заказчика – грязный, в лохмотьях, беззубый, лысый и в язвах – его не хотели принимать. Даже на порог пускать не хотели. Наконец, после долгих слёзных просьб дворецкий с плохо скрываемым отвращением сообщил Зачморе, что хозяин пока не вернулся и вряд ли скоро будет – у него важный круиз по Мирам, с посещением деловых партнёров. А если нахальный урод ещё раз сунется в этот дом, то он, дворецкий, обойдётся без вызова полиментов, увесистая дубина у него имеется. Как раз для таких посетителей.

Оплата за украденный браслет явно откладывалась на продолжительное время и Зачмора решил вернуться на Перекрёсток, в своё жилище. Стоит ли говорить, что на Перекрёсток мы попали не скоро – нас носило по всем Мирам! Путеводные адреса-заклинания, вложенные в меня, словно сошли с ума и срабатывали как попало. Где мы только не побывали… И всё время с ходу попадали в какую-нибудь свару: в одном Мире Зачморе тут же сломали нос, в другом отсекли ухо. Я уже не считаю подбитых глаз, синяков и шишек. Зубов, кстати, у Зачморы вскоре вообще не осталось, все повышибали в драках…

Через месяц мы случайно попали на Перекрёсток – Зачмора хотел было слетать в Оловянный Мир, узнать, прибыл ли заказчик, но заклинание, как обычно, сработало вовсе не так как надо, и мы оказались там, куда Зачмора хотел попасть ещё месяц тому назад. Разумеется, мой хозяин тут же влип в уличную потасовку, где ему ни за что, ни про что сломали одно ребро – впрочем, Зачмора отнёсся к этой беде по-философски, он уже стал привыкать к разным неприятностям и увечьям.

Я, ей-ей, не удивился бы, окажись, что зачморин дом сгорел или развалился за то время, пока мой владелец шастал по Мирам, оставляя себя в них по кусочкам, но к счастью, дом оказался цел. И золотишко, припасённое в том доме, в тайнике, тоже не пропало. Как ни странно.

И первым делом Зачмора отправился знаешь куда? Не в кабак, не к шлюхам и не к врачам. А к одной известной ясновидящей. О которой в прошлые времена никогда не вспомнил бы. Заплатил за приём вне очереди бешеные деньги и потребовал у ясновидящей определить, есть ли на нём наведённая порча. А если есть, то снять её как угодно – он, Зачмора, за оплатой не постоит.

Порча присутствовала. Да такая, что ясновидящая диву далась, когда её обнаружила. Сказала, что впервые со столь мощным проявлением сталкивается. А ещё сказала, что снять именно эту порчу она не в силах. И никто не в силах: ни маги, ни колдуны. Потому что данная порча – это даже не чёрное колдовство, а гораздо хуже. Гораздо.

Порча, которую навёл на Зачмору шаман-экзекутор, была статистической. С надёжной защитой от постороннего вмешательства. И принцип той порчи был ужасающе прост – если предвиделась хоть какая-то возможная неприятность, хоть самая малая, то она непременно должна была произойти. С Зачморой. К примеру: если, теоретически, транспортные заклинания могли дать случайный сбой – предположительно один раз на десять тысяч попыток, – то у Зачморы они теперь барахлили всё время. Если внезапное выпадение волос, что может в принципе случиться с любым здоровым человеком, имеет весьма низкую степень вероятности – что-то около сотой доли шанса – то Зачмора эту сотую долю ухитрился-таки схлопотать. И так далее…

И будут нынче происходить с Зачморой из всех возможных случайностей лишь те, которые причинят ему самые большие неприятности и вред. Такая, стало быть, лютая непоправимая порча…

Так что, сказала ясновидящая, пусть Зачмора не тратит время зря, не бегает по колдунам и чародеям, а как можно скорее идёт на поклон к тому, кто эту порчу на него навёл. И вымаливает прощения. Как угодно. На том сеанс ясновидения и закончился.

