Текст книги "Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий"

Создание нового – как пишет Бахтин, – это «момент, где бытие во мне должно преодолевать себя ради долженствования, где бытие и долженствование враждебно сходятся, встречаются во мне, где "есть" и "должно" взаимно исключают друг друга; это – момент принципиального диссонанса, ибо бытие и долженствование, данность и заданность изнутри меня самого, во мне самом не могут быть ритмически связаны, восприняты в одном ценностном плане. Но ведь именно этот момент, где мне во мне самом принципиально противостоит долженствование как иной мир, и есть момент моей высшей творческой серьезности, чистой продуктивности. Следовательно, творческий акт (переживание, стремление, действие), создающий новое, принципиально внеритмичен… Жизнь, которую я признаю моею, в которой я активно нахожу себя, не выразима в ритме, стыдится его, здесь должен оборваться всякий ритм, здесь область трезвения и тишины (начиная с практических низин до этически-религиоз-ных высот). Ритмом я могу быть только одержим, в ритме я, как в наркозе, не сознаю себя»[431]431
  Там же. С. 104 105.


[Закрыть].

Стыд ритма — это стыд временной завершенности жизни человека, ее определенности, осмысленности ее одним – единственным образом. И эта жизнь – не в полном смысле жизнь именно этого человека: под наркозом человек, несомненно, жив, но жив он лишь как организм, а вовсе не как человек. Для человека с нравственной (моральной) точки зрения ни один момент его жизни не может стать настолько «самодовольным», чтобы считать его ценностным оправданием, завершением всей жизни. Даже самое полное осуществление смысла – как кажется человеку – с точки зрения рефлексии является субъективизмом, поскольку любой предмет неисчерпаем. «Грехопадение, – с позиций рефлексии – самодовольно пребывать в своей наличности перед лицом смысла»[432]432
  Бахтин М. М. Указ. соч. С. 109.


[Закрыть]. Движение, которое вдруг остановилось и неоправданно поставило точку – в этом суть грехопадения. «Эта нелепая и недоуменная законченность, переживающая стыд своей формы (выделено мною. – М. Б.)»[433]433
  Там же.


[Закрыть].

Вот что пишет о «стыдливости формы» другой русский мыслитель – Д. С. Лихачев: «"Стыдливость формы" – эта черта, особенно ярко проявившаяся в русской литературе… Как только какой-либо стиль, манера, жанр, язык начинают определяться в своих формах, как бы застывают, становятся заметными, они отвергаются, и автор стремится почерпнуть новое в низших формах, ищет простоты и правды. Обращается то к разговорному языку, то к деловым жанрам, пытается сделать литературным нелитературное… „Стыдливость формы“ – постоянный источник обращения русского литературного языка и русской жанровой системы в литературе. Но не только в жанрах и языке проявилась она, а по существу, в содержании, в идеологии. „Стыдливость формы“ – это и страсть разоблачения всякой напыщенной лжи, стремление к неприкрашенной, „голой правде“, ненависть к фразе»[434]434
  Лихачев Д. С. Россия // Литературная газета. 1988. 12 октября.


[Закрыть].

Бахтин напоминает нам, что форма – это граница: «Форма есть граница… При этом дело идет и о границе тела, и о границе души, и границе духа (смысловой направленности) – пишет Бахтин. – Границы существенно различно переживаются: изнутри в самосознании и извне в эстетическом переживании другого. В каждом акте, внутреннем и внешнем, своей жизненной предметной направленности я исхожу из себя, я не встречаю ценностно значимой, положительно завершающей меня границы, я иду вперед себя и перехожу свои границы, я могу изнутри воспринять их как препятствие, но вовсе не как завершение.»[435]435
  Бахтин М. М. Указ. соч. С. 87.


[Закрыть]. Стыд формы – это стыд человеческой о-граниченности, о-пределенности кем-то (чем-то) вне самой личности. Таким образом, «стыд ритма» и «стыд формы» – виды нравственного стыда, стыда человека перед самим собой – средства формирования уникальной личности.

В философском романе «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» Ф. Ницше говорится о трех превращениях духа. На первой стадии дух становится верблюдом. Верблюд – покорное существо (он сам добровольно «преклоняет колени» перед хозяином). И идти он может даже «тяжело нагруженный»[436]436
  Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 19.


[Закрыть]. Верблюд является символом человека, «навьюченного всяческими „ты должен“», обозначает «состояние рабства под игом „добрых нравов“ современного общества, которые, как тяжелая ноша, давят человека»[437]437
  Подобным образом символизм «верблюда» из «Так говорил Заратустра» интерпретирует С. П. Знаменский: Знаменский С. П. «Сверхчеловек» Ницше // Ницше: Pro et contra (антология). СПб., 2001.


