Текст книги "Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий"

Стыд перебивает в человеке способность к речи – он или заикается, мямлит, говорит нелепости или вообще молчит, забывая нужные слова, т. е. стыдящийся не может построить взаимодействие с окружающими его людьми, опираясь на свою речь. А еще стыдящийся человек опускает глаза, отводит взгляд от того, с кем общался до этого, или совсем закрывает глаза. Но глаза (зрительный контакт) – это важнейшее средство коммуникации с социальным окружением, самое быстрое и эффективное средство взаимодействия с ним. Значит, связь стыдящегося с другими людьми обрывается, и он не взаимодействует с ними.

Наличие субъективного смысла – необходимый признак социального действия. Но и с ним – всё не так в стыде. Вот что пишет об этом К. Э. Изард: «Как правило, переживание стыда сопровождается острым чувством неудачи, провала, полного фиаско. Это чувство вызывает уже сама неспособность мыслить и самовыражаться в свойственном нам стиле. Человек, переживающий стыд… ощущает беспомощность, неадекватность, неспособность и невозможность осмыслить ситуацию. Возникает ощущение, что человек больше не может ни воспринимать, ни думать, ни действовать»[153]153
  Изард К. Э. Указ. соч. С. 347.


[Закрыть].

Независимо от того, «социальное действие» или «социальное взаимодействие» рассматривается в качестве исходной категории социальной теории, в любой из этих теорий предполагается актор как автор действия и/или участник взаимодействия. И теперь попытаемся применить термин «актор» к описанию стыда.

С одной стороны, хорошо, что человек застенчив, стыдлив, способен переживать стыд. Это подтверждает его субъектность. Вот рассуждения психолога М. В. Мелкой о роли стыда в процессе становления индивида как субъекта: «В состоянии нарциссической грандиозности человек переживает инфляцию Я, а в состоянии нарциссического дефицита переживает свое Я как ничто, постыдное отсутствие. Место субъекта, переживающего стыд, – между этими двумя состояниями, так как непосредственно в этих состояниях стыд не переживается. Они являются способами избежать столкновения со стыдом. Как фантазии величия, так и фантазии исчезновения являются вариантами одной и той же фантазии слияния, утраты границ. Парадоксальным образом, стыд является угрозой для этих фантазий, так как свидетельствует о том, что я уже существую как самостоятельная единица. Само появление стыда указывает на существование переживающего субъекта, а значит, невозможность возврата к досубъектному состоянию»[154]154
  Мелкая М. В. Указ. соч.
  Пояснение относительно нарциссизма: «Нарцисс» зациклен на себе, и «основными особенностями нарциссического типа личности являются: ощущения опустошенности в душе, чувства зависти, фальши и стыда, или полярные переживания – самодостаточность, превосходство, тщеславие. О. Кернберг объяснял такие полярности в качестве противоположных состояний в "Я" восприятии. Т. е. нарцисс воспринимает собственное "Я" либо с позиции чего-то грандиозного, либо – ничтожного» (Нарциссизм // Психология и психиатрия. URL: http://www.psihomed.com>nartsissizm/ (дата обращения: 12.08.2020). (В данной статье, скорее всего, использован материал книги О. Ф. Кернберга «Тяжелые личностные расстройства. Стратегии психотерапии» (Кернберг О. Ф. Тяжелые личностные расстройства. Стратегии психотерапии. Пер. с англ. М. И. Завалова под ред. М. Н. Тимофеевой. М., 2000)).


[Закрыть].

М. Тарасевич замечает: «С позиции гештальт-терапии переживание стыда играет важную роль в созревании личности, так как является одним из первых социальных чувств и служит основой социализации ребенка[155]155
  Тарасевич М. Анализ различных взглядов на понятие стыда // Психологи на b17.ru. URL: http://www.bi7.ru>article/i3504/ (дата обращения: 07.10.2020).


[Закрыть]». Можно сказать, вслед за О. Н. Боголюбовой и Е. В. Киселевой, что «в каком-то смысле все эмоции человека имеют отношение к собственному "я" индивида. И, в то же время, существует особый класс эмоций, имеющих особенно тесные отношения с чувством собственного "я" индивида, с процессами самосознавания. В научной литературе этот класс эмоций получил название „эмоции самосознавания“ (selfconscious emotions). Эмоции самосознавания отличаются от базовых эмоций тем, что связь с процессами самосознавания является для них необходимой и обязательной»[156]156
  Боголюбова О. Н, Киселева Е. В. Психологические и психофизиологические характеристики переживания стыда: роль неблагоприятного детского опыта // Вестник СПбГУ Сер. 12. 2015. Вып. 2. С. 31.