Деваться было некуда – надо было возвращаться в музей, к шаману-экзекутору. И, разумеется, надо было вернуть ему похищенный браслет. И умолять шамана о снисхождении… Ничего подобного с Зачморой не произошло бы, не нарушь он одно важное воровское правило: если тебя во время работы застукал хозяин краденой вещи, брось вещь и беги. Целее будешь. Нда-а…

Так как транспортные заклинания срабатывали у Зачморы как попало – теперь было понятно почему, окаянная порча свои корректировки вносила – Зачмора временно передал меня своему другу, Горику-Чимарозе… это не кличка, а имя такое. Чтобы, значит, Горик доставил его, Зачмору, в Искристый Мир. И подстраховал его там, на всякий случай.

У Горика-Чимарозы адресное заклинание сработало как надо – мы оказались в музее. Аккурат в том зале, где когда-то с шаманом повстречались. В зале сохранения исчезающих видов. Да только возвращать браслет было уже некому: шаман лежал возле своего постамента в луже крови. Давно, видать, лежал – кровь вся высохла и почернела. Он себе топориком вены вскрыл, вот как. Не выдержал, наверное, одиночества… Или, скорей всего, не смог жить в реальном мире без своего Небесного Гнезда. И ушёл в мир мёртвых традиционным способом. Без браслета. Сложил на постамент свою перьевую одежду, а после топориком попользовался.

Короче говоря, теперь у Зачморы возникла новая проблема. Серьёзная проблема! Можно сказать, смертельная: порча в ближайшее время убила бы его не менее надёжно, чем хрустальный топор своего татуированного владельца. А снять порчу было некому.

И знаешь какой выход придумал мой бывший хозяин? Очень простой: он вслух отказался от воровского медальона, тем самым окончательно передав меня Горику-Чимарозе. А после нацепил на себя шаманские перья, воткнул за пояс хрустальный топор, залез на постамент и надел на руку ворованный браслет. И окаменел. Застыл навсегда. Надеюсь, что в Небесном Гнезде – или куда там Зачмора попал – его больше не донимают экзема и плешивость. И ещё надеюсь, что в мире мёртвых он никогда не встретится с шаманом-экзекутором, – подвёл итог рассказанному Мар. – А то поубивают друг дружку, неровен час! Хоть и покойники оба. Вернее, один покойник, а второй так, серединка на половинку… Знаешь, я вот что хотел тебе посоветовать на будущее: ты когда знакомиться с народом будешь, называйся-ка и впредь Симеоном. Как тебя дознаватель окрестил. Как ты братии представился. Ни к чему своим истинным именем разбрасываться. А то ещё порчу наведут… Второго браслета-умертвителя нам взять негде.

Кстати – хочешь, сходим на Зачмору посмотрим?

– Не хочу, – решительно ответил Семён. – Не тянет как-то. Тут и без покойников не очень весело. Кстати, если ты эти места целую неделю изучал, тогда, может, пояснишь мне, что это такое? – Семён остановился возле ниши, сделанной в стене между двумя соседними витринами: снаружи ниша была словно затянута тусклой полупрозрачной плёнкой. Внутри ниши, в специальной лунке, как яйцо неведомой золотоглазой Птицы Каасибы, лежал прозрачный, размером с небольшой арбуз, идеально круглый шар; шар таинственно светился глубинным бирюзовым светом.

– Ты что имеешь в виду? – недоумённо спросил медальон. – Витрины, что ли?

– Нишу с шаром, – пояснил Семён. – В стене передо мной. Или ты её не видишь?

– Не вижу, – подтвердил Мар. – Колдовство, несомненно. Маскировочное. Это мы в каком зале оказались-то?

– Названия не видел, не было названия, – Семён заглянул сначала в одну из витрин, после в другую: за одним окном, в полумраке, на фоне бревенчатой стены, увешанной пучками сушёных трав, усатый добрый молодец без особого напряжения душил старую тщедушную ведьму. Возле ведьмы, на столе, среди ступок и баночек лежал прозрачный шар, налитый сочным сине-зелёным заревом.

За другим окном была красна девица – сидя за карточным столиком в одной ночной сорочке, она расширенными от ужаса глазами всматривалась в точно такой же шар; видно было только девицу, стол и сам шар, всё остальное тонуло в ночной мгле. Внутри бирюзового сияния смутно темнела рогатая тень.