[Закрыть]. И только «в самой уединенной пустыне происходит второе превращение; здесь дух становится львом, старается добыть себе свободу и быть господином в собственной пустыне»[438]438
  Ницше Ф. Указ. соч. С. 19 20.


[Закрыть]. «"Вякая уединенность есть вина"– так говорит стадо»[439]439
  Там же. С. 51.


[Закрыть]. Таким образом, лев – символ избавления от рабства, от принадлежности к «стаду», символ разрушения традиционных ценностей. Именно «лев» способен испытывать стыд ритма и формы. «Стыдливость формы» – это стыд за свою «окостенелость» под действием устоявшихся знаний и ценностей, стыд за свою верблюжью покорность нести бремя созданного не тобой. Поэтому «верблюд» – это тот, кого может настигнуть «лирический стыд себя», стыд «солиста», поющего несогласно с «хором», но не стыд ритма и формы.

Итак, в этом параграфе исследование зависимости переживания стыда от отношения Я-Мы, т. е. от отношения индивида к ценностям того сообщества, к которому он себя относит, проводится как анализ аристотелевской традиции социализированного и экстернализованного понимания стыда (А. В. Прокофьев). В рамках этого анализа прослеживается связь стыда со способностью человека к превращениям. «Социальное и религиозное явление огромной важности представляет собой запрет превращения» (Э. Канетти). А значит, здесь не обошлось без участия стыда. Стыд – участник социализации, участник процесса становления человека как социальной единицы. Но стыд способствует и формированию уникальной личности. В одних случаях стыд является эмоциональной реакцией на нарушение социальных норм, а в других случаях стыд проявляется при нарушении внутренней системы ценностей. Основателем традиции десоциализированного и интернализованного понимания стыда стал Демокрит (А. В. Прокофьев). Однако, стыд – это еще и социализация со знаком «минус». Например, токсический стыд. В заключение параграфа были проанализированы разные варианты ответа на вопрос об определении термина «социальный стыд» и было решено, что если и использовать термин «социальный стыд» для описания той или иной ситуации переживания человеком стыда, то нужно оговариваться – рассматривается этот термин как внеположенный для терминов «телесный стыд» и «психический стыд» или же этот термин используется как синоним терминам «имиджевый стыд» и «стыд, основанный на групповой принадлежности».

1.4. Телесный стыд как знак границы Я и Оно (природа)

А. В. Прокофьев указывает, что помимо аристотелевской теоретической традиции социализированного и экстернализованного понимания стыда[440]440
  О ней уже шла речь в «1.3. Способность стыда фиксировать границу между Я и Мы» данной монографии.


[Закрыть] развивалась и августиновская традиция, «которая связывает стыд… с осознанием родового несовершенства человека, его промежуточного положения в мироздании (между божественным и тварным, между духовным и телесным и т. д.) (выделено мною. – М. Б.). Именно об этом несовершенстве напоминают стыдящемуся индивиду суждение или всего лишь пристальный взгляд другого человека. В рамках этой традиции чувство стыда тесно связано с человеческой телесностью, уже – сексуальностью. Половой стыд и стыд иных телесных проявлений выступает в ней как модель стыда как такового. Установлено, что у истоков этой традиции находилась моральная теология Блаженного Августина, в которой стыд (по преимуществу связанный с телесностью и сексуальностью) был проинтерпретирован как явление, указывающее на важнейшую сторону падшего состояния человека»[441]441
  Прокофьев А. В. Роль стыда в моральном опыте: история проблемы и современные подходы к ее разрешению…


[Закрыть]. Августиновская традиция понимания стыда нашла свое продолжение в средневековой и новоевропейской этической мысли (от Ришара Сен-Викторского до Г. Ф. В. Гегеля и С. Кьеркегора)»[442]442
  См.: там же.


[Закрыть].

Анализируя происхождение греха и возникновение стыда, С. Кьеркегор много внимания уделяет сексуальности. Сексуальное как таковое, по его мнению, еще не является греховным. То, что отличает человека от животных, – это невинность как знание, обозначающее неведение и определенное в сторону знания: «Вместе с невинностью начинается знание, чьим первым определением является неведение. Таково понятие стыда»[443]443
  Кьеркегор С. Указ. соч. С. 167.


[Закрыть]. Дух синтезирует душу и тело, причем тело в сексуальной определенности. Стыд и есть знание этой определенности. Дух не может узнать себя в сексуальности, поэтому внутри стыда и присутствует страх – страх духа перед чужаком – перед сексуальностью. «Сексуальное – это выражение для того ужасного противоречия, согласно которому бессмертный дух оказывается определенным как genus (род. – М. Б.). Это противоречие проявляется как глубокий стыд, который прикрывает его своим покрывалом и не осмелится даже понять»[444]444
  Там же. С. 167 168.