[Закрыть]. Стыд специалисты относят как раз к классу «эмоций самосознавания», ибо он сопровождается острым и болезненным переживанием осознания собственного Я и отдельных черт собственного Я. Вот что об этом пишет К. Э. Изард: «При стыде все сознание человека заполняется им самим. Он осознает только себя или только те черты, которые кажутся ему в данный момент неадекватными, неприличными, как будто что-то, что он глубоко скрывал от посторонних глаз, неожиданно оказалось выставленным на всеобщее обозрение… Томкинс описывает стыд как эмоцию наивысшей рефлексии, когда стирается грань между субъектом и объектом стыда и человек погружается в мучительное самоосознание и самопостижение… Линд (Lynd, 1961[157]157
  Изард ссылается здесь на работу Х. М. Линд: Lynd H. M. On shame and the search for identity. New York, 1961.


[Закрыть]) считает, что переживание стыда – это неожиданное или… изумляющее столкновение с различными сторонами вашего "я", осознанными или неосознанными, познанными или непознанными, неожиданно проявившимися во взаимодействии друг с другом.»[158]158
  Изард К. Э. Указ. соч. С. 345 346.


[Закрыть].

Казалось бы, именно стыд дает возможность индивиду стать актором – за счет самосознавания. Опираясь на теорию Т. Парсонса, можно сказать, что стыдящийся получил хорошую возможность с помощью своего переживания стыда лучше узнать свое ситуационное окружение, а конкретнее – такой фактор этого окружения, как собственная личность в качестве определенной социальной системы. И, кажется, что ситуация стыда – это яркое эмоциональное подтверждение существования актора, действующего субъекта, совершающего действия, направленные на других, а значит, в описании ситуации стыда понятия «социальное действие» и «социальное взаимодействие» всё же применимы.

Но, не так всё просто! Ибо, с другой стороны, стыд – это полная потеря самоконтроля, это чувство собственной общей несостоятельности. Вот как стыд характеризует К. Э. Изард: «Человек кажется себе маленьким, беспомощным, скованным, эмоционально расстроенным, глупым, никуда не годным и т. д. Стыд сопровождается временной неспособностью мыслить логично и эффективно, а нередко и ощущением неудачи, поражения…»[159]159
  Изард К. Э. Указ. соч. С. 346.


[Закрыть]. Гергилов добавляет темных красок в описание стыдящегося: «Ситуации стыда эмоционально характеризуются спектром от легкого до глубокого замешательства. Пристыженный человек не может ясно мыслить, внятно говорить и разумно поступать; его сознание замутнено… Г. Андерс считает, что досадная внутренняя неопределенность и дезориентированность определяют состояние стыда [Anders, 1980: 94][160]160
  Гергилов делает здесь отсылку к книге Г. Андерса: Anders G. Die Antiquiertheit des Menschen. Bd. I: Uber die Seele im Zeitalter der zweiten industriellen Revolution. Munchen, 1980. S. 94.


[Закрыть]. Подобное говорит и Ч. Мариауцоулз о «потере духовной реальности, спутанности сознания вплоть до чувства паралича и потери самоконтроля» как о характерных реакциях человека в ситуациях стыда [Mariauzouls, 1996: 25][161]161
  Дана ссылка на работу Ч. Мариауцоулз: Mariauzouls Ch. Psychophysiologie von Scham und Erroten. Inaugural-Dissertation. Munchen, 1996. S. 25.


[Закрыть]»[162]162
  Гергилов Р. Е. Стыд как множественный феномен… С. 5.


[Закрыть]. Таким образом, в стыде человек теряет свою определенность, свою повседневную «маску», поэтому не может опереться во взаимодействии с окружающими его людьми на самого себя – на свои обычные привычки, знания, качества личности, которые помогают ему реализовать себя в качестве социального субъекта.

«Стыдиться означает находиться во власти того, что нельзя принять. Но это неприемлемое – замечает М. Мелкая – самое интимное, что в нас есть (например, наша физиологическая жизнь). "Как если бы наше сознание распалось и разлетелось в разные стороны, но в то же время. неотрывно присутствовало бы при своем распаде, наблюдая за самой интимной частью своего Я, как за чем-то абсолютно внешним. Таким образом, в стыде единственным содержанием субъекта является его десубъективация, он становится свидетелем собственного распада, потери себя как субъекта. Это двойное движение одновременной субъективации и десубъективации и есть стыд"[163]163
  М. В. Мелкая цитирует здесь работу Д. Агамбена: Агамбен Дж. Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М., 2012. С. 113.


[Закрыть]»[164]164
  Мелкая М. В. Указ. соч.


[Закрыть].