– А, сфера предсказаний, – понял Мар. – Бесполезная, в общем-то, штука. Видел я такую, на ярмарке, у цыганки-гадалки. Что-то показывает, а чего – не разберёшь… Да и зачем оно нужно, своё будущее знать? Ничего хорошего. От судьбы всё одно не уйдёшь.

К тому же брехня эти предсказания – сообщит тебе такой шар, например, что тебя завтра в бане зарежут, и что тогда? В баню ты, естественно, не пойдёшь, тебя, разумеется, не зарежут… Значит, не будущее шар показывал? Не будущее. Обман сплошной! Враньё.

– По мне всё же лучше быть не зарезанным, чем зарезанным, – возразил Семён, протягивая руку к нише. – Пожалуй, возьму-ка я шарик. На пробу. И двинем отсюда куда-нибудь, на твоё усмотрение. Туда, где природы побольше. Чтобы деревья были! И речка с пляжем. Надоело мне по лабиринтам и коридорам слоняться. Свежего воздуха хочется.

– Давно пора, – согласился Мар. – Конечно двигаем! Предлагаю посетить Лесной Мир. Вот уж где воздуха навалом, свежего, полезного. И совершенно бесплатного.

Семён с трудом протолкнул руку сквозь плотную колдовскую плёнку, взял странно лёгкий шар и положил его в наплечную сумку. После чего мир на секунду задёрнулся чёрным покрывалом и прохладный музейный полумрак сменился вечерним солнечным светом.

Семён, щурясь, огляделся – он стоял на вершине высокого зелёного холма, по щиколотки утопая в траве. Местность соответствовала его пожеланию: неподалёку от холма, через обширную травянистую равнину протекала чистая глубокая речка с песчаными берегами; вокруг равнины и прилегающего к ней холма раскинулся бескрайний вековой лес. Там, за лесом, где большое малиновое солнце почти касалось горизонта, далеко-далеко отсюда, прорисовывались неровные зубцы тёмных гор.

Под холмом, возле ближнего речного берега, раскинулся небольшой городок с добротными домами из тёсаных брёвен – высокие островерхие крыши домов были заботливо уложены черепицей. На некоторых домах, двухэтажных, медленно поворачивались под изменчивым ветерком блестящие серебристые флюгера; было удивительно тихо.

Городок, казалось, дышал покоем и миром.

– Славное место, – одобрительно сказал Семён, неторопливо спускаясь по склону холма к городку. – Здесь и поживу недельку. Отдохну от приключений. Высплюсь, отъемся!

– Ну-ну, – с сомнением сказал Мар. – Будем надеяться.

Глава 11
Славное Лесное Избранное Место Проживания

Городок оказался пуст. Симпатичные домики были закрыты: двери замкнуты на висячие замки, ставни заперты. Ни лая собак, ни мычания коров, ни ржания лошадей – ничего. Словно жители городка вымерли вместе со всей своей живностью. Заперли дома и вымерли.

– Всё это крайне подозрительно, – заметил Мар, когда Семён обнаружил седьмой по счёту закрытый дом. – Может, на них мор какой навалился? Хотя от мора не запираются. Тем более снаружи… В прошлый раз, когда я попал сюда, было куда как веселее! Домов, правда, было поменьше. И похуже они были. Времянки, одно слово. Там, выше по течению, на лесных ручьях тогда золото мыли, а здесь его тратили. Весело тратили, с размахом! Мы тут неплохо золотишком разжились, по бросовой цене. На простенькие амулетики с бытовыми заклинания меняли. Официально здесь магию не поощряют, в Лесном Мире, но пользоваться ею любят… Пошли в центр. Там кабак должен быть. Или салун какой-нибудь. Очаг культуры. Не может быть, чтобы такой очаг да без присмотра оставили!

– Пошли, – согласился Семён. – Культура, конечно, догляда требует. Особенно если она в бутылки разлита, – и пошёл по улице, не обращая больше внимания на закрытые дома.

Кабак, он же салун, действительно оказался почти в центре городка, посреди небольшой площади.

Двухэтажный дом с высокими, надёжно закрытыми ставнями окнами – единственное кирпичное здание в городке – был широк и монументален. Наверное потому, что с другой его стороны, во второй половине, размещалась мэрия: Семён сначала наткнулся на запертую дверь с прибитой к ней начищенной латунной табличкой, на которой было выгравировано «Мэр города», а уж после, обойдя дом, обнаружил вход в салун.