[Закрыть]. Самое высокое в человеке – дух – используется для того, на что способны и животные – на продолжение рода – вот об этом и говорит стыд, по мнению С. Кьеркегора.

Рассуждения С. де Бовуар убедительно показывают, что взгляды А. Шопенгауэра также можно рассматривать как развитие августи-новской традиции: «"Половые органы – это настоящий очаг воли, а противоположный ему полюс – мозг", – пишет Шопенгауэр. То, что он называет волей, – это привязанность к жизни, которая есть страдание и смерть, тогда как мозг – это мысль, дающая представление о жизни, а значит, отделившаяся от нее; половой стыд – это, считает он, стыд, который мы испытываем перед глупым упрямством своей плоти (выделено мною. – М. Б). Даже при том, что мы не разделяем свойственного его теориям пессимизма, следует признать его правоту в том, что в оппозиции половой член – мозг он видит выражение двойственного характера человека. В качестве субъекта он полагает мир и, оставаясь вне пределов полагаемого им универсума, делается его властелином; если же он осознает себя как плоть, как пол, он уже не является автономным сознанием, кристально чистой свободой: он врастает в мир, он – ограниченный и обреченный на смерть объект»[445]445
  Бовуар С. де. Второй пол. Т. 1 и 2: Пер. с франц. М.; СПб., 1997. С. 203.


[Закрыть].

По мнению А. В. Прокофьева, яркими проявлениями августи-новской традиции «служат концепции стыда В. С. Соловьева и М. Шелера»[446]446
  Там же.


[Закрыть]. По поводу антропологического обоснования стыда М. Шелером Гергилов пишет, что у этого мыслителя «духовность и телесность в принципе находятся друг с другом в противоречивых отношениях – в той степени, в какой тело противостоит принципу духовности. Тем самым, тело само по себе становится поводом стыда»[447]447
  Гергилов Р. Е. Стыд как множественный феномен: теоретико-методологический анализ… С. 11.


[Закрыть]. Более сложный вариант понимания стыда – у В. С. Соловьева.

В. С. Соловьев предлагает рассматривать половой стыд в качестве начала социальности (начала нравственности), но изначально с нравственностью у стыда лишь та связь, что стыд выделяет человека из прочей природы, поскольку стыд порожден природными влечениями и функциями организма, а в «области телесной жизни наша нравственная задача состоит, собственно, в том, чтобы не определяться страдательно плотскими влечениями, особенно в двух главнейших отправлениях нашего организма – питании и размножении»[448]448
  Там же. С. 143.


[Закрыть]. И «собственная область» действия стыда – отношение человека к его «низшей природе», или плоти[449]449
  См.: там же. С. 223.


[Закрыть]. Таким образом, стыд дает людям «первичное представление о высокой значимости (ценности) человека как существа, не сводящегося к своей материальной основе, о его возвышенном положении по отношению к остальной природе»[450]450
  Прокофьев А. В. Корень всей нравственной жизни человека (моральная философия Владимира Соловьева и проблема стыда) // История философии. 2017. Т. 22. № 1. С. 38 52.


[Закрыть].Таким образом, для В. С. Соловьева, по мнению А. В. Прокофьева, бытие стыда – на грани человеческого и животного (природного): стыд первым говорит человеку об особенности, непохожести мира человека на животный мир.

Однако область возможных нравственных отношений человека в учении В. С. Соловьева – это не только отношение к тому, что «ниже» данного человека (к природной стороне его жизни, т. е. к его плоти), но и к тому, что «равно» ему (т. е. к другому индивиду как человеку) и к тому, что «выше» его (т. е. к Богу)[451]451
  См.: Соловьев В. С. Указ. соч. С. 52.


[Закрыть]. Значит, половой стыд, если я правильно понимаю рассуждения русского философа, можно назвать «ограниченно моральным» («ограниченно нравственным») переживанием. Т. е. этот стыд – социально о-граничен, а потому – грань социального еще и в том смысле, что охватывает только часть человеческих отношений, ибо он не регулирует статусно-ролевые социальные связи, а также связи человека с Абсолютом, которые, по своему, также могут рассматриваться как вид социальных связей.