Странным оказывается это, казалось бы, несомненно социальное явление – стыд. Применительно к нему все четыре исходных категории социальной теории («социальное действие», «социальное взаимодействие», «наличие субъективного смысла» и «актор») не «работают». Но вот до возникновения стыда они же «работали»! И после него – опять «работают»! «Было так, но стало иначе», «снова появилось, но уже иное» – вот краткое описание ситуации стыжения/стыдимости как процесса. Это описание указывает на стыд как на «разрыв» в процессе социального взаимодействия, на его «границу», а значит, и на отсутствие социального действия (без действия не будет и взаимодействия).

К вопросу о стыде как границе

Гергилов отмечает, что психолог Г. Зайдлер[165]165
  Гергилов здесь анализирует материал одной из работ Г. Х. Зайдлера: Seidler G. H. Der Blick des Anderen. Eine Analyse der Scham. Klett-Cotta, Stuttgart, 1995.


[Закрыть] «определяет стыд как „точку разрыва“, в основе которой заложен „прыжок“, „прерывность“, „диссонанс“. В возникшей „внутренней точке разрыва“ или на „переходной черте“ человек обретает опыт дифференциации. Стыд манифестируется именно на этой точке разрыва. Стыд вызывается посредством встречи с другим, причем этот другой может находиться как „вовне“, так и быть интериоризованным. Во втором случае субъект раздваивается на Я и самость, свое и чужое, субъект и объект. Как «солдат-пограничник на пропускном пункте», стыд не только регистрирует внедрение чужих, но и, опознавая идущих, отличает своих от чужих (выделено мною. – М. Б.)»[166]166
  Гергилов Р. Е. Стыд как множественный феномен. С. 4.


[Закрыть].

А вот еще одно наблюдение в тему – Е. Куприянова пишет: «У каждого из нас есть свои внутренние стражники. Это наши внутренние ограничители: совесть, вина, стыд… Стыд может служить важным указателем на то, что в отношениях между людьми является допустимым, а что нет. Это как ограничитель.»[167]167
  Куприянова Е. Стыд. Стыдливость. Смущение // psychologies.today. – URL: https://psychologies.today/stud-studlivost-smuschenie/ (дата обращения: 13.08.2020).


[Закрыть].

М. Мелкая обращает наше внимание на идеи М. Хайдеггера относительно «пограничного бытия» стыда: «Возможно, положение "на стыке" является парадигматическим для всего, относящегося к стыду. Мартин Хайдеггер утверждает, что в стыде "бытие изначально стоит на страже своей сущности"[168]168
  М. В. Мелкая в данном случае цитирует работу М. Хайдеггера: Хайдеггер М. Парменид. СПб., 2009. С. 166.


[Закрыть], что стыд – это «то настраивающее, которое… определяет отнесенность бытия к человеку»[169]169
  Хайдеггер М. Парменид… С. 165.


[Закрыть]. Приведенная цитата наделяет стыд онтологическим статусом, место которого – на стыке человека и бытия»[170]170
  Мелкая М. В. Указ. соч.


[Закрыть]. «Определение стыда как пограничного феномена (на стыке, в разрыве) указывает – по мнению М. Мелкой, – на прямую связь с границами. В современном психоанализе диагностическая категория „пограничный пациент“ включает в себя все виды нарциссических расстройств, для которых характерны трудности с установлением границ в межличностных отношениях и чрезмерная уязвимость к стыду[171]171
  Там же.


[Закрыть]. Таким образом, М. В. Мелкая (и как философствующий субъект, и как психолог), вслед за философом М. Хайдеггером и подобно психологу Г. Зайдлеру, отмечает стыд как пограничное бытие.

Г. П. Орлов пишет: «Всё до социального действия – не социология!»[172]172
  Орлов Г. П. Указ. соч. С. 113.


[Закрыть] Вот это – истина уже для социолога: «всё до социального действия» – это вне социального, на границе социального. А. И. Кравченко, характеризуя социальное действие в понимании его М. Вебером, рассуждает подобным же образом. Он пишет, что согласно учению Вебера в качестве основного типа социального действия следует рассматривать целерациональное действие. «Возьмем целерациональное действие за эталон – рассуждает Кравченко – и будем сравнивать с ним все другие действия людей… Получим шкалу, построенную на принципе сравнения всякого действия с целерациональным. По мере убывания рациональности поступки становятся все менее понятными, цели – ясными, а средства – определенными. В конце шкалы мы обнаружим иррациональное действие, совершаемое вопреки здравому смыслу и собственным интересам. Назовем его действием с отрицательной целью. Оно выпадает из поля зрения социологии, хотя остается объектом психоанализа. По соседству примостилось аффективное действие, у которого вообще нет цели. Оно совершается при сильном раздражении, вспышке гнева, стрессе или агрессии. Им занимается традиционная психология»[173]173
  Кравченко А. И. Социология: Учебник для студентов вузов. М., 1999. С. 63–64.