Над входом красовалась броская вывеска: «Пятничная ресторация.» Почему именно пятничная, пояснений не имелось, но это было неважно – главное, что дверь заведения с необычным названием была открыта нараспашку. Не долго думая Семён вошёл в ресторацию.

Поначалу Семёну показалось, что в слабо освещённом зале никого нет – в полумраке лишь тускло поблескивали скоблёные столешницы круглых столов, на которые были поставлены перевёрнутые вверх ножками стулья; в глубине зала, на длинной стойке, слабо светила одинокая свеча. Пахло холодной сыростью, спиртным и горелым воском. Тоской пахло. Неустроенностью.

Семён направился к стойке. Подойдя ближе, он обнаружил, что с другой её стороны пригорюнился весьма одинокий мужик в компании с одинокой пузатой бутылкой. И одиноким пустым стаканом. Гранёным.

Внешность у мужика была примечательная: плечистый, бородатый, с копной нечёсаных волос на голове, в белой рубахе-косоворотке и чёрной атласной жилетке, – ниже Семён не разглядел, стойка мешала, – он был здорово похож на знаменитого российского старца, чей подмигивающий портрет в своё время украшал нерусские водочные бутылки.

Мужик посмотрел на Семёна шальными от выпитого глазами и тяжело вздохнул. После скособочился, сунув руку под стойку, молча достал оттуда второй стакан и, со стуком поставив его рядом со своим, щедро плеснул в них из бутылки.

– Пей, – сказал мужик и махом вылил содержимое своего стакана куда-то себе в бороду. И выжидательно уставился на Семёна.

– Будем здоровы, – вежливо сказал Семён. – Закуситься чего-нибудь найдётся?

Мужик молча достал из-под стойки щербатую миску с крупно нарезанными кусками холодного вареного мяса, тарелку с ломтями свежего хлеба и толстыми перьями зелёного лука, пододвинул всё поближе к Семёну.

Выпивка была крепкой. Что-то среднее между джином и ямайским ромом. Крепкой и вкусной. Горлодёрной. Семён выдохнул разом и закусился сначала луком, а после мясом.

Вытерев повлажневшие глаза, мужик изрёк басом:

– Ты не друид. – Сказал, словно приговор огласил. И снова налил в стаканы.

– Не друид, – покачал головой Семён, слепливая себе бутерброд с мясом и луком. – А это хорошо или плохо?

– Это нормально. – Мужик неожиданно подмигнул Семёну, чем окончательно стал похож на своего водочного двойника. – Друиды медовую не пьют. Они вообще ничего крепче воды не пьют. И мясо не едят. Тусклый народец. Хотя и колдуны. Ты как к колдунам относишься?

– Когда как, – осторожно ответил Семён. – По-разному.

– Давить их надо. Однозначно, – убеждённо сказал бородач. – Всю торговлю мне порушили, гады. Взял бы и поубивал их, сволочей! Вот этими вот руками, – мужик потрусил перед носом Семёна волосатым кулачищем, потом неожиданно протянул руку вперёд:

– Будем знакомы. Иван.

– С… Симеон, – от неожиданности Семён Владимирович стал заикаться. – Вы – с Земли?

– Все мы от земли, – Иван захрустел луком. – Из земли вышли, в неё, родимую, и уйдём. Пей, Симеон, чего стакан полным держишь. Пей.

Семён выпил, сунул в рот кусок мяса, снял с ближайшего стола стул и уселся перед стойкой.

– Иван – это сокращённо, – пояснил бородач. – Ежели полностью, то Иванносорокосил. Я, понимаешь, из княжеского роду. Род у меня хоть и знатный, но бедный. И гордый. А я не гордый, вот, по торговой части пошёл. Деньгу зарабатываю. А друиды вредят, работать мешают. Один тут в холме поселился несколько лет тому назад. Жил, пакостил. Помер. От него гонец к Лесному Воеводе пожаловал, нечто ему и всем остальным пообещал. Даром. Вот народ и стал в тот холм ломиться как за бесплатной выпивкой. И пропадать. А намедни зашёл ко мне, в «Пятничную ресторацию», друидский прихвостень. Помощничек его. Глиста в чёрной накидке. Тоже медовую никогда не пил. Но мясо ел. Зашёл, хотел что-то сказать и на тебе – бах! Взорвался. На лоскутки расшился. А внутри у него, оказывается, золотая табличка с тайным именем была: Дубля Тринадцать его звали. Тоже друид, стало быть. Колдун, значит…