Но дело в том, что, по мнению русского мыслителя, действие стыда выходит за пределы его «собственной области»: «Чувство стыда, будучи реальнейшим образом связано с фактами половой сферы, перехватывает за пределы материальной жизни и, как выражение формального неодобрения, сопровождает всякое нарушение нравственной нормы (выделено мною. – М. Б.), к какой бы области отношений она ни принадлежала. Во всех языках, насколько мне известно, слова, соответствующие нашему «стыд», неизменно отличаются двумя особенностями: 1) связью с предметами половой сферы… и 2) применением этих слов ко всем случаям неодобряемого нарушения нравственных требований вообще[452]452
  Соловьев В. С. Указ. соч. С. 224.
  У Кинстон в теоретическом обзоре работ по стыду указывает, что до наших дней дошли два значения слова «стыд»: в библейских текстах это слово (английское Shame – unashamed, немецкое Scham, французское Pudeur) обозначает гениталии, а основным значением английского Shame – shameless, немецкого Schande, французского Honte выступает нарушение социальных норм и запретов, что когда «Фрейд говорил о стыде как о важной силе обуздания сексуальных влечений, он пользовался термином Sham. Однако он верил, что сохранение культуры и цивилизованного общества по большей части зависело от притворства и лицемерия (а не от вины или моральных устоев) и в этом контексте пользовался понятием Schande. Аидос (Aidos), Греческая Богиня Целомудрия, обозначала стыд сексуальности и гениталии одновременно, она была источником достоинства, приличия и хороших манер, где стыд имел противоположное значение – уважения и благочестия. Ее спутниками были Дайк (Dike) (Бог Справедливости и Закона) или Немезида (Nemesis) (Богиня возмездия)» (Кинстон У Стыд, теоретический обзор (Kinston W. A Theoretical Context for Shame // The International Journal of Psycho-Analysis. – 1983. – 64. – P. 213 226). Пер. с англ. Д. Г. Борисова. URL: http://www.PsyQ.ru>publications/ kinston_shame.html (дата обращения: 23.09.2020).


[Закрыть]. Таким образом, стыд «по поводу фактов половой жизни» в системе нравственной философии Соловьева можно понимать как особую разновидность стыда, но, всё же, такую разновидность, которая тесным образом связана с моралью (нравственностью), а значит, с нравственным стыдом, поскольку «стыд по поводу фактов половой жизни» – как форма осуждения распущенности, форма, приучающая к аскезе, – используется и за пределами сферы пола (шире – и за пределами «нужд плоти», т. е. витальных потребностей человеческого организма), используется при оценке действий человека и по отношению к другому человеку, исходя из требований непричинения ему вреда и оказания ему помощи, и даже при оценке отношений человека с Богом[453]453
  См.: Федоров Н. Ф. Философия общего дела. <Отрывки>// Русский космизм: Антология философской мысли. М., 1993. С. 73.


[Закрыть].

Учение Соловьева находится в русле христианского понимания стыда в том смысле, что стыд им понимается как инструмент борьбы с возвращением человека к чисто природной жизни. А природа жестока, ибо представляет собой бесконечный процесс вымещения прежних поколений на основе закона «вечной смерти», который действует против принципа человеческой солидарности. Н. Федоров в связи с этим считает, что наше личное участие в жизни потомков за счет жизни предков – это наша вина, хотя и невольнаях, которая смутно чувствуется нами в половом стыде. Стыду в половой любви, будучи положительной стороной полового стыда, противостоит влюбленность, увековечивающая не род в целом, а определенное «лицо». Стыд удерживает от поглощения родом, половой жизнью, которая без-раз-лична, т. е. не различает «лица», не замечает индивидуальность человека. Жизнь рода (половая жизнь) есть увековечение частичности человека – и как «половины» (в форме пола человека), и как одного только «колена» (как представителя поколения). Стыд, таким образом, – указание на целостного человека, человека, восстанавливающего свою целостность в целомудренной любви к другому полу. Целостность человека, по мнению В. Соловьева, поддерживается центростремительными силами – стыдом, любовью, жалостью[454]454
  См.: Соловьев В. С. Указ. соч. С. 231.


[Закрыть]. А когда к природному дроблению по полам и поколениям добавляется и социальное дробление, а плотский инстинкт видоизменяется в эгоизм, тогда этому видоизменению дробления противостоит видоизменение стыда в совесть, которая является «социальным стыдом»[455]455
  См.: Соловьев В. С. Указ. соч. С. 235.


[Закрыть].

В современном православии также сохраняется представление о двух формах стыда – низшей и высшей – например, иерей В. Коржевский в своей статье анализирует «понятие стыдливости как отношения человека к чувственной стороне его природы. Стыд как страх ожидания порицания или как чувство вины за совершение постыдного дела, которое уместнее назвать скорее совестливостью, нежели стыдливостью нами во внимание здесь не берется. Эти формы стыда более высшего порядка, нежели рассматриваемая нами стыдливость, и чтобы отличать ее от них мы намеренно употребляем по отношению к ней наименование не стыда, но стыдливости, разумея под этим более примитивную реакцию человеческой психики… Святоотеческая психология относит стыдливость к эмоциям низшего порядка, которые "по преимуществу связываются с потребностями органическими и с силами души неразумного свойства" и "могут выступать в качестве эмоциональной окраски того или иного физиологического ощущения" [456]456
  Автор статьи цитирует работу: Коржевский В. Пропедевтика аскетики. Компендиум по православной святоотеческой психологии. М., 2004. С. 439.