[Закрыть].

Орлов и Кравченко как социологи-теоретики рассуждают подобным образом потому, что «социальное действие», «социальное взаимодействие», описание их структуры и их основных свойств – собственные основания социологии как теории, т. е. «это исходные термины и предложения теории, которые логически (с помощью правил и законов логики) обусловливают остальные ее термины и предложения»[174]174
  На эти основания науки указывают, например, Т. Г. Грушевицкая и А. П. Садохин: Грушевицкая Т. Г., Садохин А. П. Концепции современного естествознания: Учеб. пособие. М., 1998. Тема 2. Научная теория. Структура и основания теории.


[Закрыть]. Исходные предложения какой-либо теории, включающие в себя ее исходные термины, рассматриваются авторами этой теории (и теми, кто эту теорию разделяет) как самоочевидные, не требующие доказательств истины. Эти простейшие исходные начала, или аксиомы, складываются в результате обобщения опыта общественных отношений и анализа предшествующих теорий[175]175
  Аксиома – «исходное, принимаемое без доказательства положение какой-либо теории, лежащее в основе доказательств других ее положений. Долгое время термин „аксиома“ понимался не просто как отправной пункт доказательств, но и как истинное положение, не нуждающееся в особом доказательстве в силу его самоочевидности, наглядности, ясности и т. п.» (Философия: Энциклопедический словарь. Под ред. А. А. Ивина. М., 2004).


[Закрыть].

Если кто-то и возьмется анализировать эти аксиомы социологии, критиковать их выбор, то это будет уже специалист другой области знания. А. И. Кравченко, согласно вышеприведенной цитате, например, анализ иррациональных и аффективных действий обозначил объектом психоанализа и традиционной психологии. Но следует напомнить, что у любой теории имеются еще и «вспомогательные основания теории. К ним относятся, в частности, и философские основания – категории и принципы философии, используемые для построения, обоснования теории и решения ее проблем»[176]176
  Грушевицкая Т. Г., Садохин А. П. Указ. соч. Тема 2. Научная теория. Структура и основания теории.


[Закрыть]. И почему бы не воспользоваться этим указанием, попытавшись с помощью философских средств обосновать идею стыда как исходного начала социальной реальности?

Присоединиться – в качестве философствующего субъекта – к психоаналитикам и психологам, к которым нас отправляет А. И. Кравченко, и попытаться вместе с ними искать ответы на вопросы о том, что такое – действие без цели и что такое – действие с отрицательной целью.

Аналогия с математикой – в поисках ответа на вопрос «Что там – „на пределе“?»

Поиск ответа на вопросы, «А что там "до"?», «Что там "за"?», «Что – "на пределе"?» – это как раз прерогатива философии. Социальной философии – в том числе. В поисках ответа на указанные вопросы можно рассуждать по аналогии с той наукой, где вопрос о «пределе» был поставлен предельно точно и строго. Речь идет о такой науке, как математика. Если «действие», «взаимодействие», «актор» – это понятия, описывающие уже само социальное, то поиск ответа на вопрос «А где начало социального?» аналогичен рассуждениям по поводу начала натурального числового ряда. Ибо если установлено, что «+1»это первое натуральное число в числовом ряду, то может появиться вопрос «А что до этого числа стоит в этом ряду, т. е. с чего начинается этот ряд?» Для того, кто ведет подсчет (занимается нумерацией[177]177
  В подавляющем большинстве российских источников традиционно принят подход, согласно которому натуральные числа определяются как «числа, возникающие при подсчёте (нумерации) предметов: первый, второй, третий.» (Натуральное число // Русская Википедия. URL: http://www.ru.wikipedia.org>wiki/Натуральное_число (дата обращения: 13.08.2020).


[Закрыть]) предметов («первый, второй, третий…»), такой вопрос кажется бессмысленным – для него ряд и начинается с «+1»[178]178
  Повторюсь – согласно традиционно принятому российскими математиками подходу, «ряд натуральных чисел начинается с единицы» (Натуральное число // Русская Википедия.)


[Закрыть]. Правда, для ведущего подсчет может возникнуть ситуация счета отсутствующих объектов. Тогда он будет использовать элементы множества отрицательных чисел («одного не хватает, второго нет, третьего не хватает», т. е. «-1,2,3» и т. п.), которое дополняет множество натуральных чисел до множества целых чисел.