– Ёлки-палки, – бесцветным голосом прошелестел Мар. – Вон оно как моя озвучка «На лихого дядю» аукнулась-то! Не удивлюсь, если окажется, что Кардинал всех своих дублей в один миг лишился. Ох уж эти прямолинейные первичные заклинания…

Иванносорокосил, разумеется, не услышал медальона:

– …И тут из холма пропавший народ как попёр, как попёр! И такое рассказал, что наши взяли кто вилы, кто косы, кто дубьё, и пошли по лесам местных друидов шерстить. На всякий случай. А баб, детей и животину в соседнее поселение отправили. От греха подальше… Меня на охоту не взяли. Мэр так и сказал – сиди, говорит, свою ресторацию и мою мэрию сторожи. Чтобы, значит, в урон хозяйство не пришло. Вот и сторожу. Слова молвить не с кем! Так ты точно не друид? – Иван вдруг с подозрением уставился на Семёна.

– Н-не друид, – тяжело качнул головой захмелевший Семён.

– Тогда пей, – решил Иван и забулькал медовой, наполняя стаканы.

– Не буду. – Семён помотал головой, – я и так уже… пьяный я.

– Ты меня уважаешь? – бородач вопросительно приподнял бровь.

– Да, – обречёно кивнул Семён Владимирович, – уважаю. – И поднял стакан.

Через полчаса Семён с Иваном обнялись и побратались. Ещё через полчаса и два тоста Семён признался, что он известный вор-специалист. По магии. Всегалактического масштаба. На что Иван откровенно сказал, что плевать ему, вор Симеон или нет, главное, чтобы человек хороший был. Он, Иван, по молодости тоже с кистенём на дорогах промышлял, первичный капиталец собирая. Для занятия торговлей. Хорошее время было, весёлое! Отчаянный был, молодой. Глупый. Вспомнить приятно… После остепенился, на сейфы перешёл. Лет пять по городам ездил, медвежатничал. Ну а потом и торговлей занялся…

Чуть погодя Иван сказал, что заведение для посторонних, не братков, нынче закрыто. Он запер входные двери на засов, зажёг с десяток свечей и расставил их на столах – ресторация сразу приобрела угрожающий мистический вид. Словно в ней собирались отслужить чёрную мессу.

Через следующие полчаса Семён по большому секрету рассказал брату Ване, что он, Симеон, не только вор, но и знатный охотник за друидами. За Дублями. Вот и золотая грамотка есть, выпотрошенная из друида по имени Дубля Двадцать Пятый. Лично им, Симеоном, добытая: коварного Дублю он настиг в одном из Миров, где произошла страшная сеча, богатырский поединок с разрушением друидского замка и сотрясением земной тверди. Хрясть налево, хрясть направо… море крови! горы трупов!… бледные девы рыдали над убитыми имперскими солдатами… Откуда солдаты? Чёрт его знает откуда… А он, Симеон, гордый и несокрушимый… на мечах… убил поганого Дублю и пластинку из его пупка выковырял. С тайным именем. Они, друиды, при помощи пупков колдуют. Магией жеста. Император его после лично целовал, троекратно. Не пупок, а Симеона.

Вслед за тем была продемонстрирована сама золотая пластинка, завалявшаяся у Семёна в кармане. С номером и росчерком. По поводу чего выпили опять; потом Семён показывал радужный меч и как он им сражался… Иван сказал, что стойку он всё равно собирался новую делать, так что братко Симеон пусть не переживает, что порубал её. Пусть рубает что хочет. И столы новые надо будет заказать… И стулья… На пятом стуле Семён решил, что пора и отдохнуть. Лёг в щепки и уснул.

Утро было солнечное и ужасное.

В голову как будто свинец залили; во рту за ночь образовалась небольшая пустыня, а в желудок закатился булыжник. Круглый сухой кирпич.