[Закрыть]»[457]457
  Коржевский В., иерей. О стыдливости // Интернет-журнал «Русская неделя». 19.02.2008. URL: http://www.k-istine.ru>base_faith/piety/peity_korjevskii. htm (дата обращения: 29.09.2020).


[Закрыть]. Таким образом, православная традиция различает стыдливость – как отношение человека к чувственной стороне его природы – и совестливость – как чувство вины за совершение постыдного дела, как стыд более высокого порядка.

Потребности человека как представителя своего пола иначе оцениваются В. В. Розановым, выступившим оппонентом В. С. Соловьева на рубеже XIX–XX в.в. Для него, в отличие от В. Соловьева, пол – не то, что однозначно должно порицаться, а, может, даже вовсе порицаться не должно: «Связь пола с Богом – большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом»[458]458
  Розанов В. В. Уединенное. М., 1991. С. 52.


[Закрыть]. Т. Шпидлик по поводу взглядов В. В. Розанова пишет, что этот мыслитель «не видит „преображения“ пола и плоти в подвиге девственности, но хочет их „освящения“ в уже существующих формах… Современное состояние цивилизации, по его мнению, объясняется тем, что христианство закрывает глаза на проблемы пола»[459]459
  Шпидлик Т. Русская идея: иное видение человека / о. Томаш Шпидлик; пер. с фр. Владимира Зелинского, Наталии Костомаровой. Изд. 2-е, испр. и доп. М.; СПб., 2014. Глава шестая. От рабства к свободе. VI. Сексуальность. § Розанов: освящение пола.


[Закрыть].

Н. Бердяев также обращает наше внимание на рассуждения Розанова о христианском понимании пола: «Розанов разделяет религии на религии рождения и религии смерти. Юдаизм, большая часть языческих религий – религии рождения, апофеоз жизни, христианство же есть религия смерти. Тень Голгофы легла на мир и отравила радость жизни… Рождение связано с полом. Пол – источник жизни. Если благословлять и освящать жизнь и рождение, то должно благословлять и освящать пол. Христианство в этом отношении остается двусмысленным. Оно не решается осудить жизнь и рождение. Оно даже видит оправдание брака, соединение мужа и жены в рождении детей. Но пола оно гнушается и закрывает глаза на него. Розанов считает это лицемерием и провоцирует христиан на решительный ответ»[460]460
  Бердяев Н. Русская идея. СПб., 2008. С. 268 269.


[Закрыть].

И П. А. Флоренский не проходит мимо идей Розанова: «Мы стыдимся, – приблизительно так рассуждает Розанов, – вовсе не существования органа или функции, а деятельности и явления их вне тех рамок и границ, кои составляют закон для данного органа или функции. Подобно тому, как корням растения естественно быть во мраке земли, а цветам – в сиянии дня, так же одним органам естественно быть скрытыми, другим – явленными, но отсюда ничего нельзя заключить о недолжности их функций, о низменности самих органов»[461]461
  Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М., 2002. VIII. Письмо седьмое: Грех, прим. 283.


[Закрыть].

В. В. Розанов сознательно солидаризуется с иудейской традицией, отмечая в ней трепетное отношение к плотскому, родовому. Русского философа изумило сопряжение плотского и святого в этой традиции: то, что «неприлично» – сфера половой жизни и половых органов, то, что «будучи "верхом неприличия" в названии, никогда вслух не произносясь – в то же время "свято"»[462]462
  Розанов В. В. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть]. Представления Розанова подтверждает еврейская мудрость. Например, рав М. Брук учит: «Изначально – обрезание, «брит», завет с Богом. Самое «стыдное» (репродуктивный орган) возвышается до знака Союза»[463]463
  Брук М. Психологическое вскрытие еврея // Еврейская глубинная мудрость – регулярные материалы от р. Меира Брука. URL: http://www.meirbruk. net>uk/aboutme/7i8-reverse-hebrews (дата обращения: 10.10.2020).


[Закрыть]. Также в позитивном ключе говорит о плотской жизни в целом еще один еврейский учитель – рав М. Мучник: «Самая первая заповедь, данная в Торе, – „плодитесь и размножайтесь“ [464]464
  Берешит 1:28 (Быг.1:28).