По аналогии с множеством целых чисел в нашем случае можно рассматривать любое социальное действие индивида без учета влияния этого действия (позитивного или негативного) на общество, на других людей. Но счет в случае социального действия, опять же, не идет, начиная с «0». Таким образом, и для социолога – как и для того, кто занят нумерацией объектов – бессмысленно рассуждать по поводу того, что находится «до» социального действия – он рассуждает лишь о должном и недолжном поведении индивида, а значит, о его социальных действиях, т. е. о том, что положительно воспринимается обществом, а что – отрицательно, но не нейтрально, т. е. он исключает в своей теории понятие «социальный ноль».

«Все отрицательные числа, и только они, меньше, чем ноль. На числовой оси отрицательные числа располагаются слева от нуля»[179]179
  Отрицательное число // Русская Википедия. URL: http://www.ru.wikipedia. огд>Отрицательное число (дата обращения: 13.08.2020).


[Закрыть]. Значит, ноль – не только не положительное, но еще и не отрицательное число. Ноль – между натуральными и отрицательными числами. Вот и стыд как со – стояние существует «между» «до стыда» и «после стыда» (со – стоит с ними), не принадлежа ни тому, ни другому. Поэтому стыд относительно потока социального существования индивида, процесса его взаимодействий с окружающим его людьми и может выступать в качестве точки отсчета или ноля. О. Н. Бушмакина следующим образом характеризует «ноль»: «Как то, что положено „между“, он оказывается величиной, разделяющей и имеющей значение этого разделения, то есть величиной значимой и значащей[180]180
  Бушмакина О. Н. Онтология постсовременного мышления. «Метафора постмодерна». Ижевск, 1998. С. 197.


[Закрыть]. Стыд, вроде бы, «прозрачен» в качестве социального действия, ибо он – «никакой» как социальное действие, и выше уже было показано, что возникают серьезные проблемы при попытках описать стыд в качестве социального действия. Но через него (через стыд) существование «до стыда» осознается в качестве антипода существованию «после стыда» и наоборот.

Метафизика стыда

Согласно представлениям Г. Зайдлера – на это указывает Гергилов – «ситуации стыда фундаментально отличаются от "нормальных" ситуаций. В "нормальных» ситуациях человек, обладая здравым рассудком и духовными силами, в состоянии вступать в адекватные отношения с собой и своими аспектами, ими управлять и формировать их. Он находится с ними в единстве. Ситуации стыда, напротив, проявляются в том, что человека захватывает какой-либо один аспект, и поэтому он не совпадает со своей целостностью, становясь, по сути, этим аспектом, совершенно его не контролируя… Ситуации стыда характеризуются тем, что в них человек достигает границ своей духовной власти над собой. Поэтому стыд представляет собой определенный духовный кризис»[181]181
  Гергилов Р. Е. Стыд как множественный феномен. С. 5.


[Закрыть].

Стыд – одна из разновидностей экстатики[182]182
  Экстатика здесь понимается как выход из статичного состояния, как смещение относительно обычного, привычного – того, что считается нормальным (ёкотаогд – «смещение, перемещение»; близкие варианты: ek – «из» и stasis – «положение», eks – «выход», stasis – «статичное состояние»)


[Закрыть], «выхода из себя»: в стыде человек неожиданно для себя «теряет равновесие», но не успевает его тут же восстановить и посему «падает» (причем, по мнению стыдящегося, он «падает в глазах других», т. е. при свидетелях) и ему не удается «не ударить в грязь лицом». А потому стыд и понимается как унижение, как «падение», «перемещение вниз». Стыдящийся «падает», ибо у него ничего не остается для опоры.

Осталось только это «ничего». Стыдящемуся приоткрывается ничто – как не – сущее. Отнесение психологами переживания стыда к отрицательным эмоциям (чувствам) говорит об отбрасывании в этом переживании чего-то, об отказе благодаря этому переживанию от чего-то (а «чего-то» – это и есть сущее), т. е. о его близости Ничто как не сущего. Выдвинутость нашего бытия в Ничто на почве «жгучего» стыда есть «перешагивание за сущее в целом: трансценденция»[183]183
  Хайдеггер М. Что такое метафизика… С. 38.


[Закрыть]. М. Хайдеггер указывал, что название «метафизика» идет от греческого μετα τα φυбικα. Этот титул был позднее истолкован как обозначение такого исследования, которое выходит – trans – «за» сущее как таковое. Метафизика – это вопрошание сверх сущего, за его пределы[184]184
  См.: там же. С. 38 39.


[Закрыть].

Переживание стыда следует отнести к метафизическим явлениям и событиям и – вслед за М. К. Мамардашвили – его можно рассматривать как «путь индивидуальной метафизики», на котором Я не предшествует опыту, а только в самом же опыте переживания и рождается. Это Я – «нечто вынутое из причинной цепи так, как говорит Декарт, как если бы до меня ничего не было»[185]185
  Мамардашвили М. К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М., 1995. С. 82.