Семён со стоном открыл глаза. Закрыл. Снова открыл. С трудом сел.

Ночевал он в кровати. Это радовало. Но как он попал в неё, что было до этого – Семён не помнил.

Кровать была большая, застланная лохматой медвежьей шкурой, на которой Семён и провёл ночь. Одетый. Комната, где кроме кровати практически ничего не было, лишь маленький столик с графином воды в изголовии, находилась на втором этаже: через распахнутое окно были видны черепичные крыши, далёкие верхушки лесных деревьев и солнце. Солнце и разбудило Семёна.

Семён сполз с кровати, первым делом приложился к графину. После нашёл входную дверь и побрёл искать удобства. Туалет. Удобства нужны были позарез.

Всё необходимое нашлось на первом этаже, в коридоре – планировкой ресторация напоминала общежитие. Приведя себя в порядок и даже более менее побрившись – в туалетной комнате, на полочке возле зеркала и умывальника кто-то забыл хорошо правленую опасную бритву и кусочек мыла – Семён воспрянул духом. Забрав себе бритву, Семён пошёл искать брата Иванносорокосила – то, что они братались, Семён Владимирович помнил. Больше ничего не вспоминалось. И ещё надо было выяснить судьбу радужного меча и сумки, куда-то они запропастились.

Бородатый Иван сидел в зале ресторации за одним из столов и, нацепив на нос очки, что-то писал карандашом в большой толстой книге. Вид у брата Ивана был суровый. На столе лежала Сенина сумка, возле стола – включённый меч: клинок был окутан еле видимым облаком водяной пыли. Под клинком уже собралась изрядная лужа. Видимо, меч пролежал здесь всю ночь.

За соседним столом со скучающим видом сидел незнакомый Семёну человек – среднего роста, с лысиной ото лба до макушки, худощавый, гладко выбритый. Незнакомец был одет в болотного цвета одежды, больше похожие на военную камуфляжку, чем на повседневный костюм. Человек с залысиной оживился, увидев вошедшего Семёна.

– А, знаменитый Симеон! Вас то мы и ждём. Как спалось-почивалось?

– Нормально, – буркнул Семён, оглядываясь по сторонам: ставни с окон были сняты и зал ресторации был достаточно хорошо освещён. Достаточно для того, чтобы понять: здесь вчера здорово погуляли. Очень здорово. Обломки нескольких столов и порубленные на кусочки стулья были небрежно собраны в кучу у стены; стойка напоминала собой ящик фокусника – тот, куда женщину кладут. Ящик, который долго и неумело распиливали то так, то эдак. Семёна передёрнуло.

– Знаешь, братко, – сказал Иван, отрываясь от книги, – пьянка пьянкой, а дело делом. Ты уж извини, но я тебе тут счёт выставил. На испорченную мебель. И на стойку. Судя по всему, оплатить ты сможешь, – бородач похлопал по сумке ладонью. – В большом убытке не будешь.

– Само собой, – Семён, постанывая от мерзостного ощущения в голове, поднял меч с пола, убрал клинок, спрятал рукоять в карман куртки и сел за стол. Напротив Ивана.

– Похмелье? – понимающе заметил Иван. – Не беда. Сейчас подлечу.

– Только не медовой, – запротестовал Семён. – Вывернет меня от неё. Бульона бы. Горячего.

– Бульон тоже будет, – кивнул бородач. – На кухне суп готовят… Я у тебя взял пять золотых в счёт долга, остальные деньги в сумке, в целости и сохранности. Что ж ты так, братко, с такими деньжищами и так пьёшь, нехорошо это. Повезло тебе, что я честный человек, а то всяко могло бы случиться. Народ у нас разный.

Семён вспомнил рассказ Ивана о временах его бурной молодости и уныло кивнул:

– Повезло.

– Я на кухню, а ты с нашим мэром поговори, – бородач повёл рукой в сторону незнакомца в болотной камуфляжке. – Хороший человек. Свой. Бывший наёмный убийца. Отличный товарищ, примерный семьянин. Не то что я, – и ушёл на кухню. За бульоном.

– Клавдис, – представился мэр, широко улыбнувшись Семёну. И пересел к нему за стол.

– Симеон, – ответил Семён и вяло пожал протянутую руку.