[Закрыть], она была дана Адаму немедленно после сотворения. А для этого, как ни крути, надо заниматься известно чем. Более того, зачатие первого ребенка описывается так: «А Адам познал Хаву». Причем тут «знание»? А при том, что этот акт – лишь физический аспект общего проникновения: ведь все на свете по-настоящему можно познать лишь «изнутри»… В довершение, Тора делает это обязанностью мужа по отношению к жене… Но поскольку, если призадуматься, это все-таки физический труд, то, чтобы не было большого соблазна отлынивать, Бог сделал его приятным. Чтобы хотелось трудиться. В этом интимные отношения подобны еде: она тоже необходима для поддержания нашего существования. Но, даже осознавая, что, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу, все-таки было бы тяжело пахать на износ, жуя. Поэтому Бог сделал еду вкусной – чтобы хотелось. Ну и просто, чтобы было приятно, Бог хочет нас облагодетельствовать и выстроить с нами близкие отношения»[465]465
  Мучник М. Как в иудаизме принято бороться со своими сексуальными инстинктами и похотью? // Иудаизм и евреи. URL: http://www.toldot.ru>Спросигь> urava_9485.html (дата обращения: 10.10.2020).


[Закрыть].

В библейской антропологии биологическая природа человека (его материальный состав) обозначена разными терминами, но главные из них два – «тело» и «плоть»[466]466
  См.: Лоргус Андрей, свящ. Православная антропология // Христианская психология и антропология. 4.1. Понятия «тело» и «плоть» в Священном Писании. – URL: http://www.xpa-spb.ru>libr…pravoslavnaya-antropologiya.html (дата обращения: 12.10.2020).


[Закрыть]. Нередко этим терминам придается разный смысл, и, как правило, человеческое тело не оценивается как что-то презренное, животное, безобразное, а, напротив, считается, что оно прекрасно, несмотря на то, что оно из плоти. А. Лоргус учит: «Тело есть форма, образ, оно выражает красоту, а не биологические механизмы и вещества, которые вместе именуются плотью. Тело не только форма, не только состав членов, но еще и носитель черт, превосходящих естество. Отсюда и самая возможность телесной красоты. Она – выражение сверхъестественного в теле, образа Божьего»[467]467
  Лоргус Андрей свящ. Указ. соч. 4.2.1. Творение «плоти».


[Закрыть].

В. Соловьев также различает тело и плоть: тело есть «храм духа», а плоть царства Божия не наследует[468]468
  См.: Соловьев В. С. Указ. соч. С. 140–141.


[Закрыть]. По поводу тела и плоти пишет и С. Н. Булгаков: «Но хотя мы и стыдимся своей плотяности, однако через нее ощущаем и свою телесность»[469]469
  Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 231.


[Закрыть]. А еще С. Булгаков замечает, что телесность без стыда воспринимается в великих произведениях искусства. «Чувство стыда своего тела, некоторого своего безобразия… есть одно из самых глубоких и мистических самоощущений»[470]470
  Там же. С. 232.


[Закрыть]. Это чувство – проявление тоски людей по своим эдемским телам. Отсюда и магическая власть красоты над человеком. Но элементы трепетного ветхозаветного отношения к плоти можно найти и у С. Булгакова: например, он интерпретирует особую чувствительность, завуалированность, стыдливость половой стороны жизни «как выражение нарочитой священности, особливой нежности этой стороны жизни, и именно потому она поражена грехом наиболее ощутительно»[471]471
  Там же. С. 233.


[Закрыть].

А как ситуация с изучением стыда вне иудео-христианской традиции? На исследования западных историков долгое время существенное влияние оказывала, как отмечает Д. Нэш, «идея о том, что стыд существует исключительно в примитивных обществах, которые уступили место современным, более развитым культурам… Эти взгляды на примитивную природу стыда породили ассоциацию последнего со всем доиндустриальным…»[472]472
  Нэш Д. К вопросу о дальнейшем изучении стыда. Размышления на основе британских исторических источников 19 в. // Вина и позор в контексте становления современных европейских государств (16–20 вв.). Сб. статей под ред. Муравьевой М. Г. СПб., 2011. С. 40.


[Закрыть]. Таким образом, у западных исследователей не было сомнений в том, что в древности стыд у людей был. О наличии стыда, и именно такой его конкретной формы, как полового стыд, у древнего человека пишет, например, Изард: «Судя по всему, стыд для наших доисторических предков служил своего рода регулятором половой жизни. Стыдливость сыграла важнейшую роль в становлении и укреплении института брака, способствовала уменьшению конфликтов между представителями разных полов и большей неприемлемости физической агрессии в отношении женщин. Похоже, что лишь стыд заставил человека искать приватности в сексуальных отношениях. И в то же время приватность интимной жизни, возведенная в ранг социальной нормы, во многом способствовала укреплению социального порядка и гармонии в первобытных сообществах»[473]473
  Изард К. Указ. соч. С. 354.