[Закрыть]. Стыду как метафизическому событию по сути ничто и никогда не предшествует, иначе бы мы всегда и все стыдились бы в одних и тех ситуациях. «Человек стыдящийся» не выводим из «достыдного» человека. Стыд как метафизический акт (а не факт) в силу своей беспричинности (или, что то же самое, само-основности), в силу того, что он сам себя порождает и является причиной самого себя, невозможно предугадать и невозможно подготовить (воссоздать искусственно и «тиражировать» его).

Существование стыда как метафизического явления невозможно удостоверить тем же способом, что существование каких-либо вещей. Это то, что неописуемо в физических терминах, это такое явление, которое я не могу объяснить (в принципе), не могу объяснить «со стороны». Я, только пережив стыд, могу что-то понять в стыде, понять для себя. Невозможно знать стыд, никогда самому не пережив его. Это же самое – напоминает нам Г. К. Сайкина, – относится и к другим метафизическим явлениям и событиям – таким, как совесть, любовь и т. п.[186]186
  См.: Сайкина Г. К. Метафизические основания нравственности. Введение в этику: Учебное пособие. Казань-Нижнекамск, 2002. С. 9.


[Закрыть]. Природа подобных феноменов такова, что знания о них не только не выводятся из рационального, т. е. из знания (к примеру, познать стыд на основе рассказов о стыде или его научных описаний невозможно), но и само рациональное рассуждение по их поводу разрушает эти феномены. Когда стыдятся, уже не думают, что такое стыд, а стыдятся, уже зная, что такое стыд. Это дается каким-то другим способом, и знаешь это сразу и целиком. Эти так называемые метафизические феномены несколько безразличны к самому знанию и рациональному вообще. Когда человек стыдится перед кем-то, ему не нужны доказательства того, что стыдящий имеет на это право. Таким образом, стыд как метафизическое явление беспричинен, безусловен, целостен (не бывает переживания стыда на сколько-то процентов), неделим (или он есть, или его нет). Переживание стыда затрагивает человека целиком и полностью. Невозможно стыдиться только какой-то частью своего существа. Мы целостно присутствуем в поступке стыда, вовлекаем в этот поступок всего себя. Мы болеем в ситуации стыда всем существом («и телом, и душой»). Именно в целостном вовлечении в жизнь только и возможно попадание в подлинную реальность, в истинно человеческое бытие.

Метафизика есть только там, где в человеке происходят какие-то изменения. И именно за счет этого переживание стыда каждый раз другое. Психический мир индивида – не столько причина или возможность переживания стыда, сколько результат (продукт) каждого случая переживания стыда (как и «угрызений совести», любви, мышления, творения или веры). Это случание меня самого, мое с-бывание.

Нередко под опытом понимается определенный жизненный урок, извлеченный из той или иной ситуации, т. е. то, что отложилось в сознании и позволяет в последующем отталкиваться от него, не делать ошибок, надстраивать над ним другие выжимки жизненных реалий. Имея опыт, мы можем что-то сделать лучше, правильнее, углубленнее, «экономнее», целесообразнее. В метафизических (сверхопытных) событиях все несколько иначе. Нельзя стыдиться лучше, глубже или «экономнее». Любой акт переживания стыда каждый раз равен самому себе, самотождественен. Здесь не применимы какие-то пропорции, степени. К метафизическому человек должен быть готов всегда. Но ничто метафизическое не может быть привычкой[187]187
  Сайкина Г. К. Указ. соч. С. 12.


[Закрыть].

Онтология стыда

Стыд как переход из «достыдного» состояния в «после-стыдное» в своей промежуточности характеризует оба этапа и является своего рода квинтэссенцией переживаемого состояния как целого или оказывается границей, в которой определяется сущность происходящего перехода. Представление о границе как сущности перехода говорит нам о том, что граница – это не Ничто, а сущее. Стыд как граница – это особая реальность – бытие (реальность) «между», «со – бытие». В точке перехода, который можно назвать кризисом[188]188
  «Кризис (др. – греч. крюгд – решение; поворотный пункт) – переворот, пора переходного состояния, перелом.» (Кризис // Русская Википедия. URL: http:// ууу. ги.с1к1ресНа. огд>Кризис (дата обращения: 13.08.2020)).


[Закрыть], «этапы совпадают, сходятся в единое целое, отождествляются и, таким образом, не различаются. Кризис единства может переживаться как требование целостности…»[189]189
  Бушмакина О. Н. Указ. соч. С. 27.