[Закрыть]. Поговорим о роли стыда в жизни наших доисторических предков более подробно.

К истории полового стыда

Возникновение и изменение предмета стыда связаны с эволюцией социальных институтов. Возникновение – с утверждением родового строя, доминирующим институтом которого являлся род и который стал первой исторической формой общности людей. Род возник как механизм борьбы с неустойчивостью человеческого существа, как средство обеспечения социального запрета на превращение.

Различные виды запретов родового общества коренятся в запрете на превращения в «неродного», во «врага», в не-чело-века, в особь иного зоологического вида, каковым и считали врага[474]474
  См.: Назаретян А. П. Историческая эволюция морали: прогресс или регресс? // Вопросы философии. 1992. № 3. С. 87.


[Закрыть]. Врага боятся, а родного – нет. Страх перед опасностью извне со стороны врага в общении с родными трансформируется в стыд, в чувствительность к родным, тогда как страх – чувствительность к чужим. Стыдящийся – внутренний «враг» рода, а потому стыд – отчуждение от родных. Онтологически Я и Другой (в виде сородичей) еще не равноценны. Чужой (враг) же с точки зрения рода и вовсе лишен права на существование в качестве человека. Однако Чужой всё же существует для Я – как тот, кто порождает страх перед болью, опасение за здоровье, жизнь, и именно этими страхом и опасением компенсируется онтологическая неравноценность Чужого в сравнении с Я. Чтобы онтологически уравновесить Я и Другого (сородичей), боль внешняя (которую нельзя причинять сородичу, ибо она может нанести ущерб здоровью воспроизводителя рода) превращается во внутреннюю боль, страдание, которые сохраняются и не дают забыть индивиду о существовании сородичей. Эта боль и есть стыд.

Одна из разновидностей социального запрета на превращения касалась того, что служит сохранению жизни рода – взаимоотношений между полами. В процессе становления социальных форм взаимоотношений полов важнейшую роль сыграл запрет инцеста – сначала запрет на вертикальные, а затем и горизонтальные отношения полов внутри рода, в результате чего стал формироваться экзогамный брак.

Л. С. Васильев, отвечая на вопрос «С чего началась сама культура, т. е. нормативная система, отличная от биологической системы запретов?», ссылается на авторитет К. Леви-Строса: «Как утверждает известный французский антрополог К. Леви-Строс, первоосновой социокультурного начала была сексуальная реформа, запрет инцеста, что породило систему упорядоченных коммуникаций, основанную на принципе эквивалентного взаимообмена. Обмен женщинами, дочерьми и сестрами, ограничивший беспорядочное половое общение в рамках первобытного стада и породивший ранние формы жестко фиксированных брачных связей, способствовал установлению нормативного родства, в связи с чем были определены старшинство поколений, брачные классы и в конечном счете основанные на этом родовые и родоплеменные общности. Фундаментальный принцип эквивалентного обмена-дара стал затем основой основ существования всех ранних обществ»[475]475
  Васильев Л. С. История Востока. Учебник по специальности «История»: в 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 25. URL: http://www.bulgari-istoria-2010.com>..VASILEV_ ISTORIA_VOSTOKA… (дата обращения: 10.10.2020).


[Закрыть].

А. П. Скрипник в связи с запретом инцеста пишет: «Природа не снабдила человека явными указаниями на недопустимость инцеста»[476]476
  Скрипник А. П. Моральное зло в истории этики и культуры. М., 1992. С. 62.


[Закрыть]. По «природе» (в смысле – в соответствии с законами естественного, животного мира) мужчина (да и женщина) в рамках брачных отношений может превращаться в партнера любого представителя противоположного пола. Экзогамия ставит запрет на такие превращения. Почему?

Казалось бы, чем чаще и с большим количеством партнеров люди занимаются сексом, тем выше вероятность зачатия, а значит, и рождения. И разве рождение людей – не смысл существования родовой общины? Тем более что от этого человек получает еще и наслаждение. Автор статьи «Стыдливость» «Сексологической энциклопедии» поясняет эту ситуацию: «Превратив таинство пола в неиссякаемый родник физиологического и психического наслаждения, люди не могли не понять опасности этого открытия для цивилизации. Это наслаждение могло стать губительным для человека. Его использование следовало контролировать. Неограниченные половые раздражения могли вызвать постоянное возбуждение у представителей противоположного пола, привести к хаотичности и гипертрофированности сексуальных отношений и, в конечном счете, стать гибельными для здоровья людей и разрушительными для порядка и организации общества»[477]477
  Стыдливость // Сексологическая энциклопедия. URL: http://www.gufo.me> й1Ы/8ехо1оду_епсус1орей1а/Стыдливость (дата обращения: 13.10.2020).


[Закрыть].

Вот по этим вышеуказанным причинам и возникает первая форма стыда, исходная его разновидность (по предмету стыда) – половой стыд. Половой стыд еще связан со страхом прочными узами. Половой стыд, однако, определяется не интересами сохранения индивида, как страх, а интересами продолжения рода, сохранения института рода. Он стоит на самой границе человеческого. Как отмечает Л. В. Карасев, половой стыд связан с сексуальностью, с телесным миром, который и роднит нас со всем живым, и отличает нас от него. Это – «стыд витальный, плотский»[478]478
  Карасев Л. В. Указ. соч. С. 187.


[Закрыть]. А жизнь, плоть – это сфера компетенции рода, ибо участвуют в его продолжении.

Свобода в действиях, возможность выбора – один из важных свойств человека (или даже важнейших, сущностных – для немалого числа современных мыслителей), ибо животное, в отличие от человека, несвободно, лишено возможности выбора и подчинено инстинктам. Но странным образом, замечает А. М. Лобок, в своем историческом развитии человек начинается как раз с того, что отказывается от свободы – например, в выборе половых партнеров, а животное как раз в этом отношении свободно: «человек – это такое существо, которое оказывается от одного из ведущих принципов животной сексуальности – принципа полной сексуальной свободы, когда любой представитель данного вида с незамысловатой легкостью, не испытывая каких бы то ни было комплексов (а также стыда, непременного спутника любого комплекса! – М. Б) и угрызений совести, способен вступить в кратковременную половую связь с любым другим представителем данного вида, но противоположного пола, и когда выбор партнеров ничем принципиально не ограничен. Взамен этого – такого простого и естественного для биологического мира – способа регуляции сексуальных взаимоотношений человек изобретает тьму сложных и запутанных способов социальной регуляции сексуального партнерства, тьму биологически нелепых социальных условностей, которые приводят к постоянному фрустрационному напряжению, тяжелым невротическим заболеваниям… Уже в первобытных сообществах ограничители сексуального партнерства отнюдь не сводятся к простому табу на кровосмесительные связи, как это порою считается. Как правило, там изобретаются и транслируются из поколения в поколение такие способы выбора брачных партнеров, которые накладывают на сексуальную свободу человека самые неожиданные ограничители»[479]479
  Лобок А. М. Указ. соч. С 225.


[Закрыть].

Из данного рассуждения А. М. Лобок делает следующий вывод: «Что важно: закон, жестко ограничивающий свободу выбора сексуального партнера в том или ином первобытном племени, является одной из первичных клеточек социального, и во всей своей биологической нелепости (и половой стыд – тоже биологическая нелепость! – М. Б.) он, возможно, наиболее рельефно отделяет человека от животного мира»[480]480
  Там же. С. 226.


[Закрыть].

Чтобы сохранить себя от открытой сексуальной конкуренции и агрессии, община «вклинивается» своими запретами между индивидом и конкретной ситуацией. Род определяет санкции, карающие за выход за эти рамки, т. е. вырабатывает механизмы социального контроля. Одним из таких механизмов и является половой стыд. Стыд – одно из средств, обеспечивающих процесс усвоения индивидом ценностей рода и трансляции их от поколения к поколению.

Поначалу контроль за соблюдением запретов был внешним для индивида, но очень жестким, обставленным многочисленными правилами, ритуалами. Половые отношения, половая определенность – фундамент воспроизводства рода, а наиболее радикальным образом осуждается как раз то, что разрушает фундамент данной культуры. «Под давлением таких правил, ревностно оберегаемых окружающими, даже малейшее влечение к недозволенному лицу будет сопровождаться острым душевным дискомфортом»[481]481
  Скрипник А. П. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть]. Лишенность пола также предосудительна, ибо в этом случае индивид воспринимается как уклоняющийся от выполнения самой важной для него задачи – участия в продолжении рода. Память об этой предосудительности хранится в языке, на что обращает наше внимание Р. Барт: «Средний род, специфический род кастрата, выражен… через отсутствие. души (одушевленности): в индоевропейских языках неодушевленность входит в само определение среднего рода.»[482]482
  Барт Р S/Z. М., 1994. С. 67.


[Закрыть]. А тот, кто не имеет души – по убеждениям представителей многих культур – не умеет стыдиться, не знает стыда. В удмуртском языке недвусмысленно обозначена связь стыда и кастрации: слово «азман» означает и евнуха, кастрата, и нравственного урода – того, кто не умеет стыдиться.