[Закрыть]. Таким образом, состояние стыда – выделенная точка («разлом») в непрерывном потоке социальных взаимодействий. И повседневный язык указывает на возможность такого понимания стыда: в русском языке слово «зазор» обозначает и трещину, щель (границу между отдельными поверхностями), и позор, стыд («незазорно так делать» – значит, не стыдно). Граница – это не «место», это отсутствие «места»: у удмуртов слово инты обозначает место, но слово интэм имеет буквальное значение «без места», но это слово входит также в выражение «интэм карыны» – бесчестить, позорить, стыдить, т. е. лишать человека «места» в мире «своих».

Стыд, опосредствующий «то» («до стыда») и «это» («после стыда»), находясь в промежуточном или предельном, граничном состоянии, выступает как то, что связывает «то» и «это», а потому несет в себе признаки как «того», так и «этого». Но стыд как «третье состояние» не будет результатом сложения «того» и «этого»: он не является ни «тем» и ни «этим», всегда оказывается в ситуации «между», в состоянии «мета», перехода из одного состояния в другое. «До стыда» и «после стыда», являясь антонимами[190]190
  Это – важно: антонимы – слова (термины), имеющие противоположные значения, т. е. есть еще что-то, ими не обозначаемое, есть третье сущее, обозначаемое другим словом (словосочетанием, термином). «Третье сущее» в нашем случае – сам стыд. А противоречащие термины исключают другие варианты значения.


[Закрыть], заключают в пространстве «между» собой, т. е. «в стыде», полноту собственного значения, полноту смысла собственного существования. Именно с помощью стыда как «ноля» определяется все социальное существование индивида. Относительно него может быть определена любая точка в этом существовании. Поэтому момент стыда можно рассматривать как некую точку отсчета, которая, однако, может быть где угодно в потоке существования индивида в связи с возможностью стыда в любой момент жизни индивида. Но при этом стыд – это своеобразный центр социальной жизни индивида. Центр «чего-то» – это не «место» в этом «чем-то», он – вне этого «чего-то», выделенная из него «точка» (то, что не имеет размеров и границ), ибо все «места» в структуре этого «чего-то» о-пределяются центром, соотносятся с ним.

Если строить онтологию стыда, исходя из принципа тождественности, на котором, как указывает О. Н. Бушмакина[191]191
  Бушмакина О. Н. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть], основана философия М. Хайдеггера, используемая нами в качестве одного из важнейших теоретических источников философского исследования стыда, то определение стыда нужно развернуть через его само-определение, не выявляя его «иное», не через противопоставление его чему-то. И тогда стыд нужно анализировать только в отношении к самому себе. Значит, стыд – состояние перехода или переноса, движения к самому себе, несущее само себя или переносящее себя «к» себе. Такое движение пере-носа или пере-несения можно обозначить словом «метафора», где «мета» – «пере-», а «фора» – «нести»[192]192
  Там же. С. 41.


[Закрыть].

Переживая стыд, находясь в пограничной ситуации, человек находится на грани моральной, интеллектуальной или физической (самоубийство как исход из состояния позора) гибели. Понять состояние сознания стыдящегося могут помочь, замечает Т. В. Куликова, идеи Г. В. Ф. Гегеля: «Гегель показывает, что только сильное эмоциональное потрясение способно вывести сознание из состояния равновесия и придать ему черты безумия: "сошел с ума", "не ведает что творит", "сбит с толку". Но если, как говорит Гегель, "помешанный субъект", "душевнобольной" "сам знает о своем расщеплении", "сам живо чувствует противоречие", то вряд ли здесь идет речь о помешательстве в буквальном смысле этого слова. Гегель наполняет безумие философским подтекстом. "Сам знает" – значит, "в своем уме", хотя и не вполне разумен?… Если принять во внимание, что Гегель – убежденный рационалист, то "расщепление" – это всего лишь временная форма помешательства разума, хотя и необходимая, поскольку Гегель считает, что дух проявляет силу лишь тогда, "когда смотрит в лицо негативному, пребывает в нем"… Можно согласиться с мнением тех, кто считает, что гегелевский вариант "безумия" совпадает со смыслом подлинного бытия в экзистенциализме»[193]193
  Куликова Т. В. Указ. соч.


[Закрыть].

В. Т. Фаритов отмечает еще один важный момент представлений Гегеля о «границе»: «Определив границу как то, что отделяет налично-данное от иного и тем самым осуществляет его позитивность (бытие в качестве определенного нечто), Гегель вскрывает в самом наличном бытии изначально ему присущее стремление к выходу за пределы своей определенности, или стремление не быть тем, что оно есть: «…если нечто определено как предел, мы тем самым уже вышли за этот предел. Ибо некоторая определенность, граница, определена как предел лишь в противоположность к его иному вообще как к его неограниченному; иное некоторого предела как раз и есть выход за этот предел"[194]194
  Гегель Г. В. Ф. Наука логики. СПб.: Наука, 2005. 799 с. С. 116.


[Закрыть]»[195]195
  Фаритов В. Т. Трансгрессия, граница и метафизика в учении Г. В. Ф. Гегеля // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 360. С. 48.


[Закрыть]. «Налично-данное» – в случае интересующей нас ситуации стыда – это социально одобряемое поведение, должное поведение, а «иное» в данном случае – девиация, отклоняющееся поведение.

Подобное понимание Гегелем «границы» означает, продолжает рассуждать В. Т. Фаритов, что для него «вообще нет никакого раз и навсегда определенного и устойчивого существования, но есть лишь становление иным, преодоление границ, т. е. трансгрессия. Для классической философии данный вывод нетрадиционен и, тем не менее, он сделан именно Гегелем, а не Хайдеггером или Сартром»[196]196
  Там же.


[Закрыть]. Можно добавить, что до работ Хайдеггера и Сартра подобным образом – но только относительно трансгрессии социально одобряемого поведения – писал Э. Дюркгейм. Он считал девиацию столь же естественной, сколь и конформизм. Более того, для Дюркгейма отклонение от нормы – в том числе и совершение постыдного поступка – имеет в себе не только отрицательный, но и положительный момент: девиация подтверждает роль социальных норм, представлений о должном поведении, дает более полное представление о многообразии норм. Реакция общества, социальных групп на девиантное поведение, по мнению Дюркгейма, уточняет границы социальных норм, укрепляет и обеспечивает социальное единство. И, наконец, девиация способствует социальному изменению, раскрывает альтернативу существующему, ведет к совершенствованию социальных норм[197]197
  См.: Дюркгейм Э. Норма и патология // Рубеж (альманах социальных исследований). 1992. № 2. С. 82–88.


[Закрыть]. Такое понимание границы применительно к анализу общества дает возможность понять социальное движение, социальные изменения, когда должное и асоциальное не противопоставляются намертво друг другу, а служат социальным изменениям.

Переход мышления от бессознательной созерцательности к осознанности, порождаемой страданиями в процессе переживания (особенно ярко – именно за счет силы страдания – этот переход наблюдается в переживании стыда), как правило, сопровождается логической операцией разделения потока жизни – на «до» и «после». Но само разделение определяется только относительно первичной нераздельности и неопределенности, которая и выступает как точка отсчета или точка тождества, «встречи» двух состояний бытия, со-бытие, из которых собственно они и определяются в их единстве и различенности – подобные идеи содержатся не только в учении Гегеля, но и в работах Шеллинга[198]198
  См.: Шеллинг Ф. В. Й. Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах // Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1989. С. 149.


[Закрыть].

Итак, разрыв (в том числе, и стыд – как «зазор», «трещина в бытии») возникает в чем-то прежде бывшем единым. И значит, разрыв – это не изоляция тех фрагментов сущего, которые разделены этой границей. И граница – не просто разрыв, т. е. рассечение чего-то, бывшего прежде целостным. Граница – это «линия фронта», линия соприкосновения одного сущего с его противником, раздела между различными видами сущего: «Граница – это реальная или воображаемая линия в пространстве или во времени, отделяющая один объект (тело, процесс или состояние) от другого; одна и та же определённость, разделяющая два "нечто"»[199]199
  Граница // Русская Википедия. URL: 1Шр://ууу. ги.с1к1рес11а. огд>Грапица (дата обращения: 07.10.2020).


[Закрыть]. И эти два «нечто» противостоят друг другу не только в том смысле, что стоят друг напротив друга, но и в смысле, что находятся друг с другом в состоянии конфронтации, противоборства, спора. Но вот что пишет о противостоянии друг другу двух «нечто», об их споре М. Хайдеггер: «Спор – это не разрыв просто в смысле рва; спор – это углубленная проникновенность взаимной приверженности спорящих сил друг другу. Этот разрыв срывает противонаправленные силы с их мест, вовлекая их вовнутрь происхождения их единства из единого основания. Такой разрыв есть рассекающий разъем их цельности. Такой разрыв есть взрезающий росчерк, расчерчивающий основные черты просветления сущего. Этот разрыв не дает распасться, взорвавшись, противонаправленным силам, но все противонаправленное мере и пределу приводит к единству очертания. Истина, будучи спором, устрояется в производимом сущем только так, что внутри этого сущего разверзается спор, то есть само это сущее приводится к разрыву и расколу»[200]200
  Хайдеггер М. Исток художественного творения. М., 2008. С. 185.


[Закрыть]. «Граница – пишет Т. В. Куликова, – не столько разделяет, сколько соединяет разное, формируя особый «мир на границе». Область пограничья – это такое противоречивое образование, в котором соединяется, казалось бы, несоединимое…»[201]201
  Куликова Т. В. Указ. соч.


[Закрыть].